Ироническое эссе о походе в Большой театр

…январь 1977г. МВТУ им.Баумана, 1 курс

«В искусстве не важно «ЧТО». Самое важное — «КАК». Нужно, чтобы дошло до каждого, чтобы душу трогало — тогда это настоящее, иначе «НИКАК».

Майя Плисецкая

«Меня отдали в балет, когда мне было 8 лет, даже немножко меньше. Отдали, потому что я была довольно хулиганистая, и меня хотели скорее отдать хоть куда-нибудь. Ну, и отдали в балет…».

Майя Плисецкая

Это был мой первый выход в московский театр. И сразу, вы не поверите, в «Большой», я в «Малом» то еще не был ни разу, а тут сразу в Большой и на балет. Ни на балете, ни в опере я в жизни никогда еще не был. У нас в Ижевске их просто не «ставили». У нас был русский драматический театр им. Короленко и удмуртский комический без имени. «Театp звал, меня манил с тpудом билет туда купил. Вот и долгожданный день настал…», —  так пел в своем знаменитом хите композитор Игорь Карнелюк.

Два билета на балет «Анна Каренина» в Большой театр мне «подогнал» Пашка мой одногруппник за три рубля каждый. Он их на «ломке» приобрёл, отстояв за ними целую ночь. Как он мне сказал: «Спали в подъезде дома рядом с кассами. Дежурные охраняли двери кассы, а основная группа бойцов отдыхала. В 6 утра, когда мы занимали позиции, к кассам Большого явился отряд курсантов Дзержинского училища, они поперли нас, как ветер пушинку, но билеты на балет нам все же достались».

Я надел свой лучший костюм. Да, какой лучший, у меня всего был один костюм, который я носил уже третий год, нацепил галстук на резинке и взял собой Шуру это мой одноклассник из Ижевска приехал на каникулы и ему, надо же сказочно повезло.

«На подступах к Большому театру»

На подступах к Большому театру было много людей, и они все спрашивали лишний билетик, но это было пустое занятие. Народ стоял и шептался:

— Наверное, это последний сезон, когда танцует Майя Плисецкая, ей ведь уже 51 год…

— А вы не знаете, кто поставил этот балет «Анна Каренина»?

— Говорят, что она сама и поставила, а музыку написал её муж-Родион Щедрин, да какая талантливая семейка…

— Я читал, что в 1956 году Большой театр выезжал на гастроли в Англию, а Плисецкой выезд не разрешил — председатель КГБ Серов, объявив её английской шпионкой. Она осталась в Москве, но танцевала так, что публика визжала от восторга, её забрасывают цветами, а восхищенных поклонников тут же вызывали в КГБ. За самой Плисецкой шла практически открытая слежка. Сейчас у неё всё хорошо. Надеюсь сегодня от её балета, получим с тобой удовольствие», — говорил мужчина в норковой шапке женщине, которая была в чёрной каракулевой шубе, видимо, своей жене.

Я шёл не спеша, прислушивался к разговорам и понимал, какой я пещерный динозавр в балете, и туда ли я иду, может лучше сразу в пивнушку под названием «Капкан», что у метро Бауманская. Может, там мне место? Издали, на подступах к театру нас встретили две музы. Нет, это были не наши советские барышни, это были две каменные скульптуры. Одна из муз стояла на фасаде Большого театра, это была муза лирической поэзии Эрато. Вторая муза на фасаде Большого театра — муза танца Терпсихора. Они свысока в прямом и переносном смысле смотрели на нас, мол, вы то куда прётесь, ведь все равно ни черта не поймете это высокое искусство. Идите, мальчики лучше в «Капкан», билеты загоните втридорога, вон видите, сколько безбилетных желающих стоит, чтобы увидеть Майю Плисецкую, про которую вы и слыхом не слыхивали, два удмуртских валенка.

Мы с Шуриком, уже не слушая муз, упорно шли к входу в Большой театр, шли, как на кинофестивале, но не по красной ковровой, а по снежной дорожке, которая скрипела и искрилась под нашими башмаками. Из толпы кричали: «Смотри, смотри вон идут…». Нет, это не про нас с Шуриком кричали, видимо кто-то за нами шёл из знаменитых артистов кино или театра. «Вон, вон смотри, идут Ширвиндт с Державиным».

В те двери, что находятся в центре здания театра, как оказалось, не все люди входить могут. Театр не случайно назван Большим, в нём, как в многоподъездном доме, входов и выходов немало. И заходить можно только через те двери, которые соответствуют указанному на билете подъезду. Наш подъезд был шестой, поэтому нам пришлось завернуть налево и искать вход там. Зашли, разделись в гардеробе, и там же взяв напрокат один маленький бинокль, мы отправились занимать свои места, которые на билетах значились в первом ряду левой стороны бель-этажа. Вот так сложно. Но найти их оказалось очень просто, в театре много указателей, поэтому ориентироваться несложно. И кроме этого есть ещё сотрудники, которые, видя затруднения зрителей, охотно подсказывают, куда именно и как надо идти. И вот мы уже на этой левой стороне ложи бель — этажа третьего яруса:

«В театре»

Зал Большого театра непередаваемо великолепен, если сидеть в партере, всё видно, всё слышно. Но мы сидели у «черта на куличках» в ложе бель — этажа левой стороны. И у меня было такое ощущение, что это всё проделки «большевиков». Наверняка изначально ложи вообще были не предназначены для каких-то там вторых, третьих и прочих рядов кресел! Представьте, как в те времена туда могли зайти разные дамы в кринолинах и с огромными шляпами, при такой-то тесноте как сейчас? В ложах наверняка стояло несколько кресел в один ряд, и максимум столик для шампанского и закуски. И всё! Разве вы не замечали, как тесно в наши времена там расставлены кресла? Как они сделаны целыми блоками, заужены, и такой же узенький подлокотник, один на двоих! Сидишь, мордой и коленями упираясь в спины предыдущего ряда, а локтями в темноте пихаясь с незнакомым соседом. Вы можете себе представить, как там должны были сидеть всякие «господа и дамы» — в котелках, во фраках, или в пышных юбках и громадных шляпах? Смешно даже подумать, что в те времена кресла так расставляли! Это всё более позднее изобретение.

Сам Ленин, по словам Анатолия Луначарского, относился к Большому театру «очень нервно». Он называл его «куском чисто помещичьей культуры» и говорил, что не позволительно содержать на государственные средства такую роскошь, когда в стране не хватает простых школ. Да, дорогой Владимир Ильич, на счёт «Большого» ты был не прав.

«Большой! Бал правят опера, балет,
Оркестр прекрасный, занавес и сцена,
Солисты, музыка, певцы, кардебалет.
Здесь всё весомо, дорого, бесценно…»

Из дневника Майи Плисецкой:

— 27 апреля 1947 года я танцевала свою премьеру «Лебединого». Спектакль был дневной. Я не верила сама себе, что танцую, что исполнилась мечта. Все участвовавшие в спектакле аплодировали мне после каждого акта на сцене…

«Богиня танца мир в себя влюбляла,
Каренина на сцене, скромная — в быту,
На «бис» в притихшем зале умирала,
Прекрасным «Лебедем» в заснеженном пруду…».

«Лебединое озеро» Плисецкая будет танцевать 30 лет, более 800 раз.

Балет в СССР был таким же символом страны, как матрешка, балалайка или чёрная икра. Всех высоких гостей СССР  обязательно водили на «Лебединое озеро». Были в «Большом» и курьезные случаи с этим «Озером» Какие? Ну, например Хрущев жаловался: «Как вспомню, что вечером опять «Лебединое озеро» смотреть, аж ком к горлу подступает…». Хрущёва можно понять: «лебеди» входили в обязательную культурную программу для зарубежных гостей. Так 30 апреля 1958 года в ходе государственного визита в СССР президент Египта Гамаль Абдель Насер в сопровождении Н.С. Хрущева и К.Е.Ворошилова присутствует в Большом театре на балете «Лебединое озеро». Существует история, что когда на сцене появился «нехороший» Ротбард в чёрном трико с перьями, Хрущев сказал Насеру:

«Это Даллес! Ну, ничего, товарищ Насер, ничего! В конце действия мы таки обломаем ему крылья!..»

И так повторяю, мы с Шуриком сидели в ложе бель — этажа левой стороны. Это, чтобы было понятней, второй этаж из лож, а всего их шесть. Шесть рядов из лож с позолоченной лепниной опоясывают зал. Напротив сцены, кстати, тоже в ложе бель -этажа, на том же «этаже» где сидели мы, была царская ложа. Или ныне – ложа для почётных гостей. Я стал смотреть на эту ложу, она была красивой, в позолоте, укутанная в красный бархат, но не мог разглядеть, кто там сейчас сидит. В этот вечер она пустовала.

«Люстра»

Под потолком висела огромная трехъярусная люстра, которая поражала своими размерами: её диметр достигал 6,5 метра, высота – 8,5 метра.

— Любезный, — обратился я к соседу по балету. — А сколько весит эта люстра, она надежно там закреплена?

Любезный как-то странно посмотрел на меня, на мой парадный костюм, и говорит:

— Вес стального каркаса люстры превышает 1860 кг, ещё на 260 кг тянут хрустальные элементы. Люстру Большого театра москвичи прозвали «хрустальным облаком». В Императорском театре зал освещали масляные лампы, которые надевались на крючки люстры. Для этого её ежедневно поднимали в специальное отверстие в потолке. Если нужно было изобразить восход или закат солнца, перед рампой появлялась прозрачная красная ширма, если ночь — голубая. Центральная люстра Большого театра изготовлена в 1856 году, в то время, когда театр восстановили после пожара. Люстра зрительного зала Большого театра первоначально освещалась 300 масляными лампами. Чтобы зажечь масляные светильники, её поднимали через отверстие в плафоне в специальное помещение. Вокруг этого отверстия была построена круговая композиция плафона, на котором академиком Титовым была выполнена роспись «Аполлон и музы». Если поднимете голову, то на театральном плафоне увидите Аполлона, играющего на золотой «кифаре», и 9 муз: Каллиопу с флейтой — муза поэзии, Эвтерпу с книгой и флейтой — муза лирики, Эрато с лирой — муза любовных песен, Мельпомену с мечом — муза трагедии, Талию с маской — муза комедии, Терпсихору с бубном — муза танцев, Клио с папирусом — муза истории, Уранию с глобусом — муза астрономии. А вместо девятой музы священных гимнов Полигимнии художники изобразили «самозваную» музу живописи с палитрой и кистью. По свидетельствам очевидцев стекла на лампах раскалялись, лопались и осколки падали на головы зрителей. Позднее под люстрой была натянута сетка. В 1863 году масляное освещение было заменено газовым, для него в Париже приобрели новую люстру, дошедшую до наших дней. В 1893 году газ заменили на электролампы накаливания, а хрустальная люстра, состоящая из 26 тысяч хрусталиков, осталась прежней. Куплены были за границей электроаппараты, дающие эффекты дождя, падающего снега, водной ряби, грозы, летящих по небу облаков. Реставрация люстры проводилась недавно, в 1975 году к двухсотлетию Большого театра, — и сосед закончил свой рассказ.

Ну, ничего себе, он мне прочитал целую лекцию, и я его поблагодарил. Начался балет и на сцене открылся Главный золотой занавес, сотканный в Италии из гобелена, имитирующего шелк, с использованием золотых нитей. Общая площадь занавеса составляла почти 500 квадратных метров, а весил он более одной тонны. А соседи все шептались:

— Перед каждым выступлением Майя Михайловна заливала в пятки балетных туфель тёплую воду, чтобы ступни крепче сидели. А, выходя на сцену, больше всего боялась забыть оглядеть себя в зеркале, ведь если глаза и губы плохо накрашены, то зрители увидят «бесцветную моль», а не балерину.

— Ну, откуда они это все знают, — думал я.

Подняли тяжёлый занавес, и началось действо на сцене.

— Сань, ты читал роман «Анна Каренина», — шепотом спросил я его, видя, что он тоже не понимает, что происходит на сцене. Видимо, нам «удмуртским лаптям» не дано смотреть балет, только цирк. Шурик больше пялился на ложи, где сидели иностранцы.

— Не, Жень, в школе я этот роман читал в сокращёнке, и сейчас ничего не помню.

— У-уу, как всё у нас запущено и с искусством и с литературой, — подумал я, и стал смотреть на сцену.

А там. Вокзал Петербургской железной дороги. На перроне — Вронский, встречающий свою мать. Из поезда выходит Анна. Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящие… серые глаза остановились на его лице. Вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо — станционный мужик нёс тело раздавленного поездом человека.

Метель. Анна погружена в свои мысли. За снежной пеленой появляется чья — то фигура. Она оглянулась и в ту же минуту узнала Вронского. К ней подходит Каренин. Вронский и Каренин учтиво и холодно раскланиваются. Каренин предлагает руку Анне и уводит её.

Сон Вронского. Вронским владеет только одна мысль — об Анне. В его воображении мелькают картины всех их встреч. Как страшное наваждение возникает фигура станционного мужика, испугавшего Анну во время их первой встречи. Очнувшись, Вронский видит пришедшую к нему Анну. Страстное чувство Анны отравлено отчаянием, смятением и стыдом…

Опустили занавес, закончился 1 – й акт, начался антракт, все потянулись в буфет, мы с Шуриком тоже.

«Буфет»

«Театр начинается с вешалки», эту присказку мы знаем все. Нет, театр начинается с буфета! История театрального буфета началась много тысячелетий назад. Люди на праздниках не только веселились и наблюдали представления, но и ели. Считается, что в древнегреческом и древнеримском театрах ни одно представление не обходилось без еды, люди ели, принесённое с собой или покупали у разносчиков еды. Но специального места для питания не было ещё очень долгое время. По сохранившимся мемуарам можно узнать, что в знаменитом венецианском, первом в мире публичном оперном театре, зрители партера вынуждены были зорко следить за тем, чтобы на их шляпы и прически не попали куски пирожных, скорлупа орехов, огрызки фруктов, которые поглощали сидящие на балконах и галерке и выбрасывавшие весь мусор попросту вниз.

В Большом театре и буфет большой. Они почти на каждом этаже. И на седьмом этаже Большого театра целая вереница буфетов с комфортными диванами или столиками для тех, кто не хочет садиться. И то верно, на балете насидишься. Бокал шампанского, «Абрау Дюрсо» — 2 рубля, чашка кофе – 70 копеек. Ну, дорого, конечно, а куда деваться, купили мы с Шуриком по чашке кофе, на бутер с чёрной икрой уже денег не хватило. Я свой кофе неторопливо выцедил аккурат к третьему звонку. Да и не мудрено, в театрах кофе много не наливают.Этикет-с соблюдают.

Шурик выпил кофе почти залпом, как деревенский лохоман.

Зачем нужен буфет в театре? Перекусить? Вряд ли. Театральный буфет — это то священное место, которое может сделать праздник от посещения театра ещё ярче и теплее. Или наоборот? У нас, наверное, вышло наоборот. На втором этаже были залы для прогулок и музей балетных костюмов. Залы в позолоте, зеркалах и бархате. Тут очень много иностранцев, которые фотографируют это великолепие. В одном из боковых залов для променада замечательная акустика. Проходя середину зала и что-то рассказывая Шурику, я заметил, что мой голос звучит так, как будто я говорю в качественный микрофон. Я сначала испугался и на всякий случай произнёс тихонько: «А»! «А-а-а-а» — ответило мне затихающее красивое эхо. На меня стали оборачиваться некоторые театралы, но, поняв, в чём дело, подождали пока я наакаюсь, отойду, и сами вставали на моё место и начинали акать, ведь дурной пример — заразителен.

Начался 2-й акт балета.

Скачки. В беседках и ложах толпы народа. Среди офицеров — участников скачек — Вронский.

— Да, Шурик, не зря мы взяли бинокль на прокат. Я вон Вадика Поколодина увидел.

— Где? Жень, покажи мне его, он какого героя на сцене играет? — спрашивает меня Шурик и вырывает бинокль из моих рук.

— Да, угомонись ты уже. Никого он не играет, он сидит чуть ниже нас справа на хорошем месте. Это мой одногруппник Вадик, заядлый театрал. Посмотри, как он внимательно смотрит балет, всё понимает, что там внизу на сцене происходит, в отличие от нас с тобой. Сразу видно культурный человек из Воронежа, — начал я ему объяснять, а на меня опять начали шикать соседи и, я замолк.

Вадик вылетит из МВТУ после второго курса за неуспеваемость. Нет, не потому, что он такой тупой, просто он театр любил, больше чем учебу и МВТУ. Больше таких заядлых театров у нас в группе не было. Так, кое — кто баловался театрами, но не ущерб учебе и здоровью.

Комната Анны. Вронский приходит в дом Каренина. Вронским и Анной овладевает одна мысль о том, что необходимо прекратить эту ложь, и чем скорее, тем лучше. Бросить всё и скрыться куда -нибудь одним со своею любовью. Каренин остался один с сыном, а Анна с Вронским уехали за границу, не получив развода.

3 — акт балета:

Италия… Вронский с Анною приехали в небольшой итальянский город, где хотели поселиться на некоторое время. Анна чувствовала себя счастливой. Воспоминание обо всём, что случилось с нею, казалось ей сном, от которого она проснулась одна с Вронским за границей. Но постепенно она начинает тосковать по сыну.

Театр… В ложах весь «цвет» петербургского общества. Появляется Анна. Все бинокли и лорнеты направлены на неё. Она испытывала чувства человека, выставляемого у позорного столба. И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день её первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать. И ровно в ту минуту, когда колеса поравнялась с нею, она упала под вагон. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, навсегда потухла. Занавес…

Эпилог

Из Большого театра вернулись поздно, ключей от домика, где мы снимали с Пашкой комнату в подмсковном посёлке Никольское, у меня не было. Как попасть в дом – проблема. Дед, наверное, уже спит, подумал я. В дом я раньше попадал через форточку, когда у меня не было ключа, но это было летом. Сейчас зима и морозно и в зимнем одеянии я просто не пролезу или застряну, как Вини — Пух в норе Кролика. Делать нечего, надо пробовать. Я снял тулуп, пиджак и зачем-то галстук, видимо, чтобы ненароком не повеситься на нём. Удачно пролез в форточку, даже ничего не порвав на себе и не наделав шума, попал в свою комнату. Теперь надо было запустить Шурика, который с моими вещами поджидал меня на крыльце.

Скрипнула дверь чулана, и оттуда вышел заспанный кот Фунтик и недовольно промяукал: «Ну, что театралы – полуночники, вернулись. Счас дед задаст вам перца в штаны». Скрипнула дверь кельи, и оттуда вышел, шаркая ногами, недовольный дед, он поправил свои профессорские очки на носу, уставился на меня, как будто видел впервые, а потом шёпотом спросил:

— Женя-я, вы как сюда попали? Все двери на замке». Я врать и изворачиваться не стал и просто ответил: «Через форточку в окне». Дед хотел, видимо, добавить: «Как домушник?», но махнул рукой, мол, чего с него взять, ушёл спать в келью. Шурик стоял на крыльце с моей одеждой, переминаясь с ноги на ногу на морозце, и смотрел на Луну. Я открыл дверь и на этом мои театральные приключения надолго закончились. (Занавес)

Пройдет много лет после моего похода на этот балет, который я буду вспоминать часто, и Майя Плисецкая напишет в своей книге «Я, Майя Плисецкая»: «Все мои балеты сняты с репертуара. Декорации их гниют под снегом. Костюмы распродаются. Моё желание поставить новый балет встречается гробовым молчанием. Дирекция Большого делает вид, что мою заявку и не получали. Я направляю беспокойное письмо Горбачеву. Объясняю, что в родном театре меня лишили всяческой работы. Безмолвие. Ответа не приходит. В сорокаминутном разговоре с Раисой Максимовной Горбачевой Щедрин наталкивается на высокомерие и упрямство. <…> Выплата заработной платы мне прекращается. Никакой пенсии не положили. Так, где же мой дом?.. Выходит, не тут. Так, где же?..».

Евгений Татарников