Из письма в редакцию ЖК (29.01.2021 г.; 5:31 ч.):

«Дорогой Дмитрий Геннадиевич! Сегодня мне пятьдесят пять. Спасибо за то, что размещаете мои работы на сайте журнала Клаузура. Эта история которую вам высылаю произошла со мною, и может быть она поможет людям…

С уважением, Анатолий».

_____

«Отслоение сетчатки с разрывом сетчатки» – такой диагноз поставили мне новосибирские врачи. Всё, что опишу, случилось лично со мною. Рассказ этот для всех людей, не только для тех, кто болеет глазами. Мы живём в информационном мире, но, несмотря на обилие современной техники, по-прежнему мало знаем. Очень бы хотелось, чтобы рассказ этот прочитали как можно больше людей, дай Бог …

После сокращения с работы стоял на бирже труда больше года. Получал последнее время семь тысяч. Работники биржи относились ко мне добросердечно, зрение моё было таковым: на одном глазу минус четырнадцать, на другом – минус восемь. Работал на даче и понял, что глаз, который видел лучше, стал темнеть, затем ослеп. Это страшно, дорогой мой читатель! Сыновья повезли в местный МНТК, после обследования молодой хирург сказал, что может сделать операцию, но никаких гарантий не даёт, при этом всё равно надо заплатить тридцать тысяч. Я спросил:

– Может, в Новосибирск съездить?

Откинувшись на спинку стула, хирург сказал:

– А что толку, поздно. Вам нужно вставлять деревянный глаз.

Равнодушие в голосе врача взбудоражило мою психику крепко. Отчаяние давило душу, молился, глотал успокоительные таблетки горстями. Видимо, моё состояние было таковым, что жена Ирина с сыновьями Виктором и Сергеем быстро созвонились с Новосибирским институтом имени Святослава Фёдорова и записали меня на обследование. Дорогие мои сыночки! Поднимать вас пришлось в девяностые годы, и этим всё сказано. Они так тревожились за меня, что поехали в Новосибирск вместе со мною. Потеряв зрение на одном глазу, я теперь чувствовал себя инвалидом, оставшийся глаз видел на минус четырнадцать, а очки у меня были на минус семь. Объяснение этому простое: я пользовался тем глазом, который теперь ослеп. Было четыре утра, когда мы прибыли на поезде в Новосибирск. Местные бомжи и наркоманы ходили недалеко от огромного Новосибирского вокзала, стреляли сигареты у прохожих. Мой Виктор тут же их всех угостил. Квартиру сняли за тысячу семьсот за сутки. Институт располагался на улице Колхидской, 10, куда поехали на такси, ведь город большой. Прошёл обследование, и молодой врач сказал, что они занимаются такими операциями, но из-за коронавируса теперь принимают мало больных, что мне надо добиться у местных врачей квоты. Сыновья, глядя на мою растерянность, стали действовать смело и решительно. Мы поднялись на второй этаж и выяснили, что если местные наши врачи пришлют по сотовому какие-то печати, то, возможно, мне сделают операцию бесплатно. Печати присылали, но не те, длилась такая переписка два дня. Младший мой Сергей терпеливо пытался сделать всё как надо, до армии он выучился на программиста, но ничего не получалось. Новосибирские врачи эту нашу неудачную переписку назвали клоунадой, говоря нам, что они уже много лет так лечили людей, но вот со мною не вышло. Мой старший сын работал на Севере ведущим инженером, до этого построил несколько мостов по Иркутской области, словом, хлебнул многого. Мы пошли к заместителю главного врача Елене Сергеевне, сын прямо так и сказал: «Спасите батю». Добрая женщина направила меня к хирургу Смирнову. Это был низенького роста человек, лет, наверно, за шестьдесят, очки на минус семь спасали мало, но всё же спасали, а иначе как бы я разглядел, кто передо мною сидит. Врач спросил, когда ослеп глаз, я ответил, что недавно. Ещё сказал, что задумал издать книжку для детей, но вот теперь всё остановилось. Врач тихо сказал, что берёт меня на операцию, но надо было подождать до вторника, а была пятница. То, что меня берут на операцию, немного воодушевило. В институте вокруг было множество людей, в основном пожилые, и я представил, сколько же их тут будет, когда снимут ограничения. Пока спускались со второго этажа, я споткнулся, и если бы сыновья меня не подхватили, то возможно разбил бы голову об ступеньки, проблемы со зрением давали о себе знать. Старший сын, видя моё состояние, повёз нас в зоопарк, и вот мы в знаменитом Новосибирском зоопарке. Неописуемое зрелище: белый медведь таких размеров, что даже я со зрением минус четырнадцать и очками на минус семь вижу его могучую стать. Так случилось в моей жизни, что не доводилось мне ни разу в жизни быть в таком грандиозном по масштабу зоопарке, и хоть я плохо видел многочисленных птиц и зверей, всё время удивлялся огромности зоопарка. Мы идём, а кругом растут вековые огромные сосны, словом, всё сделано так, как будто мы в лесу среди зверей. Вокруг зоопарка едет маленький паровозик с вагончиками, так что, ежели кто устал, можно проехать, куда надобно. Подумалось о том, кто же создатель такого волшебного чуда? Подошёл, спросил у работников зоопарка, ответили, что был такой очень хороший человек – Ростислав Александрович Шило. Увиденное даже моим глазом потрясло до глубины души! Младший сын, пришедший недавно из армии, как маленький ребёнок восхищался различными зверятами. Изумлённо глядя вокруг, то и дело обращался ко мне:

– Смотри, пап, смотри, пап.

Не берусь утверждать точно, но думаю, что это один из самых крупных зоопарков страны. Сыновья тем самым лечили меня от депрессии, но я всё равно продолжал пить успокоительные таблетки. Да, я не член Союза писателей России, но многие действительно хорошие писатели меня всегда поддерживали, они одобряли моё творчество, надо, пожалуй, привести имена: Николай Стародымов, Светлана Замлелова, Василий Ирзабеков, Сергей Прохоров, народный артист России Александр Яковлевич Михайлов, Юрий Розовский, и многие-многие другие. Мысли в башке были одни: видимо, теперь писать не смогу, кроме того, сильно переживал за жену и маму. До вторника дни прошли в нервном ожидании, и вот врач Смирнов уже говорит кому-то по телефону про меня, де, он уже тут больше недели, давайте возьмём. Прошло ещё какое-то время, и я нахожусь в железном, холодном предоперационном боксе. Кругом сидят в основном бабушки. Одна проходившая мимо медсестра, заметив, что я озяб, принесла мне халат. Это медицинская одежда, но стало немного теплее. Вдруг одна женщина разговорилась, и это меня удивило, мне казалось, что ничем не разговоришь человека перед сложной операцией. И я жадно вслушивался в её такие нужные в этот час моей жизни слова:

– У меня пенсия двенадцать тысяч. На двух глазах глаукома, ничего не видела. Взяла вот кредит, вчера сделали одну операцию, глаз видит теперь хорошо. Теперь вот второй буду делать.

И вдруг так же неожиданно женщина стала говорить о муже:

– Я вот переживаю за своего, он ведь, как полезет ремонтировать чего, всё, считай, выкидывай вещь. Телевизор ремонтировал, выкинули, холодильник тоже. Когда унитаз сломался, я ему говорю, мол, не лезь, а он полез, всё – унитаз пришлось выкидывать. Теперь вот меня нет, куда его понесёт.

Обернувшись ко мне, женщина спросила:

– А вы как сюда попали?

– На даче туалет новый построил, жену жалко стало, неудобства. А как построил туалет, глаз и ослеп.

Женщина, поглядев на меня, рассмеялась, другие тоже, впервые за три недели улыбнулся и я.

Началась моя операция, хирург спросил, есть ли аллергия на лекарства, ответил ему, что в августе на полынь аллергия. Он сказал, что это всё лирика. Предупредил, что сейчас будет немного больно и неприятно. И поставил мне два укола куда-то выше глаз. Дальше – операционный стол, и я чувствую: что-то происходит в моём глазу, но это совсем небольно. Медсёстры вкалывают в руки уколы, постоянно измеряют давление. Сколько шла операция, сказать трудно. Хирург работал отлаженно и очень уверенно. После операции меня отвезли на кресле в палату, сказав, чтобы я часа два полежал. Врач Смирнов попросил кого-то, чтобы я полежал в отделении хотя бы два дня. Операция обошлась мне в сорок три тысячи, деньги дала мама, и немного было у меня, также помогла моя дорогая тётя Дуня. Через какое-то время в палату принесли ужин. И впервые за весь день я поел. На стенке висело проводное радио, я включил его – стало уютнее. К вечеру разболелся глаз, и медсестра дала мне обезболивающую таблетку. Утром я попытался открыть оперированный глаз, получалось плохо, но я видел просвет, а не черноту, было такое ощущение, что глаз зашили везде. В закрытом же состоянии видел какой-то чёрный кружок, который всё время изменялся: то уплывёт, то снова приплывёт. Прописали уколы и капли. В коридоре после обеда на следующий день разговорился с оперированными женщинами, рассказал им про буфет, и одна бабушка попросила, чтобы я ей принёс пирожков. После разговорился с другой женщиной, вот её рассказ:

– Я всю жизнь учителем проработала. Внук в гости приехал, я его подняла от радости, и глаз ослеп. Местные хирурги сказали, что ничем помочь не могут, вставляй, говорят, деревянный глаз. А что, думаю, терять, поехала в институт имени Фёдорова. Говорю доктору Смирнову, что у меня на все лекарства аллергия, что я, наверно, зря приехала. После мне говорили, что у меня взяли немного крови, сделали из неё сосудики, и вшили мне в мой невидящий глаз. Трудно в это поверить, но глаз-то теперь видит.

На второй день и мой глаз стал видеть: я различал стол и стулья в моей палате.

Через два дня меня осмотрел хирург Смирнов, сказал, что со временем зрение улучшится, что держать в госпитале больше не может, что всё будет хорошо. Пообещал доктору прислать детскую книжку, но сначала спросил на это разрешение, и он его дал. В его облике, в разговоре, во всём ощущались необыкновенная скромность и профессионализм. Доктор поднялся и стал выходить из кабинета, я выхожу за ним, и запоздало говорю ему вослед:

– Низкий Вам поклон! Спаси Вас Господи!

Кругом на стульях сидят больные, смотрят на доктора и на меня. Поднялся на второй этаж и поблагодарил Елену Сергеевну за то, что не отказала нам. В этот же день мы со старшим сыном уже садились на поезд и возвращались в Братск. Младший сын Сергей уехал немного раньше, у него началась учёба в университете.

Жена с сыновьями и мамой впервые выкапывали нынче картошку на даче без меня. Доктор Смирнов выписал мне разные капли и таблетки. И через две недели жена Ирина сказала, что теперь мой оперированный глаз похож на глаз, до этого он был припухшим и красным. Через месяц я отправил по почте в Новосибирский институт имени Фёдорова пять разных детских книжек: одну подписал доктору Смирнову, другую Елене Сергеевне, а три – просто работникам института. Начал отслеживать бандероль и увидел, что её никто не забирает. Позвонил Елене Сергеевне, оказалось, что книжки мои дошли. Елене Сергеевне очень понравились картинки, которые нарисовала художник Елена Фабричникова. Она была рада, это чувствовалось. Попросил передать книжку доктору Смирнову. Елена Сергеевна сообщила, что доктор заболел и что, как только он выйдет, она сама ему отнесёт книжку.

Прошло со дня операции почти четыре месяца, после трёх надо было ехать в институт на обследование, но сын Виктор, вернувшийся накануне с Севера и переболевший ковидом, сказал:

– Батя! Глаз у тебя видит, не рискуй, ковид – это страшно. Сам понимаешь, поезд, город большой. Я трудно перенёс эту заразу. Сиди дома.

Читать оперированным глазом я не могу, но если закрыть другой глаз, то с помощью оперированного я могу потихоньку гулять по посёлку, заходить в магазин, покупать хлеб. И это меня очень радует. Местный наш хирург по- прежнему работает, и, наверно, уже кому-то снова предложил вставить деревянный глаз. В доказательство могу привести такой случай. По осени пришла в наш дом мастер ЖКХ, я её давно знаю. Рассказал ей о себе, она вдруг побледнела. Оказалось, что её отцу недавно вставили деревянный глаз. Горестно вздохнул и сказал ей, что жалко, что не зашла ко мне раньше, я уверен, в Новосибирске с высокими технологиями глаз бы её отцу спасли, таких я видел там много.

В конце сентября с биржи труда мне сообщили, что снимают меня, таким образом я лишился семи тысяч поддержки. Через полгода я имею право снова встать на биржу. Жена Ирина получает пенсию десять тысяч. Получал бы и я пенсию с января, но срок выхода на пенсию увеличили. Мне конкретно – на три года. Наш местный врач-окулист, глядя на мой диагноз, вскочил от удивления со стула и сказал:

– Ты же приговорённый был, как это они тебе спасли глаз, там же спасать было нечего, сетчатка сама порвана?

Когда я спросил окулиста, положена ли мне пенсия, врач ответил, что понимает, что я вижу очень плохо, но, к сожалению, пенсии мне не положено. Тогда я попросил справку о лёгком труде для биржи труда. И пока сидел в очереди, чтобы заверить эту справку, вдруг втемяшилось мне в голову разыскать того врача, который присылал не те печати в Новосибирск. Я быстро нашёл её. Врач сказала, что послала две печати, других у неё нет…

Вот такая история жизни произошла со мною.

Дорогие читатели! Ведь то, что произошло со мною, может произойти с вашими родными, друзьями, знакомыми. И если местные врачи скажут вставлять деревянный глаз или, сделав несколько операций, откажутся дальше оказывать помощь, не отчаивайтесь! Одной женщине, с которой я встретился в Новосибирском институте, до этого сделали пять операций, после чего сказали вставлять деревянный глаз. Она приехала в Новосибирск, и глаз ей спасли. Жильё снимать, конечно, дорого, и после сложной операции надобно беречься, даже нагибаться совсем нельзя довольно продолжительное время, тяжести совсем нельзя поднимать, иначе снова окажешься на операционном столе, таких тоже видел, но, дорогие мои, оно того стоит.

Дорогие мои читатели! Берегите себя и близких! Спаси всех, Господи!

Анатолий Казаков