Самуэль Джонсон, языковед и литературный критик, говорил о превосходстве Вильяма Шекспира над всеми писателями: «Shakespeare is above all writers». Впрочем, изречь подобное может кто угодно, в том числе любитель бульварных романов, желающий на публике выставить себя знатоком серьёзной литературы. Другое высказывание Джонсона я считаю полезным при оценке всего творчества или отдельных произведений того или иного автора: «Parts are not to be examined till the whole has been surveyed» — не следует рассматривать части, пока не обозришь целого, или, иными словами: ознакомьтесь с целым перед тем, как изучать детали. Прислушавшись к мнению Джонсона, знатока английской словесности, я вновь просмотрел «Ромео и Джульетту», всё произведение от начала до конца, потом несколько раз перечитал разговор синьора Капулетти с графом Парисом.

Парис просит Капулетти отдать ему в жёны Джульетту. Тот отвечает: моей дочери ещё нет четырнадцати лет — «she hath not seen the change of fourteen years», и предлагает повременить, отложить сватовство и свадьбу на два года. Вечером того же дня в доме Капулетти состоится празднество. «У нас, как в старину, сегодня бал» — перевела А. Д. Радлова не совсем точно, ибо Капулетти говорит о празднике по давнему обычаю: «I hold an old accustomed feast». Глава семьи приглашает Париса — при этом с большим радушием, уверяя, что тем самым число приглашённых пополнится самым желанным гостем.

Придите в скромный дом, — в нём ярче звёзды

Тех звёзд, что освещают чёрный воздух,

И наслажденье юности здоровой,

Когда апрель нарядный входит снова

Вслед за хромой зимой, — вот эту радость

В моём дому получите и сладость

Всех девушек-цветов. Всех слышать, видеть,

Чтобы достойнейшую не обидеть,

Придётся вам; средь них и дочь моя.

В её победе сомневаюсь я.

Что за яркие звёзды? Капулетти, похоже, себя и своих домашних восхваляет, считая, что они затмевают небесные светила. Впрочем, мы быстро догадываемся: идёт речь о приглашённых веронских девушках, своей красотой блистающих. Помимо многих звёзд, в скромный дом явится хромая зима и вслед за ней нарядный апрель… Нет? Но написано, что апрель входит, что и способствует наслажденью юности здоровой. Парис вот эту радость получит в доме Капулетти, и также сладость всех девушек-цветов… Переводчица подбирает рифмы: к радости подойдёт сладость, она нанизывает словесные красивости, но не удосуживается проверить: какой смысл имеет всё то, что выходит из-под её пера.

Почему молодому графу придётся всех слышать и видеть? Синьор Капулетти как будто навязывает Парису мероприятие, на котором тот должен весь вечер не спускать глаз с приглашённых звёзд, дабы не обидеть достойнейшую из них. А кто достойнейшая? Как ни странно, это не Джульетта, руки которой добивается граф!

Переводчица привнесла в разговор придётся, чего нет в оригинале, там простое приглашение всех послушать, на всех посмотреть: «Hear all, all see».

Но, главное, почему синьор Капулетти сомневается в победе своей дочери? Вообще, слова победа у Шекспира нет, его Джульетта никого не собирается побеждать, означенный праздник — маскарад, танцы, а не конкурс красоты на звание мисс Верона или мисс Италия.

Мне предлагают объяснение: отец умаляет достоинства своей дочери, потому что не хочет выдавать её за Париса. По крайней мере, сейчас не хочет, когда ей ещё нет четырнадцати. Он намеренно переводит внимание графа на другие цветы — на других, то бишь, звёзд.

Такое объяснение не подходит. Перечитайте: конец речи не согласуется с её началом. Господин Капулетти попросил Париса лишь подождать два года. Он поощряет его ухаживания и заранее даёт согласие на брак Джульетты — была бы дочь согласна!

Понравьтесь ей, Парис, добейтесь счастья.

Моё желанье — часть её согласья;

И если выбрать согласится вас,

Я голос свой вам отдаю тотчас.

Получается, Капулетти начал за здравие, а кончил за упокой? — прошу прощения за просторечие при обсуждении звезды. Под звездой я имею в виду Джульетту или одну из веронских красавиц? Нет, я говорю о Шекспире — звезде мировой литературы. Когда-то я учился на филологическом факультете, где был курс зарубежной литературы, и лектор, воспитанный на классиках марксизма-ленинизма, которые по поводу каждого значимого литератора что-нибудь да изрекли, по старой памяти освещал творчество Вильяма Шекспира с точки зрения А. В. Луначарского. Как большевик и народный комиссар просвещения, Луначарский должен был, по идее, сосредоточиться на писателях, пришедших в литературу от сохи или от токарного станка, на кухаркиных детях, коих советская власть взрастила на смену дворянским пиитам и буржуазным стихоплётам, но что-то его всё тянуло в калашный ряд порассуждать пространно о Достоевском или, например, о Толстом, который «без всякого спора поставлен рядом с величайшими звёздами мировой литературы — Шекспиром, Гёте и им подобным». Подозреваю, что Толстой был поставлен в тот же ряд, где Шекспир и ему подобные, не иначе как В. И. Ульяновым-Лениным, поэтому осмотрительный Луначарский, который высказывался всегда с оглядкой, без всякого спора причислил Толстого к звёздам…

Меня прервут: воспоминания про учёбу и выпады против наших признанных деятелей культуры оставьте при себе, лучше объясните, почему в заголовке вы назвали Джульетту пушистой.

Отвечаю на поставленный вопрос: я прочитал в одной книге, что имя Джульетта значит пушистая. Книга, как нас учили и, может быть, и сейчас учат в школе, — источник знаний. Я получил из книжного источника означенное знание, и оным знанием с вами поделился.

Мнение непосвящённого о тайне вашего имени

Книжонка, попавшая мне в руки, называлась «Тайна вашего имени» или что-то в этом роде. Впрочем, почему книжонка, в ней было страниц триста, так что, можно сказать, развесистое… прошу прощения, увесистое издание, и по поводу каждого именования автор пространно объяснял мистическое его значение. Я полюбопытствовал: здесь-то как вывернут имя шекспировской героини, какую тайну ему прилепят? До этого я читал, что на латыни Джульетта значит молодая: «In Latin the meaning of the name Juliet is: Young». Хорошо, что я учился на английской филологии: знаете, иностранный язык помогает получать знания из иностранных источников, знакомиться с суждениями зарубежных светил…

Среди других объяснений мне запомнилось следующее, высказанное, очевидно, знатоком древних языков, тогда как мои лингвистические познания не простираются дальше современного английского: «Юлия — в переводе с древнееврейского — женская форма от мужского имени Юлий и означает пламя Бога». Это не Е. П. Блаватская, случайно, изрекла? Она любила в своих тайных доктринах подкреплять разглагольствования, или, если хотите, глаголания, ссылками на мёртвые языки. Оных языков она не знала, но смело утверждала, например, что «Санскрит в тысячу раз богаче, чем английский, но тем не менее, полон символов и образных выражений». Проверить, подтвердить или опровергнуть подобные заявления никто не мог и не сможет, так что внушаемые читатели и доверчивые слушатели разевают рот и возводят докладчицу, за свою жизнь ни одного учебного заведения не посещавшую, в религиозные философы.

Нет, Блаватская ничего про тайну имени Джульетта нам не поведала, хотя она, не размениваясь на частности, в целом просветила человечество по поводу людских имён: «Что в имени? Очень часто в нём содержится больше, чем способен понять непосвящённый и может объяснить учёный мистик. Это невидимое, потайное, но очень сильное воздействие…»

Как мы видим, к оному мудрому высказыванию подвёрстан и шекспировский вопрос What’s in a name. Правда, у Шекспира это только по форме вопросительное предложение, по грамматическому построению, а по сути — это восклицание, которое и переводить на русский можно без вопросительного знака: Что в имени! Джульетта рассуждает просто и понятно: если назвать розу как-нибудь иначе, она останется благоухающим цветком. Пусть Ромео откажется от своего родового имени — это не нога, не рука, не лицо, и она, Джульетта, ради любви тоже готова больше не зваться Капулетти.

В упомянутой книжонке, одной из тех, где пережёвывалось в тысячный раз давно пережёванное с кое-какими новыми прикрасами и домыслами, я и прочитал, что имя Юлия идёт от латинского слова юлиус, что значит кудрявый, пушистый.

Некоторые связывают с именем Джульетты название летнего месяца, при этом уверяя, что имя Юлия образовалось от названия месяца июль.

Позволю себе извлечь из-под кучи словесного мусора и повторить единственно правильное объяснение. Джульетта — уменьшительное от Юлия. Латинское Julius — родовое имя, самым известным представителем рода Юлиев был Гай Юлий Цезарь. Его сёстры, кстати, звались Юлиями, для различия их называли Юлия Старшая и Юлия Младшая. Никакой кудрявости, пушистости или божьего пламени за этим именем не стоит. Юлий Цезарь, как мы знаем, изменил исчисление дней и месяцев, он ввёл Юлианский календарь, в котором пятый месяц (считая с марта) был назван Iulius — в его честь. Так что сначала были Юлий и Юлия, а потом появился июль.

Итальянское Giulia произносится Джулья; от него пошло уменьшительное Giulietta — что по-русски Джульетта. И всё. Шекспир не вкладывал никакого особого и тем более тайного значения в имя своей героини, он позаимствовал его, вместе с основными событиями, из ранее существовавшей итальянской печальной повести о любви и смерти двух молодых людей из Вероны.

Календарные изменения

Можно усмотреть некую тайну вот в чём: Шекспир перенёс время действия с декабря на июль — на тот месяц, название которого связано с именем Юлия. По его задумке, Джульетта родилась в последний день июля, и до окончания месяца она должна умереть. Смотрите: у Луиджи да Порто встреча главных героев происходит на балу по случаю Рождества… Виноват, Луиджи да Порто только даёт понять, что знакомство и первые свидания происходили зимой, и решительное объяснение Ромео с Джульеттой состоялось (зимним) вечером, когда падал сильный снег: «una sera, che molta neve cadea». Это у Маттео Банделло сказано, что после Рождества Антонио Каппеллетто устроил пышное празднество: «dopo Natale <…> Antonio Cappelletto fece una bellissima festa», и Пьер Буасто в своём переложении на французский язык сообщает, что всё началось где—то в Рождество: «environ la feste de Noël».

Луиджи да Порто называл несколько дат: тайная свадьба во время Четыредесятницы, уличная стычка с убийством Тебальдо Каппеллетти — тоже где-то во время или после Великого поста. Страдания разлучённых героев тянутся до осени. В сентябре, в день Святой Евфимии, Джульетте исполнилось восемнадцать лет: «Ella diciotto anni questa Eufemia forni». После чего родители принимают решение выдать её за графа Лодроне, объясняя причину её долгой печали тем, что девушке хочется замуж!

В рифмованном пересказе Питера Брука первая встреча Джульетты с Ромео происходит в рождественские праздники, и у него говорится, что решение о свадьбе Джульетты с графом Парисом было принято после того, как ей исполнилось шестнадцать. Вильям Шекспир, сделав героиню ещё моложе, перенёс, повторяю, все события на июль и ускорил их развитие: в середине месяца герои встречаются и влюбляются, сразу следует их тайная свадьба, за ней смерть Меркуцио и Тибальта, ссылка Ромео и разлука, которая тоже длится недолго: стремительно надвигается развязка. Они жили мало, любили недолго, они умерли в один день.

Джульетта не дожила до своего четырнадцатилетия. Переводчики шекспировской пьесы ошибочно называют днём её рождения Петров день.

Вспомним по переводу А. А. Григорьева, напечатанному в 1864 году, разговор Кормилицы с синьорой Капулет: она уверяет, что от часу в час сочтёт годочки своей подопечной.

Кормилица

Четырнадцати нет ещё ей… Сколько

До Петрова дня?

Синьора Капулет

Да недели с две,

Не меньше.

Кормилица

<…> На самый, на Петров день, в ночь,

Четырнадцать годков ей минет.

Сусанна — упокой её Господь —

Была б ей ровня… Бог прибрал Сусанну

Знать за грехи мои… Так на Петров-то

На день на самый, в ночь, ей будет ровно

Четырнадцать…

Эту ошибку повторил в 1888 году Д. Л. Михаловский, у которого Кормилица говорит:

Четырнадцать исполнится ей лет

В канун Петрова дня; моей Сусанне

Ровесница она…

В оригинале Джульетта родилась в ночь перед Праздником урожая: on Lammas eve at night, то есть в ночь с тридцать первого июля на первое августа, тогда как Петров день для русского человека — 29 июня (по старому стилю). Правда, в одном переводе, а именно у Радловой, для Петрова дня сделана сноска: «Имеется в виду праздник, справлявшийся 1 августа (день св. Петра в оковах)». Предлагаю всем нашим издателям позаимствовать это примечание при публикации «Ромео и Джульетты» — кем бы ни сделан перевод, а в театре пусть извещают публику голосом из-за кулис: Петров день — не тот, который вы думаете, а тот, который первого августа!

Шекспир не прямо, а намёками наводит нас на мысль: Джульетта обречена, она будет как приношение хлебное из первых плодов, как та пшеница, которую скашивали, чтобы испечь хлеб и принести его в церковь первого августа. В английском Lammas корень lam восходит к древнему hlaf — это современное loaf (хлеб, буханка хлеба, каравай). Но имелось и народное, более простое и с виду более убедительное толкование: lam значит ягнёнок (который по-английски lamb). Хотя написание lam и lamb различное, произносятся они одинаково, и под ягнёнком, конечно, подразумевали Христа, одно из именований которого — Lamb of God (Агнец Божий). Кстати, Кормилица, персонаж, придуманный Шекспиром, а не заимствованный у предыдущих авторов, дважды называет Джульетту ягнёночком, в том числе утром того дня, который назначен для бракосочетания с Парисом: «Why, lamb! why, lady! Fie, you slug-abed!» Она шумно и весело будит Джульетту — и вдруг обнаруживает ягнёнка без признаков жизни…

Да, а упомянутая Сусанна, родная дочь Кормилицы, была одного возраста с Джульеттой: «Susan and she were of an age». Сусанна умерла, она теперь на небесах: «Susan is with God», её Бог прибрал, как выразился вполне удачно Аполлон Григорьев, и у читателя, по крайней мере, у меня, возникает ощущение, что Джульетта, как говорится, живёт за двоих, тогда как Сусанна ждёт — там, на небесах, свою ровесницу… Всё это придумано Шекспиром: день рождения героини в канун хлебного приношения; Кормилица по ходу дела вспоминает свою умершую дочь; ей приходит на память, в связи с Джульеттой, но как бы случайно, к слову, землетрясение одиннадцатилетней давности — у тогдашней публики были живы воспоминания о том, как земля тряслась в апреле 1580 года, и это событие, для Англии редкое, воспринималось всеми как недобрый знак, как предвестие близкого светопреставления… По ходу пьесы Смерть как будто присутствует незримо, и этот персонаж, невидимый и словами не наделённый, протягивает время от времени руку к Джульетте: если не сегодня, то завтра я оборву нить твоей жизни!

Отыскивать предзнаменования и разгадывать предвестия в шекспировских текстах — увлекательное занятие, но разговор затеян мной для другого. Я считаю, что переводчики неверно понимают речь синьора Капулетти: отец должен превозносить достоинства дочери, а мы слышим, как он их умаляет.

Схожее мнение в разном выражении

И в переводе Д. Л. Михаловского синьор Капулетти сначала поощряет ухаживания Париса, обещает своё согласие на свадьбу:

Но, милый мой Парис, понравьтесь ей,

Её любви добиться постарайтесь:

Согласие моё заключено

В согласии и выборе Джульетты.

А что в конце его речи? В конце уничижение ещё более сильное, чем в переводе Анны Радловой:

Там в цветнике из почек молодых

Вы видом их прекрасным насладитесь;

Прислушайтесь ко всем и присмотритесь —

И выберите лучшую из них.

И дочь моя там будет меж другими

Для счёта лишь: она — ничто пред ними.

Вот как? Синьор Капулетти, сначала назвавший Джульетту своей единственной надеждой, пообещав её в жёны Парису, вдруг подталкивает юного графа к выбору другой девушки! Для сравнения или, если хотите, для счёта пусть Капулетти-отец ещё раз произнесёт свою речь, как её перевёл с английского Аполлон Григорьев.

Глядите, слушайте… Избрать свободно

Там можете вы ту, которая затмит

Для ваших глаз других. Одною между ними,

Не по красе, но хоть по счёту, — будет

И дочь моя.

Вы считали Джульетту привлекательной, живой и умной? Судя по прозвучавшим отзывам её отца, она — серая мышка, которая теряется в толпе, она не способна не то что одержать победу, оказавшись в кругу других девушек, нет, она ничто пред ними, она так — для счёта в цветнике из почек молодых.

Бесправная Джульетта на богатом съезде невест

Мне в очередной раз подадут совет: вы не копайтесь в старых изданиях, вы возьмите академический перевод Бориса Пастернака, который в наше время большинством издателей публикуется, который звучит со сцены в театрах и с экрана в кинотеатрах… Воспользуюсь вашей подсказкой, хотя я, по простоте душевной, посчитал академическим перевод Радловой, ибо, сделанный в 1934 году, он был напечатан вскоре не лишь бы кем, а издательством «Академия»…

В пастернаковском варианте сначала Капулетти тоже зазывает Париса на праздник, который почему-то представлен съездом невест… Моё зазывает не соответствует, наверно, шекспировскому слогу и обсуждению высокой поэзии? Впрочем, пусть остаётся: зазывает под стать словечкам столкуйтесь, сошлись и наперёд, которые мы неожиданно слышим — не от Шекспира, а от его русского переводчика:

Столкуйтесь с нею, дорогой Парис, —

Вот всё, что надо, чтобы мы сошлись.

Узнайте наперёд её желанья,

А я благословляю вас заране.

Вам не кажется, что здесь Капулетти как будто торгует дочерью или, по крайней мере, желает поскорей сбыть её с рук? Пусть женишок с ней столкуется, тогда и я с ним сойдусь… Нет, вам не кажется, у вас в сознании Пастернак воздвигся бронзовым монументом, на пьедестале которого выбито Непревзойдённый мастер поэтического перевода. Дело ваше. Итак, цветник из почек молодых в исполнении Пастернака стал съездом блещущих невест:

Вы попадёте на богатый съезд,

Как звёзды ночи, блещущих невест

И будете свидетелем веселья,

Подобного разливу вод в апреле,

Когда вас окружит их хоровод

И вы очутитесь среди красот,

Решите вы, какая с большей силой

Воображенье ваше поразила.

Без права на такую похвалу

Дочь будет тоже ночью на балу.

Пожалуйста: здесь бедная Джульетта — без права на похвалу. Капулетти просит Париса столковаться с его доверью, заранее благословляет их союз, затем расхваливает других невест. А вдруг одна из них так поразит воображение юного графа, что он напрочь забудет про дочку синьора Капулетти?

Пастернак ничего не говорит о хромой зиме, которая запомнилась нам в переводе Радловой, зато у него есть разлив вод… А что и как у Шекспира? В оригинале зима присутствует: limping winter — хромающая зима, ей на пятки наступает нарядно одетый апрель (well-apparelled April). Про невест и хоровод, как и про разлив вод Пастернак придумал, притянул для рифмы… простите, так он творчески переосмыслил текст, передавая дух веселья, который ожидается на празднике у синьора Капулетти, и заодно он решил представить бал выставкой невест, жаждущих, видимо, на оном балу подцепить жениха.

Не пора ли взглянуть, у Шекспира что сказано, как по-английски завершается речь Капулетти? С готовностью зачитываю шекспировский текст с того места, где отец Джульетты предлагает Парису всех приглашённых девушек послушать, ко всем присмотреться:

<…> Hear all, all see,

And like her most whose merit most shall be;

Which on more view of many, mine, being one,

May stand in number, though in reckoning none.

Что меня здесь смущает? В другом издании концовка несколько иная: вместо which on more view напечатано which one more view — что, конечно, меняет смысл высказывания. И запятая опущена: mine being one — что тоже заставляет задуматься… Надо сказать, что Самуэль Джонсон, как и другие английские критики, был сбит с толку, пытаясь объяснить, что имел в виду Шекспир, играя со словами more, one, number, reckoning. Тем более, что в первом издании 1597 года, которое, надо понимать, готовил к печати сам автор, в последних двух строках было:

Such amongst view of many myne beeing one,

May stand in number though in reckoning none.

Самуэль Джонсон честно признался, что первая из этих двух строк ему непонятна: «The first of these lines I do not understand», — и предлагал переделать: «Within your view of many…»

Если сам Джонсон не мог сказать определённо, зачем же я критикую наших переводчиков и чуть ли не обвиняю их в невежестве? Нет, я не критикую, я пытаюсь разобраться.

Ещё один взгляд на одну из многих

Придётся привлечь к обсуждению другие переводы, вдруг кто-то уловил смысл этой почти арифметической загадки: Капулетти имеет в виду ещё один взгляд, или более внимательный взгляд многих, или взгляд на многих, или он видит свою дочь одной из многих…

Мне кажется, что в переводе этого произведения и вообще в переводческой работе особым старанием отличалась Т. Л. Щепкина-Куперник. Снова попросим на сцену синьора Капулетти: давайте ещё раз — с того места, где вы предлагаете Парису подождать два года, обнадёживаете его, подбадриваете:

Но попытайтесь, граф мой благородный, —

Пусть вам любовь отдаст она свободно…

Не знаю, как вам, а мне кажется, что Щепкина-Куперник удачнее других справилась со звёздами, охромевшей зимой, апрелем…

Земные звёзды озарят мой дом,

Заставив ночь казаться ярким днём.

Ту радость, что апрель несёт нам милый,

Явившись следом за зимою хилой,

Вам приготовит мой смиренный кров

Средь девушек, среди живых цветов.

Смотрите, слушайте и наблюдайте,

И лучшей предпочтение отдайте.

Одной из многих будет и она,

Хоть, может быть, ценой им неравна.

Да, к сожалению… к моему сожалению, и здесь из уст синьора Капулетти раздаётся, что его дочь ценой неравна другим веронским девушкам. Видимо, мне придётся признать, что, выступив против умаления Джульетты, я не смог сказать ничего веского в её защиту. Я усмотрел противоречие между началом и концом в рассуждениях её отца… Может, так и задумано Шекспиром? — господин Капулетти то одно говорит, то другое. Согласимся: он человек непоследовательный. Сейчас он уговаривает Париса подождать два года, а буквально через пару дней сам назначает свадьбу, всех торопит, от бедной Джульетты уже не ждёт согласия, а приказывает идти под венец: «иди в четверг ты в церковь, иль не кажись мне больше на глаза!» — как перевёл его повеление Аполлон Григорьев.

Шагающие в ногу

Поставлю себя на место Шекспира… Что, я слишком много на себя беру? Хорошо, поставлю себя только на место синьора Капулетти. Я приглашаю на семейный праздник Париса: он будет моим дорогим гостем. Я ему советую: присмотритесь ко всем приглашённым девушкам, всех послушайте. То, что моя дочь окажется среди многих, одна в толпе других, даст вам возможность сравнить. Сравнив, вы признаете: она лучшая. После чего вы ещё сильнее полюбите Джульетту!

Так написано у Шекспира? Нет, так должны звучать рассуждения синьора Капулетти.

Но своё предположение мне нечем подкрепить, разве что внутренней уверенностью. Только внутренняя уверенность — не доказательство, у каждого она своя, при этом, что-то доказывая, некоторые только на неё и полагаются, когда бьют себя в грудь и кричат: нутром своим чую! Вообще, ощущения и чувства, особенно восторженность, мешают разбору и оценке художественных произведений, точно как и вдохновение мешает сочинять свои и переводить чужие художественные произведения…

Как я упомянул выше, и английские толкователи расходятся во мнениях. Во вполне академическом издании, которое имеется у меня, объяснения занимают больше места, чем шекспировский текст, и по поводу заключительной части обсуждаемого монолога сказано: «Capulet is saying that so many will be looking at the ladies that another one will not make any difference». По этой, так сказать, арифметике, многие относится к гостям: пусть Парис приходит, пусть тоже посмотрит; число гостей, бросающих взгляды (или высказывающих суждения), будет очень большим, так что от ещё одного гостя и ещё одного взгляда ничего не изменится.

Мне такое толкование не нравится. Ну, понятно, что это моё личное дело.

В 1839 году вышел полный перевод «Ромео и Джульетты», выполненный И. В. Росковшенко, о нём похвально отозвался В. Г. Белинский как о прекраснейшей и удачнейшей попытке донести Шекспира до русского читателя. Послушаем, что и как произносит синьор Капулетти, рисуя Парису картину предстоящего празднества.

<…> Почувствуешь среди прекрасных дев,

Средь этих свежих, нераскрывшихся

Цветков, какими у меня

Ты налюбуешься сегодня.

Проникни их вниманьем, взором,

И избери из них лишь ту,

Которая других достойнее:

В букете этом будет мой цветок, —

Джульетта увеличит их число,

Хоть с ними не сравнится красотой.

Я не согласен. И с Росковшенко, таким образом переложившим на русский язык Шекспира, и с Белинским, посчитавшим такое переложение удачнейшей попыткой. Возможно, драматург неточно выразился, слишком увлёкся игрой с арифметическими словами, но у него не сказано, будто Джульетта уступает красотой другим прекрасным девам, и потом, у Шекспира этот отрывок рифмованный, и Шекспир не размазывает, простите, так долго про цветы…

Кстати, Росковшенко посчитал, что героине исполнится четырнадцать в Спасов день: «В ночь Спаса будет ей четырнадцать». Видимо, переводчик имел в виду так называемый Медовый Спас, он же Первый… Нет, не буду отвлекаться, дабы не заплутать дополнительно в русских наполовину народных, наполовину христианских верованиях…

Среди других попыток был перевод М. Н. Каткова, увидевший свет в 1841 году: «Ромео и Юлия», драма в пяти действиях, сочинение Виллиама Шекспира… Ещё раз ваш выход, синьор Капулет, повторите, пожалуйста, ваши слова, обращённые к Парису!

Красавиц всех рассмотрите вы сами

И изберёте ту, которая красами

Для ваших глаз затмит подруг своих.

Там дочь моя одною между них

Не по достоинству, — по счёту только будет.

Вот как? Джульетта не то что по красоте, она по достоинству ниже других веронских девушек. Шекспировский Капулетти ничего не говорил про выбор, тогда как у Росковшенко он прямо-таки подталкивает Париса: ты любишь Джульетту, но лучше избери из приглашённых красавиц другую, ту, что подостойней, и у Каткова графу предлагается избрать ту, что красами затмит своих подруг. Повторю со вздохом: бедная Джульетта, по милости русских переводчиков только для счёта явившаяся на бал! Что тогда нашёл в ней Ромео, по какой причине в неё влюбился? — с первого взгляда, без памяти, без оглядки на семейную вражду…

Вот и П. А. Кусков в своём переводе утверждал, что героиня только для создания толпы присутствовала на празднике в отчем доме. Зачитываю по изданию 1906 года: ещё один вариант, ещё одно мнение, ещё один взгляд, — который ничего существенно не меняет.

Наполнитесь вы радостью сегодня

В моём дому, средь этих свежих женских

Бутончиков: всех слушайте, на всех

Смотрите и из всех вы полюбите ту,

Достоинства которой будут выше:

Моя меж ними будет тоже, если

Не для чего другого, так для счёту.

Видите: даже не изберите, а полюбите другую!

И если у всех одинаково, если, по мнению перечисленных русских литераторов, синьор Капулетти отзывается уничижительно или даже пренебрежительно о своей дочери, если все, так сказать, шагают дружно в ряд, то какие основания у меня к ним цепляться: вы все не в ногу шагаете, один я шагаю в ногу?

Впрочем, я не шагаю. Я стою на месте. Hier stehe ich, — как сказал, по легенде, упористый немецкий богослов, имея в виду, что он не просто врос в землю и стоит столбом, но что он продолжает стоять на своём и не отказывается от своего мнения.

Мнение для общего счёта, но не принимаемое в расчёт

В одном из своих сонетов Шекспир рассуждал: «Among a number one is reckoned none» — сокрушаясь, что он один из многих поклонников у любимой женщины, и когда ты один в числе других, ты — никто (или ничто), при этом автор исходил, видимо, из утверждения, что one is no number, то есть единица — не число. Единицу, действительно, в давние времена не считали числом. Я не берусь судить, насколько обоснованным был такой подход, и согласуется ли это с сегодняшними математическими воззрениями: мы не арифметикой занимаемся, а поэзией Шекспира. В разбираемом тексте из «Ромео и Джульетты» автор, судя по всему, возвращается к этой же мысли. По крайней мере, мы видим эти же слова во фразе: «one more view of many, mine, being one, may stand in number, though in reckoning none».

Начну ещё раз с той строки, где Капулетти просит Париса всех послушать, ко всем присмотреться:

Hear all, all see,

And like her most whose merit most shall be;

Which one (или on) more view of many…

Основываясь на своём внутреннем голосе, я так рассудил: Капулетти не имеет в виду какую-то из приглашённых девушек, достоинства которой будут выше или которая затмит для ваших глаз других. Я решил, что отец хвалит свою дочь. Like her most — просит он Париса: полюбите её сильнее всех, сильнее всего. Кого можно полюбить сильнее? Того, кого ты уже любишь. Парис просит Джульетту в жёны, и синьор Капулетти продолжает похвалы в её адрес: Полюбите (ещё) сильнее Джульетту, которая по своим достоинствам всех превзойдёт, — после того, как вы (пристальнее) посмотрите на многих (девушек)… Местоимение her относится к Джульетте, а не к какой-то другой девушке.

Так я размыслил, но, повторяю, полагаться следует не на внутренний голос, а строить рассуждения если не на арифметике, то на грамматике. Исходя из грамматического строя этого высказывания, Капулетти всё-таки говорит о другой девушке, об одной из приглашённых. Только он не называет девушек невестами. Он вовсе не советует Парису: выбери среди них достойнейшую, такой совет звучал бы неожиданно и нелепо. Полной глупостью, даже низостью с его стороны было бы подталкивать графа, будущего зятя, к измене, как представил дело Кусков: «из всех вы полюбите ту, достоинства которой будут выше»!

Капулетти говорит: присмотритесь, послушайте и отдайте предпочтение той, чьи достоинства окажутся выше. Капулетти предлагает Парису даже не выбрать, а выделить, определить достойнейшую — не исключая из общего числа свою Джульетту!

В конечных двух строчках все зачитанные сегодня переводчики уверяли нас, что Джульетта не может соперничать с другими девушками, она только для счёта… Прошу внимания: в конце своей речи Капулетти вообще не говорит ни о Джульетте, ни о ком-либо другом.

Во первых, вернёмся к первоначальному тексту «Ромео и Джульетты», к изданию 1597 года. Его считают неполным, плохо изданным, с ошибками… Я согласен с такой оценкой, и не спорю, что в последнем двустишии или опечатка, или произошла порча текста, но всё же воспроизведу ещё раз окончание по изданию 1597 года:

And like her most, whose merit most shall be.

Such amongst view of many myne beeing one,

May stand in number though in reckoning none.

После shall be стояла точка. Синьор Капулетти закончил говорить о девушках. Ключевым словом в заключительном предложении является существительное view, среди множества его значений выделяем: взгляд, мнение, суждение. Под конец Капулетти говорит: среди множества мнений (по поводу того, кто достойнейший) моё (мнение) — (всего лишь) одно, его можно поставить в число других, хотя оно и не имеет значения. Шекспир обыгрывает старинное речение one is no number (единица не число). А за этим арифметическим утверждением стоит следующий смысл: моё мнение можно принять для (общего) счёта, можно его учитывать (в числе других), хотя оно (будет) и не в счёт. Почему не в счёт? Потому что он, отец, судит предвзято, он однозначно отдаст предпочтение своей Джульетте.

Общее восприятие без уяснения деталей

Белинский похвалил перевод Росковшенко, кому-то понравились переводы Каткова, Григорьева, может быть, даже Кускова… По крайней мере, их печатали и переиздавали. В 1901 году Академия наук присудила полную Пушкинскую премию литератору А. Л. Соколовскому, который в результате многолетних усилий сделал стихотворный перевод всех произведений Вильяма Шекспира.

Что говорил и имел в виду Капулетти по мнению лауреата столь престижной награды?

<…> В апрельский день, похоронив зиму,

Даёт исход веселью своему

Вся молодёжь. Увидите вы это

Всё у меня. Избрать, как из букета,

Красотку вам возможность я даю;

И хоть считал равно меж них свою

Джульетту я — но, верно, ей придётся

Быть лишь в числе — в сравненьи ж приведётся

От прочих звёзд, как я боюсь, отстать!

Это далеко не Шекспир. И по тональности, и, главное, по смыслу: в оригинале нет такого, что молодёжь хоронит зиму, пусть даже в переносном смысле, и Капулетти не для того приглашал Париса к себе в дом, чтобы тот на танцах красотку себе избрал — как из букета, тогда как бедной Джульетте приведётся отстать от прочих звёзд…

В тридцатых годах двадцатого века хвалили переводы А. Радловой, особенно напирая на то, что у неё научный подход, у неё эквилинеарность, то бишь, сколько строк в английском тексте, ровно столько же строчек у переводчицы! Сейчас, если я не ошибаюсь, в большинстве театральных постановок используют текст Пастернака — что само по себе является признанием его первенства. То, что это сокращённо-упрощённый пересказ, в общем-то, облегчает всем жизнь: постановщикам и актёрам удобнее играть, зрителям легче понимать бессмертную трагедию Шекспира.

Видимо, нужно хвалить каждый новый перевод «Ромео и Джульетты» — уже за то, что кто-то взялся за тяжкий труд, провёл месяцы или годы в творческих муках… И всем кажется, что с появлением нового перевода мы приближаемся к лучшему пониманию великого английского драматурга. Скажу вот что: никуда мы не приближаемся. Кто-то из переводчиков чуть ближе к оригиналу переводит, другой чуть дальше, у кого-то красивее получается, у кого-то топорнее… Но количество не переходит в качество. Мы представляем в целом тему шекспировской драмы, мы знаем, в целом, о чём в ней говорится, мы можем пересказать сюжет; но во всех русских переводах, какой ни возьми, обнаруживаются десятки мест, где отдельные слова, высказывания и сцены неверно поняты, с искажением смысла или с фальшивой интонацией представлены… Написанная более четырёхсот лет тому назад, драма о Джульетте и Ромео ещё ждёт своего настоящего переводчика.

Константин Васильев