…Надеюсь, понятна и естественна непреодолимая потребность вспоминать сегодня о Пушкине в Украине. Эту тему затронула и моя февральская статья «Он нас не оставил: он – Пушкин»

Ей посвящены многие работы украинских ученых. Известны работы советских исследователей А. Белецкого, М. Пархоменко, Н. Крутиковой, Е. Кирилюка, Д. Чалого и других. Интересно, что в нелегких нынешних условиях, собирая по крохам данные, я вдруг, «на излете» работы над статьей буквально натолкнулась на серьезную, большую, но легко читаемую публикацию в PDF монографии И.Я. Заславского «Пушкин и Украина: украинские связи поэта, украинские мотивы в его творчестве» (– Киев: Вища школа, 1982. – 150 c.)

Стало чуточку и обидно, но более всего – исключительно радостно! От всей души рекомендую всем неравнодушных к теме познакомиться с указанной монографией И.Я. Заславского (02 (15). 05. 1915, Киев – 24. 11. 2000, Киев), литературоведа, доктора филологических наук, профессора Киевского университета, участника Великой Отечественной войны.

И.Я. Заславский детально прослеживает, начиная с лицейских годов, участие в жизни, творчестве А.С. Пушкина украинских друзей, товарищей, писателей и поэтов, ученых, переводчиков. Их труды во имя знания в Украине гениального русского поэта. Во имя Просвещения!

* * *

Известно: «Нельзя объять необъятного», тем более, в статье, не желающей утомлять читателя. А потому я приведу, в основном, данные о переводах А.С. Пушкина на украинский язык. Отметив мнение автора указанной работы, обильно его цитируя:

«Еще при жизни Пушкина в печати появляются свидетельства высокого признания его творчества украинской литературой и первые попытки восприятия пушкинского наследия. Речь идет о ранних украинских переводах из Пушкина.

Переводу, как известно, принадлежит первостепенная роль в истории освоения одной национальной культурой литературного достояния, созданного другой.

Русский и украинский – языки близкородственные, но самостоятельные». «Великодержавные шовинисты, – замечает Заславский, – отрицали само право украинского языка на существование. Украинский язык подвергался нападкам и со стороны русских и украинских реакционно-консервативных публицистов разных мастей. Но еще во второй половине 30-х годов XIX столетия такие украинские литераторы, как Л. Боровиковский, Г. Квитка, говорили не только о красоте украинского языка, но и обосновывали мысль о его больших потенциальных возможностях.

Мелодичность и выразительность украинской речи высоко оценивали, как мы знаем, многие деятели русской культуры от Ф. Глинки и К. Рылеева до Пушкина и Гоголя.

Для немалой части украинских читателей XIX века русская литература была в большей или меньшей мере доступна и в оригинале. Тем не менее украинские переводы с русского оказались явлением закономерным и благотворным. Шире становился круг приобщавшихся к источникам русской художественной мысли. Повышалась сила влияния этой мысли на читательские умы и сердца, так как литературные произведения, быть может, понятные в общих чертах и без перевода, теперь, воплощенные в родном слове, «перевыраженные» в соответствии с внутренними законами, традициями и специфическими эмоционально-выразительными особенностями украинской речи, создавали новую «художественную действительность», порождающую у читателя полнокровную систему образно-чувственных представлений и ассоциаций. Вместе с тем обращение украинских переводчиков к ценностям словесного искусства братского народа способствовало развитию украинского литературного языка, усвоению опыта русских мастеров слова.

Переводам из Пушкина тут принадлежит особое место.

В отборе объектов для перевода отчетливо выказывается определенная тенденция. Сперва переводится то, что ближе по содержанию, по художественному строю (произведения на украинскую тему, стихотворения с фольклорной образностью и фольклорной интонацией). Оценивать ранние опыты, применяя к ним современные критерии, было бы неисторично».

«Основные этапы освоения художественного мира Пушкина украинским поэтическим словом, – пишет автор, – отражают важнейшие этапы и закономерности развития перевода в украинской литературе: свободное варьирование источника, переделки-перепевы, бурлескно-травестийное истолкование, стилизация под украинский песенный фольклор, становление и совершенствование реалистических принципов переводческого творчества. Обращение украинских переводчиков к Пушкину стало одним из самых действенных факторов, определявших формирование реалистического метода в художественном переводе на Украине, последующий интенсивный рост переводческого мастерства и – что наиболее важно – активно способствовавших идейно-эстетическому обогащению украинской литературы».

* * *

«Появление первых украинских переводов из Пушкина в печати, – свидетельствует И. Заславский, – относится к началу 30-х годов. 1830 годом датируются «Два ворона» («Ворон к ворону летит») в интерпретации Л. Боровиковского, год спустя в «Украинском альманахе» печатается «Мария. Отрывок из поэмы Пушкина «Полтава» (переводчик Афанасий Шпигоцкий). В том же 1831 году в «Московском телеграфе», а двумя годами позднее в альманахе «Утренняя звезда» появляются отрывки из «Полтавы», переведенной Евгением Гребенкой. В 1836 году выходит в свет отдельным изданием его полный перевод пушкинской поэмы. На титуле книги значится: «Посвящается Александру Сергеевичу Пушкину»».

Автор монографии уделяет большое внимание переводам Е. Гребенки. Замечает: «Евгений Гребенка в своих юношеских русских стихах испытал ощутимое пушкинское воздействие (написанные им в Нежинской «гимназии высших наук» стихотворения «Степной курган» и «Славянский вечер» соотносят с «Песней о вещем Олеге»), Работа молодого Гребенки над «Полтавой» имела большое значение в процессе формирования его как украинского поэта».

Вспоминает Заславский о переводе в 1860 году талантливого поэта-разночинца С.В. Руданского пушкинской «Песнь о вещем Олеге», названной переводчиком «Олег – князь київський».

Пишет: «Выдающаяся роль в развитии перевода на Украине принадлежит М.П. Старицкому. Широко представлены в творчестве Старицкого-переводчика произведения, прямо или опосредствованно связанные с миром народной жизни, народного образно-поэтического мышления, народного слова: сказки Андерсена, басни Крылова, сербский эпос». Замечает тематическое обогащение «украинского поэтического перевода, которое сказалось в пушкиниане Старицкого: тут «Казак» и «Утопленник», но тут и такие произведения, как «Бесы», «Узник», «Отцы пустынники и жены непорочны», образцы общественно-политической («Деревня») и философской лирики («Брожу ли я вдоль улиц шумных», «Элегия», «Безумных лет угасшее веселье»), программное пушкинское раздумье о собственном творчестве и о призвании поэта («Я памятник себе воздвиг нерукотворный»).

Обновляя и преобразуя традицию (перепева, бурлескной переинструментовки, стилизации под украинскую народную песню), преодолевая инерцию собственной переводческой манеры ранней поры (в «Казаке», например, фигурируют «казак-отаман», «дівчинонька», а действие переносится на реку Сулу), Старицкий становится на путь адекватного перевода. Он видит свою задачу в верной передаче содержания первоисточника, стремится воссоздать в украинском слове и особенности образной системы подлинника, а также его ритмику, организацию рифмовки, интонационное движение и т. п.»

Строки, посвященные Ивану Франко, великому украинскому поэту и – переводчику Пушкина, мне особенно близки: ещё в юности и я переводила на русский язык любимые стихи Ивана Яковлевича. И. Заславский пишет:

«К самым ранним литературным дебютам И.Я-Франко относятся его переводы из Пушкина: «Ворон к ворону летит» и баллада «Русалка», вошедшие в его первый сборник стихов (1876). Одной из последних литературных работ Франко – жизнь его, как известно, была исполнена титанического труда в прозе и поэзии, критике и драматургии, публицистике и истории литературы – стала книга переводов всех драматических произведений Пушкина. Она вышла в свет уже после кончины писателя. Таким образом, Пушкин стоял у истоков литературного пути Ивана Франко, Пушкин оказался и заключительным звеном в поистине универсальной деятельности замечательного украинского писателя, ученого, мыслителя».

Известно, что «Франко написал предисловие к книге пушкинских пьес и объяснительные статьи к каждому из переведенных им произведений»; потому «положительное значение литературно-критического очерка И. Франко для западноукраинской читательской аудитории несомненно. Автор предисловия фиксирует внимание на ряде таких произведений, которые неопровержимо удостоверяют общественную активность поэта. В собственном переводе он приводит отрывки из политической, социально-исторической и философской лирики Пушкина («Вольность», «Деревня», «Во глубине сибирских руд», «Стансы» («В надежде славы и добра»), «Клеветникам России», «Безверие», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» и др.).

Обращение Франко-переводчика к пушкинской драматургии связано в большой степени с состоянием галицкого театра и задачей идейно-художественного обогащения его репертуара.

В своих историко-литературных, критических и публицистических работах Франко неоднократно высказывался о Пушкине.

Как известно, именно Франко впервые в истории шевченковедения поставил на подлинно научную основу рассмотрение связей Т.Г. Шевченко с русской и мировой литературой. По мнению Франко, суть составляет не установление влияний тех или иных произведений, образов или мотивов на писателя, а изучение идейно-эстетической атмосферы, в которой происходило становление гражданского и художественного кредо писателя. Говоря в статье «Темное царство» о Т.Г. Шевченко в период его учебы в Академии художеств, Франко называет имена деятелей литературы, чьи произведения в ту пору в наибольшей мере определяли собой общественные настроения и искания. Это «три великих русских писателя – Пушкин, Грибоедов и Лермонтов», чьи творения «жили среди читателей и оказывали большое влияние на мысли и убеждения, тем более, что смелое, горячее слово Белинского придавало им ясность и широту». Методологически весьма значительно замечание, высказанное И.Я. Франко в статье о поэме Т.Г. Шевченко «Наймичка». Отмечая несостоятельность проведенного Н.И. Петровым сравнения шевченковской поэмы с пушкинским «Романсом» («Под вечер осенью ненастной»), Франко обращает внимание на фабульные расхождения между этими произведениями, но главное усматривает в ином: в художественной концепции поэмы «Наймичка», ничего общего не имеющей с юношеским стихотворением Пушкина. Принципиальное значение представляет и соображение о сюжетной аналогии, обусловленной, по верной мысли И,Я Франко, аналогиями социально-исторических обстоятельств, а не литературным влиянием.

В конспекте доклада о русской литературе XIX столетия, прочитанном на собрании Славянского кружка летом 1888 года, в новогоднем диалоге «На склоне века. (Разговор в ночь перед новым годом 1901-м) » и в других работах Ивана Франко рассыпан ряд весомых высказываний о Пушкине.

Пушкин в суждениях Франко – выразитель гуманистических и демократических идеалов, чуждых абсолютистской идеологии царизма. Он принадлежит к плеяде самых замечательных художников мира, выявивших «массу основных черт своей нации». Заглавный герой пушкинского романа в стихах для И.Я. Франко – образ, обладающий огромной силой художественного обобщения. Именно поэтому украинский писатель говорит об Онегине не только как историк литературы, но и как страстный публицист, под пером которого этот образ, обладающий высокой типичностью, естественно вводится в контекст больших социально-исторических размышлений.

Немало свежих и значительных суждений содержится в статьях и заметках, сопровождающих переводы пушкинской драматургии. Независимость и сила мысли Франко сказались в его оценке трагедии «Борис Годунов». Категорически отрицая версию о ее «подражательности», Франко подчеркивает историзм и проникновенность психологического анализа, присущие этой пьесе – «в высокой мере оригинальной, типически русской и исторической». Говоря о «достойном удивления» пушкинском мастерстве, он особо выделяет некоторые эпизоды трагедии (в келье Чудова монастыря, в корчме на Литовской границе, в сцене у фонтана).

В специальной литературе сближались отдельные стихотворения Франко и Пушкина. Однако важнее созвучные тенденции, родственные принципы эстетического освоения действительности и неповторимые художественные решения, обусловленные иными запросами времени, своеобразием творческой индивидуальности мастера».

Несомненно: «…обоих художников роднило жанровое многообразие, казалось бы, неисчерпаемое богатство тем, связанное с энциклопедизмом знаний и интересов, способностью проникать в душу разных народов, в сущность разных исторических эпох, неизменно оставаясь при этом сыном своего времени и своего народа».

И. Заславский отмечает также: «Сопоставляют иногда одноактную драму И. Франко «Послідній крейцар» (1879) с «маленькой трагедией» Пушкина «Скупой рыцарь». Пушкинское воздействие сказалось здесь, по мнению М.Н. Пархоменко, «не столько в отдельных заимствованиях (некоторые строки этих произведений совпадают почти текстуально), сколько в выборе жанра, размере и ритме стиха, а главное – в тематике и общности идей».

В научной литературе соотносились также «Сон князя Святослава» (1895) Франко и пушкинский «Борис Годунов». Высказывалась и скептическая точка зрения относительно подобного сближения. Названные произведения, действительно, очень разные: последовательный историзм и реалистический метод отмечают пушкинскую трагедию; жанровую природу своей пьесы Франко обозначил понятием «драма-сказка». Тем не менее представляются правомочными соображения о некоторых художественных принципах, роднящих пьесы. Обоих драматургов влекут к себе бурные страницы прошлого – эпоха «многих мятежей» в России XVII века, беспокойные времена княжения Святослава в Киеве XII столетия. Оба художника – каждый на своем материале – обосновывают решающую роль «мнения народного» в историческом процессе; как и автор «Бориса Годунова», Иван Франко воскрешает образ мышления, строй чувств, речевой колорит людей изображаемой эпохи. Опыт Пушкина ощутим и в композиции «драмы-сказки» – в динамичности ее действия, в разнообразии сменяющихся картин».

Уделяет внимание автор и работам П.А. Грабовского: «В 1899 году П.А. Грабовский пишет в Сибири статью «К пушкинскому вечеру в народной аудитории». Мысли Грабовского в наше время не кажутся новыми и оригинальными. Но, как справедливо отмечал А.И. Белецкий, на фоне юбилейной литературы, изобиловавшей казенными славословиями и расплывчато-либеральными фразами, в потоке которых истинный облик автора «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», «Медного всадника» и «Капитанской дочки» явно или завуалированно искажался, суждения украинского поэта-революционера выделялись четкостью и выражали исторически верную тенденцию в осмыслении и истолковании общественного и культурного значения Пушкина. Пушкин, по словам Грабовского, был «творцом, составившим славу и гордость России». Грабовский видит в Пушкине поэта-гражданина, который «задыхался в тяжелой атмосфере аракчеевщины и крепостного права, негодовал и возмущался»».

Несомненно: «Символично звучат пушкинские строки, прошедшие сквозь сердце ссыльного украинского поэта-революционера – строки пушкинского послания «Во глубине сибирских руд…», переведенное Грабовским. Украинский поэт утверждал, что Пушкин в нем «спустился в сферу подлинной, обыденной действительности, сблизил поэзию с жизнью, первым из русских писателей внес в свои произведения живое конкретное содержание, которого наша литература до того не имела и не могла иметь»».

И конечно же, «Фактом исключительного историко-литературного значения следует считать обращение Грабовского-переводчика к роману «Евгений Онегин».

Свой перевод первой главы пушкинского романа (1891) Грабовский переслал из Иркутской тюрьмы во Львов. Ивану Франко перевод понравился, но опубликовать его не удалось. Последующие главы «Онегина» Грабовский не переводил, рукопись первой главы сохранилась в литературном архиве Франко. В замечаниях, предпосланных переводу, роман назван «наиболее широким и наиболее совершенным произведением» Пушкина. Произведений такой художественной силы, утверждает переводчик, не было в России «ни до, ни позже». Подобное создание словесного искусства является «национальной гордостью страны, на какой бы высокой и недосягаемой ступени развития она ни стояла», и одновременно представляет собою «всемирное чудо литературы вообще».

В конце вступительной заметки («До читачів») Грабовский, ссылаясь на трудности перевода «столь великих творений», где в каждой строке органически сочетаются изумительная красота и высокая содержательность, призывает читателей терпимо отнестись к «недостаткам и ошибкам его опыта». То, что опыт Грабовского не лишен определенных «недостатков и ошибок», вполне естественно.. Несмотря на крайне неблагоприятные обстоятельства, в которых осуществлялся этот перевод, переводчик тонко уловил поэтическую прелесть оригинала и настойчиво стремился воссоздать ее. Важно, что переводческие принципы, определившиеся в процессе работы Грабовского над «Онегиным», оказались плодотворными и перспективными. Украинский поэт нередко идет на текстуальные отклонения от первоисточника, но, чуждый буквалистской скованности, он не допускает и переводческого «волюнтаризма», нигде не становясь на путь перепева или вольного варьирования подлинника.

Грабовский внимателен к реалиям, стремится сохранить признаки времени и уклада, воссоздать колорит и настроение оригинала. Всего примечательнее в этом переводе, пожалуй, установка на интонационную верность первоисточнику: вполне очевидно желание переводчика воссоздать живое течение стиховой речи Пушкина с ее гибкостью и выразительностью, со всеми вибрациями и переливами тона в «онегинской строфе»: от мягкой иронии до высокой патетики, от оживленного остроумия до проникновенной задушевности (когда в повествование включаются мотивы любви, свободы, творчества)».

«Приходится сожалеть, – пишет Заславский, – что Грабовский перевел лишь одну главу пушкинского романа и что его перевод не дошел в свое время до читателей. Но значение этого труда украинского поэта исключительно велико.

Существенно, что Грабовский-переводчик обратился к центральному созданию пушкинского творчества – до этого еще не было попыток сделать знаменитый стихотворный роман достоянием украинской культуры. Плодотворность и перспективность тенденций, определившихся в работе Грабовского над «Онегиным», подтвердились дальнейшим развитием переводческого искусства в украинской литературе».

* * *

Не могут оставить равнодушной строки:

«Щедр и благоуханен венок, сплетаемый Советской Украиной в честь Пушкина.

 Как всенародные праздники отмечаются в республике пушкинские даты…

Украинские поэты разных поколений делятся с многомиллионной аудиторией своими раздумьями о великом русском поэте, о глубинах его мысли, о богатстве и сложности его художественного мира, о емкости и красоте его образов, точности, изобразительной и музыкальной прелести его слова.

Ярким личностным чувством согрет доклад, с которым выступил П. Тычина на торжественном заседании Пушкинского комитета в Киеве в 1937 году. Тычина нашел формулу, великолепно выразившую его отношение к Пушкину и его представления о месте пушкинского наследия в духовной жизни советских народов: «Рідний, улюблений, наш!»»

«На Советской Украине, – свидетельствует И. Заславский, – сложилась богатая переводческая традиция. Творчество Пушкина стало в этом отношении особенно благодатным источником. К нему украинские литераторы обращались и обращаются охотно и настойчиво, стремясь воссоздать в родном слове тот нерасторжимый «союз волшебных звуков, чувств и дум», поразительным образцом или, как сейчас принято говорить, высоким эталоном которого является пушкинское наследие.

Уже в 1927 году в УССР осуществляется первое издание «Вибраних творів» Пушкина. «Данная книга переводов предназначена, – отмечает в предисловии ее составитель и редактор П.П. Филиппович, – не для того, чтобы заменить пушкинские подлинники. Думаем, что она лишь повысит интерес украинского писателя и читателя к великому поэту и желание знать и изучать все его литературное наследство». В сборник включены как переводы, осуществленные в дооктябрьскую пору (М. Старицкого, П. Грабовского, Б. Гринченко), так и подготовленные для настоящего издания.

Второе, дополненное и переработанное издание книги вышло спустя три года. В нем нет дореволюционных переводов, расширен круг переводчиков. Но несмотря на увеличенный объем сборника, тут не представлены еще многие произведения поэта, в частности важнейшие создания его политической и философской лирики. Значительно большей полнотой и более высоким уровнем переводов отличается двухтомное издание 1937 года и объемистый однотомник 1949 года.

Выход в свет «Творів у чотирьох томах» Пушкина (Киев, 1952 — 1954) стал крупным явлением в культурной жизни страны и вызвал значительный общественный отклик. Знаменательно, что в издании, помимо профессиональных переводчиков, приняли участие многие деятели украинской советской литературы. Лирику, поэмы, драматические произведения, сказки Пушкина переводили Максим Рыльский, Павло Тычина, Микола Бажан, Владимир Сосюра, Микола Терещенко, Андрей Малышко, Леонид Первомайский, Иван Вырган, Игорь Муратов, Наталья Забила, Мария Пригара, Павло Усенко, Любомир Дмитерко, Платок Воронько, Иван Нехода, Степан Олейник, Петро Дорошко, Кость Дрок, Степан Крыжановский, Иван Гончаренко и другие поэты. Среди переводчиков прозаических произведений Пушкина встречаем имена Семена Скляренко и Ивана Сенченко, Андрея Головко и Алексея Кундзича, Михаила Стельмаха и Александра Копыленко, Остапа Вишни и Олеся Гончара, Петра Козланюка и Александра Ильченко.

Существенно, что для каждой новой публикации переводчики чаще всего вносили те или иные коррективы в перевод, заботясь о большем приближении к первоисточнику, о естественности его украинского звучания, о верности воспроизведения авторской мысли, образной системы, ритмико-интонационного строя, эмоциональной атмосферы.

Республиканские издательства и позднее выпускают книги Пушкина в украинском переводе (стихи в серии «Перлини світової лірики», поэмы, сказки, повести «Дубровский», «Капитанская дочка» и т. д.). Новые переводы появляются в периодической печати.

Необычайно интересно сопоставление различных переводческих версий одного и того же пушкинского текста. Отчетливо прослеживаются тут и индивидуальные особенности восприятия оригинала, и пути, избираемые переводчиком к «перевыражению» подлинника при сохранении его основной поэтической мысли, стилевой и интонационной природы. Параллельное знакомство с несколькими переводческими прочтениями произведения побуждает глубже вникнуть в образно-поэтический мир источника, показывает, сколь богаты ресурсы украинского поэтического слова, приносит дополнительную эстетическую радость».

Свою большую, информативную, исполненную знания и любви работу И.Я. Заславский заканчивает так:

«Пушкинское наследие продолжает возбуждать творческую активность переводчиков, способствует дальнейшему совершенствованию и обогащению поэтической культуры на Украине.

Нестертые слова, свежие образы находят украинские литераторы разных поколений, чтобы выразить свое понимание и свое восприятие Пушкина.

«Необъятна эта планета, имя которой Пушкин. Каждое грядущее поколение по-своему будет открывать новые и новые духовные материки ее, и познание это будет продолжаться доколе мир стоит», – заявляет Борис Олейник. «Нам, украинцам, Александр Пушкин, кроме всего, дорог еще и тем, – продолжает он, – что на лучших страницах его творчества лежит голубой отсвет Украины, которую он любил трепетно и нежно».

В статье, озаглавленной «Кастильське джерело натхнення», Роман Лубкивский пишет о человечности и просветленности пушкинской поэзии, о ее притягательной силе и воспитательном потенциале. «Пушкин – «для всех», но и для каждого в отдельности, – отмечает автор статьи. – Более того, Пушкин «действует» на разных возрастных уровнях. К самому маленькому читателю он приходит сказками и «Зимним вечером»; юным дарит лирику и «Руслана и Людмилу». Одаряя нас на последующих возрастных этапах, он не отнимает своих первых даров». Хорошо сказано у Лубкивского о стимулирующем значении пушкинского наследия для украинской литературы: «Великое счастье – перечитывать Пушкина. Переводить Пушкина – тройное счастье: счастье открытия, счастье созидания и духовного обогащения. Украинская литература может гордиться тем, что она одной из первых приникла к животворным пушкинским источникам. Ощущение этого счастья, этой гордости воодушевляет и обязывает каждого поэта к творчеству вдохновенному, требовательному и высокому»».

… Благодарна автору за слова: «Как первая любовь, по вещему слову Тютчева, незабвенен Пушкин в сердцах русских людей. Столь же бережно и верно хранит его имя и его художественный мир память братских народов нашей Отчизны. Советская Украина от души произносит крылатую строку своего поэта, и сегодня как нельзя лучше выражающую отношение к создателю «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина», «Зимнего вечера» и «Анчара», «Полтавы» и «Капитанской дочки»:

Здоров був, Пушкін мій, землі орган могучий!»

* * *

А крылатая эта строка – из стихов 1920 года Павла Григорьевича Тычины. Даю их – в оригинале, как и стихи любимого, глубоко уважаемого современника Бориса Ильича Олейника. Глубоко уважая труд переводчиков А.С. Пушкина и других русских поэтов, я все-таки уверена: нет украинцев, не понимающих по-русски, как нет – не должно быть – и русских, не желающих понять мелодичный, выразительный украинский язык!

ПАВЛО ТИЧИНА

ПЕРЕД ПАМ’ЯТНИКОМ ПУШКІНУ В ОДЕСІ

Здоров будь, Пушкін мій, землі орган могучий!
І ти, морська глибінь, і ви, одеські тучі!
Я тут у вас в гостях, і всім я вам радий.
Не гнівайтесь за сміх: іще ж я молодий.

Залузаний бульвар. Бульчить калюжна плавань.
І Пушкін на стовпі – пливе у грязь, як в гавань.
Куди ж ти, підожди! – не хоче говорить.
Внизу сирени рев і море бурунить.

То ж вдячнії сини невдячної Росії
поставили його… плечима до стихії.
Стій боком до людей, до многошумних площ;
Господь стихи простить і епіграмний дощ…

Ах, море і поет! Та хто ж вас не боїться!
Свободи чорний гнів. І блиск, і гарт, і криця.
Поетом будь добро: помреш – то од свобод
все боком ставлять нас, щоб не впізнав народ.

1920, Одесса.

Вспоминаю, что писал Тычина: «Там я впервые в своей жизни увидел море. Я увидел те улицы и каменные спуски, по которым ходил и сбегал к морю Пушкин». Море и поэт, народ, его свобода – вечная ценность!..

Из пяти известных мне стихов Бориса Олейника, посвященных Пушкину, приведу два:

БОРИС ОЛІЙНИК

ПУШКІН В ОДЕСІ

Коли південна ніч, як Парфенон,
повстане.
Опершись на плече подоланих століть.
Буденно сходить він із східців п’єдесталу.
Немов із ґанку, де присів спочить.

І звикла до вітрів
бентежна пелерина
Злітає над плечем, як демона крило.
І сходить тихо на його чоло
Високий знак парнаської богині.

На березі стає.
І море віщим оком
Вдивляється в його непрохололий слід.
І так мовчать вони – високо і глибоко –
Дві вічності, яким не треба слів.

На парапет віків схилилася Одеса…
Так викінчено все, що дріб’язкові – зась:
І не було інтриг, і не було Дантеса,
І не було кінця – є тільки море й час.

Якісь уривки фраз придворної мазурки,
Значущі погляди давно доспілих дів –
Таке минуще все,
як юний камер-юнкер…
Але було і є просте:
– Я вас любив…

Ах, суєта суєт амбіцій і погорди –
Минулося, як вицвілий мотив.
Але були і є закохані народи
В старе, як грішний світ:
– Я вас любив…

Дві вічності лицем одна до ’дної стали.
Спинився поряд час
на відстані руки.
І мовчки ждуть його
пороги п’єдесталів,
Щоб він присів спочить з дороги
у віки.

В стихах «Чотири посвяти безсмертним» Б. Олейник в Интродукции дает обобщенное: Поэту, затем – Шевченко, Пушкину, Франко,

ЧОТИРИ ПОСВЯТИ БЕЗСМЕРТНИМ

ОЛЕКСАНДРОВІ ПУШКІНУ

На горах Пушкінських,
                                   на ріках псковитянських…
Така на душу сходить яснота.
Що світ увесь читається з листа
Від космосу до ідолів поганських…
На горах Пушкінських,
                                   на ріках псковитянських.

Як потьмянів у цій ясновині
Джинсовий лиск піїтів балаганських!
Такі минущі видались мені
Ристалища за першість при вині…
На горах Пушкінських,
                на ріках псковитянських.

Зніми-но паперового вінця,
Що сам собі нап’яв у нагороду, –
І ти почуєш в тиші всесвітянській,
Як сам народ замислює співця.
Як сам Поет замисливсь до народу
На горах Пушкінських,
                 на ріках псковитянських.

Коли запрагнеш на земній межі
Пізнать глибінь російської душі,
Що лебедіє з коренів слов’янських.
Спини себе посередині дня
На цій фяді, де вічність осіня, –
На горах Пушкінських,
                   на ріках псковитянських.

Я там стояв, чолом під небесі,
І чисте око житньої роси
Мені явило Канів придніпрянський.
І два Бояни –
      двох народів вість –
У дві руки творили
               вічний міст
На горах Пушкінських,
                     на ріках праслов’янських.

Хочу еще предложить благосклонным читателям два перевода Максима Рыльского: «Элегии» и крохотного отрывка из «Андрея Шенье». Даю и любимейшие оригиналы.

ЭЛЕГИЯ

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть – на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

1830

ЕЛЕГІЯ

Безумних літ веселощі свавільні
Тяжкі мені, як спогади похмільні.
Та як вино – печаль моя стара,
Що старшає, то сили набира.
Мій шлях сумний. Віщує труд і горе
Прийдешності розбурханої море.

Але не хочу, друзі, умирать;
Я хочу жить, щоб мислити й страждать,
І відаю, у дні турботи й лиха
Життя мені скрашатиме утіха;
Не раз іще, у радості й сльозах,
Гармонію ловитиму в піснях,
І – мариться – смутне моє смеркання
Любов осяє усміхом прощання.

ИЗ «АНДРЕЯ ШЕНЬЕ»

                                            Увы, моя глава
Безвременно падет: мой недозрелый гений
Для славы не свершил возвышенных творений;
Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь…

……..

                             Покину шлях земний
Дочасно, друзі, я: мій геній недозрілий
Для слави не дійшов ні зросту, ані сили.
Умру. Як тужите ви щиро по мені –
Для себе збережіть оті мої пісні!
Коли гроза мине, в своїй громаді мирній
Збирайтесь іноді читать писання вірні,
І довго слухавши, промовте: так, це він;
Це спів його. А я, переборовши тлін,
Незримо увійду і сяду поміж вами,
І сам заслухаюсь…

…«Гроза» пройдет, несомненно, – пройдет! И с нами – оставшимися (о, как же отчаянно горько, нестерпимо больно, что многих не досчитаемся!..), и – с лучшими, новыми – неслучайно, закономерно, естественно! – будет Александр Сергеевич Пушкин! Эта ПЛАНЕТА – вечна!

Людмила Владимирова

Одесса

Фото взято с feo.travel