Уговор на Руси — дороже денег.

Поговорка

Отсюда, сверху, кузова напоминали разноцветные ракушки.

Только выброшенные не на пляж, и не морем. И — не хаотично разбросанные.

А целеустремлённо и методично разложенные чьей-то прихотливой рукой в определённом порядке: вдоль заросших низкими кустами и подлеском впадин-улиц, или на пустырях площадей и бывших автостоянок…

Впрочем, яркостью и сочностью окраски могли похвастаться лишь немногие: как знал Кархо, в-основном — иностранные. У которых антикоррозийное покрытие и лако-красочные слои отличались высоким качеством. Остальные подставляли взору по большей части только проржавевшие в той или иной степени крыши и борта.

То, что внутренняя начинка машин сгнила, и теперь дождям и снегу до сих пор упрямо противостояли лак и краска отличного — Ну ещё бы! «Враги — не дремлют!» — качества, вызывало уважение. К химикам-технологам и концернам-гигантам, произведших всё это добро в конце прошлого века.

А вот к населению этих самых передовых в научно-технологическом плане стран, Кархо до сих пор испытывал неприязнь. Правда, не совсем логичную: самыми опасными для них были нападения не в Европе, а в Азии: особенно в этом плане отличились ОАЭ, Афганистан, и Узбекистан. Так что туда они больше — ни ногой!

Он заставил себя прекратить сжимать губы в ниточку, и перевести взгляд вниз.

Руины-нагромождения из обрушившихся бетонных зданий чернели куда неприглядней, чем какая-никакая, а зелень вдоль улиц. Ударная волна, кислотные дожди и резкие перепады температуры первых лет не пощадили ни цемента, ни арматуры. Сквозь многометровые завалы песочно-гравийного крошева растениям пробиться куда трудней, чем через асфальт. Да и наверняка остатки зданий всё ещё светились по ночам от радиации… Даже долго находиться рядом — до сих пор смертельно опасно.

Как, впрочем, и в большинстве разрушенных взрывами крупных городов. Незаросшими проплешинами чёрных руин только и выделявшихся среди тайги и лесов. Пока выделявшихся.

Но он знал: ещё десяток-другой лет, и тайга вновь поглотит то, что человечки-мурашики так долго и упорно отвоёвывали у неё. Чтобы жить… хорошо. Ну вот и пожили. Теперь планета достанется каким-нибудь разумным крысам, енотам, лемурам, или индийским макакам!

Нет, хватит: он приказал себе отключить пессимистическую «философию». Они — выживут. И снова всю землю чёртовыми «сапиенсами» заселят. Вон: у Адама с Евой ситуация была похуже… Ох, стар он становится — всё чаще эта самая философия лезет в голову!

Впрочем, как он знал — не ему одному.

Но ещё Кархо знал, что спускаться и пытаться что-либо полезное здесь для «Надежды» найти, сейчас — глупо. Перед ними просто центр очередного города-призрака, с полностью сгнившими механизмами внутри разноцветных, и немного похожих отсюда ещё и на конфетки-драже «Эм-энд-эмс», кузовов. Бензин из проржавевших и растрескавшихся бензобаков, разумеется, тоже давно вытек за те циклы замерзания-оттаивания, что возродились в последние двадцать лет, когда привычный климат почти вернулся. К почти норме…

Всё ценное, что здесь можно найти и растащить, уже найдено и растащено. Обитателями окрестных сёл и пригородов. Отсидевшихся в бункерах-подвалах, или подполах-погребах, но потом… Он не сомневался: шансов, что кто-то до сих пор жив там, внизу — ноль целых …рен десятых. Но растащить — да, «вершки-сливки» растащили наверняка! Ещё в самом начале — тридцать с лишним лет назад.

Может, ближе к окраинам повезёт?

Как ни странно, но как показал их опыт, именно их реже всего прочёсывали мародёры, всегда почему-то в первую очередь рвавшиеся в Центр. Пока оставались в живых. И пока в гипермаркетах не попортились продукты и консервы. Одежда. Инструменты.

А вот ультрапродвинутая бытовая техника мирно оставалась на полках — кому она на … нужна без электричества?!

Сейчас-то уже никто никуда здесь не рвётся.

Вот: судя по времени, они как раз должны подлетать к северному участку кольцевой дороги. Он сделал увеличение побольше: плевать на расход электричества — всё равно движки работают, потому что город осмотреть они так и так должны! Если где и искать — так только в таких местах!

Есть!

Телеобъективы бинокля показали характерную конфигурацию поросли кустарников, корни которых взломали когда-то заасфальтированную большую площадку у широкой ленты кольцевой, и более светлые тени — уже от только травы на месте врытых цистерн: ага!

Заправка!

— Вахтенный. Три румба влево. — он подвёл рот к раструбу переговорной трубки, — Машинное! Средний вперёд! — стало слышно, как в машинном, прямо под ногами, задвигались, заходили. Сейчас движкам придётся нелегко. Вы уж держитесь, милые…

Отягощённая ужасной инерцией громада неторопливо и, как когда-то казалось Кархо, величественно, начала разворот: поверхность в паре километров внизу сместилась, заправка словно двинулась к ним, и теперь нужно только правильно рассчитать, когда приказать дать задний, а затем и перевести на малый, чтоб зависнуть, противостоя ветру.

Впрочем, ветер сейчас, спустя годы после катастрофы, не слишком беспокоил. Установившаяся навечно облачность практически сгладила за последние двадцать лет погодные катаклизмы, и теперь ни циклоны, ни торнадо, ни даже грозы не угрожали «Надежде». А ведь вначале они жутко боялись именно молний: стоило появиться вдали грозовому фронту с иссиня-чёрными перинами туч, сверкающих изнутри всполохами и быстро бегущими разрядами, словно рождественская ёлка — игрой светодиодов, эта завораживающая величием картина заставляла женщин, глядящих в иллюминаторы, визжать, и, мешая вахтенным, бегать по палубам, а мужчин — играть желваками.

Потому что кораблю вполне хватило бы, как предупреждал Гаризанов Сергей Николаевич, главный инженер «Надежды», единственного попадания — с гарантией… Но вопли и нервы уберечь от такого попадания всё равно не смогли бы.

Поэтому позже отец Кархо, Куркмас, приказал заделать иллюминаторы в жилых каютах листами фольги, термоваты и пластика. Так оказалось и спокойней и теплей.

Да и женщины теперь не вылезали с жилой палубы. Им это попросту запретили.

И вот теперь грозовых туч просто нет. Поскольку солнечный свет не достигает земли, и испарения, а, следовательно, и обмена зарядами-потенциалами с поверхностью, не существует. Все тучи теперь — скорее облака. Что поднялись выше пяти километров, и будто стоят там монолитной массой, кажется, никогда не сдвигающейся с насиженных мест.

И вокруг корабля — только молочно-пепельная мгла, медленно и раздумчиво, с чувством собственного достоинства, словно лава в жерле вулкана, переливающаяся из конца в конец необъятного Неба. Хотя все они с удовольствием отмечали, что основные направления господствующих ветров всё ещё сохраняются. Только скорости их упали в разы.

Да и хорошо. Они никуда и не спешат.

Остаётся лишь ждать, когда их принесёт небесной рекой в какое-нибудь место, где есть хоть крохотный шанс чем-нибудь полезным разжиться, и «любоваться» на мутно-белёсую дымку, в которую превращается окружающее небо днём, и чернильную, словно космическая, тьму ночью, когда не видно ничего. Даже звёзд. Которые Кархо видывал только маленьким мальчиком. Когда они ещё жили на земле.

Земля… Н-да, он-то ещё помнит её. А молодёжь знает лишь по рассказам да фотографиям. И не верит рассказам стариков, вроде него да Голицына, что там можно было жить… Для них она превратилась во враждебную неприветливую «территорию проведения операций». Иногда ещё и обороняемую. Куда они вынуждены высаживать десант.

Если так пойдёт дальше, придётся заменить знания о прошлом — просто верой.

В то, что они смогут вернуться. Чтобы просто — жить.

В, а, вернее — на. Земле обетованной…

— Машинное. Малый вперёд. — Кархо сменил трубку, — Внимание! Группа десантирования! Приготовиться к высадке! — сейчас-то, как он знал, в служебном отсеке все зашумели и засуетились, проверяя оружие и обмундирование. Техники, словно древнее божество, «оглаживают» и готовят старенькую лебёдку — от неё зависит почти всё! А он только всунул в ухо крошечный наушник, и придвинул ближе ко рту микрофончик на гибкой штанге.

Через пару минут они зависли точно над объектом.

— Машинное. Самый малый. Удерживать курсовую — ноль. Начинаем высадку. — он незаметно для вахтенного трижды сплюнул через плечо, — Внимание, группа десантирования. Спуск по готовности.

— Есть — спуск по готовности, товарищ полковник! — тон лейтенанта Кенжабаева как всегда несколько излишне чёткий и взбодрённый — наверняка ещё волнуется, мальчишка!

Он услышал, как в днище грузовой палубы открылся люк, и почти видел, как лебёдка с первыми тремя бойцами на конце стального троса начала быстро вытравливать полудюймовую, обманчиво тонкую нить, призванную вновь связать корабль с до сих пор смертельно опасной поверхностью. Причём сейчас она была опасна не столько радиоактивной пылью, сколько выжившими вопреки всему, мутантами-животными. Насекомыми-гигантами. Предательскими, опасными для ног ямами-ловушками среди полусгнивших завалов.

И, куда реже — людьми.

Сгруппировавшимися в плохо организованные, стихийно — то возникающие, то распадающиеся, банды. Дерущимися теперь за всё, за что можно было драться: бензин, жильё, еду, чистую воду, «охотничьи» угодья, инструменты… Двигатели.

Вот за что теперь любой член крохотного экипажа «Надежды» позволил бы отпилить себе левую руку. Двигатели. Благодаря которым сохраняется мобильность. А, значит, и возможность выжить, разведывая и обследуя всё новые и новые места для поиска всё того же: пищи, горючего, запчастей к технике.

Спуск тройки — пять метров в секунду. Медлить смысла нет: если кто там, внизу, и затаился, всё равно громадину корабля заметил давно. Несмотря на зеркальную поверхность днища, её не заметит только слепой!

Когда до касания осталось несколько десятков метров, Кархо, переключивший центральный монитор на камеру старшего в тройке, скомандовал уменьшить плавно до трёх. Затем — и до одного.

— Есть контакт! Здесь, вроде, чисто! — голос Аскара Шаклибекова, бывшего сегодня главным в передовой тройке, звучал в наушнике бодро — похоже, сорокалетний прожжённый ветеран заметил что-то такое во время спуска, что неприятностей не предвидит!

Кархо услышал, как лейтенант Кенжабаев скомандовал:

— Сержант Шаклибеков! Закрепить крюк! Занять позиции и удерживать до подхода группы! Взвод! Начать спуск!

Кархо внутренне усмехнулся: молодец. Чётко. Сам сказал в переговорную трубку:

— Машинное! Полный стоп на лебёдку. — сам взглянул вбок, туда, где на вспомогательном экране шла картинка из трюма.

Видно было, как бойцы с роликовыми карабинами, закреплёнными на парашютном обвесе, торопились пристегнуться к тросу. Даже ему — прожжённому и ушлому, было жутковато глядеть, как чёрный силуэт за чёрным силуэтом скрывается в светлом проёме люка: чтоб за считанные секунды завершить не то — полёт, не то — прыжок. В неизвестное.

Впрочем — нет. Известное. Аскар не сказал бы, что внизу чисто, если б оставалась хоть доля сомнения.

— Товарищ полковник! Группа на месте!

— Вас понял. Следуйте обычной процедуре.

Лейтенант скомандовал бойцам:

— Салихов, Мусаев — у крюка. Остальные — разведка. Осмотреть все завалы. Если возникнет необходимость — стрелять без дополнительной команды. Затем — охрана. Периметр — триста метров! По окончании осмотра и занятии позиций — доложить.

— Есть, товарищ лейтенант. Есть, товарищ лейтенант.

— Капрал Исаев. Начать осмотр цистерн.

То, что спустившийся последним старик начнёт осматривать хранилище до того, как будет выставлено боевое охранение, сегодня не казалось излишней поспешностью. Были в тоне лейтенанта нотки, сказавшие Кархо, что опасаться зверья, шмелей-мутантов, или мародёров и бандитов, сегодня не нужно.

Спустя пять минут он получил рапорт: семнадцать человек заняли позиции по периметру заправки, наличия и перемещения «противника» не обнаружено.

«Противника»… Чёткие у них теперь для всего на свете определения.

Как показала практика, только введение воинской дисциплины, и образа жизни, как на пограничной заставе у порога враждебно настроенного коварного государства, и позволило их крохотному «подразделению» выжить.

И даже немного увеличить численность этого самого подразделения. Татьянин второй, вроде, пошёл на поправку. И весит уже не кило семьсот, как при рождении, а почти два, да и Сабина снова беременна… Будем надеяться на лучшее.

— Товарищ полковник, разрешите доложить. — Алибек Турсунбекович, которого он согласно Устава продолжал называть при всех «капралом Исаевым» — задыхался: похоже, вскрытие замков болгаркой опять отняло почти все силы. А карбид кончился — рабочие ацетиленовые горелки пришлось законсервировать, а запасные — просто выбросить.

— Докладывайте, капрал.

— В большой цистерне — примерно полтонны соляры. Ну, может, чуть больше. Кх-кх-х… (Простите.) В двух малых… Ну, я бы оценил вёдер по десять. И — главное! В подвале под диспетчерской нашёл бочку с мазутом. Качество… Хорошее.

— Отлично. Спускаем насос, канистры и сеть. Вы пока продолжайте поиск.

Канистры, конечно, они называли так условно: монументальные бочки из старой доброй нержавейки вмещали каждая по триста литров драгоценного горючего. Перекачать с помощью ручной помпы несложно. Хоть и утомительно. Но не тратить же на мотопомпу драгоценную соляру! После того, как разложился в первые же два года после катастрофы весь чёртов «высокооктановый» бензин, только на неё, родную, вся и надежда: на старую добрую солярку. Она-то — не разлагается и не гниёт. Хотя и годится — только для дизелей.

Ну а они ими и оснащены!

Перекачивать Исаев, похмыкав, приказал двум молодым бойцам поздоровей.

Когда грузовая лебёдка втянула первую канистру, и бригада техников увезла её на тележке в хранилище ГСМ, Кархо снова приблизил рот к трубке:

— Машинное. Добавить три процента в расширительный.

Он знал, что после этой команды начнётся самое главное: плавучесть, или говоря по-другому, подъёмная сила дирижабля начнёт плавно расти за счёт увеличения объёма полужёсткого корпуса. Потому что газ во внутреннем, сейчас подогреваемом, резервуаре, станет расширяться, растягивая эластичные стенки. И делать это слишком поздно, как и слишком рано — нельзя. Можно или опуститься до пределов досягаемости стрелкового оружия, (И тогда — вероятнее всего — им всем конец!) или натянуть основной трос так, что тот порвётся. Ну а если добавлять объём слишком быстро, появятся трещины-протечки в старинном сверхпрочном сивлите — и тогда придётся снова искать и латать их…

Хрупкое равновесие, поддерживающее живучесть их основного Дома — действительно чертовски… Хрупко. Но без него, без этого Дома пока — никак!.. Там, на поверхности, всё ещё царит Главный Враг — невидимая смерть. Замаскировавшаяся, коварная, неумолимая.

Остаточная радиация. Неумолимо накапливающаяся в организме. Поступая с дыханием, с приёмом пищи и воды… И рано или поздно губящая тех, кто живет там, внизу.

Подъём первых двух канистр-бочек уравновесил как раз три процента. Однако оказалось, что бензина наберётся ещё на две. И кое-что ещё нашлось помимо горючего. Пришлось добавить ещё четыре процента.

Капрал — ну и нюх у него на эти дела! — обнаружил не только бочку с мазутом, но и запертую на три замка и не тронутую мародёрами каптёрку со стальной дверью, со стеллажами. На них — ёмкости. Пусть и со старинным «Кастрол»-ом, но ведь синтетические смазочные масла портятся строго определённым образом! И их бортовые технологии позволяют восстановить утраченные от времени и холода свойства.

Отлично! Давненько им так не везло! Теперь горючего и смазочного материала хватит как минимум на год безопасного дрейфа. Потому что управляемый полёт сейчас — непозволительная роскошь. Вот и приходится довольствоваться лишь теми городами, что расположены не дальше пяти-десяти километров от трассы их вынужденного следования капризам пусть и еле дующего теперь, но — ветра…

Значит, спасибо тебе, Челябинск.

Название города он прочёл на карте. И на полуразрушенной стелле-надписи у окраины — на кромке самого большого шоссе. Теперь проросшего всё теми же кустами… Да и счисление показывало, что они как раз в этой точке: пятьдесят пять градусов восемь минут северной широты / шестьдесят один градус двадцать три минуты восточной долготы… Урал, если верить карте — как раз условная линия, отделяющая Азию от Европы.

Вот в Европу теперь и лежит их путь.

Если ветер не переменится.

А лучше бы переменился — старушку, почти не тронутую бомбёжками (Видать, за серьёзного противника никто не посчитал!) изрядно поклевали свои же жители — мародёры, да и они сами — за предыдущие два захода: семнадцать лет назад, и восемь… Значит, придётся уповать уже только на Америку: населения-то там не осталось… Но находить что пищу, что горючее, ничуть не легче, чем в Евразии.

Только после того, как капрал и последняя канистра оказались на борту, Кархо приказал десанту разбиться на двойки и провести «углублённую» разведку. Проще говоря — искать, не отдаляясь от места высадки более чем на километр-полтора, всё, что может помочь выжить их гарнизону-подразделению. Или может пригодиться для обмена — если вдруг встретится согласная на торговлю группа выживших. Хотя он не обольщался: в последний раз такая попалась им лет шесть… (или — семь?) назад.

Через два часа все оказались на борту, трос с последней тройкой бойцов втянули, и стало возможно продолжить движение дирижабля, относимого теперь к западу-северо-западу.

Кархо не скрывал радости: все живы, совершенно целы, и даже парочкой чудом не сгнивших учебников из руин местной школы удалось разжиться! Хранились в сейфе! (И как они туда попали?! Из сейфа всё ценное, конечно, забрали давно, а вот две вспухшие от сырости, но вполне читаемые книги — не тронули! Вероятно, не поняли их реальной ценности: сейчас для выживания будущих поколений знания — куда важней, чем даже еда!..)

Однако изучив тщательней доставшееся сокровище, он понял, почему учебники оказались в сейфе. Чистые листы у форзацев покрывали скабрёзные рисуночки: тощую узкоглазую (Кореянка, что ли? Или бурятка, что верней.) женщину имели во всех мыслимых позах. Причём рисовавший явно старался передать портретное сходство, а ко рту пририсовал овалы: «Ай! Ох! Ещё!..» И сдуру даже на всякий случай надписал в одном месте: «Лариса Алексеевна». Но, похоже, родители с высокохудожественным творчеством сынка-балбеса познакомиться так и не успели…

Ладно. Уж он позаботится, чтоб его люди рисунки заклеили. Или замазали.

Вот чего им хронически не хватало: методической литературы. Книг и учебников на старой доброй бумаге, без которых все попытки обучения детей превращались в склеротический кошмар для Кархо, Голицына, Исаева, Лозинского, и ещё двух женщин-ветеранш. Три лап-топа, которые они попытались сохранить, закачав туда все энциклопедии и массу другой информации, продержались не более семи-восьми лет. Они только-только успели переписать основные учебники с них — на листы бумаги: чистые обратные стороны каких-то ведомостей, чудом найденные нетронутыми в бухгалтерии конторы консервного завода. Кархо ещё помнил, как отец размашистым жестом выбросил последний плоский короб в передний иллюминатор: балласт им ни к чему…

Среднее поколение, мужчины и женщины тридцати-сорока лет, уже предпочитали ничему не учиться, и куда больше внимания уделять не чисто абстрактным сейчас «химии, физике и биологии», а изучению автомата Калашникова… Ну, и ещё «труду». Прикладному. То есть — умению ремонтировать всё то, что ещё работало из механизмов и аппаратуры.

За ужином, в столовой, только и разговоров было, что о Челябинске. Офицеры старались говорить поменьше, зато жён и подростков унять не было никакой возможности: Луиза хвасталась новыми бусами (зная её, словно у галок да сорок, слабость к блестящим побрякушкам, сержант Аблямитов добыл-таки где-то нитку кораллов…). Анна Салихова пришла уже в найденной сыном, и вонявшей ещё не выветрившимся дизенсектантом, кофточке (А что — вполне тёплая! И почти новая. В-смысле, без дыр.). Феруза, дочь Алибека Исаева, оказалась в ярко-салатных штанах-лосинах из шерсти. (Искусственной, конечно.) И тоже, разумеется, вонявшими средствами от насекомых и бактерий — камера для обработки трофейной одежды у них одна. И на обработку уходит час. Но уж зато – ни один «микровраг» не выживет!..

Кархо ел быстро, стараясь незаметно наблюдать за своими.

Да, для него они и подчинённые, и друзья, и родные: в столь тесном мирке не избежать перекрёстных браков, если они хотят выжить. Генного материала слишком мало! И если (вот чёрт! Не если — а когда!) они смогут, наконец, вернуться к нормальной жизни там, внизу, когда спадёт, наконец, чёртов радиационный фон, Колонию основывать придётся на том материале, который у них есть сейчас. Чужаков они встретили бы наверняка — с настороженной предвзятостью. Да и сами категорически ни к кому бы не согласились примкнуть! Они хотят самостоятельно распоряжаться своей судьбой! И слишком «научены», чтоб просто – доверять другим!

Сегодня он разрешил отсрочить время отбоя на час — пусть порадуются. Жизнь в поднебесьи сейчас не слишком-то богата «приключениями». (Да и слава Богу!)

А тут… Всё-таки — событие!

Он ногой «поймал» растяжку: не увидел впопыхах тонкой лески, вбежав с яркости мутно-белого дня в темноту подземной парковки! Проклятый Дубай!..

Пришлось нырнуть прямо в зазор между двух стоящих тут же машин: «Пежо» и «Тойоты-лэндкруизера». Грохнуло, по корпусам машин забарабанили, словно чудовищные насекомые-мутанты, или градины, осколки: не иначе — граната типа «Ф-1».

Его почти не задело. Так он думал, пока не взглянул на ногу: по той что-то ударило.

Д…мо собачье! А хлещет-то — прилично! Пришлось срочно выдернуть из бокового кармана жгут, и наложить повыше дыры в икре: бинтовать некогда, а пока надо хотя бы остановить кровь! Едва успел.

Потому что преследователи вбежали буквально следом, и сразу увидали его «ласты» в чёрных сапогах сорок шестого размера, которые он не успел поджать! Кархо ждать не стал: перекатился прямо под «Тойоту», и не вылезая из-под днища, стал стрелять из «Каштана», целясь по ногам — вывернуть дуло выше мешал багажник внедорожника!

Не зря он тренировался: трое попадали, истошными воплями давая понять, что он попал куда нужно, ещё двое кинулись: один — влево, другой — вправо!

Сволочи, оказались вне досягаемости!

Раз вы так с нами, то и мы — адекватно!

Кархо вынул из кобуры верный ГШ, и прицельно и спокойно, как на стрельбище, сделал три выстрела. Бронежилеты не помогают против девятимиллиметровой пули с бронебойным наконечником! Вой и крики подтвердили его меткость. Троица на полу уже никогда с него не поднимется. А у него в магазине пистолета ещё есть пятнадцать патронов.

Гады, разбежавшиеся в стороны, стали обстреливать его из-за колонн, державших потолок чудом уцелевшего подземелья. Пришлось снова перекатиться — тоже за колонну. А что это упало и покатилось вдруг чуть слева?

Граната! Осколочная — точно «Ф-1!» Вон: рубчики на корпусе! Откатиться!..

Но тут его приподняла огромная словно ладонь, и грохнула со всей силы о стену подземной парковки!

Уже осознавая, что чёртов кошмар снова вернулся, он распахнул глаза: не на этом месте он обычно просыпается! А на том, где правую ступню отрывает разрывной пулей…

Что же его тогда?!..

Оказалось, что разбудил его истошный визг.

Ещё полностью не проснувшись, он инстинктивно выхватил пистолет из-под подушки, и кинулся в направлении звука: все пятьсот квадратных метров жилой палубы, да и остальных уровней, все обитатели корабля знали, как свои пять пальцев!

Кричала явно женщина, и кричала со стороны гальюна*!

*Гальюн — туалет на корабле.

В дверях секции гальюнов, у душевой, он нос к носу столкнулся с лейтенантом Павловым. Тот тоже оказался в одних подштанниках с начёсом, и майке. Но — с автоматом в руках!

Кричала жена полковника, Айгюль. Он это понял ещё до того, как вломился (Вопиющее нарушение Устава и всех норм морали!) в «предбанник» женского гальюна — прихожую.

Именно поэтому в крике-визге, как показалось Кархо, слышалось нечто знакомое. Сейчас же женщина стояла на пороге кабинки, и задыхалась, держась обеими руками за шею. Похоже, что-то поразило, или испугало её так, что она и забыла, что может убежать… Лицо… Хм-м.

Отливало серо-голубым.

Впрочем, за почти сорок лет без солнца, лица у них у всех были почти такие же.

— Рядовая Жасурбекова! Доложите, что случилось!

Резкий окрик «по Уставу» и слова команды не отрезвили женщину, как он было надеялся. Она всё ещё лязгала зубами, и оглядывалась поминутно на дверь комнатки, подальше от которой её поспешил отвести Кархо, и куда уже нырнул, и тщательно всё обследовал Павлов. Доложил он куда раньше Айгюль, хотя успел осмотреть все три крохотных кабинки:

— Никого, товарищ полковник! И — ничего!

Кархо взял женщину за плечи. Развернул лицом к себе. Прижал к мускулистой груди, провёл руками по седым волосам, похлопал ободряюще по спине, глянул в глаза:

— Ну всё, ну всё, милая. Мы здесь, с тобой. Всё в порядке. Что случилось? — он чуть отстранил её от себя, заглядывая в глаза, полные слёз.

— Женщина… Я видела женщину здесь, в гальюне! — не слишком понятно, и довольно странно. Дрожь всё ещё била Айгюль.

К этому времени все, кто не был занят несением вахты, собрались в коридоре, и мужчины набились в предбанник гальюна, словно семечки в подсолнух. О том, что каждый был с автоматом, можно не упоминать. Женщины в коридоре бубнили и гудели, приподнимаясь на цыпочки и пытаясь заглянуть за спины.

Не было разве что грудных детей. Хотя Кархо не удивился бы, если б кто и приполз: уж больно страшный крик издала его жена. Такого на корабле никогда раньше…

— Всем — выйти наружу! — когда мужчины, тоже гудя, упятились, он приказал:

— Всем — замолчать!!! — гул и шевеление стихли, как отрезанные, — Рядовая Жасурбекова! Доложите чётко и ясно: что вы видели! Возможно, от этого зависит жизнь всех людей, живущих на корабле!

— Я… — она замялась было. Но затем привычка слушаться мужа, который на десять лет старше, и — командир, взяла своё. — Я видела… чужую женщину. Когда открыла дверь гальюна, чтобы войти. Она… Стояла вот там! И, и… Она смотрела на меня!

— Конкретней. Как выглядела, во что была одета. Примерный возраст. Оружие?

— Нет. Нет, оружия у неё не было. И одета… Как-то странно — как… Ну, как чужая! На ней было платье! Зелёное такое… И с рисунком — расшито красными и жёлтыми нитками. Ну, как узор. А возраст… ну, может, лет сорок — волосы у неё… Длинные такие, почти до колена, и чёрные! Блестящие. Красивые!

— Куда она пошла?

— Никуда она не… Пошла. Она просто исчезла! Словно… растаяла.

Кархо прочистил горло:

— Товарищи офицеры, товарищи бойцы! Вы слышали приметы? Одеться, разобрать оружие, кто ещё без него, и приступить к поискам! Лейтенант Павлов! Возьмите свой взвод и обыщите жилой Уровень. Лейтенант Саидов! Верхний Уровень. Лейтенант Дусеев. Технический уровень. Лейтенант Шаклибеков. Оранжерея и кладовые наверху. При обнаружении противника ни в коем случае не стрелять. Постараться захватить живой. Нам нужно знать, как она сюда проникла! Приступить к исполнению!

Вот что значит — воинская дисциплина! Всех мужчин словно корова языком слизнула. И никого, даже женщин, нисколько не смутил тот факт, что Полковник предстал перед всеми в одном нижнем белье!

А ещё бы: они не хуже него понимают, что важнее всего сейчас выяснить, как враг смог проникнуть на «Надежду», плывущую над поверхностью, пусть и гор, но на высоте двух с лишним километров!..

Женщин разогнать по каютам, и приказать не мешать поискам, оказалось не столь легко и быстро. Но Кархо справился: на то он и командир!

Когда за последней закрылась дверь, и Кархо убедился, что визга от обнаружения посторонней ниоткуда не слышно, он снова приобнял жену:

— Успокоилась? Идём-ка. Тебе нужно согреться, а то ты вся дрожишь.

— Я очень… Испугалась! — движения жены казались дёрганными и скованными — словно деревянными. Некстати вспомнился фильм про Буратино… Но тому не приходилось бороться за выживание! (Хотя нет — приходилось. Правда, не с Ядерной Зимой…)

Ещё Кархо подумал, что на месте его жены испугался бы и любой. Тридцать с лишним лет дирижабль верно служит им, два раза его приходилось опускать на поверхность — в первый раз посреди пустыни, во второй — тундры, для ремонта, но…

Но ни разу у них не было случая, чтоб на борт проник кто-то посторонний.

Тем более — в воздухе!

Он открыл шкафчик с лекарствами, достал бутылку. Уверенной рукой налил полную рюмку.

Жена выпила залпом. Скривилась. Занюхала рукавом ночной рубашки:

— А коньяк-то у нас… Ох, ядрёный…

— На, запей. — он дал ей стакан со вчерашним чаем. Стакан позвенькал о зубы: ну правильно — старое доброе стекло. Пластик-то… давно покрошился! И отправился туда же, куда и всё остальное, ставшее ненужным балластом: за борт!

— Спасибо. Ф-фу… Ну всё. Мне уже легче.

— Хорошо. Сядь. — он подвёл её к кровати. Усадил. — Теперь сможешь рассказать?

— Да. Смогу. Только… Давай я всё-таки схожу в гальюн.

Он сопровождал её всю дорогу. И не торопил с рассказом.

Он словно знал, чуял — посланные на розыски никого не найдут.

Действительно, розыски ничего не дали. Хотя обыскали «Надежду» от клотика до киля. Причём — два раза. И даже гондолы дизелей осмотрели. Хотя в лёгком платье не больно-то спрячешься в крохотных помещениях с температурой минус пять…

Отпустив всех досыпать, и приказав ничего больше не делать без дополнительных распоряжений, он продолжил ходить по крохотному пустому пространству капитанской каюты. Жена смотрела на его движения, но молчала. Она уже «сделала рапорт».

Значит, лет сорока. Очень красивая. Европейской внешности. Высокая и стройная. Хм-м… Но не померещилось же его жене, в конце то концов?! Такого с ней никогда…

Он хмурился и недоумевал: необычный случай.

Однако через ещё полчаса сдался и он: вот уж в таком деле раздумьями не поможешь! Здесь нужны факты! А какие тут могут быть, к чертям собачьим, факты?!

Спал чутко и плохо. Скорее, дремал. Сознание напряжённо ловило малейший подозрительный звук, словно ожидало…

Так что к завтраку встал слегка разбитым, и при бритье даже порезался.

Во время завтрака в дверь столовой со стороны кормы вошла, как он сразу понял, та самая женщина.

Вошла спокойно, медленно, даже с этакой неспешной грацией — словно породистая кошка. Вот только кошек у них на корабле отродясь не водилось, (как и крыс-мышей-блох-тараканов, сразу под корень вытравленных ещё первым экипажем!) и он помнил этих тварей лишь по детским впечатлениям. И картинкам в справочнике энтомологии.

Панику и шум он мгновенно пресёк:

— ЭКИПАЖ! Приказываю: всем оставаться на местах! И молчать.

Уже после того, как все, успокоено, или не очень, сели и замолчали, повинуясь его поднятой руке, и голосу, отлично при необходимости различимому, как утверждали его офицеры, и с земли, пришёл и его черёд. Неторопливо и осторожно, стараясь не делать резких движений, которые можно было бы расценить как агрессию, он подошёл к женщине. Не улыбался. Но и не хмурился. Остановился в паре шагов.

Красива. Даже очень! Такое лицо могло бы быть у знаменитой артистки. Фигура под стать: стройная, но плотная. Всё — при ней… Чувствуется порода.

Но вот одежда… Странная. Такая, если он правильно помнит, была у женщин девятнадцатого века. Слишком закрытая и тесная. В такой и ходить-то наверное… Трудно.

В такой можно только — «царственно выступать…»

— Здравствуйте, уважаемая. Вы понимаете этот язык? — он спрашивал по-русски.

— Да. — какой глубокий и чувственный голос! От него буквально мурашки бегут по телу! Видно, что его обладательница знает себе цену, и чувствует себя куда спокойней и раскованней, чем даже он.

— Тогда прошу вас объяснить, как вы попали на корабль. И в чём цель вашего… Визита.

— На корабль я попала просто. — она щёлкнула пальцами, и… Вдруг исчезла! Однако не успел он вздохнуть, или гул, возникший за столами, набрать полную силу, как возникла вновь. На том же месте. Кархо оглядел своих. Поняв по взгляду, что шутить над собой или ситуацией командир не позволит, все мгновенно прекратили шаркать ногами, переговариваться и ругаться.

— Я могу попасть куда угодно. Для меня материальный мир легко доступен. Поскольку я — призрак.

Кархо тщательно обдумал следующий вопрос. В конце-концов, призрак — тоже человек. Имеет право на существование. А то, что до этого они не встречали призраков — не аргумент в данном случае. И, главное — похоже, причинять вред им или кораблю незнакомка не собирается. Но…

Что ей нужно от них?

— Я понял. — он кивнул, — Вы — призрак. Что же привело вас сюда? Что вам нужно от нас?

Женщина словно замялась (!) и опустила глаза. Пауза затянулась.

Возможно, она смущена его конкретностью и прямотой при постановке вопроса? Или, скорее — тем делом, что привело её к ним?

— Я… Хочу предложить вам Уговор. Вы кое-что сделаете для меня, а я кое-что сделаю для вас.

— И что же, уважаемая… э-э… Леди, вы хотите чтоб сделали мы?

— Предали земле останки трагически погибших горняков.

— Послушайте, уважаемая, — Кархо слегка нахмурился, поведя рукой, — Да вокруг — миллионы непогребенных трупов! Мы не можем похоронить их все!

— Нет-нет, вы не поняли, командир. Речь идёт о трагически погибших шахтёрах. Взрыв метана завалил их штольню, а спасти их не успели — во время, и после взрывов бомб на поверхности очень быстро погибли все, кто обслуживал шахту, и бригада спасателей МЧС!

Кархо пошкреб саднивший утренний порез, где уже образовалась корочка.

Задача… Странная. Однако нужно бы кое-что узнать, прежде чем браться. Может, трупы… Опасны? Заразны?

— Со времени войны прошло тридцать семь лет. Почему же до сих пор эти трупы… остались не погребёнными? Ведь тогда, в самые первые годы, на поверхности оставались… выжившие? Которых вы могли бы… — он взглянул вопросительно.

— Да, оставались. Но договориться… Многие просто стреляли в меня с перепугу. Другие, узнав в чём дело, смеялись. Мне в лицо. И отказывались. Я могу понять их — в те времена, и правда, вокруг лежали миллионы непогребенных тел… Словом, мне не удалось уговорить никого добром. А принуждать их я не имела права. Как не имею права и вас. Такое нужно сделать с чистой душой. Добровольно.

Поэтому я и предлагаю вам Уговор. Говоря по-другому — сделку. Вы — мне. А я — вам.

— Много ли этих… непогребенных?

— Тридцать семь человек. Одна рабочая смена. Их завалило на Камышловском руднике. Они и сами почти пробились сквозь завал, но… Закончился кислород в ранцах.

Кархо тяжело вздохнул. Что такое — нехватка воздуха, знал по себе. Если б тогда не полынья, в которую смог вынырнуть… Ладно, сейчас эти воспоминания совершенно не к месту!

— И что, как вы представляете, мы должны сделать?

— Спуститься в забой. Я укажу штрек. Нужно доразобрать завал. Вытащить тела. Вырыть могилу и похоронить горняков. На поверхности земли. Поскольку многие из вас — христиане, хорошо бы прочесть молитву за упокой их душ. Они тоже христиане, — она вздохнула, — Были.

— Хм. Надо же. Как раз с этим проблем не будет. У нас имеется Молитвослов. И многие из нас — христиане. Но — уважаемая. Экипаж ведёт ежедневную борьбу за выживание. Наши ресурсы и так очень ограничены. А тут, если мы согласимся, похоже, нам придётся потратить часть наших драгоценных запасов топлива. И времени. И сил. Что же вы собираетесь предложить нам взамен за такую услугу? В виде компенсации?

— Во-первых, конечно, сознание честно выполненного долга по отношению к собратьям по вере… — видя, что её слова не встречают не то что должного, а и вообще — никакого отклика в лицах, обращённых к ней, женщина поторопилась добавить, — Во-вторых, я укажу места, где вы сможете набрать ещё… Топлива. Одежды. Пищи. Учебников. — каждое слово сопровождалось взглядом, спокойно обводившем всех собравшихся в столовой.

Кархо поразился. Женщина-призрак, похоже, знает, что делает. Каждая из названных вещей — жизненно необходима им для выживания! Чувствуется в этой Леди какой-то… Внутренний стержень? Авторитетность? Уверенность? Словом, способность убеждать людей! Вот чует он нутром, что все уже практически единодушно согласны. Помочь. Ну и заодно — выполнить свой христианский долг.

Он нарушил затянувшуюся паузу, обернувшись к своим:

— Кто из членов экипажа согласен помочь женщине-призраку на этих условиях — прошу поднять руки. — немного погодя он обнаружил и двух неподнявших. Собственную жену и старика Ларкина — начальника бригады мотористов.

— Младший лейтенант Ларкин. В чём дело?

— Я не верю этой… девушке. Неразграбленные запасы топлива у шахты найти нереально. Да и учебники… Какие, на …ер, в шахте могут быть учебники?!

— Я обещала вам топливо, учебники и одежду. Но не сказала, что всё это есть у шахты, или в шахте. Всё это находится в довольно отдалённом посёлке, где все погибли от того, что вы называете… радиацией. — женщина заломила бровь. Кархо видел, что она оскорблена недоверием к своим словам, но сдерживается из вежливости и гордости, — Я могу поклясться, что это — правда, и…

— Довольно. Я верю вашим словам. Да и экипаж проголосовал. Большинством голосов мы приняли решение. Помочь вам.

Однако есть и объективные обстоятельства, могущие помешать нам. В первую очередь — ветер. Мы сейчас практически просто следуем его направлению, потому что двигатели ходовых пропеллеров сильно изношены. И не в состоянии долго работать без остановки.

— Я… поняла. — теперь, хотя говорил и Кархо, женщина смотрела только в глаза сгорбленному годами механику, так и оставшемуся пока стоять, — Я укажу вам и гараж, где сохранилось средство передвижения с таким же, и почти новым, двигателем, как у вас.

Чёрт! Откуда она знает про тип двигателя? А, ну да: она же — призрак, и могла без проблем посетить любое их помещение…

— И вы легко снимите его оттуда. И замените им свой самый изношенный.

— В таком случае, я свои возражения снимаю! Полетели! — по лицу Ларкина расплылась довольная улыбка. А молодец женщина, отметил холодный наблюдатель в мозгу Кархо — быстро она нашла самое «горячее» место у старого ворчуна!

Женщина позволила своим губам чуть дрогнуть — словно в ответной улыбке, после чего вновь повернулась к Кархо:

— И ещё. Я договорюсь с… Словом, я сделаю так, что ветер всю дорогу будет попутным. Обещаю. Так наш Уговор заключён? — обалдеть! Похоже, женщина-то и вправду… может договориться с… Духами ветров?! А С КЕМ ЖЕ ЕЩЁ?!..

Ладно — каким образом она развернёт направление ветра — не его дело. Вот как раз и посмотрим, насколько она может сдерживать слово…

— Да. — Кархо сделал шаг к женщине и протянул ладонь, — Заключён! Идёмте в рубку. Покажете на карте, куда нужно двигаться. Рассчитаем хотя бы примерно время прибытия. – и, к своим, — Всем – продолжать прием пищи! После еды – всё по вахтенному расписанию!

Глядя, как грациозно и в то же время солидно движется фигура в шаге перед ним, Кархо сглотнул слюну: А женщина-то…

Ох и красавица!

И ладонь у неё…

Оказалась, как ни странно, вполне материальна: тёплая и мягкая — словно никогда не знала труда, или хлопот по хозяйству…

— Ну, теперь можешь говорить. Почему ты против этой сделки? — дверь капитанской каюты закрыта, он смотрел на жену, оперевшись о створку спиной. Женщина после завершений дел попросту растаяла, и он, дав новый курс вахтенным, вернулся к себе.

— Не… не верю я ей — вот что!

— Что за чушь. Все, значит, поверили, а ты — нет?

— Если вы все — бараны, это не значит, что и я должна, как дура, идти на поводу у этой, этой… расфуфыренной балованной козы!

Кархо опешил. Однако быстро справился с собой и даже не похихикал в усы, как подмывало. Вон оно в чём дело. Жена банально…

Приревновала!

А что — её право! Он, как командир, «вёл переговоры», работал у курсового стола с картами, и схемами — ветров и всего прочего, и стоял достаточно близко к женщине, чтоб по достоинству заценить все её прелести… А таких набралось немало. Ну, хотя бы действительно обалденно густые и чёрные, словно свежеотколотый обсидиан, волосы. По которым так и хотелось провести рукой. Но он сдерживался — дело прежде всего.

Но память услужливо возвращалась — Господи, какой у неё румянец!.. Он уж и забыл, каково это — быть загорелым. Или румяным. У всего экипажа сейчас лица цветом напоминают рыбье брюхо. Или выделяются нездоровой краснотой — это у тех, кого под старость мучает давление.

— Так вот ты о чём… Думаешь, муженёк на старости лет захочет воспользоваться ситуацией?..

— Ты… Ты — просто старый похотливый кобель! А то я не помню, как ты пялился на Верку-негритянку, пока мы их всех не ссадили?!

— Ну, это дело далёкого прошлого. Да и выбор был невелик: или высадить, или — пристрелить!

— Ага. А я будто не видела, какими глазами ты на неё смотрел, когда она лежала там, со связанными ногами, а мы улетали?.. И что — опять на экзотику потянуло?!

— Расслабься, Айгюль. — он посерьёзнел, — Женщина, она, конечно, красивая. Статная, породистая. Да: смотреть — обалденно. Словно на картину. Или статую. Ага — вот именно: словно на статую. Красота у неё какая-то… Как сказать-то… Уж слишком! Для нормального мужчины – перебор. Скорее, не привлекает, а как бы… Держит на расстоянии! Словно она – королева! И ещё она… Словно бы — неживая.

Хотя, с другой стороны, чего бы мы хотели — призрак же!

Следить за своей внешностью, и выглядеть обалденно ей-то — никто и ничто не мешает. Вот именно это-то — то, что она неживая, и держится, не сказать – надменно, но — по-царски! — и отталкивает наверняка — любого мужчину! Думаю, чисто на подсознательном уровне…

Так что хватит закусывать губы: ты — девушка моих грёз!

Однако убедить в этом жену он смог только… делом!

Ветер действительно изменился: теперь они легко, и почти без коррекций курса, двигались примерно назад — к востоку-северо-востоку. Он только хмыкал, да вздыхал, каждый день прокладывая курс и делая поправку на снос и неизбежные отклонения. Хорошо хоть, рельеф местности читался теперь, когда низких облаков не существовало, легко: не заблудишься. Да и секстан — это вам не капризный Джипиэс. Работает независимо от спутников. А уж положение солнца в полдень дают поляризационные очки.

Пока всё шло именно так, как они тогда в рубке и наметили.

Женщина не появлялась. Но у Кархо и без неё хлопот хватало. Жизнь на корабле никогда не бывает спокойной да гладкой. Особенно на таком старом, как «Надежда».

Ему пришлось отправить отряд в масках и с кислородными баллонами за спиной в третий и четвёртый резервуары с гелием: индикатор утечек показывал, что течь там снова усилилась. Видать, от расширения пораскрывались новые микротрещины.

Так что захватив рулоны и пуки спецскотча, отряд ремонтников, вздыхая и вяло переругиваясь, (традиция!) принялся подниматься по внутренним сетям к местам выявленных индикаторами протечек, и, препираясь, и дублируя и перекрещивая для надёжности слои, чинить обветшавшую ткань-плёнку. Кархо через наушники следил за ходом процесса. Не вмешиваясь: его люди – специалисты. И вполне компетентны в любом деле. Но вот они и закончили.

Так, отлично. Через пару дней, когда клей прихватится, можно будет подкачать из баллонов. Жаль, газа осталось всего ничего…

Внутренние несущие резервуары вообще были головной болью не только Кархо, но и всех — потому что гарантийный срок, отпущенный им изготовителем, вышел ещё двенадцать лет назад. Но они пока мужественно держались. Кархо надеялся только, что ещё около двадцати лет, нужных по их расчётам, чтоб радиация на поверхности упала до приемлемого уровня, баллонеты продержатся.

Всего несущих баллонов с гелием на «Надежде» имелось десять. И располагались они попросту один за другим — как отсеки в настоящем корабле. Наружный корпус нужен был не столько для прочности, сколько для защиты эластичной сверхткани от разрушительного воздействия солнечных лучей. Но теперь даже его сверхэластичная, чертовски дорогая и прочная армированная поверхность, неопрятно топорщилась отшелушившимися слоями, и шла мелкими трещинками. И сейчас тоже требовала исключительно бережного обращения. Особенно при управлении плавучестью.

После того, как заделали протечки, пришлось заняться и оранжереей.

Кархо проследил, как ёмкости с отходами поднимают ручной лебёдкой на самый верх — туда, где на крыше дирижабля располагался ангар-парник с прозрачной пластиковой плёнкой, пропускавшей с равной лёгкостью и ультрафиолет и инфракрасные волны. Ну и, плюс к этому, под особо густыми тучами-облаками, приходилось включать искусственную подсветку: оранжерея потребляла почти сорок процентов вырабатываемого генераторами электричества. Благодаря этому растения, росшие здесь, получали сверху — свет, а снизу… Подкормку из баков, в которые поочерёдно «загружали» отходы жизнедеятельности экипажа, давая перегнить, и затем запуская в готовые, «перебродившие», баки, калифорнийских дождевых червей — чтоб окончательно обеззаразить и обезопасить едкие и агрессивные вещества.

В теплице, в принципе, всё оказалось в порядке. Кроме зубодробительно скрипящей лебёдки. Её Кархо осмотрел сам. И просто смазал. После чего сержант Мария Николаевна, заведующая этим подразделением, рассыпалась в благодарностях за девочек: Люду и Гюзель, у которых от скрипа буквально сводило зубы.

Гидропонный способ у них в теплице почему-то не получился. Пришлось выращивать картофель и лимоны по старинке, как в оранжереях с грунтом. Только — не в грядках, (Это было бы уж слишком тяжело для даже такого монстра как «Надежда»!) а в кадках.

Выращивали только эти растения потому, что лишь они давали нужные витамины, не позволяя развиться банальной цинге. А уж муки, концентратов, соли, сухофруктов, мороженного мяса и макаронных изделий в кладовках на верхней, складской, палубе основной гондолы, хранилось достаточно.

Кархо в который раз порадовался, что им достался грузовой сверхбольшой дирижабль, предназначенный первоначально для доставки в глубины Сибири полностью смонтированных блоков ядерных электростанций. Грузоподъемность была – реально чудовищная: куда там даже «Мриям»! Сотни тонн!

Счастье, что строили этих воздушных гигантов у них — в Казахстане.

И в сверхвместительной гондоле предусматривались отсеки для временного проживания всей обслуживающей такой ядерный реактор команды. Плюс экипаж.

Да, проживание на борту предусматривалось временное.

Но ему ли не знать, что слишком многое «временное» становится… Н-да.

Вот и живут они тут до сих пор. Но уж повозиться с переделками в первые годы…

Спасибо отцам и дедам! Сил не жалели.

Правый передний двигатель вдруг отказался запускаться. Пришлось отправить бригаду ремонтников. Через пару часов Ларкин не без ехидства сказал ему, что прокладку они, конечно, сменят… Но это — их последняя. После этого — хоть вручную скручивай асбестовые жгуты, чтоб проложить между блоком цилиндров и его крышкой. Да и плунжеры в насосе высокого давления — пропускают, гады!.. Ох.

Затем прямо к нему в каюту по интеркому позвонил кок.

Кархо пришлось идти в камбуз и десять минут пытаться вникнуть, почему духовка не желает «в левой нижней части» пропекать нормально. Кончилось тем, что Кархо приказал сержанту Михаилу Протасову, помощнику Ларкина, разобраться с горелками, форсунками и термопарами. Через полчаса тот доложил, что всё в порядке, только кок сильно гневается, и запрещает вблизи теста и хлеба применять обычные при ремонте слова.

Затем оказалось, что у женщин в пошивочной мастерской сломался оверлок. Туда он отправил второго помощника Ларкина — Олега Рассудова.

Затем ему позвонил завсклад Абульхасанов. Пришлось идти на склад. И принимать решение – как сохранить детали и запчасти, у которых сгнила обёрточная провощённая бумага.

Наконец он смог хозяйственные проблемы немного «разгрести».

Однако это не снимало с Кархо обязанностей по обучению младшего поколения.

Он вёл курс «Природоведения». Так они решили назвать объединённые природоведение, зоологию, ботанику и географию. (Общую биологию, анатомию, физиологию позвоночных, и основы врачевания «всего-чего-можно-сейчас-встретить», преподавал доктор. Чему Кархо был несказанно рад. Объяснять на примере пестиков и тычинок, как происходит размножение тех же позвоночных… Выше его терпения. Да и попросту — стеснялся он.)

Предмет оказался сложным. И в объяснении, и в усваивании. Поскольку они не могли позволить себе роскошь везти на всех нынешних и будущих учеников чистой бумаги или тетрадей (А их сейчас и не найдёшь нигде!) приходилось неоднократно повторять, объяснять, растолковывать буквально до мелочи всё, что он преподавал. Обобщая то, что помнил, и изредка заглядывая в какую-то старую брошюру по строению клетки, и толстый медицинский справочник-энциклопедию, и богато иллюстрированную книгу для специалистов: «Ландшафты». Заставляя то, что помнил и знал чётко — попросту зазубривать.

Он где-то слышал, что раньше так преподавалось Слово Божье в Духовных Семинариях. Правда, в их самой большой каюте, выделенной под класс, наглядных пособий оставалось немного: глобус, карта мира, плакаты со схемами — деления клеток, атомных ядер, и фотосинтеза, и атласом звёздного неба северного полушария. Чучела оленя, барсука и совы пришлось выбросить — они пересохли, и рассыпались в труху. Вызывая у детей чихание и отвлекая.

Все ученики сидели на четырёх ближайших к доске партах, (Кархо предпочёл их — столам) и как Полковник и другие преподаватели не старались, на крышках периодически появлялись надписи ручкой, и даже вырезанные буквы. Похоже, этого не отнять у любых учеников, ну ни в каких экстремальных условиях!

Семеро учащихся, от пятилетней Лизочки до тринадцатилетнего Салавата, его слушали внимательно: многие уже понимали, что это нужно для выживания в будущем. Или, как Лизочка, просто доверяли ему: сказал командир, что нужно — значит — нужно!

Хотя… Нет, преподавать природоведение на планете с ядерной зимой — задачка не из лёгких! Вот например на вопрос Николая о приливах, пришлось использовать драгоценный мел, чтоб на доске нарисовать землю, Луну, условную волну пучения вод океанов. На самом деле покрытых до сих пор почти до сороковых «ревущих» широт льдами и вмёрзшими айсбергами. И всё равно его поставил в тупик вопрос Георга:

— Кахрамон Куркмасович! А почему вода на противоположной стороне земли тоже поднимается вверх? Ведь её-то Луна, получается, тянет хоть и сквозь землю, но всё равно — к себе?! — с дикцией у Георга были проблемы: щёку и рот пересекал безобразный шрам, оставшийся от осколка взорвавшегося на служебной палубе баллона с кислородом.

Подумав, и посопев, Кархо, вроде, нашёл логичный ответ. И решился:

— Нет, рядовой Хоффман. Луна сквозь землю тянуть не может. Наоборот: земля как бы экранирует воздействие притяжения Луны (Ну, помнишь, как лейтенант Ларкин показывал вам: стальная пластина экранирует действие радиоволн!). Поэтому вода поднимается как раз оттого, что на неё теперь не действует притяжение нашего спутника, и она не столько поднимается, сколько успокаивается. Разжимается, как пружина при снятии давления. – он показал пальцами, — Принимает свой, так сказать, естественный вид. Так что ты кое в чём прав. Я нарисовал слишком сильно это выпучивание. Сейчас подправлю…

Но хуже всего дело обстояло с погодными явлениями. Когда проходили круговорот воды в природе, Кархо весь язык отболтал, объясняя, что такое парниковый эффект, дождь, муссоны, и циклоны с ураганами… Ничего этого никто из рождённых на корабле никогда, разумеется, не видел. Как и элементарно, самого главного двигателя «процесса» — солнца.

Лучше всех тогда с циклонами и смерчами ему помогла Лизочка:

— А я видала торнадо! Оно бывает в унитазе, когда смываешь за собой!

Кархо ухватился за идею:

— Точно, Лизочка! Ах ты, умничка! Класс! Рядовая Москалёва привела отличный пример: силы и течения там действуют абсолютно сходно, только масштаб гораздо…

Утешало только то, что за конкретные навыки — ремонт и принципы работы моторов и прочих механизмов — отвечает Ларкин. Старик он, конечно, вредный и ворчливый, зато — педантичен даже в мелочах. И педагог — от природы!

А для них сейчас куда важней не абстрактный «круговорот воды в природе», а ремонт закапризничавших двигателей, или замена сгоревших конденсаторов в рациях.

Кархо радовался, что к расчётной точке, указанной ему призраком на карте, долетели днём. Хоть «причаливать» будет удобно!

Причалили капитально: спустили сразу три дюймовых причальных троса, с носа, кормы, и от гондолы, и закрепили за громадные полуметровые балки-двутавры, составлявшие когда-то скелет надстройки горловины шахты, и цеха обогатительной фабрики.

А вот крышу над жерлом шахты пришлось разобрать. Как и демонтировать огромные проржавевшие колёса-шкивы тросов подъёмников.

Со спуском в ствол шахты дело решилось просто: туда завели их тонкий подъёмный трос, и лебёдка точно так же, как четыре дня назад к заправке, доставила троих, а затем — и весь дежурный взвод к штреку с засыпанными шахтёрами.

На этот раз Кархо спустился и сам. Знал — так оно будет правильно.

Завал разобрать оказалось легко, но заняло много времени: на тачках, спущенных с «Надежды» щебень и крупные обломки пустой породы отвозили к основному вертикальному стволу. И попросту ссыпали на его дно — благо, до него было добрых полкилометра!

Однако тут не обошлось без проблем: поднялась настоящая туча мелкой угольной пыли. Пришлось найти шланги, и подключить переносной насос: воду взяли из водоёма-отстойника, сохранившегося, к счастью, поблизости — покрытый сверху толстой коркой льда, снизу он, по счастью, оттаял: вероятно, тепло шло из глубины земли. После этого с пылью удалось почти справиться. Но она капитально въедалась в кожу — не отмоешь!

Крепить те места, где обрушился при взрыве свод, оказалось не нужно. Женщина-призрак сказала, что позаботилась и об этом.

Ну хорошо: позаботилась — значит, позаботилась. Кархо не то, чтобы слепо верил. Свод придирчиво осматривал и сам. А ещё был уверен — женщина не заинтересована, чтоб они погибли. Она заинтересована в «предании тел земле согласно обычаям!»

Второй и третий взводы на следующий день он поставил на копание могилы. Место в лесу, неподалёку от руин крохотной церквушки с прилегающим запущенно-заросшим погостом, опять-таки указала женщина.

К вечеру второго дня стоянки всё было готово: могила выкопана, а завал расчищен. Тела… Сильно пострадали. Практически от них остались лишь невесомые скелеты внутри прорезиненных защитных костюмов, с огромными металлическими ящиками жизнеобеспечения на спинах. Вытаскивали их крайне осторожно: чтоб не повредить истлевшие кости мучеников.

Поднимали наверх по одному: каждое тело на носилках сопровождали два бойца, чтобы предотвратить удары о стены ствола шахты. Кархо лично проследил, как последнее тело скрылось за скосом горловины, открыв квадрат всё такого же молочно-серого неба… Однако что-то его удержало от подъёма с рабочей группой:

— Поднимайтесь. Я… Ещё не всё здесь закончил.

— Вас понял, товарищ полковник. Ждём вашей команды.

Пока он шёл в дальний конец забоя, женщина, как он и надеялся, возникла и пошла рядом с ним. Фонарик на его шлеме отбрасывал неверные блики на угловатые выступы стен с вкраплениями не то кварца, не то — слюды, высвечивая стеклянные блики — на потолок, стены и пол. И дёргаясь, когда он опирался на протез. Кархо остановился лишь перед торцевой стеной, в которой имелись только насверлённые через каждые полметра отверстия — для размещения взрывчатки. Которую так и не успели разместить.

— Теперь-то можете сказать? Каким образом вы знаете всё. Мысли читаете?

— Нет, не совсем мысли… — она улыбнулась. Не мягко, не застенчиво, не издевательски. Просто — улыбнулась, — А вы умны, командир Жасурбеков. Товарищ полковник.

Спрашивайте. То, что хотели.

— Скажите, леди… Вы действительно сможете предоставить нам всё то, что обещали?

— Да. И даже больше. Вы со мной по-честному, и я с вами так же. Но узнать ведь вы хотели не это?

— Верно, ваша правда… Скажите, чей вы призрак?

Она опустила взгляд к полу. Он видел — ей не то, чтобы неудобно… Может, у неё с прошлой, земной, жизнью, связаны неприятные воспоминания? Неспроста же она стала призраком в самом расцвете лет?..

— Извините. Если вам неприятно, я беру свой вопрос назад. С моей стороны действительно было нетактично…

— Да нет, командир. Я вполне понимаю ваше желание узнать, с кем вы всё-таки имеете дело. И имею ли я право распоряжаться оказавшейся сейчас в моём единоличном владении техникой, горючим, книгами… И другим наследием живших здесь. Людей.

Да, имею. Я — не какая-нибудь узурпаторша, превысившая свои полномочия.

— Отлично. Я… в-принципе, только это и хотел узнать. — он вздохнул, щека дёрнулась, — Конечно, глядя со стороны, можно принять нас за банальных беспринципных грабителей могил. За обирающих трупы мародёров. Мы — словно вороны, летящие за падалью…- он посмотрел ей прямо в глаза. Она взгляд выдержала.

— Но мы стараемся делать всё по совести. Если нужные нам запасы кому-то принадлежат, мы готовы даже торговать. У нас есть… Универсальная валюта — золото, драгоценные камни, пища.

Да, чаще всего в дело идёт именно она.

— Я знаю, что вы стараетесь следовать человеческой совести… И Закону. В нечеловеческих условиях.

— Ваша правда, — после паузы Кархо заговорил тихо и даже зло, — Мы так решили сразу. Вернее — наши отцы и деды. Мы думали, что только совесть и нормальные человеческие отношения помогут нашей крохотной общине выжить.

Но отцы оказались не совсем правы. У нас даже… Чуть не случилась мини-гражданская война. И чтоб сохранить дирижабль и дисциплину, мы… Высадили часть несогласных безоговорочно подчиняться избранному командиру. Хотя и знали, что вряд ли они смогут выжить там, где их оставили. Но нам пришлось на это пойти, чтоб избежать ненужного кровопролития! А после этого…

Да, нам пришлось ввести воинскую дисциплину. И я — не обольщайтесь! — единоличный диктатор. Наподобии древнего Вождя — Сталина. И ещё я действительно считаю, что красивая разноцветная игрушка вроде демократии возможна лишь там, в той стране, или обществе, где не стоит так остро вопрос самого обычного выживания!

Он чувствовал, что в лицо бросилась кровь, да и шея, скорее всего, покраснела. Но он ощущал себя уверенней теперь, когда высказал, что думает.

Женщина, как ни странно, кивнула.

— Я… знаю немного про вашу историю. Я была у вас на борту, ещё когда вы пролетали мимо Уральских гор в самый первый раз — семнадцать лет назад. Конечно, тогда я не показывалась. Как человек… То есть — как призрак с достаточно длительным, скажем так, опытом общения с людьми. Я не разделяю многих ваших взглядов на «ситуацию», как вы её называете… Но я готова принять и понять то, что вы временно отказались от демократии. И рада, что вы стараетесь действовать по совести. И Закону. Пусть и отжившему.

Кархо поразился: вот уж не думал, что всю их подноготную можно вычислить так легко: просто взять, и невидимой побывать у них на борту! И посмотреть, чем занимаются в каждой каюте. И послушать, что говорят. И проинспектировать все запасы…

— Если это вас смутило, командир, я готова пообещать, что без вашего разрешения больше не буду… Подниматься на борт «Надежды».

Кархо опять почувствовал, что краснеет — ну точно! Она или читает мысли, или ощущает его эмоции! Однако это — не дело. В-смысле, не дело, что она больше не придёт.

Как же тогда общаться, если понадобится её найти?

— Послушайте, леди. Если вы будете появляться так, как в последний раз — то есть — видимой, и при всех — мне кажется, что никто не будет против. Другое дело, если…

Он заткнулся, закусив губу, запоздало подумав, что она может обидеться.

Она… Засмеялась.

— Не бойтесь, командир. Это тоже было… Вроде проверки. Приношу, кстати, извинения за то, что как бы… Вторглась в вашу, да и других, частную жизнь. Разумеется, этого больше не будет. Только — деловые отношения!

А сейчас — идёмте. Что-то мы заболтались. Ваши люди уже начинают беспокоиться. Да и пора вам сниматься с якоря, и лететь за «жизненно необходимыми запасами»!

Читать молитву над трагически погибшими Кархо поручил доктору Гусману: у того был роскошный авторитетный баритон. И нараспев он читать умел. Так что когда всё закончилось, многие бойцы, собравшиеся у длинной могилы, даже что-то смахивали с глаз… Кархо, вздохнув и перекрестившись, приказал закапывать тела, так и оставленные в защитных костюмах.

До полностью заросшей сейчас тайгой и абсолютно неразличимой с воздуха засечки долетели меньше чем за ночь. Ветер, разумеется, оказался попутный.

Кархо всё это время переваривал их странный разговор. И всё больше склонялся к мысли, что женщина — не человек. И не была им никогда. Скорее уж, она — какой-то дух.

Дух местности.

Как были в древних сказках и легендах — наяды, дриады, домовые, лешие… Не на пустом же месте возникает вся эта народная мудрость, передаваемая от дедов — к отцам, а затем — и внукам. Эпос, так сказать. Презрительно отринутый и забытый с изобретением радио, телевидения, мобильной связи и прочих гаджетов. Которые сейчас все сдохли.

А вот духи…

Ладно, Бог с ним, с эпосом. Им бы с хозяйственными делами разобраться.

Над посёлком, как определили разведчики, геологической партии, пришлось зависнуть даже капитальней, чем над шахтой.

Потому что и правда — здесь оказалось всё.

Солярка в бочках. Смазочные масла. Мастерская со станками, инструментами и запчастями. Болты, гайки, прокладки…

Кархо, немного подумав, собрал совещание офицеров. Поскольку было ясно, что бесконечно, или даже просто слишком сильно, расширять наружную полусгнившую оболочку, чтоб принять на борт найденное, опасно, решили избавиться от того, что уже не могло понадобиться.

Так на земле в мощном срубе с до сих пор не протекающей крышей из толстого шифера оказались три из четырёх тридцатимиллиметровых пушек, с частью боекомплекта (Кархо решил всё же оставить к последней пушке патронов побольше…). Два крупнокалиберных пулемёта, огнемёт, три гранатомёта из пяти, отслуживший своё капризный двигатель из правой передней гондолы, старая обветшавшая одежда, обувь, латанные-перелатанные одеяла, ацетиленовые горелки и их шланги, агрегаты-бочки для выработки ацетилена из давно разложившегося карбида.

Потому что женщина не соврала: в прогнившем, но ещё не сильно протекающем гараже нашёлся КамАЗ с решётчатой мачтой вместо кузова — бывшая буровая установка. Ну, бурить-то они ничего не собирались, а вот двухсотсорокасильный дизель демонтировали с большим удовольствием. Так же, как и погрузили на борт большой запас асбесто-железных прокладок, запасных колец для поршней, и многое, многое другое.

На складе вещей забрали новые одеяла, обувь, спецодежду и даже простыни…

Кархо хитро улыбался в усы, буквально лучась от счастья: три года! Теперь как минимум три года им не нужно беспокоиться, где бы разжиться топливом для генераторов и двигателей. И свет в теплице можно включать чаще. И даже, как он давно собирался, посадить томаты, и вырастить пару яблонь. Карликовых.

Какая молодец их Леди! Выполнила всё, что обещала, и, как и сказала — даже больше.

Даже Ларкин признал, помявшись, что молодец. А уж красива… Зар-раза!

На то, чтобы демонтировать и снова установить и опробовать двигатель, погрузить на борт солярку, учебники, (Здесь оказалась даже сельская библиотека! Не иначе, как при посёлке геологов работала и местная школа!) и всё остальное, ушло пять дней.

К счастью, здесь оказался и погреб-ледник, выдолбленный в вечной мерзлоте, начинавшейся на глубине пяти-шести метров. Из него забрали все консервы. Особенно радовало сгущённое молоко и пеммикан.

К моменту отбытия Кархо подготовил речь. Собрал всех в столовой, рассказал о тех замечательных запасах, что появились у них теперь, поблагодарил от своего лица, и от лица всех присутствующих появившуюся к началу его спича, женщину-призрака.

Та с достоинством чуть склонила голову, и ответила, что людям, живущим по совести, чести, и соблюдающими православные обряды, она помочь готова всегда. И рада, что тела и души невинно убиенных нашли теперь вечный покой.

Кархо поблагодарил ещё раз. Женщина исчезла.

Когда отдали швартовы, даже не занятые на вахте солдаты и офицеры толпились в рубке, и у передних иллюминаторов на техническом и верхнем уровнях. Хотя землю и посёлок сквозь молодую поросль сосен и елей увидеть было не реально. Да оно и правильно: если бы это место можно было легко найти, оно бы не сохранилось неразграбленным.

Кархо думал, что наверняка всё в «сделке» с этой леди не просто.

Он понимал теперь, что неспроста для демонстрации первого «появления» выбрали его собственную жену. Логично — любой другой он бы мог стопроцентно и не поверить.

Женщина как пить дать специально каким-то образом оберегала от мародёров это место. Может, для того она и поднималась тогда, семнадцать лет назад, к ним на борт? Оценивала — достойны ли они получить это наследие?..

И ещё он думал, что «предание земле» — чисто символическое действие. Ведь несчастные и так «покоились» под землёй! Ну, пусть не под двумя, а под тремястами метрами… И без отходной молитвы. Но суть от этого не меняется.

А вероятнее всего женщина просто не хотела давать им всё это богатство — даром. Нахаляву. Незаслуженно. Поэтому и предложила видимость сделки. Когда они хоронят погибших несчастных: заодно смотрела, насколько бережно и почтительно они, и правда, относятся к погребению безымянных и совершенно незнакомых им христиан. Ощущают ли они печаль по ним…

Печаль Кархо ощущал и сам.

Господи!

Сколько невинных жертв! Будь прокляты те, кто развязал-таки самоубийственную бойню, понадеявшись на свой чёртов «Космический Барьер!»

Ни …ера он им не помог!

Но от этого теперь не легче.

А ещё он думал теперь, не решаясь поделиться этой мыслью даже с женой, что женщина — точно какая-нибудь Богиня. Древняя. Явно — ещё до-христианская. И теперь таким странным способом давшая им понять, что она конкретно существует. И что может вполне реально помочь тем, кто поступает по-совести. И наверняка она — постарше, чем легенда о распятом Сыне Божьем… Вот только…

Вряд ли они найдут где-нибудь объяснения — кто она.

Интересно: те, первые люди, аборигены-буряты, что поселились на Урале, и жили здесь до завоевания Россией Сибири — верили в неё?.. Поклонялись ей? Или…

Как теперь узнаешь!

Женщина пришла к нему на следующий день, когда он прокладывал новый курс.

Ветер теперь снова сменился на западный-северо-западный, и «Надежда» бодро делала почти два узла в час.

— Добрый день, леди! — он действительно обрадовался её появлению.

— Добрый день, Кахрамон Куркмасович. Как дела на борту?

— Спасибо, леди, всё благополучно. Как вы сами? Что нового?

— Да вот подумала. О будущем. Если решите ещё лет через семь-восемь заглянуть… Буду рада. Помогу, чем смогу. Вот только… Держитесь подальше от Екатеринбурга. На ваших картах он обозначен как Свердловск. Там до сих пор небезопасно. Лаборатории по изготовлению бацилл сибирской язвы ещё не полностью… Обезопасились.

Ух ты!.. А они и не подозревали о такой опасности! Вовремя предупредила!

— Вот за это — спасибо! А ведь вы как в воду глядите: мы и намечали Свердловск для посещения на следующем витке… — он прикусил губу, вовремя вспомнив, что она и правда — «в воду глядит!»

— Лучше этого не делать. Лучше делать, как вы намечали года три назад: найти место поближе к экватору с мягким морским климатом. Где вырастет всё, что посеете. Лет десять, пожалуй, ваш корабль ещё выдержит. И если вы надумаете выбрать такое место где-то поблизости, скажем, в Средней Азии, потом ваши потомки могут переселиться и ко мне. На Урал.

Помогу и им, чем смогу.

Вот это да! Она предлагает гостеприимство! А ведь её гостеприимство — дорогого стоит!

— Благодарю вас, леди. И от себя, и от всех наших людей. И от лица потомков. Возможно, мы или они — воспользуемся. Но… Простите всё же за нескромность: мало ли… Я уж немолод. До следующего витка могу и не… Кто вы? И как нам называть вас? В следующую встречу?

— Не бойтесь, командир. Вы — доживёте. — в голосе спокойная уверенность, — А насчёт того, кто я и как называть… Могу дать подсказку. Маленький намёк.

Я проследила, чтоб в погруженных книгах оказалась и «Малахитова шкатулка».

Почитайте, когда найдётся время.

А сейчас — доброго пути! Прощайте, командир.

— Благодарю, леди, ещё раз. И вам — счастливо оставаться!

Время, конечно, нашлось лишь через два дня.

Потому что погруженный впопыхах груз нужно было рассортировать, разместить так, чтобы не нарушалась центровка, занести в реестры, и т.д, и т.п…

Кархо обнаружил небольшой потрёпанный томик в бумажном переплёте между «Справочником слесаря-ремонтника газовых генераторов» и Учебником астрономии.

Так. «Малахитова шкатулка», Бажов. Уральские сказы. Хм.

Содержание: Каменный цветок. Серебряное копытце. Синюшкин колодец. Медной горы хозяйка.

Ну-ка…

Рука как-то сама собой потянулась, полистала.

Медной Горы Хозяйка.

«Пошли раз двое наших заводских траву смотреть…»

Мансуров Андрей

фото из открытых источников