Их не собрать – как не собрать все великолепные, осенние листья, мерцающие природной красотой: их не собрать – бесчисленные стихи о великом граде, самом умышленном, по слову Достоевского, от Пушкина до современных, под цокот Медного всадника простматривая сияющие праздничные вороха:

Прислушайся к ночному сновиденью,
не пропусти упавшую звезду…
по улицам моим Невидимою Тенью
я за тобой пройду…

Ты посмотри (я так томлюсь в пустыне
вдали от милых мест…):
вода в Неве ещё осталась синей?
У Ангела из рук ещё не отнят крест?

Такое вИдение предлагала фантастическая Черубина де Габриак: и тут прозвучат отголоски огромного всадника: сорвавшегося с постамента, и…

И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.

Петербург пропитан поэзией: его граниты, Нева, отражающая небо, ограды, львы, его египетские и греческие портики, роскошные фасады и колодцы-дворы, всё, все…

Фонтанка и Мойка…

…тот же Петербург, ставший Ленинградом, разводящий рыбий жир фонарей в воздухе, страшный Ленинград Мандельштама, полный жуткими ожиданиями и тенями:

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.

Просветит своим необычным рентгеном великий град Маяковский:

Слезают слёзы с крыши в трубы,
к руке реки чертя полоски;
а в неба свисшиеся губы
воткнули каменные соски.

И небу — стихши — ясно стало:
туда, где моря блещет блюдо,
сырой погонщик гнал устало
Невы двугорбого верблюда.

Играя звуком, увидит своё, а Остановка в пустыне, предложенная Бродским, не будет связана с громогласием главаря никак, никак:

Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадежное. А впрочем,
концертный зал на тыщу с лишним мест
не так уж безнадежен: это — храм,
и храм искусства.

Город великого равнодушие и шаровой красоты: город, которому, как будто, и не нужны люди: царящий сам в себе, и поэзии не требующий – сам является таковой, сплошной, единственной.

Город, всё больше и больше провоцирующий на стихи.

Снова Бродский, отведавший изгнания, пропоёт:

Ему все снился виноград
вдали Италии родимой.
А ты что видишь? Ленинград
в зиме его неотразимой.

Может быть, Петербург лучше вспоминать, чем жить в нём?

Нервном, рождающим Раскольникова, провоцирующим сны Блока?

Разный Петербург: потусторонний – в том числе:

Я не взглянула на Неву,
На озаренные граниты,
И мне казалось — наяву
Тебя увижу, незабытый…

Бессчётно стихов, посвящённых ему, много перлов, и много того, что оставляет ощущение неуловимости субстанции города: несмотря на величие иных стихов.

Александр Балтин

Фото из открытых источников