Ящики – поломанные и уродливо выглядевшие, громоздились на заднем дворе магазина, из которого выскочил он, преследуемый агентом КГБ, предъявившем удостоверение, мол, необходимо задать вам несколько вопросов: и персонаж, согласившийся было, тотчас, ловко извернувшись, шарахнув в лицо агенту суммой яиц сразу, рванул сквозь чёрный ход, налетел на эти ящики, опрокинул их, махнул через забор – преследуемый уже полноценно милицейским газиком.

…занятно оказаться в 66 году – из 96, пройдя коридором времени, выращенным дедом-изобретателем, который умер, оставив в наследство чемодан советских денег, и тайну этого коридора…

Ему, персонажу, скупавшему золото – там, в Союзе, проходившему страной своего детства, под плакатами с изображением Брежнева и других членов забытого политбюро – главное сейчас: добежать до дачной развалюхи, ворваться в подвал, успеть к себе в 96 год…

Где он – никто.

Где связался с бандитами, главарь которых выглядит цивильно, мало того – роскошно, но, покупая золото, заинтересован прежде всего в том, чтобы не было неучтённой линии по производству драгоценностей…

То есть персонаж зажат между преследователями из прошлого и настоящего, между которыми установлен коридор, находящий в подвале дачной хибары…

…по платформе, мимо мужичков, торгующих яблоками (рупь – ведро), спрыгнуть вниз, добежать, рвануть калитку…

Потом – куда?

В 96 – как в фильме «Стрелец неприкаянный»?

А если попробовать другой вариант?

И персонаж, которого всюду ждут одни неприятности, и любовь иллюзорна, также как Париж, в котором бесплодно проваландался 20 лет, делает не три поворота ключа, а два всего лишь…

На той же даче – после приступа серебристого свечения – выходит; поднимается, осторожно скрипя лестницей, из подвала, озирается.

Тишина вроде.

Никаких преследователей.

Спускается в запущенный сад, выходит из калитки.

Милицейских газиков нет.

Какой год-то – интересно?

Судорожно проверяет карманы: остались ли деньги?

Да есть, наследство деда обильно…

Он идёт – персонаж, минует станцию, разные спуски-подъёмы; он стремится к газетам: выяснить: какой год.

Вот «Правда», ну что же… подойдёт и она; и, взглянув, убеждается – год ныне – 76…

Персонаж оборачивается, чешет в затылке, вспоминая, что было с ним в этом году, и…

Ах да, в этот год – он же в Париже, где остался, оторвавшись от представителей советской группы, прибывших на конференцию…

А что делать в двоящейся действительности теперь?

Затеряться в толпе?

Найти родителей, которые живы, и укоренены в советской данности?

Найти деда, который здесь – совсем не дед…

Пока персонаж праздно углубляется в город, сопоставляя кадры его с собственной памятью, вспоминая определённые места, и то, как они выглядят ныне (в 1996) вызывает улыбку…

Хорошо так – вырваться из реальности, получить ключ к перемещению во времени.

Хорошо.

Что бы сделал сам, нищий сочинитель, оказавшись в иных, давно прожитых десятилетиях?

Сумел бы подправить теперешнюю жизнь?

Встретился бы с молодыми родителями, жизнь без которых затягивает такие узлы на горле, что не вздохнуть?

Сиди, мечтай, наблюдая за персонажем, переставшим быть заложником обстоятельств и времени.

Сиди, мечтай…

  Александр Балтин

фото взято из открытых источников