— Она по тебе сохнет! – говорил Колька, глядя Роману в глаза.

— Ну и что! – отвечал почти про себя Роман, с ужасом представляя себе, что Машка снова начнет с ним знакомиться.

— А я тебе сказал – решайся!  — снова повторял Коля, и Роман, глядя другу в глаза, понимал, что до момента, когда он встанет со своего места и всем своим видом даст понять, что он на эту тему думает, действительно, остались считанные секунды.

— Колька! – Роман чуть не плакал. – Колька, она такая славная девушка, и мне нравится, честное слово.

— Но? – Колька придвинулся ближе к приятелю и весь напрягся, сосредотачивая свое внимание, словно целился дротиком в хорошо нарисованную мишень.

— Ты понимаешь, дурья твоя башка…. Ты понимаешь ли в чем дело?! – Роман боязливо посмотрел направо и налево, а потом снова — в упор, на Кольку. – Ну не приставай ты больше, понял?

— Почему?

— Да, потому …

Роман снова весь замер, зарделся, словно его избили, осознавая всю надуманность ситуации. Машка ему очень нравилась. И он иногда даже представлял себе, как же чудесно будет завести с ней дом и уют. Она так хорошо все просчитывала, понимала. Характер имела хороший и покладистый, не то, что Марианна, с уймой препятствий в голове, себе и другим, и находящаяся в постоянном распаде атома, в постоянной катастрофе. Впрочем, Роман видел в ней не только это свойство, но внутренняя тяга к катастрофичности, вызывала в нем сострадание, и ему даже нравилось, что он мог погрузиться с головой в это ущелье странных эмоций, которых больше никто не мог генерировать. Марианна занимала все мысли Романа, а потом он вдруг как-то понял, что в общем-то — все равно, как Марианна к нему относится, вот, совершенно — все равно, потому что ему важно только исключительно его к ней отношение.

— Все равно мне, Колька, — снова говорил вслух Роман, понимая, что ситуацию он совершенно разрулить не может, и уже толком не знает, где начинается Машка, с ее постоянным участливым видом, и где заканчивается Марианна, с ее вечной трагедией жизни, на грани срыва.

Машка, это было Роману понятно, отбирала у Марианны силы просто своим присутствием. Марианна была женщиной очень талантливой, разноплановой, стойкой, в общем-то, неукоснительно следовавшей своей внутренней интуиции. Сильной, смелой, целеустремленной. Машка своим постоянным анализом и надзором, словно убивала всю поэзию их с Романом взаимоотношений.

Роман с горечью представлял себе, как Машка заарканит его в свою квартиру, будет готовить пироги, ждать его, ухаживать за ним, рассказывать о себе, и спрашивать его, Романа, о нем же самом. Ужас такой мысли не просто шокировал Романа, а наводил на него какое-то странное ощущение, словно он парил в воздухе, и не мог приземлиться, а потом падал плашмя на землю, полностью испепеляя себя, и полностью уничтожая землю, на которую падал.

— Ох! – повторял Роман вслух, и про себя, ощущая неминуемую погибель создаваемого ощущения болота.

Когда Машка уехала, наконец, куда-то, на пару дней, он позвонил Марианне, надеясь как-то прояснить ситуацию. Марианна не ответила, словно вообще не знала и не видела его раньше. Роман звонил ей теперь с утра до вечера, пытаясь, вновь и вновь, вспомнить и понять, почему они встречались не так часто, но это ему совсем не удавалось. Ему не удавалось даже позвонить ей, она просто не брала трубку.

Осознавая, что перемена, произошедшая между ними, вовсе не перемена, а обычный ход вещей, Роман понимал только одно. Кроме Марианны у него никогда не было раньше никаких знакомств. Все его знакомые, близкие, или дальние, падали в какую-то пропасть неведения, когда он возвращался своими мыслями к Марианне. На удивление, судьба не была к нему больше благосклонна. И на каждое его внутреннее отрицание того, что делала Машка, Марианна словно удалялась все дальше и дальше, не оставляя больше никакой надежды, словно часть Машки была ее alter ego.

— Ты так к ней относишься? – снова спросил Колька.

— Да. Так, вот, отношусь, — сказал Роман и весь внутренне сжался.

— А она?

— Она не то, что терпит меня, нет. Она просто есть. Ты понимаешь? Просто есть. Такая как есть. Бывает, несправедливая. Бывает, в хорошем настроении. Бывает, в плохом.

Роман снова осекся, понимая, что сказал слишком много лишнего.

— Так она с тобой? – не унимался Колька.

— Нет. Она часто — не со мной! – вдруг сказал Роман, и весь покраснел, заполыхал просто.

— В каком смысле?

— Она тебе что, дешевка какая-то? Или банальный экземпляр, нацеленный на радость? – Роман чувствовал, как все у него внутри вскипало от негодования.

— А чем плохо-то? – Коля смотрела на Романа в постоянном напряжении, боясь задеть его, с одной стороны, но чувствуя, как в друге поднималась обида, которая как ком рушила все на своем пути.

— Ох, Коля. Оставь ты эти разговоры, пожалуйста, — снова сказал Роман, не на шутку расстроившись.

— А чем Маша не подходит? – не унимался Коля.

«Маша, понимаешь ли …» — подумал Роман, и ему стало даже страшно от мысли, что он даже себе не мог объяснить, как он не принимал все земные проявления Маши, ее постоянное желание что-то рассказывать, в общем, проявления обыкновенной человечности.

— Ну что тебе далась эта Марианна, если она даже никогда не берет трубку? – спросил снова Колька, но Роман уже больше его не слушал.

Он работал, одеваясь утром второпях, и раскидывая одежду вечерами, осознавая, что жизнь его глупа и неинтересна, пока Марианны нет рядом, пока она находится где-то совсем далеко. Но осознавая, как далеко она находится от него, он также понимал, что именно это ее нахождение так далеко, и давало ему силы жить.

Он думал о том, кто такая была для него Марианна. Некая субстанция, странная субстанция другой или других жизней, его оплот и радость, его alter ego, его сложная нить связи с другими мирами. Марианна словно появилась из небытия и полностью отобрала его ото всех, подчинила своей воле, и не было человека на земле, или в других каких-то галактиках, который мог бы Марианну заменить.

Когда Роман встретил Марианну через два месяца, она снова была с каким-то странным парнем, живая, искрящаяся смехом, модно одетая, и совершенно не смотрящая в его сторону. Он весь сжался, когда увидел ее, словно его обожги или ударили по лицу. Марианна, казалось, совершенно возродилась, как будто бы в ней вспыхнул никому незримый огонь, разгорелся, затрепетал. Она казалась удивительно довольной и счастливой в обществе нового парня, и Роману было не по себе от одной мысли, что этот парень, такой вроде бы обыкновенный, вот так запросто разговаривает с Марианной, словно она тоже обыкновенный человек, земной, со своими радостями и печалями, бедами и надеждами.

— Сколько раз я тебе говорил, что женщин совершенно не интересует поднебесное, — объяснял Колька, глядя Роману в глаза, и Роман снова терял нить разговора, продолжая мысленно возвращаться к Марианне, радуясь и печалясь одной мыслию о ней.

— Милая, дорогая моя Марианна! Девочка… — здесь Роман осекался, словно его опять обжигали, понимая, что взрослую женщину, которая только что ушла от него к какому-то компьютерщику, нельзя было так называть.

Роман иногда представлял себе, что бы было, если бы они проводили с Марианной долгие часы вместе.

«Мы бы, наверное, надоели друг другу», — думал Роман, и ему опять было не по себе от одной мысли, что он уже вряд ли увидит Марианну у своей красной машины, и что она уж точно никогда не приедет к нему в гости.

Марианна словно приучила его к мысли, что он будет существовать вне ее, объяснила, что только так и возможна их невидимая связь друг с другом. Он радовался и горевал от этого, вновь возвращаясь к мысли о ней.

Больше всего Роману нравилось думать о спине Марианны. Он представлял себе, как дотронется до нее, и как она вся поддастся на его прибытие, словно ожидала встретить его так давно, с самых первых минут своего рождения. Он мысленно наклонялся к спине Марианны, мысленно целовал ее, а потом резко отодвигался назад, словно его ошпарили. Взаимодействие Романа со спиной Марианны было столь сложным и длительным, что он даже не мог себе признаться, как ужасно ему всегда хотелось продолжить свое общение с ней, как будто она была непокоренным Эльбрусом, или Везувием, притягивающим его на отчаянное путешествие. Когда он оказывался в двух метрах от нее, она моментально вступала с ним в особого рода взаимодействие, тайное или явное, но совершенно особое. Внутренний пульс его жизненного тонуса зашкаливал в какую-то поднебесную высь, и Роман понимал, что он снова не может больше ни о чем думать, кроме Марианны и своей работы, которую в таких случаях приходилось находить в одночасье.

Марианна словно отправляла его в другую галактику, каждый раз, когда он ее видел. Направляла на что-то исключительно действенное и правильное. Как робот или Зомби, Роман не был подчинен себе, а мчался, стремился, бежал выполнять новую и очень важную миссию. Ее реальная земная жизнь была словно в другом измерении, и по большому счету совершенно не действовала на Романа обычным в таких ситуациях образом. Он просто знал, что она существует, и мысли, словно волны, ударяемые о слабые поверхности, создавали какой-то калейдоскоп цветов, от лилового до перламутрово-красно-желтого, от зеленого, до серебристо-черного и пурпурного. Эти цвета переливались на солнце яркими блестками, создавая внутри эффект межгалактического полета.

Нина Щербак