Русский человек любит ходить по краю бытия (тютчевское двойное бытие в стихотворении «О вещая душа моя!»), любит перекаты и переливы (дударевские «Интонации»), взлеты и падения (лермонтовский «Парус»), в которых познает метафизику обрыва («Обрыв» И. Гончарова, «В овраге» А. Чехова), провала, выпада из линейного времени (лестницы, чердаки, подвалы Ф. М. Достоевского и И. А. Бунина). Об этом вся наша русская словесность. Русский герой в волшебной сказке находится в поиске «иного царства», идеальной земли за пределами данного, поэтому наши главные сказочные формулы — «иду туда, не знаю куда», «ищу то, не знаю что». Это состояние порога, неопределенности, невыразимости уловила первоначально поэзия — апофатическое открыл для нашей культуры В. Жуковский в одноименном стихотворении «Невыразимое». Однако не только в литературе проявился этот фундирующий принцип русской культуры — запечатлеть неявленное, тайное, но и в нашей живописи и, как показала новая выставка работ современного скульптора В. Б. Курочкина, в скульптуре.

Творения известного современного мастера, автора памятника А. П. Чехову, который украшает центральный сквер в Звенигороде, бюста философа А. Зиновьева, которому в этом году на государственном уровне отмечается 100-летие, ряда имагинативных воплощений А. Пушкина, Н. Рубцова, С. Есенина, сейчас выставляются в залах старейшей библиотеки № 76 имени М. Ю. Лермонтова в Сокольниках. Ночь искусств открыла для нас новые работы скульптора Владимира Курочкина, среди которых обнаруживаем как классические сюжеты мировой истории и философии («Архимед», «Давид и Голиаф»), так и вольные представления или, лучше сказать, имагинации (высокий образ, данный в реальной форме) великих деятелей мирового искусства («Пикассо», «Ван Гог», «Суриков» и др.). Однако особое внимание привлекает работа, стоящая как бы особняком от других, — «Омут».

Ее композиция такова: женщина странной наружности с длинными волосами и, кажется, в некотором роде с искаженным лицом то ли от радости близости к любимому, то ли от предвкушения чего-то страшного, притягивает руками к себе мужчину, крепко обняв его за голову и шею. Мужчина, по пояс обнаженный, в закатанных по колено брюках, находится на возвышении, то ли на берегу реки, то ли на кровати, всем телом устремлен к этой загадочной женщине. И несмотря на обнаженную плоть, грудь женщины, торс мужчины, само положение фигур, в этой скульптуре нет пошлости и, можно сказать, намека на низкий эротизм. Может быть, на выставке этой композиции даже несколько сторонились, заглядывая в лицо героев. Почему? Что поражало зрителя? Не сама ли Смерть в образе ундины или ночницы явилась за путником ли, рыбаком ли, случайно оказавшимся на берегу? Все апофатично в этой работе: мы доподлинно не знаем предыстории этих двоих, в отличие от других работ мастера, как то «Бурдель и Флора», «Роден и Ева».

Кто эта женщина, которая тянет путника в бездну? Какова судьба его? Это тонкая грань Танатоса и Эроса, повергающая в омут, в бездну ощущений, — корневая для русского национального бытия. Вспомним стихотворение Е. Боратынского «Смерть» — олива мира и светозарная краса выступают атрибутами Смерти: «О светозарная краса! // В руке твоей олива мира // А не губящая коса». А сон Татьяны Лариной? Он тоже изобилует и эротической, и мортальной символикой одновременно. О чем нам это говорит? Русский эрос носит космический характер, поскольку он связан со смертью, с высшим Абсолютом культуры. Однако смерть, как и подлинная любовь, апофатична, то есть непостижима, ее можно лишь попытаться уловить, поймать в мгновении. Таким мгновением и была, видимо, одарена рука художника, который запечатлел в своих работах не только время (в скульптуре время замирает), но и вечность.

Талант художника в том и состоит, что в этой фигуре не чувствуешь различия между любовью и смертью, а значит, и не боишься последнего, имагинативно, то есть в образе попираешь ее. Омут — апофатика ситуации, момента, непостижимость любви и смерти, которая является фундирующей для русской культуры, и эта работа современного искусства еще раз только подтверждает корневые принципы русского национального бытия. Из этой опасной пограничности, непредсказуемости смысла, заведомой неопределенности народилось наше художественное бытие, великие его творения. С одним из таких вы можете познакомиться в ноябре в залах лермонтовской библиотеки, которая организовала выставку работ художника.

Марианна Дударева,

доцент РУДН, доктор культурологии, литературный критик

фото автора