Перед самым праздником крещения Господня. Емельян Иванович Суслов ходил на речку, делал прорубь. А когда наступал сам праздник,  перекрестившись, окунал своё поизношенное жизнью тело в прорубь. Пёс Аввакум сидел рядышком с хозяином. Глубина в том месте была в аккурат с Емельянов рост, он так специально, и выбирал. Когда хозяин выскакивал на лёд, и торопливо надевал на себя тёплые вещи, пёс как всегда преданно смотрел на Емельяна. Так продолжалось уже лет десять, и однажды пёс после хозяина, сам искупался в проруби, Емельян ахнул:

— Это ты сам паря, по собственному желанию, стало быть. Ну, чо, сказать. Умён едрёна корень.

Емельян с собакой тут же спешили ближе к дому, а дом меж тем стоял в километре от речки. Вырос Емельян в деревне, и традицию эту купаться на крещение в проруби унаследовал ещё в далёком детстве. Бывало, мужики купаются в проруби, а мальчишки рты от удивления пооткрывали, а потом подросли, и сами купались. Звали тогда все его Емелькой, а мужики, так и вовсе Емелькой Пугачёвым. Огрызался втихомолку Емельян:

— Не Пугачёв я, а Суслов.

Почему втихомолку? Всё просто, таков уклад жизни был на деревне, никому и в голову не приходило перечить старшим. Потом в школе узнал, кто таков был Емельян Пугачёв. И однажды на крещение, когда мужики уже все повылазили из проруби, кто – то из мальчишек толкнул его в ледяную воду. Мальчишке тогда показалось, что дыхание его остановилось, но сильно колотившееся  сердце, говорило разуму, что он жив. Живо выскочив из проруби, испуганно глядя на мужиков и мальчишек оробел. В этот момент, деревенские мужики, живо скинули с него одёжу, растёрли тело полотенцем, и надели на него шубу. По телу пошло такое тепло, что Емельке стало жарко, и вместе с тем необыкновенно хорошо. Кто – то из мужиков хотел налить самогону парнишке, но его отговорили. Отвезли на санях домой, и велели родителям напоить горячим чаем с сушёной малиной. Уже на другой год, Емелька сам окунался в прорубь. Потому, как весь прошлый год после бани окунался холодной водой. И если раньше бывало простывал, то прошлый год не болел вовсе. Его сотоварищам ничего не оставалось, как присоединиться к другу, а он их ещё подбадривал называя хлюпиками тех, кто боялся окунаться в прорубь. Когда Емельяну было семнадцать лет, родители переехали в город, армия, женитьба, завод, всё, как и у большинства людей в то уже далёкое время. Вырастили с женою Анной трёх сыновей, только шибко быстро разлетелись они кто куда, словом жили далеко, письма писал только средний сын Алексей, старший Михаил и младший Андрей и вовсе не писали. Жена Анна, когда Емельян начинал ругать сыновей, говорила:

— Да ведь им некогда, жизнь.

Настали девяностые годы. Завод закрыли. До пенсии Емельяну оставалось пять лет, работал он на заводе слесарем пятого разряда. Надо было выживать, пошёл с мужиками в грузчики, через два месяца отказала спина. Месяц пролежал дома. Жену Анну, работающую на заводе лаборантом, тоже уволили. За квартиру платить стало нечем, Анна варила суп с голых костей. Отлежавшись, Емельян узнал от заводчан, что один предприниматель нанимает мужиков для работы, пошёл к нему. Тот расспросил Ивановича, где он живёт, с кем.  А вечером в двухкомнатную квартиру Емельяна ввалились трое, двое похожих на бандитов, один интеллигентного вида в очках. Приставили нож к горлу жены, и велели подписать какие – то бумаги. Емельян подписал. Затем отобрали документы, и посадили их с женою в машину. Выехали из города, проехали не один десяток километров, эти трое прямо при Емельяне с Анной стали делить деньги, которые намеревались выручить от продажи квартиры. И дошло у них до того, что остановив машину, вышли бандиты из машины и двое стали драться, а третий принялся разнимать. Емельян с Анной были не связаны. Емельян, взяв Анну за руку, сказал:

— Анна! Побегли в лес, они нас убьют.

Жену трясло, но Емельян сказав жене ещё что – то, быстро открыл дверь, и они побежали. Лес был совсем рядом с трассой. Лист на деревьях взял  полную силу, это по видимому, и спасло их. Через мгновение Емельян с Анной услышали выстрелы. Емельян старался бежать то вправо, то в лево. Впереди была железная дорога, и приближался поезд. Муж с женою успели перебежать дорогу, и через секунды поезд отрезал путь бандитам. Снова бежали по лесу, но сил уже почти не оставалось, впереди была речка, а на берегу к их полной неожиданности был плот, течение у речки было быстрое. Плот с двумя несчастными людьми плыл по речке быстро, спасли их ещё и многочисленные, труднопроходимые кустарники. Бандиты, постреляв им вослед, пожалели, что вдоль речки нет дороги, а всё буйно заросло деревьями. Емельян отчаянно думал, ведь они всё одно будут продолжать их преследовать, выберут место, где можно подъехать на машине, и будут ждать, нет, надо подчаливать к берегу, затаиться.

Было самое начало июля. Четыре дня Емельян с Анной бродили по лесу, но от речки старались далеко не отходить. И на пятый день обнаружили давно заброшенную деревню. Домов осталось только два. Один был весь перекошен, другой, был с виду более или менее нормальным. Емельян прежде всего обратил  внимание на деревенскую дорогу. Она была сплошь усеяна уже довольно большим лесом. Вошли в дом.

Не трудно было догадаться, что дом использовали рыбаки, когда приезжали сюда, но видно давно их не было. На печи лежали спички, в подполе Емельян обнаружил две трёхлитровые банки варенья, одно было малиновым, другое смородиновым. Видно было, что стояли банки тут давно, но к не малой радости Емельяна, когда он попробовал варенье, оно оказалось вполне съедобным. Для них выбившихся из сил это было спасением. Емельян затопил печь, но она тут же задымила всю избу. Печному делу он был обучен, живя ещё в деревне. Обстучав печку, выбил два кирпича, Анна поднесла два старых худых ведра. Набрав в них выгоревшее. Иванович вновь попробовал затопить печь.

Стало вытягивать дым наружу, Емельян вышел на улицу, поглядел  как из трубы идёт дымок, снова торопливо вошёл в дом. Поглядел на жену, и едва сдержал слёзы, как же жалко было глядеть на Анну. За что нам всё это? Тихо сказал:

— Анна! Будем пока тут пережидать. Но поступим вот как. На ночь спать здесь в дому будем, а днём возле дома засаду устроим. Вдруг эти нелюди сюда всё же доберутся. А мы наготове. Так есть шанс спастись.  Засаду продержали целый месяц. В дому оказались старые сети. В чулане старые валенки, шуба, рубахи, портки. К не малой радости Емельяна в первую же ночь в сеть стала попадаться рыбёшка. Ставил сеть он так. Привязывал на берегу верёвку, а сам плыл, разматывая потихоньку сетку, а доплыв до середины речки, бросал груз. В подполе оказалась сильно проросшая картошка, вся скрюченная, видно оставшаяся от рыбаков. Отыскал старую лопату, починил, и засадил такими вот семенами огородик, думал, хоть и начало июля уже, а может вырастет хоть маленькая картоха, не нам с женою, так хоть рыбакам достанется. В голове были тревожные мысли, ежели нагрянут бандиты, сразу поймут по огороду, что мы тут. Но как выживать – то. В город без документов не сунешься, с милицией бандиты наверняка в доле. По прикидкам Емельяна от города они больше ста пятидесяти километров. Но на машине можно всё обшарить без труда. Ох и боялся Емельян этого. Через два месяца, осмелев, решил исследовать местность подальше, строго настрого наказав жене, чтобы ночевала в дому только ночью, а с утра уходила в засаду, прислушивалась к звукам. Сам он придумал для них особый знак. Не было Емельяна две недели. Боже! Натерпелась за это время Анна Николаевна Суслова. Каждый день она выполняла наказ мужа, ела варёную и солёную рыбу. Слава Богу, в дому было две пачки соли оставшиеся от рыбаков. А что если рыбаки нагрянут, выгонят её, да ладно, если рыбаки, а если бандиты. Мечтала женщина о том, чтобы отведать кусок хлеба, хоть бы самый крошечный на свете кусочек, ух бы она его подержала во рту, долго, долго бы не проглатывала. И от таких мыслей плакала. Не давало покою не только беспокойство за мужа, а что если кто из сыновей в гости приедет, бандиты – то убьют их. Но сама себя успокаивала, не должны вроде. Ведь даже когда всё было хорошо, всё одно не приезжали, подкаблучниками все трое оказались, ну да ладно, Бог с ними. А ей с Емелюшкой видно погибать здесь придётся. Оказалось в двадцати километрах от давно заброшенной этой деревни, была ещё одна деревня. Жили там в основном старики, и было их не много, человек тридцать. Емельяну повезло, его умение, класть, и  чистить печи пригодилось, но не это спасло. Починил он одному деду уазик, чем страшно обрадовал деда. Надавали за работу Емельяну местные жители продуктов. Напринимал ещё заказы, но надо было идти к Анне. Осторожно выведал, не искали ли тут кого, Дед Архип серьёзно ответствовал:

— Да ты что, Христовенький, к нам, и внуки – то, и то только летом приезжают, да и то не ко всем.

На уазике, дед Архип, и подвёз Емельяна, договорившись с ним, что через неделю за ним на это место приедет. Дальше Емельян шёл пешком,  окончательно поняв, что бандиты бы сюда не проехали. Хотя ведь речка в километре от них, от туда была опасность. А чо бандитам, на катере доберуться, и перестреляют их. О Боже! Как же там Анна – то? И ведь не идти было нельзя, хлеба надо было добыть хотя бы. Подходя к деревне, подал знак, и вскоре увидел бегущую ему на встречу жену. Обнялись. Емельян живо развязал мешок. Достал хлеба, сгущёнки, тушёнки, быстро открыл банки. Жена ела жадно, слёзы катились на еду, а она сердешная совсем не верила глазам, что ест хлебушко. Прошло уже три месяца, как они тут жили, было начало октября. Дров ещё от рыбаков немало осталось, да и сам я не без рук, слава Богу, думал Емельян. И вдруг поглядел на огород где он садил дряблую, давно проросшую картошку. Всё было выкопано. Подошла жена, он поглядел на неё, самую любимую на свете женщину, и наконец увидел долгожданную улыбку. Анна повела мужа в дом, открыла подпол, Емельян спустился, и увидел свежевыкопанную молодую картошку величиной с куриное яицо. Было её не много, ведра четыре, но Боже, как же велика была радость этих двух людей в этот миг, они обнялись, и Емельян сказал:

— Я Аннушка, с дедом Архипом, договорился, там в деревне надо в двух домах печи отремонтировать или новые класть, там посмотрим, и ещё у одной бабушки мотоцикл ИЖ есть, попробую сделать. Её внук кататься будет, а мне еды дадут.

На этот раз Емельян ушёл на три недели, наказав жене быть уже в дому, дав ей обрез, который вручил ему дед Архип, и научил жену пользоваться оружием, наказывая, что патронов мало, чтобы стреляла при крайней необходимости. Вот тогда – то со второго заходу, и принёс с собой Емельян маленького щенка, сказав:

— Знаешь Анна, я решил его Аввакумом назвать. Известный молитвенник был, страдалец, и мы с тобою страдальцы.

Рыбаки в ту же осень всё же приехали на катере, жили все вместе, дружно. Но Емельян с Анной переживали, как бы не болтали там в городе о них, и Емельян сказал им, что могут приезжать в любое время, он обязуется давать им рыбу, а с рыбаков взял слово, чтобы не болтали лишнего, и привозили продуктов. Прошло с той поры больше десяти лет, Емельян с Анной так и жили в дому. За это время завели козу, курочек. Та бабушка, которой он когда – то чинил мотоцикл, давно отдала его Емельяну. Дед Архип научил Суслова, как добывать налимов в речке по старому способу. Были, были разговоры о сыновьях, но как сунутся в город без документов, даже если те бандиты уже не живы, а если живы. Нет, сколько бы не прошло лет, но старикам было всё одно страшно. Так и решили помирать здесь в этой старой деревне. Емельян  говорил жене:

— Ежели я первый загнусь. Ты Анна иди в деревню, там меня уважают, в каком нибудь брошенном дому приживёшься. А про тебя разговора не должно быть, я без тебя и часа не проживу. Я ведь когда возвращаюсь с калыма к тебе, знаешь о чём кумекаю. А думку я веду такую, что я что ни на есть счастливый человек на земле. Потому, что ты у меня дорогая моя есть. Помнишь песнь артист Сличенко пел « И нисколько мы с тобой не постарели». Только в песне этой надежда, понятное дело, на самом – то деле ясное дело постарели.

Каждый год наступает крещение Господне. Каждый год Емельян Иванович Суслов окунается в проруби, затем осеняет себя летучим крестом, затем следом за ним окунается его пёс Аввакум, по собственному желанию. Надевает хозяин тёплую одёжу, и живо бежит с собакой до дому, а до дома километр пути. Тяготит Емельяна и Анну, что не узнают их сыновья, где они будут похоронены, и тут видно ничего не поделаешь, жизнь сложна. Прибегает Емельян с собакой после такого крещенского купания, и сразу в баню. Маленькая она у него, но жаркая. Выпьет после в честь праздника самогонки, и говорит жене:

— А знаешь Анна, мы для нашего государства есть польза. По возрасту нам пенсия давно положена, сколько денег наших сыкономлено. Нам не в жизнь в город не сунуться без документов. Но ничего, судьба наша с тобою такая. А знаешь, пока мы тут мыкались, интернет всюду в городах появился. И в деревне мне люди рассказали, что якобы благодаря ему, люди находят друг, дружку.

Емельян в следующий свой калым на деревне, узнал поподробнее об интернете у внука одной бабушки Артёма. Тот  рассказал, что люди уже давно находятся по интернету. Но Иванович услышав об этом, снова испугался, и решил, что будут доживать свой век по старому, он по прежнему боялся бандитов. Не хотелось ему тревожить сыновей, у них своя жизнь, и вряд ли они со старухой им нужны.

Что же происходило в городе, когда пропали родители сыновей. Средний сын Алексей написав три раза родителям письмо, и не получив ответа, поехал  к ним, и обнаружил, что в их квартире живут посторонние люди. Сообщил об этом братьям Михаилу и Андрею. Те побросав свои дела, живо примчались. Милиции удалось разыскать бандитов, точнее одного, потому, как двое уже были убиты в очередной разборке. Это был тот самый с виду интеллигентный юрист. Квартиру сыновьям вернули, но родителей они своих так и не нашли. Не раз они выставляли фото своих родителей в интернете на специальных сайтах, которые занимаются розыском, но всё было тщетно. А внук той бабушки оказался упёртым малым, и всё же разыскал фото Емельяна с Анной, что их разыскивают сыновья. Связался с ними. Емельян после того, как с собакой окунулся в проруби, и попарился в баньке, сидел за столом, и глядел на недопитую бутылку самогона:

— А чего её допивать, я уж хмельной. Завтра поднимусь, да подлечусь.

Залаял Аввакум, Емельян поднялся с табуретки, собака была в дому, иначе она бы не за что не подпустила нежданных гостей. В избу постучали. Емельян взяв Аввакума за поводок подумал, что это наверно рыбаки, сказал:

— Ну входите люди добрые.

В избу вошло четыре человека. Встали и молчат. Емельян сказал:

— Чо, заплутали. Сейчас оденусь, выведу на дорогу. А ежели чего, ночевать оставайтесь.

Алексей тихо сказал:

— Ты не пугайся ради Бога, отец.

Емельян ответил:

— Да, нет паря, я видно своё отбоялся.

Алексей подошёл поближе:

— Ради Бога, прошу не пугайся отец. Мы сыновья твои, наконец нашли тебя.

Только тогда Емельян стал присматриваться к Алексею, и слёзы брызнули с его глаз, он трясущимся голосом сказал:

— Тише, мать – то в соседней комнате отдыхат, не напужать бы.

Отец уже чётко разглядел сильно изменившихся, трёх своих сыновей, и внука знакомой бабушки. Все трое сыновей вмиг обняли отца. Емельян что – то говорил им, но сыновья ничего не слышали, когда же наконец перебивая друг дружку, и здороваясь с отцом, они не много отступили от него, Иванович захлёбываясь слезами сказал:

— Хорошо, что выпил, иначе сердце бы лопнуло, ну пойдём к матери.

Зашли в комнату, и увидели сидящую на кровати, и плачущую  Анну, все трое сыновей кинулись к матери, все трое говорили, и шептали вслух одни, и те же слова:

— Мама, Мамочка, родненькая ты наша, Мамулечка…

Все трое сыновей стояли на коленях перед матерью, она гладила их седые головы, дрожащим голосом говорила:

— Экие вы стали седые мальчики мои.

Этот  вечер оказался самым счастливым в семье Сусловых, им всем показалось, что иконка Богородицы в углу замироточила. Все при этом, молились и плакали. Плакал даже внук той бабушки Артём. Ему почему – то вспомнился фильм «Вечный зов», как раз тот момент, когда жена разыскала  мужа Кирьяна. И он сказал:

— Дураки мы молодые, старые советские фильмы мало смотрим. В них жизнь.

Спать улеглись только к утру. Утром Анна накормила всех жареными налимами, солёными и жаренными рыжиками, с картошкой, тихо говоря сыновьям:

— Я всегда молилась Богородице, и вот услышала она меня.

А земля наша, и люди на ней, продолжали жить на белом свете, Божием свете…

Анатолий Казаков