Тоскливо зимой и даже жутко, когда по ночам мучают цветные сны, при пробуждении после которых не можешь сразу понять: что реальность, а что сон, и где граница между ними. Спишь больше обычного и не можешь выспаться, каждое утро встаешь с тяжёлой головой, как с похмелья. Дни летят как перелётные птицы к берегам неведомой земли. Рабочие будни вообще стираются из памяти, если не произойдет чего-нибудь слишком значимого. За окнами белым-бело и, можно сказать, как в сказке, но не замечаешь этого. День короток и туманен, как кино… Чёрно-белое кино. Редко с кем видишься, — не хочется. Порой долго никому не звонишь, не отвечаешь на звонки. Многие обижаются. Вроде вину должен чувствовать, угрызения совести, но нет – не чувствуешь. Только зло берёт, что донимают. И мысли какие-то скомканные… Всё чаще думаешь о смерти. Двадцать пять лет всего — ещё на одну жизнь хватит, а думаешь о смерти. В детстве тоже думал, но иначе — боялся. Бабушка никак не могла понять, вразумляла: «Ты это брось! Нам с дедом по столько лет, скоро преставимся, а о смерти не думаем, не боимся!» А сейчас о смерти думаешь, как о лекарстве, путешествии, избавлении. И особенно как-то относишься теперь к кончине. Не злобной старухой себе смерть представляешь, не скелетом в капюшоне с косой, а скорее явлением природы: закатом, угасающим на горизонте; грозой, разрывающей молниями небо; ливнем, заливающим город; туманом, устилающим долину. Ближе смерть становится, можно сказать, роднее.  Только как с ней не роднись, а понять, почему она забирает самых близких, а не тебя, невозможно. Спросишь у людей, отмахиваются, говорят: «Глупо думать о смерти, нужно жизнь устраивать. Пусть тяжело, а жить надо». И никто будто не боится. Но когда смерть на пороге, меняются все одинаково, если, конечно, трагически не погибают, не успев осознать, что время пришло. Чувствующих приближение собственной смерти можно прочитать, как книгу. Увидишь незадолго: задумчивые они, долго смотрят на тебя, не отрываясь, но много не говорят. Спокойные, тихие, грустные. И глаза у них одинаково печальные, большие, как море. Приглядишься, а в них уже небо просматривается. Когда узнаёшь об их кончине, особенно если человек тебе дорог, понимаешь, что прощались они с тобой при последней встрече навсегда. Те, кто сами уходят, особенные. Их бывает сложно прочитать и понять. Чужая душа потемки…

Такие мысли не давали спать ранним воскресным утром Алексею. Который час в ожидании рассвета он ворочался в одинокой сырой от пота постели и никак не мог заставить себя подняться. Полгода назад у молодого человека умерла жена от клещевого энцефалита. Заболевание развивалось настолько быстро, что спасти её не удалось, несмотря на своевременное обращение ко врачу. После этого жизнь для Алексея потеряла всякий смысл. Часто слышишь это клише «жизнь потеряла всякий смысл», но как описать лучше необъятное горе одномоментно ставшего маленьким, с маковое зернышко, человека, напрочь выпавшего из реальности, и не видящего никого и ничего вокруг. Каждое утро Алексей выезжал на работу в банк, где он занимал должность клерка средней руки, машинально совершал необходимые дела и возвращался домой по давно знакомому маршруту, как ежедневно ходит по расписанию электричка. Вечера и ночи он проводил в одиночестве: тупо смотрел телевизор или лежал на диване, глядя в потолок. После пережитой трагедии он замкнулся. Алексея не покидали мысли о любимой супруге, он видел её живой в своих сновидениях, где они по-прежнему были вместе счастливые, любящие друг друга, строящие планы на будущее. По приезду домой Алексей впадал в замешательство и застывал в прихожей. Ранее распространяющийся по квартире аромат ужина, приготовленной женой, встречающей его с работы, заменился отвратным запахом одиночества, тоски и боли. Молодой человек проходил в комнату и обессиленно падал на диван. Только в выходные он заставлял себя выйти на улицу, сесть в машину и поехать на кладбище навестить жену.

Сегодняшний сон напугал Алексея. Жена приснилась ему не как обычно: она влетела в комнату из окна белой бабочкой, обратилась собой в подвенечном платье и подсела к нему на диван. Гладила его щеки и целовала так, что Алексею казалось, будто всё происходит наяву. Он буквально ощущал поцелуи и прикосновения своей жены, только они были холодными. Она говорила ему тихо с материнской заботой (Алексей помнил каждое слово): «Лёша, милый, не расстраивай меня, следи за собой! И не плачь обо мне. Мне теперь хорошо!» И гладила, гладила его по голове и щекам.

Он проснулся затемно возбуждённый. За окном хороводила зима. Февральская вьюга разносила жгучий мороз по улицам и дворам города, пытаясь проникнуть сквозь щели в дома, выла в водосточных трубах, ухала в подъездах и стучала в окна. Поняв, что больше не заснёт, Алексей встал с дивана. Голова кружилась от недосыпа и от голода. Он подобрал с пола джинсы и толстовку, оделся и прошёл в зал. Отпил воды из стоявшего на столе стакана. Взял с полки ключи от машины. Обулся, накинул зимний пуховик и вышел из дома. На улице валил снег. Его огромные хлопья, носимые шквалами ветра, дувшего то в одну, то в другую сторону, быстро налипли на лицо и одежду. Алексей завёл машину, расчистил выезд от снега, и двинулся на кладбище. Ехал неспешно, видимость была практически нулевая. Проезжая часть походила на лыжную лесную трассу. Машина то и дело виляла кормой, теряя сцепление с дорожным полотном. Снег налипал на дворниках, и чтобы видеть, куда ехать, приходилось останавливаться, выходить из машины и очищать их.

На кладбищенских воротах висел замок. Другой дороги на кладбище Алексей не знал. Он вышел из машины, и направился в вагончик, стоящий поблизости у ограды. Постучался, на возглас «Кто?» вошёл внутрь. В помещении, похожем на бытовку, пластами лежал табачный дым, и пахло затхлостью. За грязным деревянным столом сидели два мужичка в потрепанных фуфайках и распивали водку. «Вероятно, охранники или могильщики», — подумал Алексей. Мужички удивленно уставились на него, один из них спросил:

— Чё надо?

— Здравствуйте, – Алексей старался быть как можно более вежливым, — прошу Вас, откройте ворота, мне нужно проехать к могиле.

— А не рано помирать собрался?  Твою могилу, поди, уже снегом завалило, – мужики, довольные своей шуткой, захохотали.

— Мне нужно проехать на могилу к жене, – спокойно ответил Алексей, не обидевшись.

— Да куда ты собрался, сейчас сугробы по пояс. Не то, что на твоей легковушке, на тракторе не проедешь.

— Я заплачу́, — Алексей протянул мятую пятисотку. При виде денег мужики переглянулись и замялись. Один из них кивнул другому и тот, забрав деньги и сунув их в карман фуфайки, пробасил:

— Пошли. Но случись чего, сам за себя отвечай!

Ворота открыли, и Алексей поехал по кладбищу, высвечивая фарами кресты и танцующие в воздухе снежинки. Кладбищенскую дорогу занесло. Маленький «гольф» как моторная лодка наваливался на снег и пыхтел, понемногу продвигаясь вперед. Иногда автомобиль сносило, и он застревал, тогда Алексею приходилось расчищать снег лопатой и с раскачки выезжать на колею. Снег по-прежнему валил, не переставая. Разморённого автомобильной печкой, не выспавшегося, Алексея клонило в сон. Он не заметил т-образного перекрестка и, не повернув, проехал прямо. Фольксваген нырнул в кювет, включенные фары окрасили снег перед капотом в желтый цвет. Алексей пытался откопать автомобиль, но тщетно – машина села на «пузо».

«Ну и чёрт с ней!» — он бросил лопату, сел за руль, откинулся на сиденье и мгновенно уснул.

…И проснулся от холода. Двигатель заглох, через незакрытую дверь в салон машины и на одежду молодого человека навалил снег. Вьюга не стихала. Алексей вышел, и огромная волна тоски, злости и одиночества накрыла его с новой силой вместе с этой метелью, которая, казалось, нарочно не дает ему добраться до могилы жены.

«Ничего, дойду пешком, а машину вытащу потом», — подумал Алексей и пошел по сугробам, на месте которых ещё недавно была расчищенная дорога. Перед глазами стояла белая пелена снега, сквозь которую страшными очертаниями выступали кресты и памятники. Он шёл, не разбирая пути, и всё вокруг казалось ему незнакомым, несмотря на то, что на кладбище он ездил каждую неделю. В отчаянии Алексей стал звать на помощь. «Эй! Кто-нибудь, помогииите! Помогииите!» – крики растворялись в окружившей его вьюге, и он уже не слышал сам себя. Ноги проваливались глубоко в сугробы, усталость подкашивала. Ничего не видя, молодой человек упал в снег. Вдруг сделалось спокойно. Метель укутывала его мягким тёплым пледом.

И вновь пришла жена. Обняла его. Алексей почувствовал на щеках прикосновения её ладоней. Она обиженно посмотрела ему в глаза и сказала: «Лёша, милый, просыпайся. Вставай! Тебе ещё не время. Не страдай так. У меня всё хорошо, — она по-детски улыбнулась, — и у тебя всё будет хорошо!»

Алексей очнулся, вскочил на ноги, отряхнул пуховик и огляделся по сторонам. Он не мог понять, что произошло: метель прекратилась, воздух был прозрачен и чист. Перед ним стоял засыпанный снегом памятник. Он смахнул с него рукой снег и оцепенел: с фотографии на памятнике на него смотрела любимая жена…

Когда Алексей открыл глаза (вероятно, он опять потерял сознание) двое мужиков, которым он заплатил за проезд на кладбище, держали его под руки и трясли.

— Да ты что совсем охренел! — один из них, крупный и небритый, орал перегаром в лицо молодому человеку, — Говорил я, он нас под суд подведёт!

— Повезло тебе, парень, — второй, высокий, был настроен дружелюбнее, — если б мы тебя так быстро не нашли – окочурился бы, и снегом завалило! Алексей хотел что-то ответить, но силы оставили его. Изо рта вырвался только хрип. Мужики подхватили молодого человека и понесли к своему уазику.

— Если б я не настоял проверить, — говорил высокий мужик, явно обрадовавшийся найти парня живым, — бедой бы обернулось. Пурга-то какая была!

— Ага, ладно, следы не занесло, — согласился второй, успокоившись.

— Я, когда его «немца» в кювете увидел, с распахнутой дверью, подумал, совсем с катушек съехал человек. Не найдём!

Они усадили Алексея на заднее сиденье уазика, укутали пыльным пледом. Сами сели спереди. Крупный мужик, который кричал на него, протянул стакан водки: «На, выпей: согреешься!» Алексей выпил, по телу растеклась тёплая истома. И снова мысли скомкались. Он уже не помнил, как оказался рядом с этими мужиками на кладбище, и как он чуть не замерз на могиле своей жены. Алексей прислонился головой к окну и заснул. Мужики закурили, высокий завёл машину и тронулся. Вырулив на колею, спросил:

— Спит?

— Спит, спит, — обернулся назад второй.

— Надо будет его на матрасе положить. Днём можно попробовать его машину трактором вытащить.

— Ты видел могилу-то, на которой он лежал? – Видать, жена его.

— Похоже. Говорил, что к ней едет.

— Молодая, жалко.

— Жалко, да.

— А в наши-то годы только бы сбежать куда от них. От баб этих спасу нет!

Мужики начали в голос смеяться, но, вспомнив о спящем пассажире, замолчали. Задумались. Старенький уазик медленно полз по заваленному снегом кладбищу, покачиваясь из стороны в сторону. На горизонте свечой разгорался рассвет.

Дмитрий Терентьев