«ПЕТР ПЕРВЫЙ» И НАПОЛЕОН

Уже пала Бастилия.

Уже взбунтовавшаяся чернь вышла на улицы Парижа и с криками «Хлеба!», «Хлеба!» двинулась в Версаль, чтобы лишить короля его прав и его неограниченной власти.

Уже было подготовлено к посадке дерево свободы, увенчанное красным колпаком…, когда зажиточный парижский дворянин, владевший нешуточным состоянием, обремененный семьей, доктор медицины,  не то жирондист не то якобинец  Петр Делло, мучимый ночными кошмарами, обещавшими ему и его соратникам в одно и то же время и политический триумф и гильотину, сорвался с насиженного места и осточертя голову, помчался прочь от мучительно любимой и вдруг ставшей ему ненавистной  Франции с ее взбалмошным, неблагодарным народом, готовым  ради куска хлеба разрушить, разобрать на кусочки здание государственности, возводившееся столетиями, уничтожить домашний  покой и уют.

Он не был трусом, отнюдь, он был отчаянным храбрецом. А его страх был скорее классовым страхом и объяснялся чувством самосохранения перед стихийной силой бунта, с которой спорить в одиночку безрассудно.

Выдавленный, из пределов Франции, бурлящей энергией революции, он словно пробка из бутылки шампанского летел по прямой, не сознавая что с ним происходит, пока вдруг, к своему удивлению не «обнаружил» себя в столице царской России, стране, где кончается Европа и берет начало Азия, но никто не может сказать, где именно и на чем именно совершается этот переход, не то, чтобы географический, но культурный и традиционный.

Испуг его был поначалу ничуть не меньше того, что он испытал, увидев однажды бегущую мимо дома разъяренную толпу с серыми лицами, лихорадочно блестящими то ли от голода, то ли от вина, то ли от бунтарского экстаза глазами.

Но успокоившись и оглядевшись, он обнаружил, что царь-император этой страны не любит ни революцию, ни революционеров, что и здесь есть признаки цивилизации, есть светское общество, влюбленное в французский стиль жизни и французскую культуру. Более того, он вдруг обнаружил нечто приятное и обнадеживающее для себя самого и будущей карьеры, если бы он захотел строить ее здесь.

С первых же дней он убедился, что его профессия, его знания в области врачевания востребованы в этой экзотической стране ни меньше, а может даже и больше, чем в его жестокосердной Франции, лишившей его состояния, нажитого многолетним трудом; разбившей его семью, не позволив жене и детям приехать к нему в Россию.

Ему выказывали предпочтение перед модными тогда немецкими лекарями, просто потому что он бы французом.

Но он к тому же еще был и доктором медицины! Но он к тому же еще был соблазнительно молод!

А потом, он был полон громокипящей мужской энергии как настоящий галл, очутившийся в краю трескучих морозов, где существование обеспечивается или постоянным непрерывающимся движением и физическими усилиями, или теплыми одеждами, или, наконец, горячительными напитками — кому что больше по душе.

И он поначалу спасался от холода и страха перед нищетой непреклонным жизнелюбием, полной самоотдачей в делах и в любви вплоть до самозабвения. И за это его полюбили многие.

А еще его полюбили в высшем обществе за его светские манеры, умение легко, изящно, внешне небрежно, без всякого напряжения делать тонкие комплименты дамам, порой в стихотворной форме, подходить к ручке, вести в танце, управлять приборами за столом.

Здесь в столице этой новой Византии, с ее каменными дворцами-теремами, с деревянными мостовыми, в Москве, наполненной колокольным звоном бесчисленных церквей с их ослепительным блеском золотых куполов в зимние морозные месяцы, и непролазной грязью на улицах в весенние и осенние месяцы, он буквально был завален устными и письменными просьбами от клиентов, среди которых преобладал женский пол, по большей части молоденькие и лишенные всякого чувства самосохранения барышни…

Бесконечные визиты, приемы, балы, случайные встречи, легкие интрижки и обременительные для его летучего характера признания в любви и требования, заклинания в ответных чувствах, заслонили образ далекой родины и лица близких родных.

Уже через короткое время Петр Делло нажил приличное состояние в 50 тысяч рублей, приобрел на Мясницкой землю и выстроил каменный дом, а за рекой Яузой – даже два деревянных дома.

Следует сказать несколько слов о внешности Петра Петровича, да и некоторых особенностях его мятежной, неуемной натуры.

В пересказе его близких он предстает эдаким мифологическим героем: брюнет с правильными, даже красивыми крупными чертами лица, голубыми глазами и невероятной физической силы.

На потеху публики, шутя отрывал от пола 15 пудовую бочку. Как-то показал детям фокус. Поставил на пол ребром вдоль волокон серебряный рубль и кулаком, будто молотом грохнул по нему сверху. Потом стали искать этот рубль, а он весь до вершка вошел в дерево.

Интеллектом и воображением его бог также не обидел.  Насмешник и юморист, он любил подначивать знакомых, делая их объектом своих стихотворных эпиграмм. Не все герои его письменных и устных пародий обладали чувством юмора. Поэтому бывало, что все начиналось с невинной шутки, а заканчивалось дуэлью. В результате таких дуэльных «усекновений» правый бок Петра Делло был исколот ударами шпаги.

Одно время он служил у домашнего секретаря у поэта и министра Ивана Ивановича Дмитриева, автора басен, баллад, эпиграмм, сатиры. Может, у него и научился он своему второму ремеслу.

В жизни Петра Михайловича была одна драматическая история, связанная с его службой ни у кого-нибудь, а у самого Павла Петровича Романова, или Павла I.

Как-то был Петр Делло командирован государем в Сибирь в качестве сопровождающего ссыльного Гвардейского капитана, наказанного Павлом I за то, что в одной из бесед с сослуживцами предсказал Государю скорую смерть.

Уже подъезжали к месту назначения, когда ловкий служивый выкрал из сумки Делло сопроводительные бумаги. А потом явился к сибирскому губернатору, представившись Петром Делло и указав на Делло, как на ссыльного.

Когда все-таки, истина вышла наружу, Павел I, был вне себя от ярости и велел оставить Петра Делло в Сибири навечно как ссыльного.

Но тут Делло помог тот самый ловкий капитан, от рук которого он когда-то пострадал. Помог, ничуть не желая того тем, что сбылось его предсказание, и государь был убит в ходе заговора.

Он начал познавать преимущества и другого средства, спасающего от холода в России. Как-то один из его клиентов, набиравшийся сил молодой поэт, сказал Петру о том, что в России карьеру можно сделать тем успешней, чем легче удастся избежать двух зависимостей – от вина и женщин.

— Но как избежать привязанности к этому восхитительному полу, если эта привязанность, быть может самая сладостная, самая желанная? – спросил его Делло.

— Нет ничего проще, — ответил поэт, — надо отдаться ему полностью и не шутя.

— Здесь скрыта, очевидно, греческая апория? – строил догадки профессор медицины.

— Отнюдь, — парировал тот, — замените тысячу мимолетных и неглубоких привязанностей одной, но единственной, и вы вкусите всю сладость самозабвенной любви благодарного женского сердца.

Женитесь, мой ловкий Эскулап, женитесь, или Россия вас слопает.

— Да, — добавил он — а что же, соблазн другого рода вас не тревожит?

— Вы Бахуса имеете в виду? Мы французы, не воспринимаем эту опасность всерьез.

Он поступил как советовал ему молодой гений и женился… на немке, девице Ферстер, благополучно избежав первой опасности, подстерегавшей его здесь. Хороша или дурна была девица Ферстер – мы не знаем, также как не знаем, как смогли ужиться под одной крышей две нации, за всю длинную человеческую историю так и не научившиеся ладить друг с другом. А скорее всего, и не было под этой крышей никаких «разных» народов. А был один – русский народ, ибо в этом уютном гнездышке звучала русская речь и посапывали ночами курносые не по годам смышленые дети с русскими именами: Петр, Иван, Павел, Мария, Серафима.

Умиротворяющая домашняя обстановка привела Петра Делло к мысли о служении всевышнему, и он посвящает свою жизнь вере и церкви. В те годы, в Москве сформировалась французская колония, своего рода французский городок.

Петр Делло в мыслях о вечном, и в ответ на просьбу собратьев по изгнанию добивается у русского правительства согласия на открытие в его Доме на Мясницкой костела во имя Святого Людовика. А сам он стал работать при нем кантором, или ритуальным певцом. Кто бы мог подумать, что этот богоугодный дар сведет Петра Михайловича в могилу. Сам факт волеизъявления Петра Делло был оформлен, как и положено, в присутствии свидетелей.

Но надо же было случиться, что документ этот, существовавший в единственном числе, был то ли потерян, то ли украден, а те самые собратья и единоверцы, ради которых он и жертвовал своим домом и деньгами, заявили, что в том самом пропавшем договоре Петр Делло жертвовал свой дом церкви полностью.

Так лжесвидетели и дельцы от религии завладели домом Делло в Москве. Он же, не перенеся удара судьбы, умер в 1821г. А с ним в один день умер и любимец семьи, кот Наполеон. По странному, роковому совпадению в этот же день на острове Св. Елены скончался и человек по имени Наполеон.

Так вот и закончилась история жизни Петра Делло, но настоящая история рода Делло еще только начинается.

ИВАН ПЕРВЫЙ И МАСОНСКИЙ ЦАРЬ

Дети нового русского дворянина получили начальное образование, как и положено детям родителей из высшего общества–  в дворянском пансионате.

А дальше так: два сына родоначальника русского рода Делло, Петр и Иван, не закончив пансионат переехали на учебу в Дерптский университет. Петр – на медицинский, Иван – на юридический факультеты.

Отучившись медицинским премудростям ровно три года, Петр вдруг меняет свои профессиональные ориентиры и перепрыгивает в компанию Ивана на юридический, да только… на первый курс и оканчивает университет на три года позже младшего брата Ивана.

Карьера обоих братьев Делло сразу же начала складываться фантастически. Оба приняты на должности секретарей Правительствующего Сената в Москве. Это, как если бы сегодня выпускник Московского университета попал сразу в административный аппарат государственной думы.

Надо уточнить, что это были времена расцвета политической крамолы, получившей название «восстание декабристов». Страх перед вольнодумцами из привилегированных слоев общества у правящего режима был так велик, что по одному только подозрению в близости к заговорщикам, человека могли отправить в ссылку и сломать ему не то что карьеру, но и жизнь.

И вот в этих-то условиях, когда страна затаилась, потрясенная, тем, как кучка молодых людей из высших слоев общества покусилась на жизнь помазанника божьего – царя, в этих условиях, Петр Петрович Делло, в компании близких друзей, под действием паров алкоголя, позволяет себе по-французски озорную и по-русски —  бесшабашную выходку – заявил о том, что знается с декабристами.

Уже на следующий день он был уволен с государевой службы, выброшен из Сената, и не был наказан строже только потому, что первое же следствие показало надуманный характер этого признания.

Вслед за Петром должен был бы уволен и его брат Иван, в назидание. Но, тут вмешался такой случай, который не придумаешь и самому изощренному фантазеру.

А дело было так. В одном знаменитом московском доме, где часто можно было встретить весь цвет столичного общества, в дальней комнате с окнами, выходящими на реку Яузу, шла карточная игра. Ставки все возрастали, в центре стола набухала куча денежных купюр.

Иван Делло, с некоторых пор ставший завсегдатаем великосветских посиделок, обычно в карточных играх не участвовал, но любил наблюдать за игроками со стороны. В этот вечер его внимание привлек молодой человек, совершенно ему не знакомый.

С самого начала игры Ивана удивило то, что игрок этот пребывал в некоторой рассеянности, но раз за разом делал просто сумасшедшие ставки, проигрывал и снова рисковал. Когда же, наконец, был спущен последний рубль, молодой незнакомец вдруг словно очнулся, долго вертел в руках пустой портмоне, встал из-за стола и отошел к окну. При этом лицо его покрылось мелкими бисеринками пота, глаза выражали и смятение, и ужас от случившегося. Сумма, проигранная им, могла составить целое состояние.

Иван пристально следил за ним, и когда увидел, что тот роется во внутреннем кармане своего фрака, решился на поступок и подошел к незнакомцу. Взял его за локоть, словно предупреждая желание незнакомца вытащить воображаемый пистолет и сказал:

— Простите меня, я не имею права вмешиваться в вашу жизнь, мы с вами вовсе не знакомы. Но я невольно за вами наблюдал и оказался свидетелем случившегося.

Я бы мог вас одолжить деньгами, чтобы вы сделали еще одну попытку, только с условием, что вы будете внимательнее к игре. Я убежден, если бы не ваша рассеянность, у вас бы шла совсем другая карта. Прошу вас, о том, что я авансирую вас, не знает никто. Если вы все-таки, проиграете, и не в состоянии будет вернуть деньги, я не буду вам пенять. Никакой расписки мне не нужно.

Молодой человек долго и пристально смотрел в глаза незнакомца, потом взял деньги, ни выражая ни словами, ни мимикой никакой благодарности или почтения. Он только сказал:

— Дождитесь конца игры.

Вернулся к столу. А Иван, чтобы унять волнение и тревогу за судьбу своих денег и судьбу своего крестника, пошел бродить по многочисленным комнатам, лишь изредка проходя мимо двери, за которой шла игра, бросал взгляд в глубину комнаты, убеждался, что его новый знакомый все еще сидит за столом и сосредоточенно следит за пассами своих партнеров по игре, опять шел прочь.

Уже под утро, устав от беспрестанной ходьбы, он увидел идущего ему навстречу нетвердым шагом, совершенно измотанного бессонной ночью, сигаретным дымом и шампанским незнакомца.

У Ивана внутри закаменело. Он даже не смотрел на его руки, в которых тот сжимал какой-то сверток, он смотрел в его глаза, пытаясь угадать значение взгляда, его смысл, его содержание.

Незнакомец подошел вплотную, сунул Ивану в руку какой-то сверток и произнес:

— Я бы хотел получить вашу визитную карточку. То, что вы для меня сегодня сделали, сделали для совершенно незнакомого человека – не может быть понято и объяснено никакой логикой. Но вы это сделали, и я буду это помнить даже тогда, когда вы сами прикажете мне забыть.

Иван передал ему свою визитную карточку, пожал протянутую руку и только тогда поднес к глазам то, что он держал в левой руке. Это был не пакет, это была огромная пачка денег, впятеро..- нет — вдесятеро превышавшая ту сумму, которую он одолжил незнакомцу.

А потом, однажды утром в квартиру Ивана Делло явился посланник московского градоначальника с депешей, из которой явствовало, что г-н Иван Петрович Делло специальным императорским указом назначен на должность прокурора Смоленска. Это и был ответный привет от незнакомца.

С того времени Иван Делло проработал в должности прокурора Смоленска в течение 30 лет бессменно. Много было любопытного за это время. Делло на своем посту был ревностным служителем закона, и это не нравилось многим губернаторам Смоленска, которых перебывало за это время немало.

Ему угрожали, на него жаловались, его пытались задобрить. Не помогало. Когда же доходило до крайностей, Иван обращался к своему могущественному покровителю в Москве и справедливость торжествовала. Уходил вынужденно в отставку очередной губернатор, приходил новый, и все начиналось сначала.

Кем был этот всемогущий добрый гений, так и осталось загадкой. Сам Иван Петрович предпочитал отмалчиваться.

Было одно соображение, одна догадка, которая, впрочем, не была подтверждена документальными свидетельствами. Кто-то из родственников как-то проговорился, что тот самый молодой всесильный господин был никем иным, как предводителем Московской масонской ложи…

Ну а что же другие отпрыски обрусевшего француза?

Петр после отставки с государственной службы поступил на службу к некоему Вееру поверенным с жалованьем в 12 тысяч рублей в год. Итак, Петр Петрович служит у ростовщика Веера. Славится тем, что умеет составлять деловые бумаги так, что никакой чинуша- взяточник не мог придраться ни к единой букве, ни к единой запятой. За то и платил ему Веер немалые деньги. Потому и был знаменит в столице Петр Петрович Делло. Знал свое дело адвокат, умел работать. Но и гулять умел. Широко, по-русски. Известен был в столице как поклонник Бахуса и отчаянный бретер.

Ходили о нем в Москве всякие такие байки.

Вот одна. Как будто пришел однажды Петр Петрович Делло с супругой своей в театр. Супругу отправил куда-то наверх в ложу к знакомым, а сам развалился в кресле в партере, вытянул свои ноги, загораживая проход и не спеша попивал шампанское, наливая его из большой бутылки в бокал. Шедший по проходу господин, статский советник Н., личность в Москве хороша известная, запнулся о ноги Делло, перешагнул, словно это был и не ноги живого человека, а какие-нибудь бревна. Опешивший Петр Петрович Делло, крикнул в спину статскому советнику:

— Невежа!

На что тут же получил достойный ответ:

— А ты – пьяный сосуд!

Делло сорвался с места, настиг обидчика и огрел его бутылкой по голове. Тот свалился в проходе замертво. Крики, вопли, дамы в обмороке. Хлопают двери, топот ног – полиция хватает хмельного душегуба.

— Ах, ты, мать твою, это тебе что? Это тебе театр, а не кабак. Что ж ты творишь-то?

— Господин полицейский, это же Петр Петрович… Делло, знаменитый юрист.

— Да вижу я, вижу. Как же это вы так, любезный, при ваших ты заслугах и летах ваших?

— Бес попутал, голубчик… Но я скажу… Что я скажу? А, вот… Когда я отдыхаю и в раслабленном состоянии, не тр-р-о-жь! Я и повредить могу… Организм и все прочее.

— Придется проехать нам с вами в участок.

— Нас с вами везут в каталажку? Нет…, я лично не могу… Вы уж с вами… как-нибудь сами, без меня. И.. без дражайшей супруги… Кто ее домой проводит…? Кто ее сиротинушку защитит? Накормит и напоит, а? Время позднее? Или на улицах – лихие люди?

— Хорошо, хорошо, мы вместе отвезем вашу супругу домой, ну а уж потом – извольте – в участок.

Решают так: один полицейский остается в театре у трупа, вместе со свидетелями. Жена Делло садится в карету и едет впереди, Делло под присмотром полицейского сзади в санях, на месте возницы.

Криминальный эскорт не спешно отправился с Театральной площади мимо Кремля на Ильинку. Многолюдная днем, улица эта в вечерние зимние часы была пустынна.

— Милейший, — обратился Делло к полицейскому таким же, как и полчаса назад, нетрезвым голосом, — чай не лето, жена у меня застынет, а мы будем таким черепашьим шагом… плестись. Прикажите этому… кретину в карете – поторопиться.

Полицейский и сам был не прочь довести дело до конца как можно быстрее.

— Эй, там, в карете, — крикнул он кучеру, — давай поднажми!

Началась та самая быстрая езда, которую, согласно поговорке, так любит всякий русский. Поначалу Делло следовал вплотную за каретой. Еще через некоторое время карета стала отдаляться. Полицейский чиновник забеспокоился. И вдруг Петр Петрович схватил полицейского за кисти рук, придавил его к днищу саней и стал мутузить своими огромными кулаками. Когда тот потерял сознание, Делло просто выбросил его из саней на мостовую, догнал карету с женой, перебрался к ней на сидение и сказал:

— Ну вот, милая, теперь мы можем спокойно прокатиться – никто нам не помешает.

Павел Петрович стал начальником Московской Адресной Конторы Министерства Внутренних дел.

Сестра Серафима вышла замуж за помещика Алексея Ямщикова, московского купца и старообрядца, получившего дворянский титул за щедрые благотворительные пожертвования. Дети их: Александр, Прасковья, Елизавета, Серафима. Александр окончил курсы Министерства путей сообщений, женился на сестре инженера Гравс, был неплохим музыкантом, но жизнь вел нетрезвую и умер в Казани. Его помнят, как артиста и пьяницу.

Еще одна дочь Петра Михайловича Делло, Мария стала женой московского купца и миллионера Солодовникова.

А вот шутник Петр Петрович Делло женился последним браком в 64 года на дочери дворянина и гвардейского капитана Анне Николаевне Куниной. Это была совсем юная особа, которой только что исполнилось 16 лет (!). Вспомним знаменитую картину Пукирева «Неравный брак». В нашем случае жених разве что чуть моложе.

Хотя, сравнение тут не в пользу героя картины, если иметь ввиду, что от брачного союза стареющего ловеласа и «девы младой» родилось 14 детей! Правда, выжили только трое: Владимир, Ольга и Павел.

Из троих наиболее интересна судьба Владимира.

Владимир Петрович Делло нигде не обучался и сразу же, в 1854 году поступил на военную службу, в юнкера, в 64-й Ее Императорского высочества Марии Николаевны полк. А затем за молодцеватое исполнение ручных приемов боя по настоянию командира был произведен в прапорщики. После 6 месяцев службы принял участие в Крымской войне.

В одном из тяжелейших боев против своих исторических предков, французов, был тяжело ранен. Одна пуля попала в левую щеку, раздробила челюсть, выбила четыре зуба. Другая – в икру ноги. И наконец, вражеский штык пропорол ему правый бок. Все это случилось в одном сражении на реке Альме в Симферополе. Потом был прифронтовой госпиталь. Раны заживали плохо, кости гнили, постоянно держалась высокая температура.

Однажды, обходя больных, лежащих в наскоро сооруженных шалашах и палатках, полковой врач обратил внимание на пустующую лежанку, где еще вчера лежал тяжело больной с нерусской фамилией.

— А где этот тяжелораненый, француз наш, русский?

Лазаретные врачи только молча пожимали плечами.

И тут ответил его сосед:

— А он, видать, помирать отправился. В одиночку. Гагрена его доняла – гнить начал.

Врачи повздыхали и забыли про него – мало ли таких горемык. А через месяц-другой вместе с отступающими из-под Севастополя частями русской армии в лазарет привезли новых раненых. Один из них, с нетяжелой, но болезненной раной живота, ругался матом во весь голос на свою рану, на врачей неумелых, на англичан, французов, да турок с сардинами, а когда стало полегче – заговорил спокойным голосом:

— Какая польза от этих дохтуров, да лекарствий этих? Все в руках господних. Вот встретил тут я под Севастополем чудачка одного. С месяц назад приковылял к нам в окопы. Весь от пятки до макушки рваный, перерваный. Зубов лишился. Говорит, мол, пришел смерть свою искать. Устал боль и страдания переносить…

Так и говорит – из лазарета сбежал, на передовую, добирался целую неделю. Когда фамилию мы офицерика этого услыхали, могли подумать, что лазутчик. Французская она у него. И вот что я скажу – как стали по нам стрелять…, пули, ядра да гранатки пошли тыкаться куда попало, да греметь, он, как самый последний грешник раскаявшийся, грудь под них подставляет. А уж в атаку вперед бежит, словно там впереди его мама родная с блинами ждет. Его командиры наши и за ноги тащат, и карами разными стращают. Все одно. Но, видно, в рубахе парень родился. Везло ему. А через неделю смотрим – он как-то потише стал. Нет, в бою спины наши мокрые глазами не сушил. Но как-то обережней стал. Его как-то и спросили солдаты, мол, «что это вы Ваше благородие, передумали с тем светом повидаться»? А он смеется. Первый раз смеется, как мы его увидели. Говорит: «А я вроде как на поправку пошел. И тело не горячее, и челюсть срослась, только хрящ вот неудобствий добавил. Чего же теперь? Теперь еще пожить хочется». Ну, мы тут – смехом зашлись. Вот и поди ж ты. Кого всевышний захочет опростать, он и под землей его найдет. А кого не захочет – тот век будет жить, даже в геенне огненной.

— Да, — проговорил пожилой раненый солдат, думая о своем, — русский солдат… он не то что европейчик изнеженный, он если что, и нужду перетерпит, и боль перенесет…

— Слышь ты, новораненный. А как звали того француза, не помнишь?

— Не, не помню – мать да отца не всегда помню. Только фамилия у него, вроде как знакомая такая.

— Может, Делло? Владимир Петрович?

— А, пожалуй, что и так. А может и не он… Да нет, он это был, Владимир Петрович Делло. Его судьба, его жизнь. Вот вам русская доблесть, вот вам русская слава, вот вам русский воин, даром что французских корней.

После Крымской баталии Владимир Делло служит в 1 Московском кадетском корпусе офицером. Но потом военная реформа отправила его в отставку, правда с сохранением офицерского содержания. Владимир Петрович приобрел в 18 верстах от Вязьмы имение Перовское. Жил некоторое время в полном одиночестве, словно бы и не помышляя о семье и детях. Для молодых женщин он был уже достаточно стар и не очень богат, чтобы вот так вот, бросаться в его объятия. К тому же, пулевое ранение щеки сделало его похожим то ли на разбойника, то ли на пирата.

Что касается женщин опытных, вдов и одиноких, то здесь сам Владимир оказался настолько разборчив и привередлив, что вызвал злые насмешки и беспощадные сплетни, объяснявшие эту его щепетильность тем, что в результате ранения на войне, он лишился не только четырех зубов, но и кое-чего еще для мужчины гораздо более важного. Вдовы и старые девы притворно сокрушались при этом, что лучше бы ему все зубы повыбивало, а то важное осталось бы.

И вдруг гром среди ясного неба.

Однажды, будучи в Москве по делам своего имения, направлялся в своем тарантасе к зданию городского почтамта. На одном из поворотов его телегу зацепили колеса проезжавшей мимо роскошной кареты. Лошади с испугу сначала присели на задние ноги, потом рванули, но, запутавшись в поводьях, брошенных возницами, остановились в десятке метров друг от друга. В карете слышались слабые женские «охи», плач и стенания. Владимир, превозмогая боль в правой ноге, приковылял к карете. Возница, подвыпивший дюжий бородатый мужик, пытался подняться с колен. Делло пнул его ногой, обругал и только потом открыл дверцу кареты.

Сначала он увидел ворох женской верхней одежды, руки, пытавшиеся выпутаться из этого кружевного плена. И наконец – большие полные слез, и от этого совершенно восхитительные женские глаза. Прелестное существо, при виде всклокоченного мужчины с перекошенным, да еще и обезображенным ужасным шрамом лицом, готово было потерять сознание, и только удостоверилось слабеющим голосом:

— Я умерла? Вы кто, смерть моя?

На что находчивый офицер ответил:

— А если я вам скажу, что я ваша жизнь, вы выйдете за меня замуж?

Не сразу, и не с радостью, «Варенька», «Вареничек», «Варварушка» — Варвара Александровна Петрова, в тот момент супруга чиновника Московского почтамта, все-таки, стала женой Владимира Делло. И то, он выкрал ее у мужа, как какой-нибудь кавказский джигит, нимало не боясь злых языков вдовушек, которые теперь объясняли его поступок тем, что от долгого одиночества, лишенный женской ласки, Владимир Петрович, просто сошел с ума. Ну, с ума, так с ума. Иной раз оно очень даже и не вредно для здоровья. Вот так, сойдя с ума, молодые и прожили долгую и в общем-то, счастливую жизнь.

Кипящая, бунтарская кровь бретера и дуэлянта Петра Михайловича Делло похоже перелилась в вены его потомков. Одна из рыбинских газет начала XX века сообщала:

«Дело В.П. Делло. Вчерашний день разбиралось аппелированное на решение уездного члена суда 1 участка Рыбинского уезда от 13 августа дело штабс-ротмистра В.П. Делло по обвинению в нанесении побоев земскому начальнику г. Вейде в июле прошлого года на Крестовой ул. Со стороны подсудимого выступал петербургский присяжный поверенный Нечаев, а обвинения поддреживали: Б. Я. Лесин и частный поверенный И.А. Ошанина (отец поэта-песенника – авт.).

Уездным членом г. Делло был приговорен к 3 месяцам военной гауптвахты. Приговор этот судом утвержден».

Владимир Павлович Делло, сын владельца усадьбы Юршино, генерал-майора Павла Петровича Делло – последний из известных нам Делло.

Владимир Делло: в 1896 г. — корнет, поручик, штаб-ротмистр. В 1908 г. уволен в отставку за участие в дуэли. В октябре 1908 г. снова возвращен на службу и направлен в 15 гусарский Украинский полк в чине штаб-ротмистр. Этот полк носил почетное наименование «Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ксении Александровны», дочери Александра II.

5 октября 1906 года ротмистр Делло специальным приказом направлен в офицерскую кавалерийскую школу, как обладающий «выдающимися» способностями, и как прямой кандидат на должность командующего эскадроном.

В кавалерийских войсках немаловажное значение имеет вес всадника. Первое обязательное взвешивание дало обескураживающий для будущего наездника результат – 5 пудов, 20 фунтов. Это где-то около 81 кг. Но уже к концу года вес пришел в норму – 65 кг.

В декабре 1906 года 43-й драгунский Украинский полк указом императора Николая II был переименован в 15-й гусарский Украинский полк с возвращением отмененных в 1882 году видов военной формы, что вызвало среди кадровых военных небывалый энтузиазм. Возвращалась старая добрая и внешне красивая форма, которая символизировала славу и доблесть русской армии. Поэтому, общий офицерский завтрак с обильными возлияниями в честь радостного события длился 3 дня.

А 24 января 1908г. Делло отметил в своем дневнике:

«23-го января был вызван на дуэль штабс-ротмистром 1-го запасного кавалерийского полка Казанским за оскорбление его действием. Приговором суда общего собрания офицерской кавалерийской школы дуэль не разрешена, а обоим приказано подать в отставку, с чем я не согласился ввиду нарушения правил судопроизводства. Вследствие неподписания прошения об отставке, предъявлен к таковой 1 февраля в дисциплинарном порядке».

В дневнике Делло есть прелюбопытнейшая запись, не предназначенная для чужих глаз. На первый взгляд это текст на французском языке, тем более, что первая фраза, или обозначение адресата письма действительно сделано по-французски:

«Biarritz Chef de la cour Grande Duchess Xenia Alexandrovna Colonnel Chatelaine».

Как становится понятно по первому впечатлению, речь идет о письменном обращении к покровительнице 15 Гусарского полка Великой Княгине Ксении Александровне.

Вчитываясь внимательно в дальнейший текст, понимаешь, что он представляет собой набор русскоязычных слов, записанных в латинской транскрипции. После прочтения его, становится ясно, почему писавший их, не захотел, чтобы они были доступны случайному свидетелю. Следует только уточнить, что по форме это текст телеграммы, ибо в нем отсутствуют союзы и предлоги. Мы восстанавливаем текст в привычном грамматическом виде:

Первая часть текста, похоже, принадлежит Владимиру Делло.

«Посторонний офицер в разговоре оскорбил полк и меня. Требуя извинения, я взял его за плечо. Дуэль запретили. Начальником кавалерийской школы представлен экстренно к увольнению с отставкой. Подал Государю прошение отменить суровый приговор суда школы. Прошу доложить августейшему шефу почтительнейшую просьбу ходатайствовать сохранить …службой в Украинском полку, командир которого меня оправдывает.

Штаб-ротмистр Делло».

Вторая часть текста представляет собой ответ на телеграмму, посланную Делло. И также написана частью по-французски, частью по-русски, в латинской транскрипции:

“Peterbourg. Russie. Chtabrotmistrou oficerckoj kavaleriskoj Chkoli Delo

Великая княгиня затрудняется что-нибудь для Вас сделать раньше получения от командира полка доклада, по существу.

Chatelain.”

У этой эпистолярной истории с участием русского офицера, рыбинца Владимира Делло и Великой княгини Ксении, совершенно удивительное продолжение и не менее удивительное окончание.

Вот что пишет сам автор дневника:

«Пятого августа, вследствие заявленного 12 июля желания, в 2 часа ночи получил телеграмму:

«Петербург. Одесская, 3, кв. 24. Штабс Ротмистру Владимиру Павловичу Дело.

Великая Княгиня изволит Вас принять завтра, 5 августа в полдень во дворце в Петергофе

Веселаго».

«Ночью, — продолжает Делло в своем дневнике, — выехал разыскивать фрак, цилиндр и пальто. За 15 рублей достал на прокат все и в 8 час. утра вернулся домой, а в 9 выехал к портному одеваться. В 10ч. 30м.  С поездом выбыл в Петергоф, куда прибыл к 11ч. 50 м.  За три рубля в карьер доскакал на извозчике до дворца, где был равно в 12.

В это время у Великой Княгини была императрица Мария Федоровна. Пришлось ждать 20 минут, по прошествии которых был приглашен наверх в будуар. Великая Княгиня встретила меня словами:

— А я не думала, что вы в штатском.

Я ответил, что несправедливо лишен всего.

— Да, — отвечала Она, — я знаю, что с Вами гадко и несправедливо поступил Безобразов. Ну да я послала об Вас телеграмму начальнику дивизии, и он ответил, что сделает все от него зависящее. Очень буду рада вас вновь видеть в форме моего полка.

— Нет вакансий, и мне в Главном штабе могут отказать, Ваше Императорское Высочество. Начальник штаба генерал Мышлаевский, наверное, мне откажет.

— Не беспокойтесь, я сделаю для вас все возможное, ответила Великая Княгиня, — и после разговора, в 12 час. 50 мин. я ушел».

Как вспоминал Владимир Павлович, Великая княгиня интересовалась в ходе личной аудиенции не только его служебными делами и жизнью полка, но и личными, семейными его делами.

Через некоторое время ротмистр Делло узнает, что, несмотря на гарантии царственной особы, Военное министерство отказало ему в приеме на службу, мотивируя отказ отсутствием вакансии. И снова он обращается с письменной просьбой к Великой Княгине Ксении Александровне, направляя письмо в Копенгаген в Данию, где в это время находилась попечительница полка.

 И наконец, 14 сентября 1908 года княжна Романова посылает телеграмму следующего содержания:

«Петербург. Военному Министру генералу Редигер.

Отставной штабс-ротмистр моего гусарского полка Делло подал прошение о принятии его вновь на службу. Зная Делло, по отзывам его бывших командиров, как блестящего офицера, прошу Вас по принятии его на службу, зачислить опять в мой полк.

Ксения».

И 13 сентября Высочайшим приказом Владимир Делло был определен на службу в Украинский гусарский полк.

И вот 1914 год, и новый конфликт, который показал, как мало ценил Владимир Павлович Делло заботы и хлопоты о нем Великой Княжны… Что не поделили тогда, на Крестовой земский начальник и молодой гусар. Почему вдруг Владимир Делло набросился на него с кулаками. Лишь намек есть в личном дневнике Владимира Делло. В нем нарисовал карикатуру на Вейде и приступил к сочинению оскорбительного акростиха-инвективы, героем которого должен был стать Вейде. Знать, какая-то личная неприязнь.

В северо-западной части Рыбинского муниципального округа лежит остров Юршинский, появившийся здесь в 40-х годах прошлого столетия. В эти годы Рыбинское водохранилище хищно улеглось в своем лежбище во весь рост, поглотив сотни деревень, город Мологу, сломав тысячи человеческих судеб…

Когда маленький речной трамвайчик, отчалив от Переборской пристани, униженно кланяясь каждой складке, каждой морщинке на теле Рыбинского моря, пыхтя и надрываясь, спешит к Юршинскому острову, мимо стапелей и эллингов судоверфи, мимо жилых многоэтажных домов, то где-то уже после первой трети пути впереди по курсу становится хорошо виден двухэтажный каменный дом. Как будто, он и поставлен был кем-то и когда-то как замена маяку, отчетливо видный при любой погоде.

Спросишь какого-нибудь знакомого, что он знает о его бывших обитателях, он отмахнется – «помещика какого-то, много их здесь было». Землевладельцев разных, пришлых здесь действительно было много. Но таких, как бывший владелец дома в Юршино Павел Петрович Делло – пожалуй, что и не было.

Уже хотя бы потому, что окна дома этого на берегу Рыбинского моря смотрят на Париж…

Владимир Рябой