«Следить за мыслью великого человека наука самая занимательная».

А.С.Пушкин.

От автора.

Со времён, когда писались «Старческие письма» Петрарки минуло 700 лет, то есть 35 поколений людей прошли по миру. И что же? Человек стал лучше? Умнее, честнее, трудолюбивее, гуманнее, сострадательнее? Вчитаемся в исповедальные письма Петрарки…Они, написаны, словно вчера и словно по «поводу современной жизни». И мы приходим к печальному выводу: человек за 700 лет, наверняка, изменился внешне (рост, вес, облик, походка), но внутренне не изменился ничуть. Как и во времена Петрарки, человека ХХ века гложет зависть, корысть, самомнение, самолюбие и прочие «язвы духа».

Таковым ли останется человек и через 700 лет, к 2800 году? Это вопрос! Есть надежда, что к тому времени человек эволюционно подвергнется значительным духовным изменениям.

На чём основаны предположения? На том, что 700 лет, что пролегли между Петраркой и людьми ХХ века , прошли под воздействием из Космоса на Землю энергии «Рыб», несущей человечеству «лишения и страдания» ( на чём и взросло Христианство).

Но через 700 лет воздействие космической энергии на Землю окажется качественно иным, обретёт устойчивое влияние энергии «Водолея», отчего волей-неволей изменится и человечество: оно по-настоящему станет «свободным», его составляющие «равными » друг другу, и каждый человек в себе подобном увидит «брата». Но каким же тяжёлым, изнурительным, но и желанным представляется путь человечеству…

Однако, дадим слово гению Петрарки, чтобы в суждениях поэта и человека, как в зеркале, увидеть день сегодняшний.

Франче́ско Петра́рка (итал. Francesco Petrarca, 1304—1374) — итальянский поэт, глава старшего поколения гуманистов, один из величайших деятелей итальянского Проторенессанса, ученик Варлаама Калабрийского.

 Из «Старческих писем».

«Вздорно доверять только старине: тогда сочинители тоже были людьми. Если мы отшатываемся, заметив следы опередивших нас мужей, да будут нам стыдно: первая слава принадлежит жёнам, женщина была изобретательницей самих букв, которыми мы пишем. И пусть нас не тревожит та избитая и общеизвестная истина, что нельзя ни сделать, ни сказать ничего нового… Как для больного наслаждение подняться с постели, и расправить члены, так для сильного и здорового духа питание — труд».

«Ведь как знать, не попадут ли твои поделки в руки врагов! Каких, скажешь, врагов? Завистников, объявивших добродетели непримиримую войну. Всякий начавший тянуться чуточку ввысь найдёт множество врагов не только из числа стремящихся к тому же, но и из костенеющих и — чудно сказать — даже из валяющихся на самой земле, причём из них- то, как раз и больше всего».

«Здесь всего строже надо следить за тем, чтобы не обмануться блеском того или иного слова, не увлечься потоком своей или чужой речи. Пишущие стремятся к гладкости речи и боятся шероховатостей. Чтобы всегда нравиться смотри на мысль и на суждения. Будут они уместны, благородны, изящны и собой увлекут и легко оденутся в слово. Всего этого достигнешь сам или вращаясь в небольшом кругу близких.

«Потом приобрети побольше непредвзятых судей, друзей не столько тебе, сколько истине, хотя если друзья привязаны действительно к тебе, а не к твоей фортуне, тоже можешь смело довериться их совету. Тебя, мой друг, себя самого учу: обращаясь к тебе, наставляю себя и поучаюсь от собственных слов».

«Куда только жгучая и неутомимая жажда обладания не увлекает человеческие умы! Признаться, я пожалел их и подумал, что не зря поэты зовут моряков несчастными. Когда во мраке уже нельзя было следить за ними глазами, я вернулся к перу с потрясённой душой, одно только перебирая про себя в уме: увы, как драгоценна и вместе с тем, как дешева для людей жизнь».

«Тем временем, — для пишущего это самое скверное, о и неизбежное, — вокруг будут шуметь толпа низменных умов, ты, помня, о каких великих вещах идёт дело, пренебрежёшь пустой болтовнёй и рано или поздно угасишь недоброжелательство добродетелью, знанием и трудом».

«Ты написал, что у вас нашлись люди, берущиеся судить не только о тебе, но и обо мне и моём таланте. Ради Бога не вздумай возмущаться или противодействовать, не трать понапрасну сил: себе заведёшь врагов, и число моих не уменьшишь, а только больше их раздражишь и распалишь. Это моя роковая, так сказать, и давняя чума».

«Обо мне судят многие, кого я не знаю, не хотел знать и достойными знакомства не считаю. Честно признаться не перестаю гадать, кто их поставил судьями надо мной. Но у этой породы есть неведомо как приобретенное неотъемлемое свойство: каждый тем смелей и скорее судит, чем невежественнее. То ли потому, что немного знание мешает им много видеть, а пустота душ придаёт лёгкости…Обычная повторяется в человеческом мире история: всегда на грабёж и разорение другого скорее тот, у кого нет ничего собственного, что стоило бы труда разграбить и разорить».

«А вообще, надо со спокойной душой сносить все суждения всех людей, ведь как отвергать справедливые — гордыня, так бояться несправедливых — малодушие. Ложь обычно недолговечна, а тщательно составленное опровержение часто оборачивается большой известностью для опровергаемого, и позором для опровергающего. Можно скрыть свет истины, но нельзя угасить…».

«Хорошо устроенный ум всегда мирен в своей непоколебимой безмятежности и спокоен: он знает, чего хочет, и чего однажды хотел, хотеть не перестаёт».

«Слово — первое зеркало духа, и дух — не последний водитель слова».

«Многие благородные умы больше всего задушены двойным злом — привычкой к наслаждениям и извращенными мнениями толпы… Первое оседает внутри, второе наседает извне, дух вянет и далеко отстаёт от познания самой истины».

Цитаты из «Моей тайны».

«Авторитет часто принимают взамен доказательств».

«На нас оправдываются слова апостола: «Тленное тело отягощает душу, и эта земная храмина подавляет много заботливый ум».

Цицерон говорит где-то: «Они ничего не умели видеть душою и всё сводили к чувственному зрению. Но задача всякого сильного духа — отвлекать мысль от чувственных впечатлений и мышление — от привычки».

«Но опять же, как я могу называть что-то чужим, пусть оно, и придумано другими, когда тот же Сенека буквально пересказывает суждение Эпикура, что всё хорошо сказанное кем бы то ни было — не чужое, а наше?»

«Не все мы рождены под одной звездой — надо довольствоваться пределами, которые Бог и природа назначили нашим талантам, без этого мы никогда не избавимся от душевной тревоги: продвигаясь в познании вещей, а мы не должны прерывать этот путь до последнего дыхания, — мы каждодневно будем открывать новые недоступные нашему невежеству тайники, откуда и тоска, и негодование, и презрение к себе».

«У кого нет таланта, будь богат душевным покоем, у кого есть — имей и уравновешивающую всё скромность, чтобы беспристрастно оценить свои силы и случайно не отяготиться, льстя себе и само обманываясь, неподъёмной ношей».

«Разумеется, если над кем-то звёзды мерцают настольно благосклонно, что ему довольно себя без опоры на помощь извне, и он сам собой способен порождать великолепные мысли, ему поистине есть что приписать дару небесной благодати, пусть только остерегается заносчивости и с великим смирением наслаждается божьей милостью, оставив пчёлам их обычай. Но мы, кому не так посчастливилось, не будем стыдиться подражать пчёлам».

«Пусть пройдёт ещё десять тысяч лет и к векам прибавятся века — никогда не будет довольно славить добродетель, никогда не хватить наставлений любить бога и ненавидеть сластолюбие, ни когда для глубоких умов не закроется путь к открытию нового».

«И отправляются люди дивиться и высоте гор, и громадности морских валов, и широте речных просторов, и необъятности океана, и круговращению созвездий — и оставляют сами себя. Но нет ничего дивного, кроме души, рядом с величием, которой ничто не велико».

«Истинную славу рождают дела, а не слова — истинную славу, не ту, которую провозглашает толпа и увенчаться которой для великих душ почти отвратительно, а ту, которая живёт и питается трезвенной и радостной памятью о доблестных деяниях в сердцах выдающихся людей, и о которой без театрального шума, без пошлых рукоплесканий свидетельствуют Бог и совесть».

 Александр Херсонов

фото автора