Он пришел к доктору Павлову на прием, как у медиков говорят, «с улицы». То есть без предварительной записи и без направления от участкового врача. На вид посетителю можно было бы дать и сорок, и пятьдесят, и даже все шестьдесят лет. Есть такая категория людей — без возраста. Они давно вышли из молодости, но забыли, что существует старость.

— На что жалуетесь?..

— Сердце пошаливает, ноги болят, суставы в основном…

Павлов посмотрел на его изрядно стоптанные ботинки, на чистый, но далеко не новый костюм, слегка обветренное лицо.

— Много ходить приходится?

— Служба такая…

— А если на машине?

— Так ведь я с людьми работаю…

Доктор снял ему кардиограмму, провел терапевтический осмотр — результаты не обрадовали: застарелые рубцы на сердце, хронический обструктивный бронхит, артрозо-артрит коленных и голеностопных суставов.

— Сколько вам лет?

— Сорок восемь…

— Я бы посоветовал сменить работу. Ваш организм сильно изношен. Курите? Алкоголь употребляете?

— Давно забыл, что это такое! — Он вдруг улыбнулся и будто помолодел. — А вы, доктор, употребляете?

— Имею склонность, но стараюсь ее контролировать, — ответил Павлов неожиданно для себя, потому что собирался сказать совершенно другое.

— Правду говорите, — кивнул пациент. — Это хорошо. А теперь скажите правду о моем здоровье.

— Если вы не ляжете в ближайшее время в стационар на тщательное обследование и реабилитацию, то повторный инфаркт я вам гарантирую, — выдал Павлов, не моргнув глазом, и тут же выругался про себя: «Это же грубое нарушение врачебной этики! Что ты творишь?!»

— Спасибо, доктор. К сожалению, я не смогу воспользоваться вашим советом — мое служение… моя работа слишком важна. — Пациент снова улыбнулся, на этот раз грустно, и в ту же секунду Павлов осознал-ощутил, что это правда, а не поза или бахвальство. — Выпишите мне какие-нибудь лекарства, для поддержания, так сказать…

Конечно, Павлов выписал все, что могло бы пригодиться в странствиях этому необычному человеку, но тоскливое чувство беспомощности, невозможности что-либо изменить не отпускало. Видно было, что пациент тоже прекрасно понял состояние доктора, поднялся, сунул рецепты в карман пиджака, а вместо них вынул и положил на край стола флешку.

— Будет свободное время, обязательно почитайте. Там всего один файл…

Свободное время, как всегда, появилось только дома, вечером. После ужина Павлов расположился в любимом кресле с ноутбуком на коленях, воткнул в него флешку и открыл вордовский файл, озаглавленный немного претенциозно — «День, когда исчезла ложь»…

***

«…Наверно, я никогда так и не узнаю, что же со мной произошло. То есть — что произошло, как раз известно. А вот почему?..

Это началось прямо на работе. Полдень в нашем издательстве — священен. Ровно в двенадцать часов прекращают посвистывать сканеры, шуршать бумагой принтеры, замолкает приглушенный перестук компьютерных клавиатур. По комнатам проносится звук отодвигаемых стульев вперемешку с хрустом затекших суставов, коридоры наполняются топотом и цоканьем каблуков и шпилек, и этот поток плавно стекается к зеркальной панели входа в кафе.

— Приветик, Мурзилка! — Меня подхватили под локоть, ко мне прижалось молодое, горячее даже через ткань рубашки, тело Леночки Миловановой из отдела женской прозы. — Поболтаем?..

Мурзилкой меня прозвал друг и коллега Володька Макаров за мою любознательность и способность влипать в самые невероятные истории.

На самом деле меня зовут Андрей Петрович Первенцев, заместитель начальника отдела остросюжетной литературы. Лена Милованова полгода назад записала меня в свои ухажеры, и с тех пор не упускает случая публично демонстрировать это — прежде всего, в кафе. Девушка она фактурная, и до сегодняшнего дня мне даже льстило такое внимание, поднимая самооценку.

По сложившейся привычке я открыл рот, чтобы выдать дежурный комплимент, но вместо сладкоречивой фразы вдруг брезгливо поинтересовался:

— Что за кошмарные духи у тебя?!

Леночка замерла, будто ее столбняк прошиб, наращенные месяц назад ресницы беспомощно затрепетали, а большие как у куклы, бледно-голубые глаза наполнились слезами обиды.

Я готов был откусить собственный язык и попытался извиниться за грубость или хотя бы перевести все в неудачную шутку, но — увы!

— Лена, я не хочу с тобой общаться, потому что твои духи меня раздражают!

— Ты… ты… — Милованова отшатнулась и выставила ладони перед собой, будто защищаясь от меня. — Ты же говорил, что этот аромат тебя возбуждает! — жалобно всхлипнула она.

— Я солгал. Чтобы угодить тебе…

«Господи! Да что же это я несу?! Что со мной?!..» — билось в голове, но на душе почему-то было спокойно. К собственному ужасу я даже почувствовал что-то вроде удовольствия от того, что наконец сказал Лене правду. Правду?!.. Вот же блин! Действительно, именно это я сейчас и сделал. Но почему?!..

— Значит, ты меня совсем-совсем… ни капельки… не любишь? — несчастная Милованова все еще надеялась, что я ее разыгрываю, что это просто злая шутка толстокожего холостяка. На миг я словно соединился с ней в одно целое — очень странное и жутковатое чувство! — и с пронзительной ясностью осознал, что Лена действительно меня любит. Значит, она говорила мне правду! А вот в себе я ответного порыва не обнаружил. Неприятно и стыдно.

— Нет. И пожалуйста, не обижайся, а постарайся понять, — ответил я и поспешил уйти.

Кофе мне уже не хотелось, все затмило острое желание немедленно уволиться из осточертевшего издательства. Именно так — осточертевшего! И это тоже была правда, которую я не позволял себе последние несколько лет.

Стало до жути страшно, словно я — уже не я, а кто-то другой, будто мне в один миг заменили личность. Вместо уверенного в себе, барствующего, в меру циничного и в меру общительного издателя средней руки я вдруг превратился в некий гибрид — смесь святого мученика, сумасшедшего и дона Кихота — борца за правду против лжи. Голова готова была лопнуть от обилия бессильно мечущихся мыслей, справиться с этим хаосом не было никакой возможности, и я понял, что надо срочно посоветоваться с кем-нибудь, кто разбирается в подобных вещах.

***

Первым в моем списке, естественно, значился психолог. Издательство наше крупное, цену себе знает, поэтому о здоровой психологической атмосфере в большом коллективе вовремя озаботилось, заключив договор на обслуживание с Центром психологической разгрузки и коррекции поведения, который располагался буквально у нас «за стенкой» — в том же здании, но в другом крыле.

Договор есть договор. Приняли меня незамедлительно. Миловидная девушка в костюмчике медсестры проводила до кабинета с табличкой «Консультант». Им оказался плотный мужчина средних лет, страдающий одышкой и заиканием. Рыхлое лицо землистого цвета, рыбьи глаза и оттопыренные уши никак не способствовали созданию образа знатока тайн человеческой души.

— Что вас б-беспокоит, Андрей П-петрович? — сипло поинтересовался он, погружаясь в изучение моей электронной медицинской карты, открывшейся на экране его компьютера.

— Я говорю правду.

— Правду?.. Это хорошо. П-правду желательно г-говорить всегда… Но не везде. И не всю.

— Вы неважно выглядите, доктор.

Он перевел на меня недоуменный взгляд.

— Собственно, что в-вы…

— Моя прежняя профессия — кардиолог, — пояснил я, почему-то совершенно успокоившись. — Я могу сказать, что с большой долей вероятности у вас, коллега, повышенное артериальное давление, атеросклероз и ишемия миокарда в ранней стадии развития. Отягощающими факторами могу назвать избыточный вес, гиподинамию и курение.

— П-погодите! — опомнился, наконец, психолог. — Кто из нас у кого на п-приеме?!

— А есть разница? Вряд ли вы сталкивались с подобным моему случаем. Я не знаю, что послужило причиной, но с сегодняшнего дня я могу говорить людям только правду. И это — большая проблема. Серьезная и опасная.

— Т-так, — он уже справился с собой и принял прежнюю уверенную позу. — Спасибо за экспресс-диагностику, коллега, однако д-давайте-ка займемся вами. П-прежде всего, могу вас заверить, что ваш случай в моей п-практике не уникален. Стремление г-говорить только правду — один из видов психического расстройства…

— Я в курсе, — мягко прервал я его красноречие. — Но дело в том, что еще я одновременно чувствую ложь. Например, вы сейчас сказали неправду: в вашей практике мой случай — первый. И вы не знаете, что делать, но пытаетесь сохранить лицо, поэтому солгали.

Психолог открыл было рот, чтобы возразить, но неожиданно сказал:

— Да, вы правы, Андрей П-петрович. С подобным я не сталкивался. Что делать — не п-представляю. Я вообще липовый специалист. Д-диплом купил. Курсы трехмесячные, п-правда, закончил — частные, тоже формальные. Потом книжечки п-почитывал, да головы клиентам д-дурил умными словами…

Он замолчал, зажав себе рот ладонями и дико уставившись на меня. А мне стало легко и весело.

— Поздравляю, коллега! Кажется, вас тоже накрыло!

— Что за бред?! — рявкнул психолог гулким басом, его лицо медленно приобретало багровый оттенок. — Что за шутки?! Ваша работа?

— И да, и нет. — Я улыбнулся. — Мне приятно, что я не один такой… ненормальный. А вот ваше… превращение… э-э, метаморфоза, наталкивает на мысль, что сие состояние — не игра природы, а некое направленное действие. Химическое, биологическое, энергетическое — не знаю пока, но факт! Возможно, источником являюсь я, но может быть, и нет. Во всяком случае, искренне желаю вам использовать свое новое состояние во благо себе и пациентам. Вы можете стать уникальным специалистом!

Я направился к двери и услышал сдавленный всхлип:

— А может быть, это все-таки наваждение?.. Индуцированный п-психоз?..

— Если источником являюсь я, то после моего ухода вы скоро придете в норму, — пожал я плечами и вышел.

Мой организм, похоже, уже адаптировался к новому состоянию и возможностям. И то, и другое теперь меня полностью устраивало. На душе стало легко и солнечно, страх растворился в радости. Осознание, что больше не придется притворяться, поддакивать, выкручиваться, обманывать себя и других и при этом не позволять обманывать себя другим, давало незабываемое ощущение свободы. Полной и всеобъемлющей.

Умом я понимал, что у всего есть оборотная сторона, и от того насколько быстро я научусь правильно использовать свои новые качества, будет зависеть очень многое, возможно даже моя собственная жизнь. А перспективы мне рисовались сказочные, сразу вспомнились нашумевшие в прошлом сериалы типа «Менталист» или «Обмани меня», где главные герои обладали сверх чутьем на малейшую ложь и всегда выводили оппонентов на чистую воду. Это ж сколько пользы я смогу принести обществу, если буду применять свои способности для, скажем, выявления нечистых на руку чиновников?.. А в качестве следователя или консультанта крупной корпорации?..

Меня прямо распирало от желания поделиться с кем-нибудь потрясающей новостью, поэтому я набрал номер своего старого друга:

— Привет, Володька! Дома?

— Дома… Моя очередь с сыном сидеть.

— Тогда я подскочу? Поговорить надо.

— Давай…

***

Володя Макаров недавно стал отцом. В сорок лет. Долгожданный и, как обычно, неожиданный ребенок моментально перестроил всю жизнь Макаровых, и теперь родители вынуждены были делить рабочие и выходные дни, чтобы сынишка рос не обделённым теплом и лаской и обеспеченным всем необходимым.

Макаровы жили в Лобне, одном из небольших городков-спутников разрастающейся столицы. Собственно, столица уже пришла к ним и… обошла Лобню с трех сторон, оставив город на попечении области.

Володька встретил меня в старых линялых «трениках» и застиранной футболке и с сыном на плечах. Трехлетка улыбался до ушей, вцепившись в отцовские кудри и разглядывая с интересом нового дядю почти из-под потолка. Моя немаленькая ладонь по-детски утонула в огромной макаровской лапе.

— Проходи, Андрюха, прямо в комнату топай! — радостно гудел Володька, стаскивая отпрыска на пол. — Санька, знакомься: это — дядя Андрей! Мой лучший друг!

— Привет, Александр, — серьезно сказал я, протягивая мальчику руку. Малыш снова улыбнулся и смело подал мне свою крохотную ручонку.

— Какими судьбами к нам в Лобню? — Макаров сел на диван, усадил рядом сына и выбрал в телевизоре детский канал с мультиками.

— Посоветоваться хочу, точнее, сначала спросить: что бы ты сделал, если бы обнаружил у себя способность безошибочно распознавать ложь и самому говорить только правду?

Володька перестал улыбаться и посмотрел на меня с подозрением. Потом почесал лохматую макушку, потеребил кончик длинного носа, снова покосился в мою сторону, наконец, произнес:

— Ну, я так понимаю, это какой-то тест… Ну, я бы, наверное, пошел в полицию работать — там такие способности в самый раз, — и выжидательно уставился на меня.

— Правду говоришь… — кивнул я. — То есть действительно так думаешь.

— И ладненько! — Макаров опять повеселел. — Давай-ка я сейчас быстренько чайку организую. За встречу, так сказать? Присмотри за Сашкой.

Он потопал на кухню, а я пересел на диван рядом с малышом. Сашка внимательно следил, как на экране шкодливая девочка Маша в очередной раз бессовестно подставляет лесного друга Мишку разгребать последствия своего очередного безобразия. С минуту я наблюдал за ребенком, потом спросил:

— Сколько тебе лет, Саша?

— Три года, — старательно выговорил он, почти не картавя. — И еще половина.

— Ага… А тебе нравится этот мультик?

— Нет.

— Почему же ты его смотришь?

— Потому что папа его любит…

Я слегка ошалел. Понятно, что трехлетний ребенок еще не умеет лгать, но вот мотивация его поступка повергла в легкий шок. Интересно, осознает ли Володька, насколько сильно сын его любит?

Из кухни появился Макаров со столиком на колесах. На столике притулились две чашки, заварник и маленькая вазочка с печеньем. Хозяин быстро разлил чай, вручил печенюшку сыну и сел рядом.

— Ну, за встречу! — он поднял свою чашку. — Рад был тебя повидать, Мурзилка!..

— Нет, Володя, не рад, — покачал я головой. — Ты рад не встрече со мной, а тому, что я случайно скрасил твое однообразное существование.

Макаров замер с чашкой в руке, и я подумал, что сейчас он меня выгонит. Но в следующую секунду Володька как-то разом сник, поставил чашку на столик и кивнул:

— Ты прав, дружище. Так и есть! Да, у меня теперь не жизнь, а «день сурка», изо дня в день одно и то же. И у Марины так же… Но мы продолжаем делать вид, что у нас все прекрасно, что мы счастливы вместе, что нас все устраивает!..

— Вот теперь ты сказал правду.

— Погоди, — нахмурился он. — Я же не собирался тебе об этом рассказывать, тем более признаваться?!

— Не волнуйся. Это я тебя «заразил»… — Я успокаивающе похлопал Макарова по плечу. — Понимаешь, я сегодня каким-то непостижимым образом приобрел странную способность — безошибочно чувствовать ложь и говорить только правду. Сначала решил, что схожу с ума и отправился к психиатру, но с доктором произошло то же, что и с тобой — я его индуцировал, то есть передал ему свою способность. Вот как тебе сейчас…

— Ага, — Володька вцепился в свои вихры обеими руками. Он всегда соображал очень быстро. — Что-то вроде инфекции, только не болезнь… Сверхспособность, блин! И что мне с ней теперь делать? Я же теперь Маринке всю правду-матку выложу о наших отношениях, о том, как она меня из классного специалиста превратила няньку, о том, что ревную ее безумно к ее начальнику… Да она же меня из дома выгонит!

— Не выгонит. Она тебя любит. Я так думаю…

— Ты действительно так думаешь, но не знаешь наверняка. Я тоже, кстати, не знаю…

— Вот и проверишь сегодня вечером.

— Не хочу! Не хочу знать эту правду. Вернее, боюсь…

Макаров насупился и принялся цедить уже остывший чай. Я присоединился к нему, и несколько минут мы молча жевали печенье, запивая чаем.

— Собственно, я к тебе за советом приехал и с тем же вопросом: что теперь делать? — снова заговорил я.

— Что делать?.. Жить дальше. — Макаров старался на меня не смотреть. — Не стреляться же и не прыгать с крыши!

— Думаю, нужно научиться контролировать это состояние, а главное, следить за языком и не резать правду-матку каждому встречному.

— Само собой. Но неплохо бы все-таки разобраться в природе этого феномена. Как думаешь?

— А что тут думать? Вариантов много, а информации мало. Например, как тебе такая версия: полевые испытания нового психотропного препарата, меняющего базовые социальные установки человека.

— А зачем? Зачем кому-то нужно их менять? — Володька всегда любил подискутировать на глобальные, как он выражался, темы. — Ведь изменение базовых установок неизбежно вызовет социальный коллапс. Разве что использовать такой препарат в качестве оружия?

— Ну, тогда, считай, что на нас напали! — развел я руками. — Нет, похоже, тут что-то другое…

— Ну а версия о вмешательстве инопланетного фактора?

— Типа, надоело им смотреть, как мы друг друга и планету уничтожаем? Так ведь крушение социальных основ приведет к крушению государств и, как следствие, к всеобщей войне всех против всех!

— С чего бы? Если все разом станут честными, правдивыми провидцами — зачем война?

— В том-то и дело, что не все и не разом. При этом агрессивность-то никуда не исчезает.

— Ты проверял? — Володька подозрительно посмотрел на меня.

— Нет. Но это по логике: честность и воинственность не связаны между собой. От слова «совсем». — Я разлил по чашкам остатки остывшего чая.

— Пап, я писать хочу! — сообщил Сашка и сполз с дивана.

Макаров встрепенулся, вскочил, виновато глянул на меня. Я тоже встал.

— Ладно. Я пойду пока. Позже созвонимся. Держи меня в курсе!

— Хорошо. И ты тоже…

***

Разговор с Володькой надоумил меня встретиться еще с одним интересным и умным человеком. Заборские жили на другом конце нашей необъятной столицы — в Ясенево. С Машей мы вместе трудились на ниве книгоиздательства без малого пять лет, а вот с ее мужем Костей были знакомы не по работе, а по клубу любителей истории. Заборский в свои неполные сорок успел уже дважды стать доктором наук — исторических и философских! По выражению нашего главного редактора, Константин очень напоминал ходячую публичную библиотеку. Каким образом в его рано начавшей лысеть голове умещалось такое количество самой разной информации, оставалось загадкой для всех, кто его знал. Общение с Заборским неизменно вызывало лишь два чувства — восхищения и собственной неполноценности. В общем, если кто бы и мог помочь мне разобраться с неожиданным даром и дать дельный совет, так это Костя, он же Константин Эдуардович — тёзка основоположника отечественной космонавтики.

Поскольку день уже клонился к вечеру, я счел разумным предварительно позвонить — мало ли какие планы могут быть у семьи на вечер пятницы?

— Машунь, привет! — весело, в привычной для нас манере, сказал я в трубку. — Костя дома?

— А где ж ему быть, Андрюша?.. Ты-то куда сегодня исчез средь бела дня? — В голосе Маши мелькнула неподдельная тревога. — Случилось что?

От ее искренней заботы на душе стало тепло и уютно. А что она — искренняя, я мгновенно ощутил-понял-почувствовал прямо через телефон. Я тут же постарался загнать свою новую способность поглубже, как-то приструнить, чтобы не ляпнуть обидной ерунды, вздохнул и ответил:

— Случилось. Кое-что. Поэтому и хочу с Костей посоветоваться. Ты не против? Планов ваших не нарушу?

— Что ты, Мурзилка! Приезжай, конечно! Я как раз собираюсь греческий салат на ужин готовить. Ты ведь любишь его?..

— О, Машунь, особенно в твоем исполнении! Уже в полете!..

Маша и вправду чудесная хозяйка. Что бы она ни приготовила — любое, даже самое простое блюдо вроде гречневой каши — вкус будет неизменно божественным, так что сразу захочется попросить добавки.

Про «полет» это я, конечно, переборщил: езда по МКАД в будний вечер даже летом — удовольствие сомнительное. Но все-таки через пару часов я припарковался в тихом дворе дома на Голубинской и набрал код домофона Заборских. Встретил меня младший член семьи — добродушный и крайне общительный мопс Врунгель. Процедура приветствия оставалась неизменной вот уже три года. Пес ткнулся мокрым носом в мою ладонь, подставил складчатый загривок, а потом плюхнулся на спину и зажмурился. Почесывая увальню упитанный животик, я вдруг подумал: «А ведь животные, наверное, тоже способны, ну, если не на ложь, то уж на хитрость точно!.. Вот, к примеру, Врунгель. Ну, что с того — почешу я ему живот или нет? Я ведь даже не друг семьи, захожу в гости раз-два в год. И тем не менее пес не упустит случая получить и от меня толику удовольствия, продемонстрировав свое ко мне расположение!..»

— Привет заслуженному работнику кнопкотычного производства! — заполнил прихожую рокочущий бас Константина Эдуардовича. Заборский воздвигся в арке коридора, заполнив ее всю. Огромная волосатая лапа, которую язык не поворачивался назвать рукой, потянулась ко мне и пригвоздила левое плечо — будто чугунную балку положила. Врунгель при первых звуках хозяйского голоса необычайно резво вскочил и опрометью кинулся вон, но, увы, крепко застрял между стеной и Костиной ногой. На его отчаянный скулеж из кухни немедленно явилась Маша.

— И не стыдно доктору наук обижать маленьких?

— Это он сам, Маруся, — поспешно сказал Костя и выпустил пса. — А, впрочем, извини, больше не буду. Проходи, Андрей, прямо ко мне в кабинет…

— Здравствуй, Маша, — улыбнулся я. — Мы немного побеседуем, а потом можно и поесть. Хорошо?..

— Ну, ладно… — Она недоуменно приподняла левую бровь. — Какой-то ты сегодня… загадочный, Андрюша?.. На себя не похож!

— Я действительно не похож на себя. С сегодняшнего дня, — вздохнул я. — Я тебе за ужином все объясню, обещаю.

Мы с хозяином прошли в его рабочий кабинет-библиотеку, оформленный в стиле девятнадцатого века — массивные книжные шкафы, стол и бюро красного дерева с накладной резьбой, кресла с подлокотниками в виде львиных лап, обитые тисненой кожей, на полу узорчатый паркет, а под потолком пятирожковая люстра на цепях. Мы расположились в креслах у низкого резного столика, Заборский тут же принялся набивать любимую вересковую трубку, а я прикрыл глаза, составляя в уме первую фразу для разговора. Однако, Костя прервал мои мысленные упражнения:

— Не напрягайся ты так. Рассказывай, как есть!

— Хм!.. Ну, хорошо. Перед вами, профессор, феномен, можно сказать, живой экстрасенс! И это не фигура речи, а факт.

— И в чем же фишка?

— Я мгновенно распознаю любую ложь и говорю только правду.

— Интересно!.. — Костя даже трубку набивать перестал, а я прямо кожей почувствовал, что он действительно удивлен и заинтересован. — Как же тебя угораздило?

— Понятия не имею. Потому и пришел к тебе. За советом, наверное…

— Почему ко мне?

— А никого другого с подобным твоему интеллектом я просто не знаю.

Костя снова вернулся к приготовлению курева, и с минуту в кабинете было слышно только тихое шуршание табачных крошек по расстеленной на столике бумаге. Я терпеливо ждал — знал, что Заборский уже в процессе анализа полученной информации.

— А как ты вообще понял, что с тобой произошло? — спросил, наконец, Костя, раскуривая трубку.

Я коротко поведал ему о приключениях этого длинного дня.

— К тому же, я, по-видимому, дополнительно индуцирую эту же способность у людей, с которыми вхожу в близкий контакт. Только не знаю: временно или насовсем.

— А вот это еще любопытней! И кого же ты… индуцировал?

— Доктора из психологической консультации, Володьку Макарова, моего давнего приятеля — этих точно… — припомнил я. — Про других не скажу, но было несколько мимолетных контактов.

— Расскажи-ка поподробнее! — Костя принял расслабленную позу, откинувшись на спинку кресла. Я погрузился в воспоминания и с удивлением обнаружил, что помню всё до мельчайших деталей — цвет, освещение, звуки, даже запахи!.. «Ух ты! А это уже похоже на сериал «Вспомнить все»?.. — пронеслась дурацкая мысль. — Дубина, нашел с чем сравнивать! — тут же осадил сам себя. — А ну, сосредоточься!»

— В общем, выглядит процесс именно как индукция, — подытожил я.

— Тогда почему ты меня не индуцировал?

Я замер. А ведь действительно! Ничего подобного предыдущим случаям с Костей не произошло.

— Ну, тут одно из двух, — неуверенно проговорил я, — либо поддаются индукции не все собеседники, либо… ты предельно честный человек!

— Ага! — Костя снова сел прямо и ткнул в меня чубуком трубки. — И вот этот важный момент стоит проверить. Желательно немедленно!

— На ком?.. Маша отпадает. Она тоже не восприимчива к индукции, я успел убедиться.

— Отлично! Тогда на моем старом приятеле. У меня сосед — преподаватель истории Средних веков в РГГУ, большая умница, эрудит!..

Не успел я возразить, как Костя схватился за телефон.

— Привет, Михалыч! Занят?.. Вот и ладушки. Заходи, повечеряем. Маруся нечто невообразимое на ужин соорудила!..

Михалыч оказался импозантным мужчиной — высокий рост, породистое лицо, смоляная шевелюра с благородной проседью на висках и проницательный взгляд темных глаз, в которых светился незаурядный ум. Немного портило впечатление наметившееся брюшко, однако рукопожатие у историка вышло неожиданно крепким и энергичным.

— Это наш давний друг и коллега, Андрей Петрович Первенцев, — представил меня Костя.

— Очень рад знакомству! — Голос у соседа тоже был под стать внешности, низкий и бархатистый. — Давид Михайлович Волензон.

— Присаживайся, Михалыч, закуривай! — радушно предложил Заборский и подмигнул мне, дескать, давай, индуцируй.

Если бы я еще знал, как это делается… Похоже, процесс запускается во время беседы и желательно на какую-нибудь значимую для собеседника тему?.. Я припомнил обстоятельства встречи с психологом и с Володькой.

— Давид Михайлович, я работаю в крупном издательстве, в частности, занимаюсь выпуском художественной исторической литературы. И теперь, пользуясь случаем, хотел бы узнать мнение специалиста о целесообразности издания этого жанра?

Костя картинно поднял брови на столь витиеватую тираду, но Волензон внешне остался строг и серьезен. Не спеша вынул из массивного серебряного портсигара тонкую коричневую палочку с двойным золотым ободком у фильтра, прикурил от зажигалки в виде древнегреческой амфоры и, лишь сделав пару медленных затяжек, заговорил:

— Видите ли, молодой человек, художественная историческая литература, безусловно, привлекала, и будет привлекать, интерес читателей, прежде всего разнообразием сюжетов и обилием якобы подробностей жизни и быта наших предков. Однако, вам, как и мне, наверняка известно, что в подавляющем большинстве случаев сие — выдумки чистой воды, ничего общего не имеющие с реальной историей! А между тем, многие любители исторической прозы искренне считают, что так всё и происходило, как написали, скажем, Вальтер Скотт или Дмитрий Балашов. Про Александра Дюма, Мориса Дрюона и им подобным я вообще молчу!..

— То есть историческая проза не нужна? — усмехнулся я, потому что буквально почувствовал: есть контакт, «поплыл» историк!

— Ну, я бы так не ставил вопрос… Все-таки между историей и исторической прозой очень большая разница… — Волензон запнулся, его смуглое породистое лицо посерело, а дорогая сигарета в пальцах задрожала. — Порой мне кажется… не только проза… сама историческая наука — сплошная выдумка… — Он передернул острыми плечами, судорожно затянулся и поперхнулся дымом, откашлявшись, пробормотал: — Господи, на что же я трачу жизнь!.. На обман!..

Заборский нахмурился и сделал рукой отметающий жест.

— Ерунда, Михалыч! Ты же умный человек. А разве умный стал бы заниматься пустыми разглагольствованиями?.. Нет! Значит, твое дело нужное и правильное…

— Нет! — почти выкрикнул Волензон. — Я ответственно заявляю: то, что принято называть историей, исторической наукой, таковой не является! Это все суть — историография! То есть пустописание в угоду власть предержащим, и к подлинной истории цивилизации имеющее весьма косвенное отношение.

— Погодите, — вмешался я. — Давид Михайлович, вам, конечно, виднее, как специалисту, но по-моему, далеко не всё, что написано в учебниках и научно-популярных изданиях на тему истории человечества — выдумка.

— Андрей Петрович, о чем вы говорите! — Волензон всплеснул руками. — Даже не погружаясь в Античность, можно привести массу примеров исторических подтасовок и передергиваний. Одна только «Повесть временных лет» чего стоит!.. Это же уму непостижимо: использовать в качестве научного источника художественное произведение! А татаро-монгольское иго?.. А открытие Америки?.. А Крестовые походы?..

— Гм!.. Что не так с Крестовыми походами? — удивился Костя. — Хочешь сказать, что их не было?!

— Нет. Были. Но сколько их было на самом деле, и ради чего все было организовано?..

— Давид Михайлович, но ведь вы преподаватель, много лет учите юных и любознательных, прививаете им любовь к истории. Это же замечательно!..

— Андрей Петрович, что в том замечательного — изо дня в день рассказывать небылицы и перечислять официальные штампы, делая вид, что преподаешь Историю! Это же… предательство!..

Волензон вдруг резко ткнул окурок сигареты в пепельницу и вскочил. Заборский удивленно посмотрел на него:

— Михалыч, ты куда?!

— Пойду я, Константин Эдуардович, попробую что-нибудь придумать на тему, как исправить собственные ошибки и заблуждения и не натворить новых!.. Мне очень стыдно, господа! — Он гордо вскинул голову и вышел из кабинета — прямой, как палка.

С минуту мы оба молчали, пытаясь переварить произошедшее. Потом Костя сказал:

— Да, старик. Ну и кашу же ты заварил…

— Я заварил?!

— Извини… стал невольным источником Большой Кучи Неприятностей.

— Я жертва, если ты не понял. Во всяком случае, чувствую себя именно так.

— Не-ет, ты не жертва, Андрей! — Заборский вдруг хитро прищурился и потыкал в мою сторону чубуком погасшей трубки. — Ты… пожалуй, ты новый машиах!

— Ты говори, да не заговаривайся! — Я невольно сглотнул. — С такими вещами не шутят. Попробуй обойтись без религиозной мистики, а? Ты же умница, Костя. Найди другое объяснение?..

— Хорошо. Ты не мессия, хотя ситуация отчасти похожая…

— На дар божий намекаешь?

— Почему бы нет? Раз был прецедент, отчего бы ему не повториться?

— Не смеши мои тапочки! Создатель выбрал редактора издательства для высшей миссии: спасения заблудшего и погрязшего во лжи человечества!

— Ну, его первый избранник был всего лишь плотником… — Заборский поскреб чубуком трубки за ухом. — Ладно. Давай-ка лучше попробуем нарисовать перспективу твоего будущего служения, так сказать.

— А давай!.. — Я хищно улыбнулся и потер руки. — Допустим, я со своим… даром могу очень помочь нашим доблестным следственным органам — любого на чистую воду выведу!

— Как?

— Элементарно. На допросе сразу определю, что подозреваемый лжет… И — да! Я же его индуцирую! Вот он и сознается во всем содеянном!

— Отлично! — Костя вяло похлопал в ладоши и саркастически ухмыльнулся. — Но ты не учел главного: честность не подразумевает отсутствия агрессивности, мстительности, злобы и много еще чего. Честный человек просто верит в то, что говорит и делает. И вот до него доходит, что причиной всех его неприятностей являешься ты: заставил его сознаться, лишил свободы, денег, будущего… Как думаешь, станет он тебя за это благодарить? А в наш информационный век долго ли эта история останется неизвестной широким уголовным кругам?.. Дальше продолжить или сам догадаешься?

— Намекаешь, долго ли я проживу?.. — Настроение у меня испортилось. — Пожалуй, ты прав. В органы дознания мне лучше не соваться…

Мы снова замолчали, обдумывая ситуацию. Заборский опять взялся набивать трубку, но тут в кабинет заглянула Маша.

— Мальчики, мне скучно! Ужин готов, Врунгель обожрался и спит, по телевизору сплошная тягомотина.

Не сговариваясь, мы вскочили и хором заявили, что вели себя как последние эгоисты. Нам было позволено коснуться губами бархатных розовых щечек при условии немедленного перемещения на кухню для дегустации нового кулинарного шедевра — курицы по-французски.

За бокалом шардоне после сытного застолья разговор вернулся в старое русло, только теперь в нем приняла активное участие и Маша. Она, кстати, ничуть не удивилась моему новому состоянию.

— Ты же у нас Мурзилка, а значит, влипать во всякие невероятные истории — твое призвание и судьба, — сказала она, мило улыбаясь. И я снова ощутил исходящую от нее волну искреннего участия.

— Ну, на сей раз, я, похоже, влип окончательно.

— То есть?!..

— То есть от этого дара я вряд ли смогу когда-нибудь избавиться, даже если очень захочу.

— А ты захочешь?

Вот она — способность женщин зреть в корень, точнее, в психоэмоциональную суть явления! Мужики обычно сразу начинают искать практическое применение открывшимся возможностям, а женщины — наоборот, сначала подумают о последствиях такого применения.

— Я пока не решил, Маша. Хотя, по-моему, глупо было бы отказываться от дара свыше. Важнее, как его правильно использовать. Один способ мы с Костей уже отвергли. Я говорю о возможности стать следователем в органах дознания.

— Чревато опасностью потерять не только дар, но и жизнь вместе с ним, — кивнул Заборский, снова берясь за любимую трубку. — Я бы добавил к списку и другие профессии, столь же опасные, типа журналиста, политика или дипломата. Хотя соблазн, конечно, велик! На таком поприще есть возможность «заразить вирусом правды» многих значимых людей, влияющих на жизнь общества.

— А с чего вы решили, что индукция становится необратимой? — поинтересовалась Маша, убирая со стола остатки пиршества. — Ты проверял, Андрюша?

— Н-нет… Но если это так, то всё еще хуже. Получается, что я стал социально опасным индивидуумом, возмутителем спокойствия и стабильности в обществе.

— Ну, тогда есть еще один способ применить твой дар, — благодушно хмыкнул Костя. — Можешь основать новую секту или даже церковь. Думаю, адептов у тебя появится немало.

— Шутишь?.. Хотя — нет. Ты действительно считаешь реальным этот проект!

Некоторое время я обдумывал необычное предложение, Заборский курил, отрешенно глядя в окно, а Маша разливала чай и нарезала домашний кекс, бросая на нас поочередно любопытно-тревожные взгляды. Но первым нарушил молчание не я.

— Мне сейчас пришла в голову мысль, — повернулся к нам Костя, — что вся твоя история, Андрюха, очень похожа на некое испытание…

— Вроде квеста?.. Типа: выполни ряд заданий и в конце получишь бонус? — невесело усмехнулся я.

— Не-ет! Это было бы слишком мелко. Я думаю, скорее, дар — это ключ для прохождения некоего жизненного пути. Точнее, для достижения вполне определенной цели. А вот путей-то как раз существует несколько, но только один из них — верный.

— И какой же?

— Не знаю… Тебе придется искать самому. Это может оказаться совершенно очевидный и потому не приходящий никому из нас на ум вариант. Знаешь, а ведь с философской точки зрения ты настоящий феномен: субъект, который в результате неизвестной манипуляции с его сознанием, превратился в объект, способный изменить ход социальной эволюции субъектов. Ты, Андрюха, теперь даже не человек, а сингулярность — единичность существа, события и явления!

— И ты всерьез думаешь, что сейчас я возгоржусь, надую щеки и начну раздавать автографы поклонникам. — Я не стал сдерживать свой сарказм.

— Ну, по крайней мере, если постулировать вышесказанное, возможно провести логический и метафизический анализ твоего феномена. Глядишь, и нащупаем нечто стоящее?..

— Вот и займись на досуге — ты же у нас философ. А я уж поищу решение из чего-нибудь попроще!..

Заборский на это развел руками, мы снова замолчали и принялись за чай.

— Я бы все-таки раньше выяснила, обратима ли твоя индукция, — тихо сказала Маша. — По-моему, это бы существенно упростило проблему выбора.

— Ты права! — Я решительно взялся за телефон и набрал номер Макарова. Сердце бухало в унисон с гудками вызова: а вдруг у Володьки всё плохо, скандал, разлад с Мариной — из-за меня, из-за этой индукции, будь она неладна?..

— Слушаю, Макаров, — услышал я наконец знакомый, с хрипотцой, голос.

— Володька, это я… — Мне пришлось с усилием сглотнуть, чтобы протолкнуть вставший в горле комок. — У тебя дома все в порядке?..

— И да, и нет, — не то хмыкнул, не то всхлипнул он. — В общем, осваиваем новую реальность, что ты нам преподнес.

— Ради бога, что у вас произошло?

— Да все уже в порядке, Андрюха. Твоя «зараза» сработала, первый шок позади, и ничего страшного не случилось… Мы даже в некотором роде благодарны тебе.

Я почувствовал, что он говорит искренне, и вздохнул с облегчением, но его тут же сменила тревога: а если бы Володька не индуцировал жену?.. И во всех ли случаях возможно такое «вторичное заражение»?.. Человек становится абсолютно честным и правдивым, но остальные-то душевные качества никуда не деваются! Как насчет совести, например?..

— Ну, как, есть результат? — вопрос Заборского вернул меня к действительности.

— Есть. Даже больше — вторичная индукция.

— Ага! Это интересно!.. Репликация сингулярности?!.. Обалдеть!.. Нет, дружище, ты не феномен, ты самая настоящая новая философская проблема!..

Костя, бормоча и цокая языком, принялся за трубку, рассыпая по столу душистые табачные крошки. Маша молча убирала со стола, потом вдруг замерла и строго посмотрела на меня.

— Ты хоть понимаешь, насколько все это серьезно, Андрей?

— Лучше бы не понимал! И я понятия не имею, что со всем этим делать, какой путь искать или выбирать, к чему стремиться или просто сидеть на берегу и ждать, когда мимо проплывет труп моего врага?..

— Ну, из тебя мог бы получиться неплохой народный мститель, этакий современный Зорро, — улыбнулся Костя, раскуривая трубку. — Будешь вычислять преступников, являться к ним и заставлять их идти с повинной с помощью индукции, будешь делать честными чиновников и полицейских…

— Опять шутишь?.. — Я горько усмехнулся. — Да меня самого вычислят через месяц, объявят или американским шпионом, или психом и упекут соответственно диагнозу. Если просто не шлепнут.

— А ты создай группу, тайную организацию борцов за справедливость…

— Уже было!.. Историю борьбы за справедливость ты знаешь не хуже меня, и чем все заканчивалось — тоже… Ладно, ребята, пойду я. И так допоздна у вас засиделся.

Мы попрощались, и я вышел в теплую летнюю ночь. Мелкая ночная живность крутилась под фонарями, где-то играла музыка, доносились тихие голоса и смех. Над головой раскинулся темно-синий купол, усеянный крупными самоцветами. Я прошел через детскую площадку и присел на лавочку возле цветущего куста жасмина. Запрокинул голову и без слов спросил бархатную бездну: «Подскажи, что мне делать? Как найти верный путь?..»

Некоторое время ничего не менялось в темно-синей глубине, а потом я вдруг заметил слабый, пульсирующий огонек, быстро перемещавшийся между неподвижных ярких собратьев. Огонек стремительно пересек весь ночной небосвод, потом вдруг ослепительно вспыхнул на миг и пропал. И в тот же миг будто кто-то начертал перед глазами огненные слова невидимым стилом: «Viam supervadet vadens…»

Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: вот он, путь! Не надо потрясений и борьбы тайных обществ, не нужно рисковать своей и чужой жизнью. Все гораздо проще и сложнее одновременно, но именно так — правильно!..

***

— Ты что, на самом деле увольняешься, Мурзилка?! — вытаращился на меня начпокадрам, принимая заявление. — Что случилось?

— Все в порядке, Лохматыч, так надо, — улыбнулся я. — Не расстраивайся, еще свидимся.

— Вообще-то, мне здесь тоже все осточертело! — неожиданно выдал он и тут же испуганно зажал себе рот.

— А вот это — истинная правда, — серьезно сказал я и вышел.

Работы предстояло много: впереди были сотни километров и тысячи случайных, но, тем не менее, очень важных встреч, а Россия — очень большая страна, пока ее всю обойдешь!..»

***

Доктор Павлов так и не смог толком заснуть, остаток ночи пролетел в странной полудреме. Ощущение недосказанности смешивалось с чувством бессознательной тревоги. Кое-как позавтракав, Павлов отправился на работу. Первым делом включил компьютер и открыл сводку поступлений в стационары по «скорой» за истекшие сутки. Спустя минуту взгляд наткнулся на короткое сообщение с 29-й подстанции: «Первенцев Андрей Петрович, 1970 г.р.; диагноз: трансмуральный инфаркт миокарда в заднебоковой проекции; скончался по дороге в стационар в 23 часа 55 минут».

Павлов невольно прикрыл глаза, и в тот же момент ему показалось, что на секунду на экране компьютера вспыхнула надпись: «Viam supervadet vadens…»

Дмитрий Федотов