С приходом нового руководства во МХАТ им. М. Горького (на столичном Тверском бульваре) —  там, с подачи, по инициативе и при активном проектном участии худрука Эдуарда Боякова, заметно оживилась клубная, культуртрегерская и социо-культурная жизнь. На многочисленных «Открытых сценах» (по всем малым помещениям и даже в зрительском фойе), от первого до последнего этажа, проходят самые разнообразные программы, осуществляются самые неожиданные и оригинальные проекты. Все они направлены на то, чтобы показать те направления, по которым развивается современный театр. Как выглядят в творческом сценическом воплощении опыты по соединению традиций и новаторства.

Этому был посвящен и стартовавший 22-го февраля с. г. интереснейший проект – семидневный «ФЕСТИАЛЬ БУДУЩЕГО ТЕАТРА».

Он проходил на почти пятнадцати Открытых сценах МХАТа им. М. Горького (а также на других художественных площадках столицы, включая «Аrtplay», галерею Red Oktober, особняк «Дашков 5» и даже Императорский яхт-клуб и терминал  D аэропорта Шереметьево).

Устроители так анонсировали проект: «Фестиваль будущего театра» — это творческий разговор о достижениях и перспективах российского театра, как современного высокотехнологичного и конкурентноспособного на мировом рынке».

Неизбежный определенный набор «трендовых» трескучих слов: — рынок искусств, конкурентоспособность, высокие технологии —  не отменяет сути: живое искусство сцены, непосредственное общение людей посредством театрального со-творчества – здесь и сейчас — не уступает никаким извивам в развитии культуры и цивилизации. И цифровая эпоха, и новейшие компьютерные достижения, и открытия в физиологии и психологии, и появление на наших глазах «людей-киборгов» — всё это впитывается, переосмысляется и осваивается искусством сцены, растворяется в нем. Но не изменяет, а на новых путях развивает  само театральное творчества. И не отбрасывает потребность людей в театре.

Показ на фестивале БУДУЩЕЕ ТЕАТРА

В имени сайта, в информационных афишах, постерах и буклетах фестиваля фигурирует число «2030». Понятно, это дата – как бы 2030-й год. И спектакли, эскизы постановок, перформансы, конкурс пьес и читки пьес по его итогам, лекции, мастер-классы, «круглые столы», дискуссии, лаборатории, выставки, инсталляции, мультимедийные проекты в программе фестиваля — это и есть своеобразный коллективный творческий, лабораторный и дискуссионный прогноз: каким будет наш театр хотя бы в ближайшей перспективе, лет ну так примерно через десять?

Так что ждет театр в ближайшем будущем, которое мы сейчас творим собственными руками и пытаемся предугадать – во что же это выльется?

Организаторы «ФЕСТИВАЛЬ БУДУЩЕГО ТЕАТРА» и попытались задать эти вопросы и найти какие-то возможные ответы на них. Фестиваль завершился. 28-го февраля. Были вручены награды и подведены итоги его насыщенной семидневной программы. А на закуску (или «репликой под занавес») прошла финальная дискуссия: так что же мы ждем от будущего театра? Какое у него будущее (или одно из возможных будущих)? Отражает ли он перемены в окружающей жизни, в искусстве сцены как таковом и в нас, живущих сейчас? Или это мы (изменившиеся по сравнению с прошлыми эпохами человеки-люди) меняем и театр, и само понятие о том, что такое сценическое творчество?

Что кроется за самими понятиями – «будущий театр», «будущее театра»?

О двойственности смыслов, заключенных в этих понятиях говорили и худрук МХАТа им. М. Горького Эдуард Бояков, и разработчики проекта этого фестиваля драматург Владимир Забалуев и режиссер Сергей Глазков, и «плановые спикеры» дискуссии», и многие другие её участники.

ГРЯДУЩИЙ ТЕАТР. Фото О.Гусинской

Ведь вправду же — все, что возникло вчера, «умирает в сегодня»; а все, что родилось сегодня, «умирает в завтра». На многочисленных площадках фестиваля 300 (!) его участников из разных стран посредством своего собственного творчества и в ходе размышлений о нем и о природе театра –-  рассматривали проблему: каким будет театр, скажем, в 2030 году?

На мой взгляд (поневоле упрощая дефиниции), фестиваль и дискуссии на нем проявили?.. высветили?.. подчеркнули?.. три сущностных момента.

* Первое: природа театра остается неизменной. Он стоял и стоит на образном выражении смыслов через ДЕЙСТВИЕ. Через действенные сценические события и перемены в них.
* Второе: театр, один из корневых, древнейших и всеобъемлющих способов общения и взаимопознания людей — посредством искусства сцены, и его стержневое свойство этого художественного общения неотменяемо: оно  творится здесь и сейчас.
* Третье: поиски, эксперименты, новации и все такое – это, прежде всего, поиски СПОСОБОВ ОБЩЕНИЯ. Общения театра и публики. Отражающего перемены общения во всех сферах жизни (и перемены в самом человеке, если они вправду имеют место). И «новая драматургия» не только нащупывает новые, возникшие в наше время темы и проблемы, но тоже пытается искать пути общения с нынешним театром и нынешнего театра с современниками.

Все многочисленные программы фестиваля – это именно демонстрация поисков новых, иных, чем прежде, способов общения сцены и зрителя. И даже читки новых пьес продемонстрировали это. От «сидения на стульях» с текстом в руках — до сложных постановочных решений, по сути эскизов больших спектаклей, включивших в действа буквально все, что ныне и прежде осваивала и осваивает сцена: от сложнейших информационно-компьютерных технологий до сочетания танцев, острой пластики, сложнейших декорационно-пространственных композиций и изысков в разработке костюмов. Попутно отразив и то, что в последние годы складывается в виде тенденции, пугающей иных критиков и даже режиссеров: «примат режиссера» в прочтении сюжета драматурга и даже композитора и его «рассказывания» на сцене — порой уступает место «примату сценографа». Но всё это – именно способы «прочтения пьесы» и СПОСОБЫ ОБЩЕНИЯ с залом. Все, пришедшие уже и приходящие «в наши дни» формы активного вовлечения зрителя в общение с театром — иммерсивные действа, симмультанные пространства, интерактивный театр…-  это разве прогноз, попытка предвидения того, каким будет «новый театр»? Но ведь уже сейчас осуществляется!

Между прочим, о «примате сценографа над режиссером» и о том, что это определяет порой все смыслы постановки, построение мизансцен и трактовку текста, говорилось уже не раз уже не раз , в том числе, например, Иосифом Райхельгаузом, худруком театра «Школа современной пьесы». А такие мощные сценографы, как Хариков, Каплевич и Коженкова уже давным-давно это демонстрируют А сильно проявилось это, условно говоря, с началом перестройки и нового «студийного бума». Тогда и по сию пору взаимоотношения сценографов с дуэтом драматург-режиссёр менялись не раз — на противоположные векторы. И были периоды, когда сценографы впадали почти что в слёзную истерику, ощущая себя «лишними». А накатившееся одурение пост-драматическим театром, да ещё в «невербальном изводе», позволило сценографам взять тотальный реванш. Но при этом упомянутые выше Хариков, Коженкова и Каплевич – и не только они одни, — как вдумчивые, яркие, опытные и чуткие мастера-сотворцы театра, умеют идти прежде всего за идеями режиссера, за его пониманием трактовки пьесы, развивая его предложения.

На читках фестиваля БУДУЩЕЕ ТЕАТРА. Фото Ольги Гусинской

Реплика в сторону. Немного о прогнозах. Уже несколько лет многие увлечены созданием «прокатного театра» внутри интернета – силами авторов, постановщиков и участников, живущих далеко друг от друга, в разных странах и краях Земли. Интернет-пространство это позволяет. Мы там все отовсюду одновременно вместе, рядом, в тесном сиюминутном общении. И у этих виртуально складываемых постановок, показываемых «здесь и сейчас», в «реальном времени» — немало подписчиков, «потребителей-покупателей»(включающихся в дискуссии, и комменты, — тоже в «реальном времени»).

А теперь нырнём в прошлое, в 1953 год. Тогда вышел роман Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту». И там, в частности, было рассказано о том, как люди, живущие в разных местах, придумывают и складывают сюжетные действа – участвуя в них и транслируя на огромные настенные видеоэкраны в своих жилищах. (Было в этом романе рассказано и о «непрерывном» сериальном телевидении, на каналах которого шоу и сюжеты разыгрываются непрерывно в течении дней, суток, лет. Был и ряд иных прогнозов.) Вот таких прогнозов не было ни у Жюля Верна, ни у Артура Кларка, ни у многих удачливых фантастов-футурологов. Потому что они предсказывали, в основном, развитие техники, науки, технологий (помните у Станислава Лема – «Сумма технологий»?).

Но прозорливец Рэй Брэбери сумел предсказать влияние новых технологий НА СПОСОБЫ и ХАРАКТЕР ОБЩЕНИЯ ЛЮДЕЙ.

На способы взаимных контактов, которые не только отразят общественные перемены, но изменят саму суть общения, его высший смысл – независимо от социальных статусов (и даже меняя, тем самым, многое в самой социальности). Такие не технологические, а социальные прогнозы отчасти удавалось разве лишь Ивану Ефремову – в одном из романов он предсказал войны между социалистическими народными государствами (такое, в пору написания и издания романа, мало кому могло прийти в голову даже в страшном сне).

Так изменился ли театр в корневых свойствах, включив в себя достижения цивилизации и социума? Да, во всех видах и типах сценических действ мы видим активный, осмысленный, содержательный возврат – на новом уровне – к синкретизму древних мистерий и обрядов. В кукольных, музыкальных, «драматургических» спектаклях сочетаются сложная пластика, сложное голосоведение, трюки, фокусы, «живая музыка» на современных и древних инструментах (и даже придуманных в наши времена), работа с куклой (и с любым предметом, как с куклой)…да всё, что только накопил театр за тысячелетия развития. Включая вершины тонкого психологизма и реалистических школ. (А в текстах древних авторов – римлян и греков,, в их оценках тогдашних действ, можно увидеть: сложное, условное синтетическое зрелище и в те эпохи не исключало мощи и силы психологического реализма в игре актеров. А развивающаяся драматургия этому способствовала… или этому отвечала, хоть дарованная от Софокла и Еврипида, хоть от древнеиндийского и потрясающе современно звучащего Калидасы).

Да, театр освоил игру в реальном пространстве – на улицах, площадях, в парках, в старинных усадьба и дворцах, в музеях и выставочных залах и пр. И зрители это приняли и включились в такой способ общения – аура этих старых стен и нетеатральных помещений и пространств наполняет действа особыми духовными и эмоциональными атмосферой и интонированиями.

Да, пространственное искусство театра органично включило в действо и освоило «плоскостное искусство экрана» — от видеосюжетов, параллельных действу (с игрой крупными планами и деталями) до декораций, «рисуемых» видеопроекциями по ходу действа, при перемене места событий. И публика это тоже приняла.

Кстати, пока далеко не все перемены в способах общения, принесенные теми же цифровыми технологиями, удаётся адекватно отразить и освоить на театре. Например, само виртуальное общение в интернете. Строить действенное сценическое развитие сюжета на фактуре общения людей посредством виртуала пока не получается. Визуально общение через гаджеты и компьютеры статично. Жмакают люди кнопочки компо-клавы и неотрывно пялятся в экраны. Разве что чаёк или пивко попутно прихлебывают. Если в сюжете пьесы (и спектакля) такое общение представлено отдельными эпизодами, их — на контрасте — удается ярко подать эффектными режиссерско-постановочными решениями. Если весь сюжет строится на виртуальном общении персонажей, то спектакль получается вялым и статичным, утрачивающим драйв темпоритма…

Но эта «частная» проблема только подчеркивает главное.

Все это не меняет самой природы театра. Но это именно и только перемены в способах общения. И «Фестиваль грядущего театра» сконцентрировал их в своей программе. И именно это более всего, по-моему, в такой программе, в мышлении её участников было особенно интересным.

Отражает ли это лишь то, как перемены в обществе и технологиях влияют собою на искусства? Или отражает и перемену в самом современном человеке? Вопрос весьма дискуссионный … но активно дискутируемый уже не первые годы.

На фестивале ГРЯДУЩИЙ ТЕАТР. Фото О.Гусинской

Еще одна реплика в сторону. Одни антропологи утверждают, что природа человека все же меняется, и он эволюционирует. Кто-то в качестве аргумента указывает на все более частые попытки некоторых особей уже сейчас превратить себя в «киборгов». Другие антропологи твердо стоят на том, что мы природно уже неизменны. Эволюция человека остановилась. Меняются лишь способы общения и поведения. Какие-то свойства нашей психофизики уходят на второй план. А какие-то – не всегда самые лучшие! – занимают ведущее положение. Всё больше людей – вполне молодых! – предпочитают переводить в интернет общение во всех видах творчества, в делах, в быту и в развлечениях. И даже в переживании физиологии секса. Кое-кто уже вообще не выходит никогда из дому (особенно, если у кого-то есть возможность бытовой и финансовой поддержки со стороны близких и родных или от кого-то иного). Виртуальное общение – манок для участников странного (и в чем-то понятного) движения – не вступать в брак, ни в какие формы сексуального общения: чтоб и не заводить детей. Игровое, развлекательное общение тоже уходит для некоторых в виртуал. Он становится пространством «новой мистики» и особой формой «наркозависимости». И закрепляет все более откровенный инфантилизм современных, вполне взрослых людей. Ученые отмечают также снижение в последние десятилетия «среднего» IQ человечества. И то, что возможность мгновенного получения любой информации из интернета ослабляет способности юных, развивающихся людей к оперативной памяти, к оперативному мышлению (а это сказывается на долгосрочной памяти, на умении отвлеченно мыслить, на умении анализировать и сопоставлять конкретику жизни и отвлеченные понятия и «синтезировать новое знание», ну и т. п.) У-у, какие ужасы…

Но это все же не изменение природы человека. Современная «цифровая цивилизация», упрощая и стандартизируя общение, делая его более броским и развлекательным, одновременно вытаскивает в верхний слой свойство человека уединяться, в одиночестве освобождаться и закрываться от неприятных моментов общения с другими. Стремление к упрощенности мышления и поведения. Ну да, мы это упрощение и явную разобщенность – при разнообразии активных коммуникативных возможностей – видим, в том числе на примере искусств, культурной, художественной, духовной жизни.

А теперь снова о театре. Да, впервые за тысячелетия наступила эпоха (она уже длится два с лишним десятилетия), когда театр утратил былое значение и место в жизни общества. Его качественное положение в чем-то, как ощущается, сильно изменилось. (Театрализация всех сфер общения, театрализация преподавания и различных форм обучения и курсов «личностного развития», ролевые игры в досуговых программах и в корпоративных вечеринках… не буду здесь перечислять многочисленные признаки и формы всего этого – они видны невооруженным глазом).

Но театр не утратил коренного свойства, столь важного и необходимого именно сейчас. Живое искусство театра как раз и противостоит этой разобщенности людей и атомизации современного общества.

И вот такой многоплановый смотр, как «Фестиваль будущее театра» тем как раз хорош, интересен и ценен, что (выскажусь пафосно) представил совокупность многих наших взглядов на то, какими мы видим себя в будущем и какие вырабатываем и ищем способы, чтобы посредством искусства сцены сохранить цельность нашего духовного общения.

Валерий Бегунов,

театральный критик