Реальность, вылюбленная всеми любителями порядка и чинно—благородства, реальность кладется на стол вместе с паспортом и партбилетом, отрицая любовь как фантастику, поэзию как мусор в баянистской подворотне, а ширпотреб — как единственно ценное и любимое всеми новоприбывшими имбецилами, одобренными новым временем года под названием «инфляция в России». Раньше имбики просто скупали крупу для себя и родных крыс, хомяков и мышек, активно поднимающихся за едой, цепляясь когтиками за кирпичные выступы стен домов, первые этажи которых тронной речью новых архитекторов выделаны после плодотворных убеждений ими начальства под плодоносящие продуктовые маркеты с плесенью и грибами—вешенками  по стенам. Со скоростью света скупая с полок магов все подряд, двигатели инфляции раскручивали рулетку логистики, крутя ее педали с повышением цен заодно на бензин и бережно прикладывая траурный платок экономики к горлу и глазам народа. Народ—провокатор инфляций начала 21—го века издавна любил корячиться, еще со времен Байкало—Амурской магистрали, унесшей миллионы молодых и здоровых энтузиастов, коим памятника не поставили  нигде на Земле, экономя площадные и экономические ресурсы страны, оставленной нам на выедание в ней норок для гольфа. Новая игра оказалась как «если нельзя, то значит, можно», — без замены игроков триммерами и гальванизаторами, оболванивающими не звуком, так намерениями.

И потек прогресс по наковальням отливать медали орденоносцам славы и почета и памятных им справочников, кого как величали до побуждений стать славе если не матерью, то родиной. Или Родиной.

Наотливали медалей столько, что ими застлать Землю — и мы в панцире, под которым копошатся муравьишки и ужики, взрыхляя ее под посадки невиданных размеров топинамбуров, земляных монгольских  груш для новогодних салатов под майонезом. Иммунитет в топинамбурах — иронически гласит поговорка,  ниспровергая наличие панацеи от вирусящихся культур, зашедших за край заборчиков на дачах с младенцами и нянями, оздоравливающими свежий воздух  в нагрузку к отнюдь не кургузому будущему исправителю ошибок предков. Он и в младенчестве был почти пять метров, а уж что ожидать, когда вырастет?.. Намотают на кулак — и вперед!

Лисапедовна и лисапедович — новое отчество, данное современными хирургами после замены сустава колена человеку. Он прошел  велотренажер и курс авитаминозных передозировок, так что при ходьбе одну ногу теперь ставит, как в танце «Во поле березонька стояла», лирично оттягивая носочек, а другой велосипедируя по кругу всеми суставами, не только коленным, но и бедренным, и голеностопом. Он — «Кукарача»,  многогранный культурный символ Мексиканской революции, таракан! «Сucarachas»  во время революции называли солдат правительственной армии, и одноименная песня с доминированием на возгласах «кукарача!» под музыку клоунады использовалась для подтрунивания над солдатами, которые в костюмах напоминали тараканов. Особенности мексиканской культуры сводятся к символам, так и в современном здании профсоюзов электриков в Мехико на стене здания роспись Д. Сикейроса, в которой выражен портрет буржуазии  в виде чудовища. Это подобие ракообразного с длинными пальцами—клешнями, которыми он борется. Чудовище буржуазии держит в одной руке микрофон, в другой — острое орудие убийства, зажатое крепким кулаком и вознесенное над его мордой, направленное в поднятой согнутой руке от плеча. Напоминает символическую борьбу с  народом, который в настоящее время борется за жизнь, чье существование больше похоже не на жизнь, а на выживание. И только призраки праздников напоминают о том, что жизнь была, и она все еще возможна.

Клоунов наделали хирурги, кичась теперь своим дорогостоящим, закрывающимся в отдельном кабинете на крепкий замок, импортным оборудованием. Им теперь осталось только Ла Скала перенести на Родину, поближе к Зарядью, и можно открывать кассу на представление, чтобы собрать средства на новую операцию и наркоз, кондиционер учреждению в каждый действующий отсек и пристрой, ремонт в морге, отелевизионерство в каждую плащ—палатку на свежем воздухе и собственную дачу главенствующей фигуре корпорации.

«Дача — отсек или пристрой?» — спросил младший бухгалтер старшего.

«Корпоративная дача для праздников — отсек, а личная дача сотрудника — пристрой!»,  — уверенно отчеканил главбух прямо в микрофон эфира.

И родился новый глагол. Придешль — новый глагол, сочетающий намерение придти с возможностью выйти, — удобно и комфортно  созерцать походку жертвы хирургической  дальновидности, надежнее для здоровья, чем самому человеку пойти на риск.

Так налисапедился любой постсоветский кадр, без агентства разгуливающий сразу по  бухгалтериям золотых рыбок, — к чему идти в обход, если можно сразу из банка достать все, что нужно, так что на униформу сэкономить — святое дело! Главное шлем застегнуть и самому пристегнуться к нужной единице общества, доверчивой и интеллигентной, а то простой народ может и по загривку отоварить — больно не покажется и убежать нельзя! Отряды обезголосивших в страхе унестись в расход столько наложили… не в штаны — в банки, что грести оттуда, как  Харону подать милостыньку, у него работа всегда найдется, надежная,  карман подставлять не придется. А новостные галлюцинации по телику и в СМИ — это шутки Санты. Даже летние. Это же мозговой имплант шевелится в кулуарах естественных интеллектов!

Елена Сомова