Софья Омирова. Стамуха Колчака-Полярного

«Сила не в силе — сила в любви!»

…счастливее всех высокоодарённые люди, сознающие в себе способность создавать серьёзные, великие и связанные общей мыслью труды.

Шопенгауэр

В Арктике потерять жизнь легче, чем потерять монету из дырявого кармана.

Нансен

К слову, нам неведомо, о чём шла задушевная беседа Президента РФ в гостях у А. Солженицина в 2000 году. О судьбах мира, державы… о межконтинентальном кризисе или глобальном потеплении, не суть.

Примечательно то, что несколько скупых кадров о той встрече в троице-лыковской библиотеке Александра Исаевича, пущенные телеканалами в эфир, запечатлели портреты Столыпина и Колчака. Которые восхищённо показывал В. Путину нобелевский лауреат, называя их, — и неспроста: «самыми великими деятелями России»!

О жизни одного, ни в коей мере не помышлявшего о предназначении политика. А грезившего исключительно дальними странствиями и тайным уединением в тиши кабинета над картами открытых земель, наш рассказ…

Колчак пишет «дорогой Соничке» в октябре 1919 г.:

«…моя цель первая и основная — стереть большевизм и всё с ним связанное с лица России, истребить и уничтожить его. В сущности говоря, что я делаю, подчиняется этому положению. Я не задаюсь решить вопроса о всём том, что должно последовать за выполнением первой задачи; конечно, я думаю об этом и намечаю известные операционные направления, но в отношении программы я подражаю Суворову перед Итальянским походом и, перефразируя его ответ гофкригсрату, говорю: «Я начну с уничтожения большевизма, а дальше как будет угодно Господу Богу!»

Вот и всё. Таким образом, я прошу тебя всегда руководствоваться этими положениями в отношении меня».

Рвутся с грохотом снаряды,

И вдали огонь блестит,

И достойного награды

Адмирала Бог хранит.

 —

…Снова грозно над волнами

Вьётся гордый Русский флаг:

Так расправился с врагами

Славный адмирал Колчак.

Поручик Ключарёв. 1919 г.

Она ждала его из чудовищно затянувшейся служебной командировки 1917-го. Ждала из бесконечных полярных экспедиций. Она ждала его с войны. Ждала из японского плена…

Она честно несла нелёгкий свой крест офицерской жены.

Переезды с места на место. Чужие квартиры, болезни детей, бегство из-под обстрела. Соломенное вдовство и вечный страх за супруга — вернётся ли из похода?.. И не причиталось ей никаких государевых наград и почестей.

Муж получал ордена и боевые награды. А она… ставила кресты на могилах дочерей.

И пробуравлены ледяными ветрами,

И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов,

Они ютят в себе скромнейших из сынов

Твоих, о родина, богатая сынами.

К. Случевский.

Именем которого будущий главком назвал оконечность о-ва «Колчака».

«Разве нет задач более неотложных, более близких, требующих меньше затраты сил нравственных и физических, чем исследования безлюдных мёртвых неприглядных областей вечного снега? …Нужно ли оправдывать личные жертвы, приносимые людьми ради идеи: расширить круг человеческих знаний, стать властелином Земли… Всё это выказывает готовность переносить лишения, даже рисковать своей жизнью, служит порукою тому, что общество, воспитавшее в своей среде такой энтузиазм, еще юно, бодро, мужественно».

(Участник русско-турецкой войны географ Ф. Врангель. В его честь назван огромный о-в в Чукотском море.)

А вот ещё одна цитата, менее возвышенная, чем у Врангеля. Сокровенная, приземлённая. От жены А. Колчака Софьи Фёдоровны (1915):

«За кем ты ухаживал в Ревеле на вечере? Удивительный человек: не может жить без дам в отсутствие жены! Надеюсь, что о существовании последней ты ещё не забыл… Подари мне то, что тебе самому нравится, но только не Мольтке[1], т.к. этот немец мне порядочно надоел одним своим видом… Ну, да Бог с ним, когда-нибудь оболью его керосином и подожгу (в случае войны с Германией)… А что, Сашенька, не поступить ли тебе в Академию? Или ты уже бесповоротно решил, что без неё обойдёшься? Тогда надо хоть на профессора защитить диссертацию… А в Чёрное море не хочешь? Всё же я мечтаю, что там ты будешь командовать судном первого ранга».

Невзирая на запущенный уже бракоразводный процесс и предрешённую на «небесах»[2] связь адмирала с Анной Тимирёвой, — в центре душевного мира Софии Колчак обретался их с адмиралом сын. Вся остальная вселенная расходилась от него кругами, втягивая в себя детские вещи, игрушки, лекарства, дамские шляпки, дачные приюты и казённые квартиры. Наконец, миноносец мужа, его ремонты и кампании, думские дела, российские проблемы, политические события. Войну. Мир. Долгожданную почту.

Всё это наполняло её послания нежностью и печалью. И заканчивались они как правило фразами от неизменного «дорогой мой Сашенька!» — до прощальных слов «любящая тебя Соня». И то было единственным его «движимым имуществом», которое пытались выискать вслед за кончиной Верховного недоброжелатели-доносители.

Нечастые конверты с ровными жениными строчками и детскими каракулями Колчак нежно берёг и хранил. …Затем их тщательно хранили чекисты в засекреченных нетленных папках.

Навязанная в конце 1890-х отцом невеста не вызвала у Колчака отторжения. Наоборот, она оказалась именно такой невестой, потом женой, — непогрешимой и терпеливой, — какой подобает быть супруге вечно отсутствующего по не всегда зависящим от него причинам моряка, полярника, военного. Притом беззаветно преданного родине.

— Сам-то не очень спешил! — пенял Александр, неслучайно намекая Василию Ивановичу на его женитьбу в тридцать с лишним лет.

— Не надо повторять ошибки отцов… — парировал старший Колчак, настаивая на знакомстве.

Вступление

«Десять дней я занимался политикой и чувствую к ней глубокое отвращение, ибо моя политика — повиновение власти, которая может повелевать мною».

А. Колчак. Март, 1917

Сразу оговоримся — есть предвзятое мнение о Колчаке как о нереабилитированном военном преступнике.

Его сравнивают с Маннергеймом[3], также раздвоившим судьбу надвое — до революции и после. И звучит неоправданное сожаление, что подобным личностям пытаются установить памятные доски, знаки почтения и т.д. Мол, в стране нет ни одного закона, который запрещает устанавливать памятники военным преступникам. «Вообще нигде такого не прописано. Этим и пользуются!» — заявляют СМИ[4].

Не забыв и то, что в войсках Колчака открыто работали десятки секретарей Ассоциации молодых христиан — Young Men’s Christian Association — YMCA.

Секретари — это профессиональные идеологи (экуменисты-провокаторы, вплоть до масонства, как тогда считалось, — авт.) из разных стран, главным образом из США. Одетые в униформу, символ которой — перевёрнутый треугольник.

YMCA развернула свою работу практически на всём протяжении Транссибирской магистрали. Некоторые секретари Ассоциации прибыли в Сибирь с эшелонами Чехословацкого корпуса, бывшего ядром Белого движения в Сибири.

Данный факт тоже, естественно, порицается[5].

Невольно хочется спросить «правдорубцев»: «А кто однозначен: Сталин, Молотов, Ворошилов, Троцкий?» — И что сейчас, сносить под чисту́ю Кремлёвскую стену с захоронениями?

Это давно уже история. Наша задача — чтить её, знать и изучать. Не осуждать и клеймить. А изучать, повторюсь, и делать выводы, выводы, выводы…

И ежели некий человек, — уверенно считавший Ленина и его окружение агентурой германского Большого Генерального штаба, — часть своей недолгой жизни посвятил служению отечеству, мы обязаны отдать ему за это должное.

Ежели совершил преступления, по чьему-то мнению (воевал с красными, к примеру), — надо сказать и об этом. Но не как прокуроры и прокура́торы, — а как сыновья, дети большой отчизны, — уважающие, чтящие её историю, трагедии и беды, великие победы и грандиозные достижения.

Порицая всех и вся напропалую, можно скатиться (и уже скатываемся!) до суда над Петром I, Иваном Грозным, князем Владимиром. Или наизворот — до попыток реабилитации князя Курбского или царевны Софьи.

Да и более того, всех ныне обсуждаемых (и осуждаемых, впрочем, так же как восхваляемых!) приснопамятных викингов из одноимённого блокбастера А. Кравчука можно запросто припечатать к расстрельному столбу, нет?.. Обвинить фильм, подать в суд на режиссёра. Сварганить иск на викингов, да и на актёров, их сыгравших.

Но отвлеклись…

Тем паче что текст наш, в общем-то, не о политико-социальных явлениях. А о Любви с большой буквы: к своей земле, морю, к Арктике, — окружённой суровым неприступным Ледовитым океаном. О любви к женщине.

Два слова о внешности «этого вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца» — из дневниковых[6] заметок барона А. Будберга об омском периоде:

«Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное. Важности никакой; напротив — озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный протест против происходящего. <…> …жалко смотреть на несчастного адмирала, помыкаемого разными советчиками и докладчиками. Он жадно ищет лучшего решения, но своего у него нет. И он болтается по воле тех, кто сумел приобрести его доверие… Жалко адмирала, когда ему приходится докладывать тяжёлую и грозную правду: он то вспыхивает негодованием, гремит и требует действия, то как-то тухнет, то закипает и грозит всех расстрелять, то никнет и жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников…»

А вот характеристика 1897 года от капитана 1-го ранга, позднее адмирала Г. Цывинского, командующего парусно-винтовым клипером «Крейсер», сразу же обратившего внимание на вновь прибывшего толкового и широко эрудированного мичмана А. Колчака:

«…это был необычайно способный, знающий и талантливый офицер. Он обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских фортов и морских сражений. Служил на крейсере младшим штурманом до возвращения в Кронштадт в 1899 г.».

Между этими двумя оценками 20 с небольшим лет… Напряжённых, насыщенных, живых и монолитных.

По обыкновению замалчивается тот факт, что, будучи Верховным правителем России, Колчак единолично принял решение отказаться от власти.

И последним его отчаянным поступком было спасение золотого запаса страны, который он, в семи эшелонах с бронепоездом, взялся сопровождать через Сибирь. Что трагически закончилось 7 февраля 1920 года. Но мы не об окончании пути главкома, а начале…

О самом начале.

Героическом, блестящем и, — согласимся, — с ушедшим, увы, в мир иной (2007 г.) крупным специалистом-океанологом, ведущим научным сотрудником института истории естествознания и техники Валерием Васильевичем Синюковым: начале довольно-таки малоизученном.

А ведь полярным исследованиям Колчак посвятил полтора десятилетия своей жизни — тогда как политическим «играм» в его судьбе отведён всего год с четвертью.

Вообще А. В. Колчак — фигура многогранная и цельная. В каком-то смысле — фигура огромного масштаба. В каком-то — недооценённая.

Относящийся к революционно-демократическим преобразованиям двойственно, не имея политического опыта, Колчак принял Февраль, но отверг Октябрь.

Хотя, истово ненавидя коммунистов, в отношении террора, «жёсткой руки» и военной диктатуры вполне схож с Лениным. Непрестанно и непреложно заботясь о сохранении боеспособности армии и флота(!): в отношении глобальной стратегии он был негибок. Он был талантливый, и даже гениальный, — тактик! Несмотря на довольно настойчивое приглашение Морской академии США, Колчак не тормознул в Америке, вернувшись на родину, в пылающую Россию — главой Белого движения.

«Я — моряк, партийными программами не интересуюсь. Знаю, что у нас во флоте, среди матросов, есть две партии: социалистов-революционеров и социал-демократов. Видел их прокламации. В чём разница — не разбираюсь, но предпочитаю социалистов-революционеров, так как они — патриоты. Социал-демократы же не любят Отечества, и кроме того, среди них очень много жидов…» — недоумённо вспоминал слова Колчака о положении в войсках патриарх социал-демократии Г. Плеханов: «Наверно, дельный адмирал. Только уж очень слаб в политике…» — резюмировал Георгий Валентинович, недавно возвратившийся в Россию из изгнания (1917).

Участник трёх войн (русско-японской, империалистической и гражданской), офицер, учёный-естествоиспытатель, Колчак в первую очередь — человек долга и чести. Государственные интересы (учитывая эпоху, интересы, разумеется, имперские, милитаристские) для коего превыше всего. Ведь даже потомки упомянутых викингов и норманнов не решались на столь отважные путешествия, какие пришлись на долю А. В. Колчака! — отмечал известнейший палеонтолог академик Ф. Чернышёв (1856 — 1914). Знающий условия работы в северных широтах не понаслышке.

Арктические изыскания Колчак начал в двадцать пять лет, — окончив Морской корпус.

За немалые в них успехи, а также за Спасательную экспедицию партии барона Толля (1903), названную позже «важным географическим подвигом», Императорское русское географическое общество присудило лейтенанту А. Колчаку высшую награду: Константиновскую медаль. Полученную из рук выдающегося географа П. П. Семёнова-Тян-Шаньского. Незадолго до того (1896) вручённую будущему нобелеату Ф. Нансену за исследования Северного Ледовитого океана.

Земля Санникова

Без данного похода не было бы Колчака, во всяком случае такого, каким он вошёл в историю…

Именно после этого трагического путешествия Александр Васильевич приобрёл постоянные страшные ревматические боли суставов[7], связанные с длительным нахождением в холодной среде, ледяной воде etc. Всю жизнь тщетно борясь с недугом, — стараясь забыть, отвлечься. Но кстати, — что ярко говорит о его характере, — однажды провалившись сквозь трещину в море, он жалел не об обширном обморожении, а о потере единственного имеющегося в упряжке анероида — для измерения высоты ледников.

«В упряжке Толля в качестве передовых вожаков были его любимая собака Туркан и любимая собака Колчака Печать. Турканом якуты называют птицу гагу. Самец гаги имеет брачный наряд, напоминающий чёрный плащ с белым воротником на груди. Такое прекрасное оперение, сверкающий оранжевый бугорок на клюве, зелёные круглые, как яблоко, щёки — всё это представляет изумительное зрелище.

Собака Туркан и была названа в Усть-Янске именем этой птицы благодаря своей чёрной спине, белым шее и груди. Туркан принадлежал к числу сильнейших и красивейших ездовых усть-янских собак.

Другая собака — Печать — хорошо слушала команду и сильно тянула. Во второй паре были Соколка и Шахмат, в третьей — Ласка и Крошка. Нарты Колчака в первой паре тянули Серган и его тёзка Чёрный Серган, во второй паре — Туркан-второй и Собака. В третьей паре шли Леска и умная и крепкая собака Деничка».

Из книги В. Синюкова «Колчак».

За Землёй Санникова гонялись и русские, и канадцы, и американцы…

Наверное, не сыскать в Петербурге свежеиспечённых морских офицеров, не мечтавших умчать на быстром барке в неведомую даль — на поиски легендарного материка-призрака! — загадочного, недоступного. К тому же вот уже почти 100 лет ускользающего от исследователей.

Однажды, — на одном из выпускных собраний Морского корпуса, — император Александр III, крайне благоволящий к изыскателям, то ли в шутку, то ли всерьёз обнадёжил смельчаков-первопроходцев: «Кто откроет эту землю-невидимку, тому и принадлежать будет. Дерзайте, мичмана́!»

И «мичмана́», став лейтенантами, дерзали… Лейтенанты Коломейцев и Матисен, лейтенант Колчак, лейтенант Брусилов, старший лейтенант Седов…

И вот, в звенящем сиренью мае 1900 года, на Неве у набережной Васильевского острова второй офицер лейтенант флота Александр Васильевич Колчак, гидролог и топограф, недавний выпускник вышеуказанного учебного корпуса, до сих пор не верящий в несбыточное счастье уйти в Арктику, пришвартовал пахнущую свежей краской — новенькую «как с иголочки» — шхуну «Заря». Полностью переделанную для трудного путешествия. (Без ледовых подкреплений, деревянную, немагнитную, что очень влияет на ориентирование, — авт.)

С Русской полярной экспедицией на борту — под патронажем известнейшего геолога — барона Э. Толля. Под непосредственным командованием лейтенанта флота Российского — Николая Коломейцева.

Личный состав утверждён Президентом императорской академии наук Великим князем Константином Константиновичем. Благословлён Высоким посещением шхуны Венценосным Вождём Государства Российского императором Николаем II.

Доходило до смешного…

Преподаватель физики, кандидат наук Фридрих Зееберг — астроном и магнитолог — попросил Великого князя взять его хотя бы кочегаром, если на корабль нет другой вакансии! Учитывая рекомендации директора Пулковской обсерватории академика Баклунда и проф. Юрьевского университета Левицкого, Зееберга включили в научную группу.

(Математик Ф. Г. Зееберг вместе с доблестными спутниками — бароном Э. Толлем, якутами Н. Протодьяконовым по прозвищу Омук и В. Гороховым по прозвищу Чичак — погиб во время поисков Земли Санникова в 1902 г. О чём уведомляет мемориальная доска от Академия наук СССР на станции о-ва Котельный. С подписью при установке: «Якутская АССР. Лето, 1928 г.»)

— Если я когда-нибудь открою остров, назову его вашим именем, — расставаясь, прошептал Колчак на ушко своей невесте Софье. С которой его познакомил неуёмный отец Василий Иванович. Высмотревший и «вычисливший» её по земляческим каналам. Невзирая на Сашино сопротивление.

Омирова — статная, утончённо-красивая, не в меру серьёзная девушка, дочь покойного предводителя каменец-подольской Казённой палаты.

Круглая сирота, она зарабатывала на жизнь домашней учительницей. Вела себя уверенно и наравне — живо, эмоционально. Относясь с элегантным юмором и неприкрытым интересом к неведомому и опасному миру морских скитаний.

И много лет прошло

Томительных и скучных.

И вот в тиши ночной

Твой голос слышу вновь.

И веет, как тогда,

Во вздохах этих звучных,

Что ты одна — вся жизнь,

Что ты одна — любовь…

Этим фетовским строкам, переложенным на музыку романса, Колчак внимал в минуты отдыха на «Заре». По невиданной доселе европейской новинке — фонографу, — привезённому на корабль Толлем из родного Ревеля.

Замуровавшись в тесной каютке, — за крохотным откидным столиком и с листком почтовой бумаги, — он быстро, не выбирая слов, писал Софье: «Прошло два месяца, как я уехал от Вас, моя бесконечно дорогая, и так жива передо мной вся картина нашей встречи. Так мучительно и больно, как будто это было вчера, на душе…»[8]

Прошёл год…

Шхуна стоит на зимовке[9] в Таймырской губе.

Один из выступов суши на п-ве Таймыр уже назван Толлем именем А. Колчака. В благодарность за его беспримерное научное подвижничество.

Позади — первый этап по обустройству партии в устье Лены. В следующую зимовку 1902-го предполагалась высадка десанта на о-ве Котельный и далее — собственно закрепление на Земле Санникова. Пока туда не высадились скандинавы либо посланники новоизбранного (1901) Президента США республиканца Теодора Рузвельта по прозвищу «разрушитель трестов». Тем более предыдущий, — застреленный «бешеным» анархистом президент Мак-Кинли, — нацелил внешнюю политику US сугубо на Восток и на Север: оккупация, аннексия, протекционизм.

Есть одна причина, о которой широкой публике не сообщали.

Ещё американский полярный исследователь Дж. Делонг обнаружил на острове Беннетта бурый уголь.

Барон Толль, в свою очередь, считал, что третичные угленосные пласты о-ва Новая Сибирь простираются до Беннетта и дальше — вплоть до гипотетической Земли Санникова. Этот фактор очень важен с геостратегической точки зрения: суда, идущие из Архангельска во Владивосток Северным морским путём, могли бы пополнять запасы угля в середине долгого пути. А военные корабли получали бы возможность огибать Чукотку и достигать Владивостокского порта не вокруг Африки, а кратчайшим и практически внутренним российским путём.

У американцев тоже имелись планы и на уголь, и на морской путь…

Отвлекшись добавим, что провидческий смысл той экспедиции стал ясен не менее чем через 100 лет.

То была кампания стратегической важности! Она проводилась скорее в интересах Военно-морского флота, нежели в интересах Академии наук.

Да, учёные искали Землю Санникова. Но искали также и залежи каменного угля, для того чтобы кораблям, переходящим с запада на Восток, из Мурманска и Архангельска на Камчатку и во Владивосток, было чем заправлять свои бункеры на полдороге.

Правда, к тому времени, когда такие походы стали проводиться, транспорту уже не требовался уголь, — а жидкое топливо соляр.

Но — гидрограф Колчак и его сотоварищи — весьма основательно проштудировали арктический покров: движение льдов, толщину, природу образования, плотность. Изучали столь скрупулёзно, будто наперёд знали, что именно ледяной панцирь Северного океана станет последним щитом России. Потому что крайний рубеж обороны, прибежище подводных ракетодромов, атомных крейсеров с баллистическими ракетами в шахтах — мощные паковые льды. Под которыми сверхсложная и сверхсекретная техника сохраняет неуязвимость.

Сквозь толщу паковых льдов — ледяной щит России! — не проникают поисковые электронно-лазерные системы обнаружения. Не проложены кабели для донных гидрофонов. На том виртуальном щите, обильно политом русской кровью, огромными буквами выгравированы фамилии полярников, пришедших сюда на «Заре» в 1901 году.

А на открытых и описанных в увертюре XX в. Яковом Санниковым (внуком того Санникова) о-вах Столбовом и Фаддеевском стоят станции навигации ГЛОНАСС и GPS.

Колчак с Толлем и двумя каюрами в это время совершают множественные санные поездки — уточняют карты, проводят топографические съёмки. Наносят высоты, делают географические привязки.

Выйдя в конце апреля 1901 в один из санных походов, они вскоре поняли, что не рассчитали полностью силы. И продуктовые запасы к тому же.

Отправив каюров с одними нартами обратно на «Зарю», двинули дальше, к мысу Инклинаторный. («Инклинатор» — прибор, служащий для измерения величины наклонения силы земного магнетизма, — авт.) Колчаку хотелось достигнуть самой северной точки Сибири — мыса Челюскин. Оттуда уже вернуться на зимовку.

Провизии не хватало — собаки постепенно оголодали. Оттого приходилось чрезвычайно экономить.

Ночью усть-янские ездовые, пусть и необычайно по натуре крепкие, вовсе отказывались двигаться дальше, особенно если предстоял подъём в гору: «Леска в пути поедала помёт передовых собак; вероятно, вчера во время кормёжки соседние собаки похитили у неё рыбу, и дело обошлось без драки благодаря её добродушию. Весь день она ухаживала за Крошкой, у которой было укушено ухо, и заботливо зализывала её рану», — отмечал Толль в журналах.

Колчак с Толлем впрягались в нарты, подбадривая поникших с голодухи животных, плетущихся вдогон, спотыкаясь и скуля.

К концу мая дневной километраж упал до 12 км — при необходимости 20 и более. (Вообще же, хорошая упряжка с двумя седоками преодолевает до 250 км в сутки, — авт.) Измученные животные валились с ног, превращая упряжь в «живую глыбу». Мучила дикая усталость тридцатидневного пути.

Часто поднимался жесточайший ветер, превращающийся в ураган. Супротив шквальной жгучей мороси собаки просто не в состоянии были устоять, невмочь продвинуться ни на сантиметр. Падая навзничь.

Шторм бушевал до июня. Прошла ещё неделя тяжелейшего пути. Июнь принёс небольшое успокоение.

По утрам вместе с палаткой и нартами откапывали собак, вмёрзших в лёд. Лайку и Крошку пришлось убить, — что, несомненно, облегчило их участь: идти они уже не могли, тем более тащить. По подсчётам, до «Зари» надо было одолеть километров двести. Псов делили надвое — одни тянули нарты, другие влачились рядом.

«Сегодня съели последний сухарь, — пишет Толль в дневнике, — осталось немного крошек, которые бережём в качестве приправы к супу… Мы оба обессилели, питаясь в штормовом лагере одной четвертью рациона. Чувствую себя особенно плохо — болит голова и наступила апатия, а также потерял голос. Гидрограф Колчак бодрее и сохранил достаточно энергии, чтобы дойти сюда, в то время как я готов был сделать привал в любом месте».

В конце концов собаки начали гибнуть одна за другой.

Полярники впрягались в лямки и волокли упряжку до потери сил, еле переступая, — нестерпимо болели руки, ноги, всё тело. Уверенность, что они доберутся до шхуны, таяла с каждым часом. Шанс повстречать оленя или медведя для пропитания — один к тысяче. Надежда — на закладку примерно в сорока километрах от барка.

Но увы, в кромешном тумане достигнув мыса Миддендоф и направляясь по знакомой уже дороге к Таймырскому проливу, они прошли мимо! — не заметив сигнальных шестов с оленьим черепом на рогатине.

Решили не возвращаться. Оставалось километров десять. Они совсем ничего не ели уже несколько суток. Вместо еды — для подкрепления сил… — курили трубку с крепким поморским табаком.

Затягиваясь чудом сохранившимся куревом, Александр Васильевич каждый раз думал, — мысленно прощаясь с семьёй, невестой, — дескать, не последняя ли это затяжка в его короткой путешественнической жизни?.. Пока на горизонте не появились мачты шхуны.

В отчёте по поводу обследования западной части п-ова Таймыр Толль резюмировал:

«Наша экспедиция продолжалась всего 41 день, из которых 9 пошли на стоянки во время сильной пурги, а 4 — на безуспешную работу по раскопкам депо. В течение остальных 28 дней мы совершили около 500 вёрст».

Вкратце же основные этапы можно обрисовать следующим образом[10].

Ушли в 1900 г. и пробыли на Севере до 1902 г.

Две зимовки провели на Таймыре и на о-ве Котельном, — в исследованиях Новосибирских островов.

На третий год барон Толль, понимая, что не удаётся пробраться дальше на север, предпринял ещё одну экспедицию. У него были собственные предположения о неизведанном материке.

Кораблём дошли только лишь до Земли Беннета. После чего неутомимый Толль ушёл пешим. Приказав оставшимся обследовать Землю Беннета и возвращаться через устье Лены домой. Завезти в Петроград[11] документы, все добытые коллекции — и, не медля! — за ним.

Толль рассчитывал автономно вернуться с земли Санникова на Новосибирские о-ва — к законсервированным продовольственным складам.

Барон Толль со товарищи, не найдя нового материка, погиб при переходе на большую землю с Земли Беннета.

В январе 1903 академик Ф. Шмидт отбивает архангельскому губернатору телеграмму:

«Прошу Ваше превосходительство приказать безотлагательно мезенскому исправнику выбрать для Русской полярной экспедиции восемь человек самых опытных мезенских поморов, предпочтительно из участников Шпицбергенской экспедиции, в том числе одного хорошего шлюпочного мастера, и подготовить две отборные лодки для зимних промыслов. Для заключения условий с людьми и осмотра лодок прибудет около 20 января лейтенант Колчак».

Так началась Спасательная экспедиция под руководством А. Колчака. Наполненная трагизмом — в плане борьбы за жизнь. И яркими победами — в плане научных открытий.

Колчак нашёл останки экспедиции Толля. Нашёл собранные им коллекции геологических образцов, документы и журнальные архивы. К сожалению, не сыскав подтверждения существования пресловутой Земли Санникова. Завещав её дальнейшие поиски потомкам.

«8 февраля 1904 г. я приехал в Якутск, — отчитывается по итогу Колчак перед Академией наук, — и на другой день уже получились тревожные известия с Дальнего Востока. 10 февраля получено известие об объявлении войны. И я, испросив разрешение Великого князя Константина Константиновича отправиться на эскадру Тихого океана, сдал окончание дел экспедиции в Якутске. Куда и прибыл со своей командой 11 марта. 15 марта я отправил под командой Железнякова четырёх поморов в С.-Петербург, а сам остался с боцманом Бегичевым, пожелавшим также ехать со мной в Порт-Артур. 22 марта я и Бегичев[12] уезжаем в Порт-Артур».

То был финал Спасательной экспедиция Александра Колчака. Финал поисков Земли Санникова.

В 1913 году экспедиция Б. А. Вилькицкого (в 1919 — в звании контр-адмирала — возглавившего белогвардейскую продовольственную Карскую экспедицию, организованную Колчаком) открыла исполинский архипелаг, не нанесённый на карту Арктики. Побольше того, что ожидал увидеть якутский зверопромышленник Яков Санников в 1810 г.

Вилькицкий назвал архипелаг землёй Императора Николая II. Большевики — Северной Землёй. На 42 000 квадратных километров приросла тогда Россия.

Это оказалось последним великим, величайшим географическим открытием на планете! Земля Санникова же навсегда осталась прекрасной неисполнимой утопией…

Софья. Белая полоса

«Боже, мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас… Пусть скорее встретит нас милосердие Твое, ибо мы весьма измучены… Пусть придут перед лицо Твое вздохи узников, силою мышцы Твоей сохрани обречённых на смерть…».

Библия. 79 псалом.

В Якутске Колчак получил извещение о том, что японцы напали на русские корабли в Порт-Артуре. И что командующим тихоокеанским флотом назначен губернатор Кронштадта адмирал Макаров[13], океанограф, близкий знакомец и учитель А. Колчака. (Вскоре погибший на флагмане порт-артурской эскадры броненосце «Петропавловск».)

Именно адмирал Макаров вынашивал на исходе века идею о переброске военного и торгового транспорта из Поморья в Приморье, с Крайнего Севера на Дальний Восток за счёт обнаружения залежей бурого угля. Вынашивал заодно с Дм. Менделеевым, неизменно предрекавшим важнейшую будущность Северного морского пути.

Учитывая сложившиеся обстоятельства, Колчак был спешно отчислен из Академии наук и переведён в Морское ведомство.

Александр Васильевич с ухмылкой изрекал, что ушёл женихом. А закончил путешествие супругом. Обвенчавшись, как говорится, без отрыва от производства, — в марте 1904 г. В Иркутске, перед отъездом на войну.

Примечательный факт.

На о-ве Беннета по сей день существует мыс Софии, наречённый именем невесты Колчака Софьи Фёдоровны. В дни посещения о-ва Спасательной экспедицией в поисках партии Толля.

В Карском море имеется маленький островок София. Названный уже именем законной жены адмирала Колчака. Расположен в архипелаге Норденшёльда.

В группе островов данного архипелага имеются о-ва Торосный, Шилейко, Ермолова и др. Название же Софии дано в 1906 г. В награду лейтенанту. Когда весь Петербург чествовал на щите вернувшегося из японского плена Колчака. (Невзирая на проигрыш в войне и сдачу Порт-Артура.)

Императорское русское географическое общество подарило тогда жене Героя — кавалера орденов Св. Владимира, Св. Анны, Св. Станислава и Георгиевского оружия (за подрыв японского крейсера «Такасаго»): — затерявшийся в Карском море островок, открытый Русской полярной экспедицией в 1903 г. Причём самим А. Колчаком.

С избранием лейтенанта Колчака действительным членом императорского Русского географического общества друзья и коллеги стали уважительно величать его Колчаком-Полярным! Подчёркивая выдающуюся деятельность А.В. на поприще естественных наук.

На пять долгих лет, наполненных ожиданием, тревогой, разлукой и надеждами затянулась свадебная церемония четы Колчаков. Таков путь Сони Омировой от невесты до офицерской жены. Медовый месяц молодой семье значительно сократила русско-японская война. Образно говоря, он длился «одно мгновенье». Возможно, сутки или чуть больше.

Мог ли подумать тогда Александр Васильевич, что пуля поджидает его не на порт-артурских сопках, а здесь — в этом городе, — где над ним только что держали свадебный венец?

Пройдёт всего 16 лет, — и не японцы, не турки и не германцы, — простые сибирские мужики выведут его на берег Ангары. Бездумно вскинув винтовки по взмаху чужой руки. 16 лет…

Пока же ему предстояло новое поле чести и воинской славы — румбы Жёлтого моря.

Колчаку было всегда экзистенциально грустно оттого, что всего себя он отдавал работе, флоту. Всегда испытывая чрезвычайный дефицит времени, — нещадно торопился, гнал, гнал вперёд, в путь, ввысь! Для личной жизни оставляя лишь «обрывки молодости». Даже во второй, такой короткой половине пути… Такой короткой страсти, похожей на вздох.

Как-то в час очередного прощания он сказал невесте:

— Если бы я был капитаном судна, я непременно взял бы вас с собой.

София, зная Колчака, поняла это скромное объяснение в любви. И приняла. И несла ту неизбывную любовь до конца дней… Не обращая внимания на вездесущие злые слухи и наговоры. Великая женщина! Большая судьба. Большая жизнь. (Дожила до 80. Впрочем, так же как её невольная соперница, невольная каторжанка с почти полувековым стажем отсидки — Анна Тимирёва.)

Александр Васильевич частенько вспоминал учителя и партнёра по экспедиции Эдуарда Толля, их арктические скитания, полуголодные ночёвки в разрывающихся от шквального ветра палатках, обросших изнутри жёстким махровым инеем… превращающим лежбище в гроб.

— А у вас есть невеста? — простуженным хрипом спрашивал Толль Колчака, отвлекаясь разговором от невыносимого холода.

— Есть, Эдуард Васильевич. Презамечательная девушка.

Отсюда, из мрачных бескрайних пустынь Таймыра София казалась по меньшей мере живой богиней. Полуночной звездой…

— Очень хорошо, что вас кто-то ждёт. Раз ждёт, значит, молится. Ведь наши головы здесь порой на честном слове держатся.

Там, под вой пурги и заполошный трепет брезента на ветру, Колчак слушал превосходные(!) лекции по геологии и о суровых неизведанных землях. Ну и о женщинах говорили конечно. Толль — об обожаемой жене Эммелине, оставленной бог весть на сколько в Ревеле. Колчак — рассказывал о Софье. И только о Софье.

Софья Фёдоровна Омирова (в архивах используются оба варианта: и София, и Софья), чьё имя сохранили (по недосмотру КПСС) все географические карты России, была на 2 года старше мужа: 1876 г.р. Воспитанница Смольного института, знала семь языков. Родила троих детей, из которых старости достиг только её первенец — Ростислав (1910 — 1965). Пережив мать на 9 лет. Две его сестры умерли в младенчестве.

— Не надо повторять ошибки отцов! — раз от разу всплывало в памяти отцовское напутствие. — Тем не менее я своё обязательство перед пращурами сдержал. Явил миру продолжателя, и, похоже, неплохого продолжателя. Так что уж и ты не подкачай, Саша. Служба службой, наука наукой, а пресекать род не имеешь права! — наставлял старший Колчак младшего.

И Саша не подвёл.

Кто ж мог предположить, что свадьба будет за тысячи вёрст от Одессы и Петербурга — в Иркутске? И что из всех близких приехать туда сможет лишь один неугомонный Василий Иванович. Как-никак его стараниями свадебка сладилась. И который, кстати, в этом 1904 году издал замечательнейшую книгу «Война и плен».

Эти вот «война и плен» повторялись в его семье из поколения в поколение. Какой-то рок приводил старших сыновей по его ветви быть вовлечёнными в глобальные военные катастрофы.

Как турецкий генерал его пращур был захвачен в Хотине — при разгроме турок под Ставучанами. Сам Василий Иванович был ранен и пойман при штурме Малахова кургана французами. Его сын, Александр Васильевич, контужен и взят в Порт-Артуре японцами. Сын адмирала Ростислав, — мобилизованный во французскую амию в 1939 г., — пленён германцами с остатками 103-го пехотного полка 16 июня 1940 года. В боях, начавшихся на бельгийской границе и закончившихся на Луаре, — при разгроме французских военных сил и взятии Парижа.

Из рода в род жёны Колчаков неизменно обязаны спасать детей из горящих селений, от бомбардировок, голода, грабежей, расстрелов… По-видимому, разорение, бегство в чужие страны, изгнание, перемена подданства, языка и даже веры — «явления нормальные…» (Р. Колчак).

В крови Софьи Фёдоровны боролись «лёд и пламень»: лёд духовного смирения, законопочитания и пламень высокой воинской удали. Годы, проведённые в Смольненском институте благородных девиц, достойно огранили алмаз её сложного характера.

Дед из подмосковных священников носил чисто духовную фамилию — Омиров. Первоначально звучащую как Гомеров. В дословном переводе имя героини этих строк вкупе с девичьей фамилией означает — «мудрость Гомера». «…но не нашлось в XX веке своего Гомера, который смог бы в полной мере постичь, воспеть и оплакать ту трагедию, в которую ввергнута была Россия на семнадцатом году нашего века», — сетует автор этой цитаты писатель-маринист, офицер-подводник Николай Черкашин.

Позволю с ним не согласиться или согласиться не полностью. Если, конечно, литературу предвзято не сравнивать собственно с вершинными и непревзойдёнными Гомером, Платоном или Шекспиром.

Куприн, Булгаков, Бунин, Шмелёв, Шаламов, упомянутый вначале Солженицын, мн.-мн. другие классики — непререкаемое наследие русского литературного творчества. Описывающего, анализирующего, онтологически оправдывающего… или осуждающего произошедшее с нами, со страной, миром…

А ведь есть ещё поэзия, живопись, музыка. Один В. Высоцкий чего стоит! Так что, уважаемый Николай Андреевич, не обессудьте: «окаянная» эпоха наших отцов и дедов, история «земли оттич и дедич», думается мне, разобрана по косточкам и разложена по полочкам. Во всяком случае мнемонически, ассоциативно, — не отрицая множества метафизически тёмных пятен. К тому же сообщества, конгломераты — искусствоведческие ли, научные, — никогда не прекращали нескончаемую рецепцию анализа тех событий.

Да и сам Колчак оставил солидную библиографию, насколько позволил его недлинный век. А фундаментальный труд «Лёд Карского и Сибирского морей» по сей день играет весомый научный интерес.

Спустя многие годы военные историки, итожа первое двадцатилетние 20 в. назовут четырёх лучших адмиралов русского флота: адмирал Макаров, адмирал Эссен, адмирал Непенин и адмирал Колчак. Эта плеяда приняла эстафету славного созвездия адмиралов XIX в. — Ушаков, Лазарев, Сенявин, Истомин, Нахимов, Корнилов.

«Мне пришлось заниматься политикой и руководить истеричной толпой, чтобы привести её в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии. …были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву погребе».

А. Колчак. Март, 1917

Софья. Чёрная полоса

С приближением новой Отечественной войны, как нарекли газеты противоборство с Германией, капитан 2-го ранга Колчак был в море.

А Софья Фёдоровна, квартировавшая в прифронтовой Либаве с двумя детьми, поспешно паковала чемоданы под канонаду немецких батарей.

Слухи вещали: Либаву сдадут! И семьи русских офицеров, чиновников и прочего служивого люда осаживали вагоны идущего в Питер поезда.

Бросив нажитое за десять лет, Софья с малышнёй на руках и жалким дорожным скарбом всё же выбралась из прифронтовой полосы.

Имя Колчака в это время обрастало легендами…

— Вашскобродь, а правду ли ребята бают, что Колчак каждое утро выпивает по рюмке немецкой крови, такой уж он отчаянный?! — спрашивает юнга офицера крейсера «Диана» в 1915 году.

Да, Колчак в почёте, на слуху. Но служить с Колчаком было нелегко. В гневе он наводил на подчиненных страх.

Бывало, обращаясь к старшему по званию, произнося «почтительнейше докладываю вашему превосходительству», тут же сопровождал отчёт резкими ударами кулака по столешнице. Чем внушал офицерству ужас: ведь в подавляющем большинстве случаев — касаемо морской стратегии, военной тактики и хитросплетений поставленных задач — он был прав!

При съездах на берег в Рижском заливе Колчак заказывал в кабаках романс «Гори, гори, моя звезда»…

Такой звездой в Первую мировую для него стала жена однокашника по Морскому корпусу, командира крейсера «Баян» С. Тимирёва — Анна Васильевна Тимирёва. Дочь директора Московской консерватории.

О Колчаке Анна слышала немало — и от мужа, и от многочисленных знакомых. Дававших лестные отзывы незаурядному человеку, моряку, воину. Мужественному красавцу.

Она увидела Колчака на перроне Финляндского вокзала в июле 1915: «Мимо нас стремительно прошёл невысокий широкоплечий офицер…» — Сама Судьба прошелестела тогда полами роковой шинели, исподволь рождая светлого ангела большой Любви… Любви недолгой и роковой.

Но это уже, господа, совсем, совсем другая история…

(Добавим, что контр-адмирал Тимирёв не знал о романтических отношениях Колчака со своей женой вплоть до объявления ею официального развода в 1918.)

К весне 1916 года Колчак, к тому времени уже Георгиевский кавалер «За Рижский залив», произведён в контр-адмиралы.

Чёрные орлы, прежде чем слететь ему на плечи, на адмиральские погоны, оставили за распростёртыми крыльями — и вмёрзшую в полярные льды «Зарю», и горящий Порт-Артур, и острый шпиц Генмора, и, наконец, дымные воды воюющей Балтики.

В новом чине контр-адмирал проходил всего несколько месяцев. В июне 1916 разгромлен крупный караван германских рудовозов, шедших под сильной защитой боевых кораблей из Стокгольма. Командир Минной дивизии Колчак становится вице-адмиралом и, не успев накоротке отпраздновать 42-летие, назначается командующим Черноморским флотом. Что потрясло всех чрезвычайно, как отмечали офицеры, знавшие адмирала довольно близко.

В Ставке его назначение связывали с усилением активности Черноморского флота и подготовкой к десантной операции для захвата Босфора и Дарданелл. Некоторые же из современников — с близостью Колчака к думской оппозиции. (Как выяснилось позже, сведения о росте оппозиционных настроений в Петрограде и Государственной думе Колчак получал из рук доверенных лиц: кавторанг В. Романов, каперанг М. Смирнов, первый биограф Колчака, и др.). Также из писем А. Тимирёвой. Интересуясь политической жизнью страны, она с гостевой трибуны наблюдала за дебатами в Думе. Черпала информацию из бесед с братом мужа, депутатом В. Н. Тимирёвым.)

В то же время Колчак с Анной Тимирёвой заключают «брак на небесах» — она принимает его руку и сердце…

Любопытно мнение Н. Черкашина, — материалами которого я пользовался, — сравнивающего деятельность Балтийского флота в первые 2 года мировой войны с эффективностью его краснознамённого воспреемника за тот же срок Великой Отечественной:

«…пальма первенства останется за адмиралами Эссеном, Каниным, Колчаком. За два года они не потеряли ни Ревеля, ни Риги, ни Гельсингфорса, ни Аландских о-вов. Тогда как сталинские адмиралы, погубив добрую часть флота в кровавом таллиннском переходе, этой советской Цусиме, лишились всех своих военно-морских баз, кроме Кронштадта».

Но воротимся к двойному треугольнику…

У неё — муж. У него — жена. Как безмерно трудно всем четверым, учитывая, что в каждой семье по единственному сыну. Но как безмерно достойно поведение каждого!

Ни обмана, ни хитростей, ни интриг. А то, что переживается, — тяжко, горестно, с трудом, — никоим разом не выплёскивается наружу, на окружающих.

Насколько безупречно честно пишет Сергей Тимирёв о Колчаке в книге воспоминаний! В свою очередь, Софья Колчак не клянёт разлучницу, хотя драматическое развитие сценария угадывает наперёд. И с каким сердечным уважением вспоминает о Софье Фёдоровне Анна Васильевна!

…Однажды утром, под католический сочельник в Гельсингфорсе, куда Софья переехала из Либавы, спасаясь от немецких бомбёжек, к ней зашла Анна Васильевна, с которой они недавно подружились, и довольно крепко.

На правах близкой приятельницы Анна заглянула прямо к хозяйке в спальню, застав ту в постели.

 Пригласила:

— Поедемте кататься, день такой отменный, чудный!

Они взяли извозчичьи санки и, с шутками-прибауткми, укутавшись в шали, тронулись.

К концу прогулки в спускающейся вечерней темноте Брумстпарка их окутала морозная тишина. …Деревья стояли в чертогах инея, покрытые кристально чистыми ночными звёздами.

И вдруг словно трубы гулко запели в вышине — послышалась волшебная органная музыка! Они пошли к ярко освещённому костёлу меж сказочными белыми деревьями.

Внутри полным-полно оживленного народу, орган уставлен маленькими разноцветными тюльпанами и свечами. У алтаря — колоритные ясли с восковым младенцем. Звуки музыки, пронизавшие эту праздничную роскошь, очаровывали, как в удивительном сне. Они вышли из храма, полные чувства живой поэзии.

Был ещё случай, уже ближе к весне 1915-го…

Как-то Софья Фёдоровна с Анной Васильевной поехали на залив.

Анна тогда сильно замёрзла, и жена Колчака сняла с себя великолепную чёрно-бурую лису и покрыла подруге плечи со словами:

— Это портрет Александра Васильевича.

Анна ответила ей в тон:

— Я не знала, что он такой тёплый и мягкий.

Софья Фёдоровна посмотрела снисходительно:

— Многого вы ещё не знаете, прелестное молодое существо.

…Анна Васильевна впоследствии признавалась: «И правда, ничего я не знала, никогда не думала, кем станет для меня Александр Васильевич. А ежели доведётся нам встретиться с Софьей Фёдоровной, мы не будем врагами. Что бы ни было, как я рада тому, что на её долю не выпало всего того, что пришлось пережить и переживать мне. Так всё-таки лучше, она благородная женщина».

В апреле 1919 г. Софья Фёдоровна отплыла из Новороссийска в Константинополь на английском военном корабле. Затем, соединившись с сыном, переехала во Францию, где и прожила оставшуюся часть жизни.

Догадывалась ли она, что её соперница Анна Васильевна, воздвигнувшая непреодолимую преграду её возможному одно время переезду из Севастополя в Омск, спасла её от гибели? — нам неведомо. Ясно одно — уж Омирову-то чекисты точно бы не выпустили живой!

Чуть больше года пробыла она адмиральшей, женой командующего Черноморским флотом, первой дамой Севастополя. Потом — почитай отвесное падение в ад подполья, эмигрантского безденежья, увядания на чужбине…

В Севастополе она не барствовала — организовала санаторий для нижних чинов, возглавила дамский кружок помощи больным и раненым воинам. А муж, если не уходил на боевые операции, — до полуночи засиживался в штабе. Черноморский флот Колчака беспрецедентно и беспрекословно господствовал в театре военных действий!

«…Несмотря на невзгоды житейские, — писала Софья, — я думаю, в конце концов обживемся и хоть старость счастливую будем иметь, а пока же жизнь — борьба и труд, для тебя особенно…» — Увы и увы, не суждено им было иметь счастливую старость…

Последний раз она обняла мужа на перроне севастопольского вокзала.

В мае 1917 года Колчак уезжал в Петроград. Та срочная безотлагательная не по его воле поездка превратилась в кругосветку, — закончившуюся расстрелом в Сибири.

Но тогда, в Севастополе, они прощались ненадолго…

Софья ждала его в Крыму, даже когда там стало очень небезопасно.

Она пряталась по знакомым… И хоть муж её — Александр Васильевич Колчак — ещё не совершил ничего такого, чтобы наклеить ему ярлык «врага трудового народа», в городе нашлось бы немало людей, охочих подсказать чекистам: вон там укрывается жена командующего Черноморским флотом! Даром, что бывшего[14].

Всё прекрасно понимая, летом 17-го она отправила сына, десятилетнего Ростика, в украинский Каменец-Подольский — к подругам детства. Оставшись в Севастополе ждать мужа, испытывая судьбу в орлянку: чёт-нечет.

Зимой прокатилась волна расстрелов.

В ночь с 15 на 16 декабря были убиты 23 офицера, среди них — три адмирала. Софья Федоровна с ужасом прислушивалась к каждому выстрелу, каждому громкому возгласу на улице. Радуясь, что муж сейчас далеко, и сын — в тихом месте.

Она бы и сама давно уехала на Украину, — но надёжные люди известили, дескать, Александр Васильевич снова в России: он едет по Сибирской магистрали и скоро будет в Севастополе. Первая мысль — немедленно мчаться к нему навстречу, предупредить, что в город нельзя — схватят и расстреляют! Не посмотрят, что сын севастопольского героя, что сам герой двух войн, георгиевский кавалер.

Она ждала его из этой чудовищно затянувшейся служебной командировки. Ждала из полярных экспедиций. Она ждала, когда он вернётся с войны. Она ждала его из японского плена…

Но севастопольское ожидание было самым мрачным, пессимистическим и горестным. Она почти знала — он не придёт… — и всё-таки ждала, рискуя быть узнанной, арестованной, «пущенной в расход».

Весной 1919 г. Софья Колчак очутилась в парижской эмиграции.

Будучи попервости достаточно обеспеченной, позволяла себе устраивать даже представительские приёмы. Беспримерно гордясь супругом, поднявшимся в России на Эверест государственной власти. Хотя лично у Колчака ничего особо не было из материальных благ, окромя чемодана со сменой белья и парадного мундира[15]. Невзирая на то, что он командовал лучшими флотами России!

Конечно, вокруг столь блестящей дамы тут же появились благовоспитанные аристократы, — пишет В. Синюков. Но и прощелыги всякого разного помолу не упускали случая воспользоваться сытной трапезой. Ведь Париж 1919 года — своеобразное олицетворение-воплощение горьковского «дна».

Колчак узнал о нахождении семьи в Париже далеко не сразу. Посол Франции сообщил Верховному эту новость, — и адмирал стал переписываться и высылать Софье скромные средства.

Иногда она просила у него поддержки как полновластная жена Верховного Правителя.

От чего Александр Васильевич раздражался и отвечал довольно резко:

— Я не являюсь ни с какой стороны ни представителем наследственной или выборной власти! Я смотрю на своё звание как на должность чисто служебного характера.

На что супруга говорила, мол, неплохо бы открыть российское подразделение в Париже.

Колчак:

— Никакой роли в смысле приёмов не только не требуется исполнять. Но, по моему мнению, она недопустима и может поставить тебя в очень неприятное положение.

Гибель мужа принесла ей внушительное ухудшение финансового положения. Пришлось расстаться с главной фамильной ценностью — Большой Константиновской медалью.

В Норвегии, в архиве Ф. Нансена имеется письмо Софьи Фёдоровны:

«Дорогой сэр, — пишет она прославленному полярнику профессору Нансену, — всё ещё надеясь без надежды, я взяла на себя смелость обратиться к Вам, поскольку не вижу никого, кто хотел бы помочь нам в нашей беде… До сих пор нам оказывали помощь несколько скромных, чаще желающих остаться неизвестными, друзей, однако более многочисленные враги, беспощадные и жестокие, чьи происки сломали жизнь моего храброго мужа и привели меня через апоплексию в дом призрения. Но у меня есть мой мальчик, чья жизнь и будущность поставлены сейчас на карту.

Наш дорогой английский друг, которая помогала нам последние три года, не может больше оказывать поддержку; и сказала, что после 10 апреля сего года она для него ничего не сможет сделать. Молодой Колчак учится в Сорбонне… с надеждой встать на ноги и взять свою больную мать домой. Он учится уже два года, осталось ещё два или три года до того, как он получит диплом и выйдет в большую жизнь. В мае начнутся экзамены, которые полностью завершатся к августу. Но как дожить до этого момента?

Мы только на время хотели бы занять немного денег, чтобы перевести ему. 1 000 франков в месяц — сумма, достаточная для молодого человека, чтобы сводить концы с концами. Я прошу у Вас 5 000 франков, на которые он может жить и учиться, пока не сдаст экзамены… Помните, что мы совсем одни в этом мире, ни одна страна не помогает нам, ни один город — Только Бог, которого Вы видели в северных морях, где также бывал мой покойный муж и где есть маленький островок, названный островом Беннетта, где покоится прах Вашего друга барона Толля, где северный мыс этих суровых земель назван мысом Софьи в честь моей израненной и мечущейся души — тогда легче заглянуть в глаза действительности и понять моральные страдания несчастной матери, чей мальчик 10 апреля будет выброшен из жизни без пенни в кармане на самое дно Парижа.

Я надеюсь, Вы поняли наше положение и Вы найдете эти 5 000 франков как можно быстрее, и пусть Господь благословит Вас, если это так. Софья Колчак, вдова Адмирала».

Каково ей было писать эти строки… Каково просить, жалостливо испрашивать деньги, чтобы не погибнуть с голоду?..

Софье Фёдоровне удалось, не глядя на все трудности, дать образование сыну Ростиславу, — постоянно закладывая серебро в ломбард, перешивая старые вещи и занимаясь огородом.

Спасло и то, что внимание к ним проявили бывшие сослуживцы, друзья, почитатели мужа. Здесь особо уважительной оценки заслуживает забота и организация систематической помощи семье Колчака со стороны контр-адмирала, многолетнего сподвижника — вышеупомянутого М. И. Смирнова.

Проживая в Лондоне, он выступил инициатором создания Фонда им. Адмирала Колчака. Средства этого фонда во второй половине 1920 — начале 30-х гг. — главный источник в процессе дорогостоящего обучения и жизни Ростислава с матерью.

Многие помогали Софье лично: генерал А. Нокс, полковник Д. Уорд, профессор В. Пэрс, находившиеся в своё время в Сибири с Колчаком.

Некоторое содействие проявляли Военно-морские кружки им. Колчака во Франции, Чехословакии. Пражский эмигрантский «Морской журнал», где печатался М. Смирнов, также отряжал часть гонораров Софье.

Ростислав Колчак чрезвычайно дорожил памятью об отце, собирал книги, где говорилось о нём, систематизировал сведения о его деятельности.

Спасибо фортуне, Софья Фёдоровна в страшных условиях бегства девятнадцатого года смогла-таки сохранить и вывезти некоторые ценнейшие материалы о семье, предках Колчака. И главное — письма!

В 20-х годах ей стало известно о некоторых сугубо интимных материалах мужа, переданных своему адъютанту А. Апушкину. В том числе о черновиках, показывающих дневниковые записи А. Тимирёвой, — непреложно подлежащих уничтожению! Но…

Адъютант корреспонденцию сохранил, не уничтожил.

Жена Колчака безуспешно пыталась вытребовать их, но… Остро нуждаясь, в 1927 году Апушкин продал их Русскому заграничному историческому архиву. И в 1945-м, — витиеватыми путями, — они достигли СССР.

Сохранились ли бы эти письма, — наполненные чувствами любви её мужа к сопернице, — у Софьи Фёдоровны… трудно сказать. Скорее всего нет, не без резону считают историки.

Ростислав же, — после смерти матери, — наилучшим образом распорядился этим наследством. Создав ряд работ об отце, в том числе широко цитируемую книгу «Адмирал Колчак. Его род и семья (из семейной хроники)».

Сильно болея в старости, страдая от склероза, потери памяти, Софья Фёдоровна умерла в госпитале Лонжюмо — под Парижем — в 1956 г. В возрасте 80 лет. Похоронена на знаменитом кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Софья Омирова-Колчак пережила немецкую оккупацию Парижа, пленение сына, невзгоды Второй мировой — для неё третьей. На могильном кресте подпись: «Колчак Софья Фёдоровна. Вдова адмирала, Верховного правителя России. 1876 — 1956».

Неподалёку, на одной из плит братского памятника воинам Белых армий (копия Галиполийского каменного шатра), символически выбито имя адмирала Колчака, её Сашеньки.

Тяжело и трудно нести такую огромную работу перед Родиной, но я буду выносить её до конца, до победы над большевиками. Я хотел, чтобы и ты пошёл бы, когда вырастешь, по тому пути служения Родине, которым я шёл всю свою жизнь. Читай военную историю и дела великих людей и учись по ним, как надо поступать, — это единственный путь, чтобы стать полезным слугой Родине. Нет ничего выше Родины и служения Ей.

Завещание А. Колчака сыну. 1919 г.

Порошу, превращая в грязь,

Толпа безликая мешала —

Вели, безбожно матерясь,

Красноармейцы Адмирала.

А он — спокоен, как всегда,

И тихо с тонких губ срывался

Мотив любимого романса:

«Гори, гори, моя звезда…»

А. Росов

И в заключение

24 января 2017 года Смольнинский районный суд Петербурга удовлетворил иск к городским властям с требованием демонтировать мемориальную доску русскому адмиралу Александру Колчаку, — передаёт корреспондент ТАСС из зала суда: «Суд решил признать незаконной установку мемориальной доски Колчаку и возложить на Комитет по культуре обязанности по её демонтажу», — объявила вердикт судья Татьяна Матусяк[16].

Так неожиданно кончилась (кончилась ли?) наша с вами история, высокочтимый читатель. История Любви. Истрия о великом человеке, безгранично преданном Отечеству. Без раздумий отдавшем за него жизнь.

Храни Господь Россию!

Примечание:

«Стамуха» в заглавии — поморский термин. Обозначает лёд, севший на мель. Он потом исчезает, тает. Как и любовь, и надежды… Как растаяли нагромождения торосов, принятых за призрачную Землю Санникова. Определение же «Колчак-Полярный» — мнемоника первой половины жизни Колчака. Определение второй половины, недлинной и трагичной, можно дать как «Верховный правитель».

Игорь Фунт

Литература

1. Синюков В.В. Колчак. «Учёный и патриот». М., Наука, 2009.

2. Будберг А.П. «Дневник белогвардейца». Л., 1929.

3. Черкашин Н.А. «Белая карта». М., 2010.

4. Группа авторов. «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна». М., Прогресс, Традиция, Русский путь, 1996.

5. Колчак Р.А. «Адмирал Колчак. Его род и семья». «Военно-ист. Вестник». Париж, 1960, № 16.

6. Смолин А.В. «Два адмирала». Спб., 2012.

7. Плотников И.Ф. «Колчак: исследователь, адмирал, Верховный правитель». М.: Центрполиграф, 2003.

8. Шумилов А. «Колчак: неизвестные штрихи к портрету». Эл. книга: ЛитЛайф.

___________

[1] Колчак очень ценил труды военного теоретика, германского, также русского генерал-фельдмаршала Х.Мольтке-Старшего. Использовал его практические изыскания в своей работе «Служба генерального штаба».

[2] Левицкий С.А. Госархив РФ. (А.Тимирёва так и осталась гражданской женой Колчака, — авт.)

[3] В июне 1919 г. К.Г.Маннергейм в союзе с Колчаком хотел выдвинуть 100-тысячную армию на Петроград, в обмен на признание независимости Финляндии. Это предложение не было принято Колчаком.

[4] Газета «Накануне.ру» от 10.08.2016.

[5] Газета «Конт». Колчак. Под знаком треугольника.

[6] Будберг А.П. Дневник белогвардейца. Л., 1929.

[7] После Порт-Артура в апреле 1905 г., в Петербурге, медкомиссией был признан совершеннейшим инвалидом.

[8] В разных источниках эти строки относят то к Софье Омировой начала 1900-х (в частности, у Н.Черкашина), то к Анне Тимирёвой, 1916 г. (РГА ВМФ). Впрочем, Колчак в конце жизни писал обеим женщинам.

[9] 22 сентября 1900 года экспедиция остановилась на зимовку в бухте Колина Арчера близ острова Норденшёльда в Таймырской губе, где и простояла до 12 августа 1901 года. Начало зимовки отметили пирушкой: в кают-компании пили шампанское и коньяк, команда — пиво.

[10] Из материалов допроса Колчака. 1920 г.

[11] На допросе Колчак называл Санкт-Петербург Петроградом.

[12] Верный товарищ боцман Бегичев и был у Колчака шафером на скоротечной свадьбе. Что говорит об отсутствии сословных предрассудков у будущего адмирала.

[13] Колчаку была известна знаменитая лекция Макарова «К Северному полюсу напролом». Прочитанная адмиралом в 1897 году в Русском географическом обществе. Колчак стремился попасть в одну из этих экспедиций.

[14] Освобождён от должности командующего Черноморским флотом в июне 1917.

[15] Вл. Максимов. «Звезда адмирала Колчака».

[16] Подробнее: ТАСС.