Это случилось в Алжире в восьмидесятых годах прошлого века. Я жила с мужем-алжирцем в небольшом городке Блида в двадцати километрах от столицы.  Наш квартал, заселенный молодыми, но уже многодетными семьями (в каждой – от трех до шести детей-погодков), находился на окраине.

Наш дом принадлежал ирригационному институту, в котором мой муж занимал пост проректора. В нем жили преподаватели и другие специалисты, работающие в институте. Преподаватели-иностранцы были в основном русские, приехавшие из разных республик Советского Союза, некоторые – из Венгрии и Болгарии. Преподаватели-алжирцы в основном учились в СССР или Франции.  Алжирцы на квартале, которые не знали моего мужа, всегда принимали его за русского – белокожий до голубизны, с карими глазами и кудрявыми каштановыми волосами. К тому же, рядом была я – несомненно, иностранка. Из-за этого с нами происходили забавные истории на каждом шагу.

Например, на вопрос мужа: «У тебя есть авокадо, я его не вижу?» – продавец с ухмылкой отвечал на французском языке: «Ты его не видишь, потому что не знаешь, что это такое, ха-ха-ха!» На что муж рассерженно доставал водительские права и совал их под нос удивленному продавцу. Или знакомые объясняют, какой из себя мой муж: « Он ездит на красной «Ладе», а им отвечают, что на красной «Ладе» ездит какой-то русский.

Каждую пятницу мы с мужем ездили на базар за продуктами на неделю – чаще на пресловутой «Ладе», а иногда на автобусе, потому что ехать было недалеко. Некоторые автобусы разделялись стеклянной перегородкой на две половины – мужскую и женскую. Конечно, я с мужем ездила на мужской. Мужчины не против соседства женщин, это женщины чувствуют себя свободнее без общества мужчин.

Однажды мы ехали в толкучке на задней площадке, стоя лицом друг к другу. Я вертела головой во все стороны, разглядывая мелькающие дома и прохожих. Жарко. Нижняя часть широкого окна вделана наглухо.  А в верхней части – длинная форточка с откидным стеклом. Она открыта. Но всё равно жарко и душно.

Вдруг я услышала громкий вскрик мужа, повернулась и с ужасом увидела, что он схватил за грудки маленького, тщедушного, смуглого мужчину в белой чалме, трясёт его и что-то кричит ему по-арабски во взбешенном состоянии. Мне стало стыдно за поведение мужа, всегда корректного, умеющего решать все споры вежливо, не повышая голоса, и стало жаль этого растерянного, беззащитного мужичка, одетого очень бедно, чуть ли не в лохмотья, смущенного, с бегающими, выпученными от страха глазами. Окружающие с интересом наблюдали за развитием ситуации, не произнося ни слова.

Тут муж поворачивается ко мне, и кричит по-русски, что это вор и он только что украл у него из нагрудного кармана рубашки документы и деньги.  Вор, воспользовавшись моментом, вырвался из его рук, бросил мужу под ноги всё, что добыл с таким риском, и на полном ходу автобуса, подтянулся и как дрессированная обезьянка, с трудом протиснулся в открытую форточку в окне. Он выпрыгнул из автобуса на полном ходу, прямо на середину дороги, под бешеные гудки водителей автомобилей, едущих сзади!

Такая акробатическая ловкость никого не удивила и не разжалобила, кроме меня. В отсутствие вора все начали бурно выражать сочувствие моему мужу, а он рассказывал, что ничего не почувствовал, но увидел, как вор прячет деньги в карман, узнал свои документы, потрогал карман на груди и понял, что его обокрали. Очевидно, нас опять приняли за пару иностранцев и сначала больше сочувствовали пойманному вору, чем нам. А когда поняли, что муж из своих, поменяли свое мнение.

Мне в это момент было до слёз жаль этого человека, который так рисковал своей жизнью, пытаясь украсть деньги, чтобы прокормить семью. Но я понимала, что поощрять воровство нельзя ни при каких обстоятельствах.

Однажды обворовать пытались и меня. И я повела себя совершенно неожиданным образом. Мы с соседкой Ириной, кореянкой из Узбекистана, женой алжирца, с которым она училась в Москве, прогуливались по вещевому рынку. Пыльная площадь с рукодельными тентами от солнца. Стены палаток увешаны яркой одеждой, рулонами с самыми разнообразными тканями, кожаными и матерчатыми сумками hand-made, красочными шелковыми платками. Это был день зарплаты, и Ира решила побаловать себя чем-то новеньким. У неё была привычка в каждом магазине заставлять продавцов лазить по лестнице, чтобы достать приглянувшийся ей товар. Она долго и придирчиво разглядывала каждую вещь и задавала множество вопросов требовательным тоном. Я изнемогала от скуки. Продавец начинал чувствовать, что его усилия бесполезны и злился. Потом моя подруга делала презрительное и недовольное выражение лица и говорила по-французки: «Пойдем, тут одно барахло».

При этом, она везде вытаскивала из сумки толстый кошелек с зарплатой и клала его на прилавок – видимо, желая дать понять продавцу, что собирается что-то купить. Так мы обошли почти все магазины на рынке, не купив ни нитки. Продавцы смотрели на нас с неприязнью, но все-таки выполняли её указания. Мне было очень стыдно, но пришлось по-дружески терпеть. В конце концов, это её дело.

Я шла как сомнамбула от жары и усталости. На моем левом плече висела вместительная кожаная сумка, совершенно пустая. Вдруг моя сумка качнулась, а впереди меня оказался маленький щупленький араб в бедной одежде с явно напряженной шеей. Я быстро взглянула на сумку – на ней был длинный разрез! Совершенно неожиданно для самой себя, я цепко схватила его за плечо, попыталась развернуть лицом к себе и заорала на весь рынок по-русски: «Зачем ты порезал мою сумку?! Там ничего нет!» Он молча, не оглядываясь, с силой вырвался и мгновенно скрылся в толпе. Вокруг меня образовалась тола сочувствующих. Всех интересовал вопрос – что успел украсть вор? Мужчины качали головой и рекомендовали никогда не вести себя так опрометчиво, потому что вор может порезать бритвой, чтобы остановить потерпевшего и успеть скрыться.

Подруга, полная сил и довольная осмотром «выставки», шла в густой толпе впереди меня бодрым шагом и заметила только последствия инцидента. Она расхохоталась и напомнила, что я её просила не демонстрировать всем свой толстый кошелек, а пострадала сама. Но никто не смог бы меня переубедить, что это происшествие не было вызвано её умышленной демонстрацией своего благосостояния.

Но надо сказать, что Алжир делал мне мелкие подарки. От безделья я вязала и часто покупала упаковку пряжи – по 10 мотков в целлофановом пакете. Почти в каждой я находила на 1-2 мотка больше.

Наталья Бондаренко