Плывущие в направлении любви

Петербургский фестиваль неигрового и экспериментального кино «Послание к человеку» открылся для меня в 2012 году, сразу после первого посещегния Казанского международного фестиваля мусульманского кино (естественно, в Казани): я вернулась домой после бурной ночи закрытия в ресторане, а потом в караоке аж с поющим Александром Гордоном, – после чего меня, совершенно трезвую, о очарованную и явившуюся с сыном на квартиру, где я жила весь фестиваль, за вещами, не пустили на порог, вещи выставили, и пришлось нам целую сентябрьскую ночь до зубовного скрежета с зажатым в руке билетом и без копейки денег замерзать на железных креслах старого Ж/Д вокзала вместе с моим «вгиковцем». – После этого – это мы все нормально пережили, – хуже было дома: сын уехал в Москву, а в Йошкар-Оле на неделю свалилась с температурой и непонятной по течению «простудой», в которой плавала, как в бреду, ровно неделю, а потом однажды как-то бодро встала, дошла до вокзала и уехала в Питер. Одним словом, «кино». Оно и в Африке – кино…

12 лет прошло, и вот в прошлом году я в какой-то очередной раз побывала… Но вот что странно. Писать же, как кинокритику, приходится иногда по заказу редактора: «Вот такое-то кино, вот вы его смотрели, напишите мне вот только про него». – «Но были и ярче…» – «Про те уже другие напишут, а вы вот только про этот и всё»…

Ну пишешь. Журнал серьезный. Хочется же засветиться: «Сеанс» все-таки… Но через неделю настойчивых вопросов тебе отписывает редактор: «Извините, инфоповод ушел, проехали». Какой «инфоповод», когда после закрытия прошло 10 дней всего? Ну, и лежит материал. А режиссер молодой, и наверно, где-то ждет и надеется, что в русском варианте о нем напишут… И я надеюсь, когда-то послать ему прекрасную ссылку с этой публикацией… Пусть не в журнале «Сеанс» и не «Живая старина», и не «Этнография», но всё же… (Марина Копылова. 2024)

Приз Студенческого жюри 33-м МКФ «Послание к Человеку» 2023 года с формулировкой «За искреннее путешествие к своим корням и за возможность для зрителя отправиться в долгое плавание на пути к самому себе» получил фильм «Прощай, дикарь» (Бельгия, Франция, 2023 г.) – дебют молодого режиссера Серхио Гуатакира Сармьенто.

… «Прощай» по-французски звучит не так безнадежно, как по-русски, а почти «до свидания», и с любовью… Потому что, «когда любишь, всегда прощаешься…», – сказала бы Марина Цветаева. Впрочем, «Адью» может звучать и как «Всё! Привет! Пока!» Но может пониматься и, как «заходите ещё…»

Создатель фильма «Прощай, дикарь» («Adieu, sauvage»), юноша Серхио Гуатакира Самьенто пустился из Бельгии, где успешно закончил киношколу Института широковещательных искусств, в экспедицию на другой континент, чтобы узнать народ, с которым, как утверждал его отец, он имеет родство, т.к. второе имя его, кончается на букву «А», а не на «О», как у большинства испанцев, и выдает древние корни молчаливых жителей больших островов и больших рек, способных покончить с собой… из-за неразделенной любви… Все, что Серхио видит по пути, что попадает в кадр его безмолвного и, кажется, несуществующего вовсе оператора Давида Гарсиа, становится предчувствием и знаком явления, которое скрыто впереди и откроется в конце фильма или после …

Вот самолет рисует свою собственную тень на бедных домах и пальмах, падает, а закадровый испуганный голос вспоминает рассказ родственника про то, как его великий папа (или дядя) рулил самолетом, у которого все держалось на подвязках из женских чулок. Естественно, не х/б, потому что от температуры двигателя чулки поплавились, и самолет рухнул. – Но это был еще не конец, потому что дальше мы видим самого Серхио живым и взрослым продолжением папы-летчика, когда-то рухнувшего вместе с самолетом (были же времена, когда можно было рухнуть и остаться живым!) Мы видим его длинные черные волосы и рельефный нос индейца по крови, загорелую кожу и одежду мужчины. Но не на все его вопросы могут ответить местные жители. Тогда Серхио перестает задавать вопросы и просто наблюдает, или делает то же, что и люди вокруг: плетет корзины, торчит в праздничной толпе, или плывет в лодке с теми, от кого хочет получить ответ. Он больше не спрашивает, он позволяет всему случаться.

В черно-белом кадре появляется город, рикши, машины, дождь, как в фильмах 1960-х, снятых вуизуальными антропологами. – Мы в Колумбии и движемся в сторону закрытых мест, где живут «люди реки», отрезанные от основного мира «своим низким происхождением», потому что они индейцы, они бедны и не могут создавать брачных союзов больше ни с кем, кроме своих. А там – самое большое на континенте количество самоубийств от неразделенной любви.

Вместе с автором фильма (одновременно героем-рассказчиком и наблюдателем) мы попадаем в город, «в котором живут только дети и военные». Мы видим массовый праздник по поводу «встречи с депутатом». (Так, это уже ближе к нашей реальности… Тут отчасти начинается «смотрение в зеркало»). Под пологом на лавках рядами сидят возрастные семейные пары, бегают дети, перед ними активно шизует клоун и учит собравшихся, как нужно хлопать в ладоши и радоваться, когда получаешь в подарок от депутата флисовую куртку или штаны. Все ужасно радуются, смеются, хлопают, едят пирожки. Потому что флисовые куртки на 30-градусной жаре – это реально смешно. А военные в «пикселях» разыгрывают перед народом потешные сценки и стоят рожи.

Что все эти люди делают? Они, возможно, я так понимаю, «весело расстаются со своим прошлым» а заодно и с будущим, – делегируют все свои права на свою землю, на которой они живут, некоему «депутату». В обмен на пирожки, клоуна, флисовые куртки и громкую музыку. Но в толпе только дети и старики. И это странно. А где молодые женщины и их мужчины? – Что это за сообщество?

Вопросы без ответа. Это же кино, а не «журналистика»: здесь вопросы не предполагают прямого ответа, а предполагают поиск его следованием за героем, чтобы в результате автору найти, может быть, самого себя. – Ведь мы делаем и смотрим кино для того, чтобы понять, что происходит с нами. Нас именно это волнует больше всего. Некое стремление и намерение… Слова здесь мало что значат.

И вот мы плывем по реальности, как по немой реке, в закрытое этническое сообщество индейцев, не входящее в контакт с городом и соседними племенами, которых в Амазонии много. Одно из них мы видели в прошлом году на 44-м ММКФ в уникальном этнографическом фильме «Изобретая другого» (режиссер Бруно Жорже, Бразилия, 2022). Но там племя было совсем дикое, вело войну со всеми вокруг, самые бравые мужские особи не понимали, что «забрать» и «убить» в чужой деревне – это «плохо», и когда зашел вопрос о возвращении части рода из мира «белых» на землю предков и воссоединении среди лесов дремучих, то для взаимодействия с племенами на пограничных землях потребовались «белые посредники» – ученые-этнографы.

Как будет на этот раз? Примут этого полуиспанца, полуиндейца из Европы и его оператора «хлебом-солью» и расскажут про свое житье-бытье, или отторгнут? – Оказывается, племя, с которым Серхио состоит в родстве, не разговаривает с чужаками, не знающими языка какуа… Но ведь не все в жизни и можно сказать словами…

Уплывая по реке, мы вступаем в мир того, что между слов, – в мир чувств… Где главное чувство – одиночество, а главное стремление – поиск родины и любви.

Река – главная горизонталь в кадре – постоянно делит кадр на три-четыре четверти. Долбленая лодка, в носу которой спокойно спит молодая индейская девушка, еще ребенок, движется медленно и долго. Борт лодки восходит до верхнего края кадра и в центре поворачивает вниз. То есть, если вспомнить теорию влияния направления линий в кадре, которую разрабатывал С.Эйзенштейн еще в «Броненосце «Потемкине», диагональ вверх говорит о движении истории на подъем, диагональ вниз, в левый угол, предсказывает крах «ролевых ожиданий» героя…

Дальше мы слышим много историй настоящих индейцев. При этом в кадре просходит все время только покой и ничего ужасного: восходы, закаты, огонь очага, плетение корзин… Старый индеец рассказывает про целую семью, в которой погибли все девушки-сестры одна за другой, но мы не понимаем, почему. Видимо, этому народу трудно найти себе «пару» внутри самого себя, некого любить. Но у старого индейца много детей и одна любимая жена, потому что он сначала женился, а потом ее полюбил…

Жуткий рассказ о том, как мальчики в племени становятся мужчинами, – на мой взгляд, самая загадочная часть картины. Им дают «увидеть другой мир», в котором «нельзя плакать», даже если очень больно, и при этом доставляют нестерпимую боль и дают увидеть боль, которую невозможно терпеть. Только после прохождения этой инициации мальчик признается мужчиной-индейцем.

– … А я смогу когда-нибудь стать индейцем?.. – спрашивает автор за кадром.

– Вряд ли… – отвечает за кадром старый индеец.

– В этом ритуале не могут присутствовать иностранцы и женщины. Вы правы, это мужская инициация, и я, как иностранец, не мог в ней быть. Поэтому показать ее не мог…