1

Была ли метафизическая усмешка в поэтическом заявление Я. Смелякова: Тихо прожил я жизнь человечью…

Или – всеприятие оной, почитаемой столь щедрым даром, что оправдывает все лишения, все — с лихвою?

Поскольку на ровную жизнь Смелякова не тянула: напротив: судьба тёрла его в шероховатых ладонях, будто стремясь превратить в пыль.

Но он – выжил.

…в начале стихи идут густо, обильно: написанные… практически юношей: потом – обрыв: два стихотворения, созданные в 1935 году…

Он был в заключение: подвергнут репрессиям до 1938 года: первое нарушение всякой тишины человеческой жизни.

Затем будет финский плен, после освобождения из которого последует очередное заключение…

Такая вот своеобразная тишина…

Тихо прожил я жизнь человечью:
ни бурана, ни шторма не знал,
по волнам океана не плавал,
в облаках и во сне не летал

Но зато, словно юность вторую,
полюбил я в просторном краю
эту черную землю сырую,
эту милую землю мою.

Для нее ничего не жалея,
я лишался покоя и сна,
стали руки большие темнее,
но зато посветлела она.

В общем, в спокойной гармонии мудрого стихотворения есть намёк на бессчётностьзлоключений: лишился покоя и сна… стали руки темнее…

Но – сам лад стиха говорит о такой силе духа, что и земные мытарства, выпавшие на опыт доли Я. Смелякова, будто естественное продолжение счастья бытования на земле.

…как рвётся, трепещет огненными сгустками на онтологическом ветру бытия его «Жидовка»:

Прокламация и забастовка,

Пересылки огромной страны.

В девятнадцатом стала жидовка

Комиссаркой гражданской войны.

Ни стирать, ни рожать не умела,

Никакая не мать, не жена –

Лишь одной революции дело

Понимала и знала она.

Брызжет кляксы чекистская ручка,

Светит месяц в морозном окне,

И молчит огнестрельная штучка

На оттянутом сбоку ремне.

Тут – не только своеродный (и своенравный) образ – тут сама история проходит лентами по строкам, сияющим страшно, компактно сделанным, с деталью – столь же красноречивой, сколь и тяжёлой.

И какое золотое сияние лучится от «Манон Леско» — в исполнение Смелякова:

Много лет и много дней назад

жил в зелёной Франции аббат.

Он великим сердцеведом был.

Слушая, как пели соловьи,

он, смеясь и плача, сочинил

золотую книгу о любви.

Словно и в такой – страстно-изломанной, тяжестью любви придавленной книге – есть своя гармония, которую чувствуя, поэт передаёт – века спустя, в стихотворение, перекипающим зелёно-золотистыми тонами.

Необыкновенная цветовая гамма мира влекла Смелякова, словно стремился разгадать код оной, восприняв суммой, квинтэссенцией гамму, предлагаемую Крымом:

Красочна крымская красота.

В мире палитры богаче нету.

Такие встречаются здесь цвета,

что и названья не знаешь цвету.

Звук играет: словно представляя собой определённые варианты яркости и контрастности.

Драгоценный звук.

Была в поэзии Смелякова и особая простота, используя которую живописал людей, показывая, как жизнь проходит сквозь них, оставляя сложные следы…

Он прекрасно делал портреты: с мускульным нажимом, жёстко и точно; и лёгкая, акварельная наивность хорошей девочки Лиды согревала души поколений…

Да, поколения, многие их представители когда-то могли согреваться поэтическим словом: что не представить сейчас.

Как не представить Смелякова в мире, задушенном соблазнами, закрученным вокруг стержней эгоизма и чёрной прагматики, в мире, лишённом уважения к поэтическому художественному слову.

Но поэзия его живёт, продолжая работать, исподволь облучая мир: такой, каким стал…

2

Монументальный Маяковский, проходящий стихотворением Смелякова, выписан, как персонаж, точно ради упоминания мастерской. Поэтовой мастерской, какая, в сущности, совмещает лабораторию, камеру пыток, роскошь дворца… – слишком многое, чтобы подлежать однозначному определению.

И, упомянутая в начале стихотворения «Маяковский», у самого Я. Смелякова его мастерская была огромна и великолепно оснащена.

В мастерской Смелякова рождались чеканные, жёсткие словесные формулы; формулировки, которые не отменить времени: можно только их принять, как документ:

Прокламация и забастовка,
Пересылки огромной страны.
В девятнадцатом стала жидовка
Комиссаркой гражданской войны.

Ни стирать, ни рожать не умела,
Никакая не мать, не жена –
Лишь одной революции дело
Понимала и знала она.

Реалистичность типажа чрезмерна. Кажется, иглой прорезан портрет – по твёрдой породе дерева: только дерево именуется реальностью…

Иное дело – «Хорошая девочка Лида»: данная акварелью; в ней всё просто… или примитивно?

Нет, именно просто: ясно, весомо; именно так дОлжно чувствовать, чтобы было верно, без соскольза в пустую путаницу банальных отношений; именно приподнятость мальчишеского чувства освящает реальность, поднимая её от примитива животной начинки.

Признание поэта: «Если я заболею, я к врачам обращаться не стану…» – из того же регистра жизненного звучания, от той же высоты, не позволяющей вязнуть в бытовой, косной, замшелой рутине. И друзья должны услышать, постелить степь, в изголовье поставить звезду…

Думается, Я. Смеляков вполне мог общаться со звёздами: тонко роняющими золотые пылинки вечности в нежное устройство стихов; звёздами, призванными сообщить чуткому сердцу нечто важнейшее, насущнейшее, что так щедро раздаривал людям поэт через свои стихи…

Александр Балтин

Фото из открытых источников