Они были знакомы давно. Она называла его Аликом и другими обидными прозвищами, а он её Алкой и тоже другими обидными прозвищами. На самом деле звали их совсем по-другому, но настоящие свои имена они друг от друга почему-то скрывали, как бы подчёркивая этим нереальность происходившего. Ну и мы будем их так называть, покуда они сами представиться не пожелают, и из уважения к их непутёвой, но все же частной жизни.

Когда он приходил к Пушкинскому дубу, она уже как обычно сидела на ветвях и хвостом отмахивалась от мух или комаров, в зависимости от времени суток и ждала его с нетерпением и напускным равнодушием. Он приходил, садился под дерево и раскладывал на камне нехитрую снедь – бутылку, стопку, луковицу и хлеб. Доставал сигареты, угощал её и закуривал сам. Потом начиналась беседа.

— И чего ты все ходишь и ходишь сюда? Чего дома не сидится-то? – спрашивала русалка.

— Молчи, водоросль, маюсь я, не видишь, — отвечал Алик. Все их встречи начинались приблизительно одинаково. Она пыталась его зацепить, но не сильно, чтоб не осерчал, а он осторожно грубил, но тоже не сильно, чтоб не обидеть.

— Ну и маялся бы дома. Чего сюда-то шастать?

— Тянет, — отвечал Алик баталовской фразой из оскаровского фильма. Потом закатывал глаза и цитировал, — Здесь русский дух, здесь Русью пахнет…

— Ты когда мне книжку принесёшь, обещал ведь?

— Да, как библиотеку разберу, так и принесу

— Да ты ее уже год разбираешь. Бросай бухать, чудо синее, ты ведь уже год, как не просыхаешь. Сдохнешь ведь.

— Сама ты чудо синее, ты вообще никогда не просыхаешь, и ничего не сдохла.

— Дурак ты, Алик, у меня устройство такое, я если просохну-то умру сразу же.

— Знаешь, Алка, я иногда думаю, что если я просохну, то есть завяжу, то тоже умру сразу же. Я как подумаю, что придётся на все это трезвыми глазами глядеть, то всё, думаю, каюк, не выдержу. И ты исчезнешь у меня. Мы может потому и видимся, что ты H2O в основном, а я C2H5OH наполовину, то есть по двум главным пунктам – Водороду и Кислороду мы совпадаем.

— Смотрю я на тебя Алик и реально удивляюсь – парень ты, вроде, грамотный, в университетах учился, и, вроде, знать должен, что ты сам тоже на большую часть из воды состоишь, а чушь несёшь полную и несусветную. Если ты бухать бросишь, то тоже чистеньким станешь, и мы с тобой станем совершенно близки, как эти, как их? Сиамцы.

— Опять завела байду свою, рыба с сиськами?

— А чего ты ерепенишься, милый?! Мы с тобой идеальная пара. Ты мозги свои пропил, у меня тоже не полный комплект всего женского. Проживём как-нибудь. Я ведь на вторую половину баба хоть куда, сам мне как-то говорил. Помнишь комплименты мне сыпал, про уста сахарные, да перси сладкие, Есенин, блин. Ты думаешь я рыба тупая, не смекаю куда клонишь, про уста-то, да про перси. Да в твоих глазёнках сальных я уже год фильмы для взрослых смотрю и все знаю про тебя и фантазии твои подлые.

— И что, тебе фантазии мои не нравятся?

— Ну так, — смутилась русалка, — некоторые… Ты не думай, я ведь тоже кой-чего могу. Обучена, слава богу. Я ведь только с виду холодная. Ты себе и представить не можешь всего нашего арсенала. Там такие есть моменты, что я от одних только возможностей возбуждаюсь.  Но сначала свадьба, Алик, — тут же одёрнула себя русалка, — свадьба, а потом все, что хочешь. До свадьбы я девушка, можно сказать, тургеневская, строгих правил. А вот после свадьбы все, тормоза отпускаем, Камасутра отдыхает. Любые ваши фантазии, плюс мои навыки.

— А я и не против, — вдруг согласился мужчина, — только как ты себе это представляешь? Кто же нас распишет? У тебя и документов-то никаких, кроме сказки Пушкина.

— Да сказки Пушкина единственный нормальный документ в этой стране. Там тебе и конституция, и все кодексы от уголовного до земельного и административного. Там самый главный кодекс – кодекс Чести. То-то ты за бухлом своим и библиотеку разобрать не можешь. А если ты серьёзно, то знай, что мне твои росписи и даром не нужны. Ты что собрался меня в аквариуме в ЗАГС тащить, или того хуже в церковь?

— Ну а как тогда?

— Да очень даже легко. Ты просто говоришь «согласен» или «да» и после небольшого свадебного ритуала мы становимся одним целым. Ритуал, кстати не так уж и важен, главное твоё осознанное согласие.

— Просто слово?

— Да, Алик, просто слово. Только помни с чего все началось, и что ты скажешь то и будет. Итак, согласен ли ты Алик, алконавт несчастный, взять меня Русалку-Алку в жёны, разделить со мной все радости и печали, и стать одним целым? Да или нет?

— Не гони лошадей, вобла. Дай подумать, дело-то серьёзное — он взял бутылку с камня и налил стопарик. Оглянулся вокруг, хлеба не было и лук кончился, — Дай занюхать, — попросил он.

Русалка вздохнула и терпеливо свесила хвост. «Да когда ты уже нанюхаешься, гад?» — подумала она, а вслух сказала,

— Нюхай, милый, нюхай, для тебя ведь тут вялюсь.

Алик выпил водки и обхватив рукой хвост прижал к лицу. Сильно вдохнул, потом второй рукой скользнул вверх по чешуе и погладил вполне себе женские округлости.

— Алка, я все спросить хотел – а ты как по нужде то ходишь?

Русалка вырвала хвост из рук и с размаху плюхнула им алкаша по голове.

— Даже не думай, извращенец.

Алик прикурил две сигареты, одну подал вверх.

— А что за обряд то? – спросил он, выдохнув дым.

— Да пустяки. Ты говоришь «да» или «согласен», потом мы обнимаемся, прыгаем в пруд и скрепляем наш союз поцелуем.

— В пруду? Под водой?

— Да, в пруду, под водой. Там я раздвигаю ноги, сбрасываю хвост и становлюсь полноценной женщиной.

— А здесь не можешь?

— Чего? Ноги раздвинуть?

— Да.

— Нет, здесь не могу.

—  А почему не можешь?

— Долго объяснять, да и не поймёшь ты.

— Подлый вы народ – бабы. Делов-то ноги раздвинуть и дать мужику чего ему надобно, так нет, нужно его в омут с головой. Я ведь не вынырну.

— А оно тебе надо, выныривать? Чего ты здесь хорошего видишь? Ты же бухаешь с утра до ночи. Книг не читаешь, в театр не ходишь, с соседями не разговариваешь. Ты реально Алик, не по имени, по жизни.

— А там? Кем я там буду – Ихтиандром?

— Ну почему сразу Ихтиандром? Тебя как на самом деле зовут то?

— Вася.

— Ну, Ихтиандром тоже не плохо.

— Чем тебе Вася не нравится, жаба зеленая? Тебя саму как звать-то по имени, отчеству.

— Зинаида.

— Ни хрена себе?! Зинка?! А по отчеству?

— Там из двух слов – Зина и Ида.

— Значит так Зинаида, свет, Иудовна, я тебе в трезвом, можно сказать, уме и при светлой памяти, говорю – «да, согласен», но в пруд твой не полезу. Скидывай здесь свой хвост и живи со мной по-человечески, а я тебе мужем буду и защитником. Любить тебя буду, кормить и оберегать, но здесь у себя на суше, а не в твоей пучине.

— Ты что ли любишь меня, Васенька? – всхлипнула на ветвях Зина Ида и погладила хвостом непутёвую голову.

— Вот бабьё-тоть, всё вам надо словами разжевать. Сказано ведь. Чего мокроту разводить?

— Да ведь первый раз такое слышу, соколик мой ясный. Да ведь слова-то какие. Ты ж всю мою половину бабью пронзил словами своими. Поплыла я совсем. А можно я тебя поцелую?

Она ловко соскользнула с ветки и устроилась у Васи на коленях. Задышала часто, прижалась грудью и сочно обхватила Васины губы своими влажными, подвижными губами, а руки ее нежно и умело ласкали его отвыкшее тело и быстро снимали одежду. Возбудился Вася-Алик невероятно и контроль потерял. И все казалось ему, что, то ли летит он куда, то ли плывет, и сладкие волны-облака его ласкают и такое необычное подкатывает, что вот-вот и взлетит он окончательно, или упадёт в пропасть жуткую.  И очнулся он только когда осока начала в кровь резать лицо, а рядом билась хвостом о землю Зина Ида и рывками тащила его за волосы к пруду. Как пелена с глаз слетела, зарычал Василий, уперся руками в глину и вырываться стал. Да куда там. Сила недюжинная у бабы появляется, когда она мужика в омут тянет. А тут ещё существо сказочное, мощное неимоверно. Но исхитрился Васька, укусил Зинку за сосок и, схватившись за грудь укушенную, вскрикнула русалка и хватку ослабила. Вскочил было алкаш на ноги, но умело подсекла его под ноги хвостом чудище водное. Бились они неистово. У Васи от страха хмель вылетел, и силушка появилась. Хватал он бабу-рыбу за хвост и с размаху бил об берег. Но исхитрялась Зина, пропади она пропадом, Ида, ужом вывертывалась, и, упершись локтями в землю, лупила хвостом по ногам, плечам и голове. И ни один другого не одолел. Отвесила она Васе напоследок неженскую пощечину своим хвостищем и в пруд нырнула. А Вася на берегу присел обессиленный. Еле отдышался. А русалка вынырнула по пояс из пруда и смотрит на него снова ласково.

— Завтра придёшь, Тайсон? – как ни в чем ни бывало спросила она.

—  Да иди ты, дура бешеная, — сказал Вася и пошатываясь побрел к дубу допивать.

Там допил остатки бутылки, тоскливо поглядывая на пустую ветку и пошёл домой. А по пути думал: «Да, конечно, приду. Куда я денусь.  Привык уже. Без неё уже никак, хотя и стерва она конченная. Все никак не угомониться».

А русалка плавала на спине по пруду, смотрела на звёзды и тоже думала про Васю. «И чего я уперлась? Могла бы и там хвост скинуть, ведь скидывала уже не раз. И почему это, как только до дела доходит, так и лезет из меня дрянь моя водяная – пусть все будет, но только, по-моему. Хороший мужик ведь, чего я корячусь. Ладно завтра всё равно придёт, а там видно будет». Она ласково погладила укушенную грудь, улыбнулась мечтательно чему-то своему бабьему и нырнула вглубь отсыпаться.

Иван Жердев