Эпиграф:

─ Хороши в пивной речные раки.

Ещё лучше девушки в пивной…

(из песни про любовь на речном берегу)

У нас в доме одно время проживал некий гражданин по фамилии Зюзюкин. Не представляя из себя ничего  выдающегося ( такие – самые непредсказуемые), Зюзюкин, тем не менее, имел весьма своеобразное, если не сказать ─ пугающе-странное увлечение: время от времени он надевал себе на руки самодельные, склеенные из вощёной бумаги  крылья, забирался в таком экзотическом виде на крышу нашей пятиэтажки, опасно подходил к самому краю и,   шевеля этими самыми крыльями, задумчиво смотрел вниз, словно решая – прыгать или не прыгать? взлетать или не взлетать? Что интересно и совершенно непонятно: об этих своих походах на крышу он никого специально не оповещал и уж тем более объявлений не развешивал, но всякий раз внизу моментально собиралась внушительная толпа (в основном, из проживающих в нашем доме граждан и гражданок), которая томилась в ожидании зрелища добровольного самоубийства. Люди очень падки на подобные зрелища! Особенно на кровавые, чтоб с мозгами на асфальте и кишками на заборе!

В отличие от них, пребывавших кто в безучастном, а кто в радостно-возбуждённом ожидании, товарищ Мордухаев, в прошлом ─ бравый офицер бронетанковых войск, а ныне ─ ответственный ЖЭКа по нашему дому, заполошно бегал вокруг этой самой толпы, грозил Зюзюкину кулаком и орал страшным голосом:

─ Отойди от края! Кому я говорю! Я приказываю отойтить!

Толпа в ответ на эти его эмоциональные увещевания начинала улыбаться, ухмыляться, усмехаться и даже бесцеремонно ржать. Было совершенно непонятно, кто толпу больше забавлял ─ придурошный Икар нашего местного происхождения или бывший  геройский танкист.

Через полгода на стене дома, на уровне пятого этажа, и как раз под тем самым местом, где упражнялся в своём воздухоплавательном идиотизме Зюзюкин, появилась трещина. Торжеству Мордухаева не было предела.

─ А я говорил! ─ тряс он в воздухе своим могучим бронетанковым кулаком. ─ Я предупреждал! А вы все хиханьки, да хаханьки! А вот теперь ─ получите! Трещина! Этот… своими крыльями намахал! И своими … энергичными приседаниями!

─ Вы, Иван Митрофанович, кого имеете в виду? ─ спрашивали те, которые не понимали, о ком речь (или притворялись, что не понимали. Да, конечно, притворялись! Чего тут не понимать-то! Всё они распрекрасно понимали! Только никому не верили!).

─ Вы из себя целков-то не стройте! ─ обрушивался Мордухаев на вопрошающих. – Видали мы этих ваших целков на одном интимном месте! И не один, раз!

Вопрошающие от такого его лирического откровения краснели, но не сдавались. Им действительно было интересно узнать конкретности и подробности, в том числе и пикантные.

─ И всё-таки какая же это так сказать? ─ повторяли они вопрос и притворно хлопали при этом своими вроде бы совершенно ничего не понимающими глазками.

─ А вот эта! ─ и Мордухаев тыкал пальцем куда-то в сторону тыльной стороны дома. ─ Из пятнадцатой квартеры! Космонавт грибучий! Я давно предупреждал: его надо в психиатрическую сдать, пока он весь дом своими крыльями не развалил! Не сдали ─ вот вам результат!

Окружающие смотрели на трещину, после чего опять переводили взгляды на Мордухаева. После чего осознавали, наконец, свои человеческое ничтожество и  понуро опускали головы.

─ Дохохоталися? ─ входил в раж Мордухаев, и в его голосе появлялись  нотки какого-то демонического торжества. ─ Довыгрёбывалися? Досмотрелися на бесплатный цирк? Хохотуньчики, мать вашу за три копейки! А мне теперь чего? – и он театрально разводил в стороны руки. — Мне теперь согласно занимаемой должности — тюрьма! Спасибо, люди добрые! Спасибо, сволочи!

─ Успокойся, Ваня.., ─ пыталась утихомирить Мордухаева его супруга Дуся, славная, в общем-то, женщина. ─ Может, всё ещё обойдётся…

В ответ Мордухаев, который и так находился на крайнем градусе кипения, делал такое беспощадно-зверское лицо, что хотелось немедленно закрыть глаза и, может, даже умереть.

─ Ты..! – начинал задыхаться он от гнева. ─ Ты ещё тута! Шагом марш отсудова!

Окружающие тут же начинали оттеснять бестолково-наивную Дусю назад, за свои спины. Никто бы не удивился, если бы Мордухаев прямо здесь, прямо сейчас, прямо на этом самом месте растерзал бы насмерть свою супругу, эту славную женщину. Даже несмотря на то, что она опять пребывала в декретном отпуске.

Впрочем, находились и такие безрассудные смельчаки, которые позволяли себе не соглашаться с ответственным по дому.

─ Да при чём тут он-то? – возражали смело и открыто. ─ Просто у вас, Иван Митрофанович, против него сложилось превратное убеждение. Да вы сами наглядно убедитесь: в нём весу ровно в мухе! И по причине такого смехотворного веса он никак не мог расшатать  эту кирпичную кладку, даже если бы весь на ней исплясался! Это всё строители виноваты. Небось, цементу в раствор при кладке не докладывали по причине воровства. Или песок жилили. Знаем мы  все эти строительные  штучки. Сами такие.

Но Мордухаева было не так-то просто переубедить. Опытный боец! Закалённый в яростных битвах!

─ Ага! ─ отвечал он. ─ Только чего же она не трескалась, пока этот… (далее следовало  очередное, тоже совершенно матерное слово, обозначающее мужской половой орган, с окончанием на «плёт»)… на неё не залезал? А?

─ Обычное совпадение.., ─ совершенно неубедительно возражали собеседники.

─ Ага, — повторял Мордухаев. ─ Вам ─ совпадение, а мне ─ тюрьма. «Сижу на нарах как король на именинах!». Главное, за что? За кого?

Мысль о неизбежности предстоящей посадки почему-то ласкала ему его суровый слух.

А закончилась вся эта воздухоплавательно-идиотическая история совершенно неожиданно и, к счастью, совершенно бескровно: одним прекрасным летним днём 19… года товарищ Зюзюкин получил срочную телеграмму от какой-то своей деревенской родственницы. После чего срочно собрался, оформил все необходимые документы и укатил к ней в деревню, затерявшуюся в бесчисленных отрогах Уральских гор, на постоянное жительство.

Ещё более удивительным (если не сказать – мистическим) оказался факт, что сразу же после его отъезда та трещина на стене дома буквально в течение суток исчезла. Почему, отчего, по какой такой причине ─ совершенно непонятно. Обследовавшие стену специально вызванные из стройуправления номер семнадцать крупные специалисты недоумённо качали головами и цокали языками. После чего, так и не придя к единому консенсусу, выпили на квартире Мордухаева три бутылки водки, закусили ливерной колбасой с тёртым хреном и вернулись  себе в контору. Сам же Мордухаев, хотя и воспрянул духом и вообще ходил королём, вид имел почему-то тусклый и, как бы это образнее сказать,  несколько скисший.

─ Есть Бог-то, есть! ─ громко говорил он  непонятно кому и грозил тоже непонятно кому указательным пальцем. ─ Он шельму метит! Он всё видит в прорезь прицела! ─ и после этих слов почему-то жалобно шмыгал своим замечательным красным носом.

Какой прицел, какая шельма ─ так никто и не понял. Да и к чему понимать? Главное, что всё вошло в своё привычное, спокойное и совершенно скучное житейское русло…

Алексей Курганов