Этот рассказ не был бы написан, если бы в душный знойный вечер на исходе июля, когда солнце плавило асфальт, а люди каждой клеточкой своего организма впитывали в себя его тепло и энергию, словно запасая на зиму, в троллейбус №13 на очередной остановке не вошла бы тучная женщина лет пятидесяти в лёгкой шёлковой блузке в мелкий неяркий цветочек, а мой муж, не уступил бы ей своего места.

Таким образом, дама села напротив меня, а её дочка в коротком белом платьице с умопомрачительным декольте , откровенно демонстрирующим её спелую грудь, не пристроилась бы сбоку, держась за спинку кресла. В её руках была огромная хозяйственная сумка. По-видимому, они возвращались с «шопинга», как сейчас принято говорить. На этой остановке располагался огромный торговый комплекс с романтичным названием «Йеремель».

Я взглянула на даму – это была Бредихина! Она тоже меня узнала. Но мы обе сделали вид, что не знакомы. Да и можно ли это было назвать знакомством? Десять тяжких дней в травматологическом отделении больницы Станции скорой помощи. . .Такое хочется вычеркнуть из своей жизни…

Меня привезли туда два года назад в последний день зимы, вечером, со сложным переломом ноги.

Я поскользнулась на обледеневшей, не расчищенной от снега лестнице. «Скорая» приехала быстро. Фельдшер сказал, что сначала надо ногу осмотреть.

Помню, как я карабкалась, цепляясь за мокрые грязные металлические ступени, чтобы попасть в салон машины. А под зад меня энергично подталкивал фельдшер — здоровенный мужчина, и пытался чем-то помочь растерявшийся муж.

Потом я долго лежала в Приёмном покое на каталке, мне постоянно хотелось пить, и я просила санитара позвать мужа. Я сломала ногу по дороге из продуктового магазина, и у нас был с собой яблочный сок.

А врач в это время разговаривал с женщиной, лежащей напротив – она постоянно стонала, а он, предварительно выспросив, чем она занимается, и с радостью узнав, что она частный предприниматель – владелец магазина, ласково и терпеливо ей втолковывал, что это всего лишь остеохондроз.

Затем пьяная нянечка на бешеной скорости, рывками, возила меня из одного кабинета в другой. Чуть не шибанула сломанной ногой о косяк. Я вовремя заметила опасность и закричала. Представляю, как она ненавидела больных!

В палату меня привезли поздно, уже в девятом часу вечера. Врач сказал, что сломаны лодыжки. Если не произойдёт смещения, когда спадёт отёк, то меня выпишут. Я с большим трудом, цепляясь за перекладину над кроватью, перебралась с каталки на кровать.

В палате пили чай. Пожилая растрёпанная женщина в выцветшем халатике из противоположного угла предложила мне чашку горячего чая и конфету. Я была ей благодарна. Это и была Бредихина. Её все называли Маргаритой Павловной. Она хромала и лежала в больнице в ожидании операции, которую всё откладывали и откладывали по неизвестным причинам. Всю ночь я не могла заснуть.

На соседней койке лежала старуха, она выписывалась на следующий день. За ней ухаживала наёмная сиделка, невысокая, похожая на бесцветную моль, худенькая блондинка, лет сорока семи. За сутки она брала полторы тысячи рублей и всю ночь сюсюкала со старушкой: уговаривала её писать, какать – потом подмывала, предварительно надев резиновые перчатки, и распыляла в воздухе ароматизатор. Этими же руками в грязных перчатках она зачем-то трогала мою бутылку с минеральной водой, которая стояла на тумбочке. В конце концов, уронила её на пол, за тумбочку. Подняла. Поставила на место. Затем схватила мой блокнотик с яркими нежными цветами на обложке – я в него записывала стихи. И стала торопливо листать. Наверное, думала, что я сплю. Я не выдержала и возмутилась. Она спокойно ответила: «А я думала, это бабушкин блокнот. У неё был такой же». И положила на место. Утром, в свете солнечного морозного дня, я осмотрела свой блокнот и увидела на его страницах отпечатки чужих грязных пальцев. Этим блокнотом я пользоваться уже не могла.

Звали эту женщину Альфия. Жила она в Стерлитамаке.

На следующий день, ближе к обеду, пришёл муж и сообщил, что вчера вечером в Приёмном покое украли мою норковую шапку и пуховую шаль. Я очень расстроилась, а Альфия сказала: «Не стоит так расстраиваться, норковые шапки теперь не в моде – их никто не носит. Вязаную купите».

Однако, когда старушку, за которой она ухаживала, забрали родственники, и Альфия стала собираться домой, то обнаружила, что пропали её собственные зимние кроссовки. Она не посчитала это пустяком и устроила настоящую истерику. Обшарила все углы в палате, и поехала домой расстроенная по снегу в летних босоножках. Обувной магазин находился рядом с больницей, но ей не хотелось тратить деньги, хотя она заработала сорок тысяч! Потом она не раз звонила по сотовому, справлялась, не нашлась ли пропажа? Но кроссовки так и не нашлись.

На место выписанной старухи положили женщину моего возраста. Тоже с переломом. Мы с ней разговорились и, как это часто бывает с коренными уфимцами, нашли много общих знакомых. Звали её Лиза. У Лизы был сын-холостяк, майор милиции. А у Бредихиной дочь мать- одиночка. И вот у Бредихиной возникла идея: а не познакомить ли их? Хорошая бы пара получилась! Лиза к этой идее отнеслась сдержанно. А Бредихина ринулась в бой! Вела с Лизой длинные доверительные беседы, которые меня очень утомляли. Мне совсем не хотелось знать подробности её личной жизни.

Бредихина расхваливала деловые качества своей дочери. Она рассказывала, что эту бесплатную операцию пробила её дочь. Она не раз ходила на приём в Министерство здравоохранения, доказывала, что её мать вполне заслуживает бесплатную операцию, так как она тридцать лет проработала в их ведомстве.

И, представьте себе, добилась! Вот какая она у меня пробивная и замечательная!

Я узнала, что Бредихина всю жизнь проработала в ближайшем роддоме – разносила в приёмные часы передачи по палатам. Работу свою не любила, люди её раздражали.

— Я с характером, — говорила она.

— Вот придут в восьмом часу, и давай стучать в окошко. Я ни за что не открою. Пусть ходят вовремя, ведь русским языком для них написано, что приём передач с 5 до 7.

Муж ей изменял, она постоянно за ним следила, бегала к его любовницам, скандалила. Всё закончилось разводом.

Меня утомлял её голос. Но мучило неотвязное чувство, что мы с ней раньше где-то встречались. Но где? Я не могла припомнить. . .

Меня она возненавидела уже на второй день моего пребывания в палате. Причины я не знала.

Если мой муж задерживался, она говорила с насмешкой:

— Мужик, он и в Африке мужик! Все они такие. . .

Когда начинался обед и я оставалась в палате одна, она подкрадывалась к спинке моей кровати, к которой была подвешена моя сломанная нога, и выдержав паузу, словно примерившись, резко ударяла по ней ребром ладони, не обращая внимания на мои вопли. Ведь могло произойти смещение! Но она, по-видимому, этого и добивалась. Но зачем? Я не понимала. И пожаловаться было некому. Постовая медсестра была близкой подругой её дочери, и жили они в одном доме. Сказать об этом врачу во время обхода? Но она скажет, что не делала этого.

Её навещали подруги. Одна из них была экстрасенсом. Она тоже хромала и ходила, опираясь на трость с набалдашником в виде головы змеи. На её лице была печать тёмных сил. Бредихина с ней подолгу о чём-то шепталась.

Но перед операцией она долго молилась, не отрывая головы от православного Молитвослова.

Наступил праздник Восьмого Марта и муж принёс мне чайные розы. Они дразнили своей нежностью и хрупкостью. По вечерам я любовалась их красотой и обычно думала о чём-то своём. И вдруг мне вспомнилась старая открытка. На ней тоже были изображены чайные розы. А прислала мне эту открытку ко дню рождения малознакомая девочка, с которой я виделась всего лишь раз у общей подруги.

Открытка была подписана стихами:

Дорогая Валентина!

С днём рожденья поздравляю!

И от всей души желаю

Счастья, радости и смеха

И во всех делах успеха!

Целую, Рита.

Рита была невысокой пухленькой девочкой со светлыми кудряшками, милой и безобидной.

Стояла та пора поздней осени, когда с деревьев облетают последние листья, а фонари по вечерам светят ярко и задорно. В тот вечер мы праздновали день рождения Алии. Алия училась в железнодорожном техникуме и была близкой подругой одной из моих многочисленных подруг из параллельного класса. До дома Алии мы добирались долго, пешком. Сейчас этой улицы уже нет в городе. Старые деревянные дома снесены и на их месте высятся башни-многоэтажки.

А тогда. .. всё было по-другому. Мы шли пешком по тёмным хмурым улицам. Шли долго. Улица называлась Госпитальная и в моей голове всё вертелись строчки Пастернака:

«Ты спросишь, кто велит,

Чтоб губы астр и далий

Сентябрьские страдали?

Чтоб мелкий лист ракит

С седых кариатид

Слетал на сырость плит

Осенних госпиталей?»

Почему так называлась эта старая неприветливая улица, я не знала. Но стихи моего любимого Пастернака меня с ней сближали и примиряли.

Наконец, мы дошли до нужного двора. Дом стоял в глубине, ярко светились окна. Мы поднялись по ступеням невысокого крыльца и постучали в дверь.

Выглянула радостная именинница. Гостей было немного: брат Алии, недавно вернувшийся из армии, Рита и мы. Подробности того вечера уже выветрились из моей головы. Только помню, что Алия разливала красное терпкое вино из красивой бутылки, приговаривая, что это вино называется «Чёрные очи». Мне было всё равно, я в винах не разбиралась. И думала: «Наверное, это хорошее вино, судя по красивому названию». Но кто-то из гостей вывел её на чистую воду. Оказалось, что это простой дешёвый портвейн, который Алия перелила в красивую бутылку.

Рита весь вечер смеялась мелким рассыпчатым смехом и поглядывала на брата Алии, а я откровенно скучала.

Потом мы также долго возвращались по ночному городу домой, плутая по его улицам и переулкам, на которых вовсю хозяйничал, почувствовавший свободу, распоясавшийся осенний ветер.

Нас провожали Алия и её брат. Брат был совсем взрослый, ему было уже двадцать четыре года. Когда подходили к моему дому, он неожиданно крепко обнял меня за талию, так, что у меня дух перехватило, и сказал: «Выходи за меня замуж». Я растерялась. А Алия торопливо вставила: «У неё есть жених!». Я поняла, что она боится, что её брат женится на русской. Рита тоже это слышала и обижено насупилась. Тот далёкий вечер из ранней юности помнился. Но это воспоминание хранилось где-то на самой дальней полочке.

Через несколько месяцев ко дню моего рождения пришла поздравительная открытка от Риты с чайными розами. . .Вот и вся нехитрая история. С Ритой мы больше никогда не виделись. А может и виделись, да я её не узнавала. Кто знает?

А может, Бредихина и есть та самая девочка Рита? Ведь жизнь как только не ломает людей.

_______________________

Светлана СМИРНОВА (Пономарёва)