Журнал «Клаузура» начинает публикацию новой книги Олега Ёлшина. Вот каким словами предваряет свою книгу сам автор:
“Экшен или Игра в Гения” — книга-эксперимент. Это роман в романе. Один безвестный Писатель пишет книгу о великом Математике —  Гении, человеке, который не взял свой заслуженный “миллион”.
 Эта книга должна сама добиться читательских симпатий (или антипатий), минуя издательства и книготорговые компании, околокнижные фирмы и фирмочки, определяющие сегодня тот самый “формат”, в котором мы существуем. Дело даже не в издательствах. Сегодня тысячи писателей и поэтов, художников, артистов и ученых вынуждены стоять на паперти с протянутой рукой у Храма, с которого сброшены кресты. Все они находятся за бортом, а корабль этот, набирая обороты, идет по своему предсказуемому курсу, имя которому – невежество.
Люди превращаются в символы, события в мистический роман. Уже теряется грань между реальным и выдуманным, и только одно остается незыблемым – основное условие этой жизни, которое носит название жанра “Экшен”…

Олег Ёлшин. «ЭКШЕН или Игра в Гения»

Я посадил к себе на колени уродство и почти сразу же почувствовал невероятную усталость.
(Сальвадор Дали)
Если начнешь играть в гения, то непременно им станешь.
(Сальвадор Дали)

Часть 1
 — 1 –

Электронные письма летели одно за другим. Они врывались без разрешения, появлялись в уголке экрана и просили, нет, даже требовали и настаивали на том, чтобы их прочитали… Ну, хотя бы открыли или обратили на них свое благосклонное внимание. Высокий человек в домашнем костюме сидел перед компьютером и изумленно за этим наблюдал. Его словно пробудили от долгой спячки, на него сыпался град величиной с битый ржавый кирпич, и он не знал, как от него увернуться. Постепенно изумление сменялось раздражением. Он почесал бороду, взъерошил жесткую шевелюру и подумал:
— Может быть, все это просто выбросить и удалить не читая?… И все!…
И от такой мысли ему на мгновение стало хорошо и спокойно.
— Все ли? – снова подумал он.
Пять лет им никто не интересовался, все это время он был предоставлен самому себе и вдруг о нем вспомнили.  Он уже не надеялся и думать забыл об этом. Но ОНИ вспомнили и теперь вторгались в его жизненное пространство. Он даже догадывался, кто эти — ОНИ… Но сейчас очень хотелось не видеть этих настойчивых писем и не замечать ничего…
За окном светило солнце. Шум редких машин, проезжавших трамваев, щебетание птиц напоминало о жарком летнем дне. Какая-то канарейка уселась прямо на подоконнике открытого окна, нагло уставилась на него и улетать, по-видимому, не собиралась.
— Что? – спросил он.
Она молчала, продолжая на него смотреть.
— Чего ты от меня хочешь?
Она сидела, с любопытством  наблюдая за ним, а он за ней. Еще одно письмо и еще, уже десятки появились без спросу на экране  компьютера, нахально занимая места (как в  первых рядах партера, клали ноги на спинки передних сидений),  устраивались в папке, где их пока никто не читал, и чувствовали там себя неуютно. Они не привыкли к такому обращению, а этот болван даже не представляет, какую новость ему принесли!!!…
— Ну, открой же нас, проведи своей упрямой рукой, нажми на клавишу, и мир для тебя станет другим! Мир перевернется!… Какой болван!… Настырный болван!
И канарейка на подоконнике словно вторила этим упрекам. Еще минута спокойствия, еще мгновение такой привычной и продуманной жизни, и все изменится. “Болван” чувствовал, ощущал это каждой клеткой, каждой извилиной напряженного мозга. А как хотелось просто уйти в свой привычный мир, спрятаться там, где никто не потревожит, где ты один… и кое-что еще…
Но канарейка, не отрываясь, смотрела на него, а письма все летели и летели…
Он с сожалением огляделся вокруг, словно ища защиты там, где пока не было никого, – только рабочий стол и диван в его маленьком кабинете, в котором он спал, и работал, и жил. Жил до сих пор так спокойно, что весь мир помещался на этих крошечных квадратных метрах. Пространство, которое он по мановению своей прихоти или по воле мысли неукротимой, по какому-то чудесному прозрению или случаю мог превратить в целый океан или планету, помещавшуюся здесь, в целый мир или галактику, где никто его не тронет… А тут эта птица на подоконнике и огромная стая писем…
Он провел мышкой, щелкнув клавишей… И тут началось!!!

— Мистер Клейзмер, ученое сообщество поздравляет вас с величайшим открытием…
— Ученые Америки готовы признать ваше доказательство…
— Весь мир, столетие ожидавший решения этой сложной задачи, склоняется перед вашим гением…
— Математики Британии и Франции торопятся пригласить вас…
Еще десятки писем, обрадованные такому вниманию, следовали одно за другим. Он пролистывал их, не читая, смахивал с экрана в электронную корзину.  Наконец казенный язык одного из них приковал его внимание, заставив дочитать до конца:
— На совете директоров Математического института…, куда входят ведущие математики мира, было принято решение: Господину Георгию Клейзмеру за доказательство теоремы … присудить премию в один миллион долларов. Вам, господин Клейзмер, необходимо опубликовать свое доказательство в одном из нижеперечисленных журналов и прибыть к нам по адресу…
Далее шли координаты, список научных журналов и сухие поздравления… Сухие, потому что эти господа считали, что миллиона  вполне достаточно и добавлять к нему больше ничего не нужно. Скорее всего, они были правы.
От слова “прибыть” ему стало не по себе. Прибыть! Прибывают в места поневоле. В места, откуда можно и не вернуться… Миллион долларов… Не вернуться…

Телефон неожиданно  зазвонил. Он замер на мгновение, удивленно уставившись на него, дверной звонок тоже начал издавать нежданные трели, а на экране монитора снова письма и письма:
— Мы просим приехать Вас на пресс-конференцию…
— …дать интервью нашему изданию…
— …выступить на нашем канале…

Он включил телевизор. С экрана на него смотрела всем знакомая диктор, а за ней виден был его портрет и поздравления, поздравления, поздравления… Вереница сообщений, нескончаемые стаи писем, громкие настойчивые звонки в дверь и из динамика телефона. Все завертелось перед глазами, в его потревоженном сознании, закрутилось в веселом хороводе, затягивая его куда-то в высоту. Теперь было непонятно, что это? Путь на Олимп, куда поднимут на крыльях сияющей славы или торнадо, которое черным вихрем увлечет ввысь, а потом швырнет в зияющую бездну – пустоту?…
Сознание плавилось, стены росли, увеличиваясь в размерах, потолок поднимался на немыслимую высоту. Диван его висел огромным зеленым облаком в этом пространстве, а стол с компьютером превратился в маленькую точку, откуда как назойливые осы, вылетали новые и новые письма. А огромный экран телевизора на недосягаемом отдалении огромными губами диктора новостей повторял одни и те же слова – миллион долларов… теорема… долларов… миллион… миллион…

Он вскочил и бросился к окну. Канарейка, убедившись в том, что он прочитал все новости и теперь в курсе последних событий, вспорхнула и улетела. А он еще долго под аккомпанемент звонков стоял, опираясь на подоконник, глядя в окно, где трамваи, издавая свой металлический звон, скользили по рельсам, ехали машины, шли редкие прохожие, а наверху спокойно и привычно сияло солнце…

 — 2 –

— Леонидов, тебе письмо!…
Голос ее сотрясал воздух во всей квартире, и поневоле захотелось зажать уши.
— Какого черта ты не проверяешь свою почту?… Ты слышишь меня???
Она ворвалась как всегда не вовремя, и он, с сожалением отрываясь от компьютера, успел прочитать последние слова, которые еще не просохли и светились на экране своими электронными чернилами – “миллион долларов… теорема… долларов… миллион… миллион…”
– Хорошо, что успел дописать главу, — подумал он.
— Письмо, … я тебе говорю, — повторила она.
— Слышу, Галя! Я не глухой!…
Он зашел в электронный бокс и прочитал…
— Ничего себе! – воскликнула она, заглядывая через его плечо.
— Леонидов, да они же хотят купить твой сценарий! … Ну, ты даешь,… ну, Леонидов!!!
Он в оцепенении смотрел на экран:

——————————————————————————Кинокомпания НИК-Пикчерс готова рассмотреть ваши условия о покупке киносценария для создания художественного фильма. Вам надлежит позвонить по телефону … и обговорить все детали, а также прибыть по адресу … для получения гонорара…
Кинокомпания НИК-Пикчерс
——————————————————————————
“Надлежит прибыть”, — неприятно резануло его, и он с удивлением уставился на экран, где совсем недавно писал эти самые слова, и теперь они по какому-то странному совпадению перепрыгнули со страницы книги на страницу письма….
— Прибыть, — неожиданно произнес он.
— Что ты бормочешь? – спросила она.
— Ничего, это я так,… о своем…
— Ничего??? Давай,  звони! – и кинулась за телефонной трубкой.
— Так, спокойно, — продолжала она, набирая номер. – Соберись с мыслями, думай, что надо говорить…
Потом с сомнением посмотрела на него, — хочешь, я сама позвоню… ну, как твой литературный агент. Так сказать, импресарио…
— А “импресарио” читала мой сценарий? — спросил он ее с вежливой улыбкой.
— Нет, — потом добавила, — ну,… пока нет… Ты же знаешь, Леонидов, у меня куча дел,… я не успела,… я обязательно прочитаю…
И она обняла его сзади за плечи…
— К тому же, импресарио бывают у музыкантов…
— Не отвлекайся, это сейчас не важно, — сказала она.
Длинные гудки перебили эту тираду, и он взял трубку из ее рук. Она включила громкую связь.
— Кинокомпания НИК-Пикчерс, — металлическим женским голосом представился телефон. – Я слушаю вас!
— Будьте добры господина Силаева, — попросил он.
— Кто его спрашивает? —  уже громче произнес женский голос, и ноток металла в нем прибавилось.
— Леонидов, — сказал Леонидов.
— И все? – удивился голос.
— Пока да, — почему-то ответил он – разговор начинал забавлять его. Он улыбнулся, а его жена сурово погрозила ему своим кулачком.
— Так,… давайте еще раз, — сказала металлическая девушка. – Кто вы и как вас представить?
— Просто, Леонидов, — сказал он,
— Просто… Вы думаете, этого достаточно?
— Я думаю, этого достаточно.
— Вы уверены? — металлу в голосе поубавилось, и осталось лишь удивление.
— Конечно.
— Он знает вас, он ждет вашего звонка?
— Безусловно, — уверенно ответил он, и девушка сдалась. Теперь на всю комнату звучала громкая мелодия, пока там, на другом конце провода, его переключали в святая-святых. Его “импресарио” замерла, подняв большой палец кверху в сжатом кулаке. Весь этот короткий разговор она нервно ходила перед ним и тыкала рукой в воздух, словно приколачивала его ответы, придавая им больше убедительности. Сейчас она была очень довольна.
— Слушаю вас, — услышал он сухой голос.
— Господин Силаев? – спросил он.
— Слушаю, слушаю вас.
— Здравствуйте. Вы написали мне письмо,… насчет моего сценария,… меня зовут Леонидов.
— А, Леонидов! Здравствуйте. Слушаю вас, – уже теплее произнес тот.
— Я бы хотел подробнее поговорить о вашем фильме, — сказал он.
— Подробнее… ну, конечно, подробнее. Во всем нужна конкретика. Сколько? – неожиданно спросил голос из телефона.
— Не понял,… в каком смысле… алло. Вы слышите меня?
— Да-да, — спокойно ответил голос, — очень хорошо слышу, только не слышу ваш ответ на мой вопрос – сколько?
Долгая пауза повисла в комнате, и слышалось только ровное уверенное дыхание телефонного аппарата. До этого его жена продолжала дирижировать, мелькая перед ним, но теперь и она замерла, как вкопанная… Он тоже молчал… Первой опомнилась она: миллион!
— Что миллион? – не понял он и зачем-то зажал трубку телефона, хотя тот своими микрофонами слышал все и уже развесил свои электронные уши.
Она замахала руками и повторила: миллион!
Он почему-то вслух повторил это слово…
— Миллион? – переспросил спокойный голос из телефона, — миллион рублей, конечно же? — уточнил он.
— Конечно! – моментально ответил он, сам не веря этому слову.
Она застыла рядом с открытым ртом. Поправлять его было поздно, но все равно была ошарашена.
— Хорошо, — спокойно ответил его собеседник.
Снова возникла небольшая пауза.
— Что я должен сделать? Нам нужно встретиться, обсудить сценарий? Когда мы сможем поговорить? – с нетерпением спросил Леонидов.
— Завтра… в 14.00, если вам удобно, вы можете приехать, подписать договор и забрать ваши деньги.
— И все?
— Ну, да?… А что еще?
— Нет, нет, ничего, — задумчиво произнес Леонидов.
— Тогда до свидания, господин Леонидов, до завтра, — сказал Силаев.
— До завтра, — неуверенно попрощался Леонидов, желая что-то добавить, но не нашелся,  а телефон уже издавал короткие гудки…

Она закричала так, что слышно  было на первом этаже. И на последнем этаже, и на всех остальных уже знали, что ее муж только что заработал миллион!
— Миллион!!!… Ну, что ты не радуешься?… Леонидов, что с тобой?… Это шок, это пройдет, на выпей.
Она суетливо достала из бара бутылку виски и налила ему и себе. Он сидел, придавленный этим разговором — какое-то чувство недосказанности осталось после него. Поэтому сейчас молчал, переваривая каждое слово.
— Миллион! – продолжала она, — а может, нужно было сказать… два?… Или три!?… Нет, миллион тоже хорошо! Для начала совсем неплохо… да? Леонидов? Ну, что ты молчишь?… Хочешь, я поеду с тобой? – внезапно спросила она. – Надену свое лучшее платье, которое ты мне подарил, и поеду. Даже не думала, что скоро оно пригодится… Я буду твоей Лаурой,… как у Дали,… помнишь?
— Лаура была у Петрарки, а у Дали — его Гала, — очнулся он.
— Ну, Гала… не важно… пусть будет Гала.
— Нет, Галя,… пожалуй, я поеду один. – Потом, спохватившись, добавил: — А тебя я возьму на премьеру – идет?
— Идет, идет, мой Леонидов. Идет… Миллион… На премьеру…, — и она, наконец, удалилась.
А он все сидел, медленно вслух повторяя, — миллион… миллион… сценарий… миллион рублей… миллион…
Вдруг взгляд его упал на большое окно. Оно было открыто, и на подоконнике сидела какая-то птица. Он присмотрелся внимательнее.
— Канарейка! – воскликнул он. – Откуда?… Ты что тут делаешь?… Потрясающе!
Птица какое-то время еще сидела и смотрела на него.
— Канарейка… миллион…
Посидела так, повертела хвостом и, поняв, что все самое интересное позади, улетела…

— 3 –

Пожалуй, это было самое знаменательное событие в его жизни. До этого все как у всех. Детство, юность. Потом с большим восторгом поступление в театральный институт, куда могли пройти по конкурсу лишь дети “заслуженных” и “народных”, где уже сами между собой выстраивали конкурс “народности” своих родителей. Но, повезло… Дальше бессмысленная учеба в институте, который теперь находился в новой стране, с  новыми законами и правилами, и никакие “народные” уже были не нужны –  наступало начало девяностых… Потом семья, ребенок и годы-годы  бизнеса: торговли, контрактов и переговоров, поездок и отгрузок, приемок и сдач… И так пятнадцать лет! И, наконец, все остановилось в его жизни, все замерло…
Однажды, сидя в офисе у компьютера, заполняя бессмысленное время и пустоту экрана, он написал несколько строк, потом страниц, глав… И все завертелось, закружилось в этой жизни, изменилось и попросило чего-то еще, непознанного, неизвестного ранее, но очень желанного… Книга, вторая и третья, конечно же, никому не нужные и невостребованные издательствами. Но, не тут-то было… Видимо, годы бесполезного сидения в институте не давали покоя и просили о чем-то еще.
— Ты получил уникальную профессию, ты все помнишь, так почему протираешь штаны в этом офисе, выносишь отсюда свои деньги, бросаешь их на ветер снова и снова?… Ты способен на большее!… У тебя все впереди! А ты еще даже не начинал!…
И он все бросил. Он не мог не оставить эту бессмыслицу, потому что в его сознании теперь горел огонек затаившегося счастья, трепетный огонек, который согревал, а в душе вибрировала незнакомая музыка или пока лишь ее предчувствие. Но она, эта музыка, заполняла теперь всю его жизнь. Он просыпался, начиная каждый свой новый день с удовольствием, боясь упустить что-то, пройти мимо…
— Ты все пишешь?… Ну-ну…
Эта фраза стала единственной, которую он теперь слышал от своей жены. Оно и понятно. Сын вырос, поступил в институт, а они,  такие еще молодые, особенно она, хотели чего-то большего. Но, что это – большее, они не знали. Только надеялись… И уже делали это в разных комнатах и разных постелях… А постель с облегчением вздохнула — ей надоело таскать на себе этот охладевший груз, балласт, который хотелось временами сбросить и плыть налегке  в свою одинокую диванную старость… Да и черт с ней, с этой постелью. Ведь не в ней же дело… Книги!…
Прошел год, второй…
— Почему ты не напишешь киносценарий? — спросил его друг, с которым они когда-то вместе учились. Он прочитал его “творения” и теперь давал советы: — Такое просится на экран!
Он был режиссером документального кино и скоро… очень скоро должен был, наконец, снять свой первый фильм. Скоро – спустя почти двадцать лет после окончания института…
— А что с ним делать дальше? – удивился он.
— Как что? Отошлешь на киностудии, их сейчас сотни, наверняка кто-нибудь заинтересуется. Это же настоящий “Экшен”!…
— Что? — переспросил он друга, но тот уточнять не стал.
Сценарий был написан,  и теперь этот звонок! Как будто ангел взял, наконец, его за руку и теперь уверенно вел по длинному коридору киностудии в “святая-святых”…

Они поздоровались. Напротив сидел здоровенный дядька, который совсем не походил на киношника. Хотя, какими они теперь должны быть, он совсем не знал. Помнил лишь мастеров того старого знакомого кино, которое смотрел раньше. Но все так изменилось…
— Вот договор, ознакомьтесь и подпишите, — предложил ему Силаев.
— Да-да, договор…, — он смешался, тупо уставившись на предложенную бумажку. Сколько в своей жизни он прочитал этих договоров, его уже тошнило от такой формальности. Он не желал тратить свое время на эту мелочь. Да и обмануть его было невозможно.  Ему заплатят деньги… огромные деньги!… Но дело сейчас совсем не в них.
— Можно узнать подробнее, что это будет за кино? – спросил он, немного волнуясь.
Его собеседник удивленно посмотрел на него.
— Я понимаю, что это дело режиссера, но я, как никто другой, в материале, и сумел бы помочь…
— Вы не будете читать договор? – перебил его Силаев.
— Нет,… то есть,… я уже прочитал,… ознакомился…
— Ну, тогда подпишите и дело с концом, — сказал Силаев.
— И все же, я могу услышать некоторые подробности… какова концепция фильма, какой замысел?
Силаев выжидающе промолчал.
— Ах, да, договор, — вспомнил Леонидов. Он взял со стола ручку, небрежно подмахнув в нужном месте, отдал продюсеру его экземпляр, свой небрежно сложил и сунул в сумку:
— Формальности окончены, — сказал он, — теперь мы можем поговорить по существу?
— Да, конечно, — спокойно ответил Силаев, — по существу.
И он достал из своего стола две пачки новеньких пятитысячных купюр. Достал и положил перед ним на столе. – Прошу, ваш гонорар.
Сказав эту фразу, помолчал, давая понять, что разговор окончен, с интересом ожидая его реакции на две новенькие толстые пачки. Леонидов оцепенел. Потом посмотрел на деньги, перевел взгляд на Силаева…
— У вас еще какие-то вопросы ко мне? – спросил он.
— Да, — встрепенулся Леонидов, — конечно! У меня масса вопросов…
— Вы не будете пересчитывать деньги? – удивленно перебил его Силаев.
— Я уже пересчитал, — в нетерпении сказал Леонидов и замолчал, мучительно думая о чем-то. Потом произнес: — Вы знаете,… я начну с конца,… для меня самое важное в форме реализации этого сюжета – это эзотерический финал…
— Какой финал? – нервно переспросил Силаев.
— Эзотерический, … ну, вы понимаете!
— Да-да, я понимаю, отчего же не понять?… — напряженно соображая, ответил тот и загрустил.
— Понимаете? Замечательно! От такого финала зависит, пожалуй, все. Вся история сводится именно к такому концу. Не технологии, не деньги или политические акции, не сцены насилия или перевороты — ничто не спасет общество! Переворот в сознании, смещение акцента, переоценка ценностей. Только, когда человек снимет с себя надоевшую обувь, пройдет босиком по мокрой траве, окунет ноги в волнах океана и будет ходить по мокрому песку, смотреть на солнце и просто жить, тогда вся эта история оживет и засверкает. Привычные законы или, как теперь говорят, понятия, отойдут в сторону и тогда зритель задумается. А задумается – значит поймет!
Он внезапно остановился и взглянул на Силаева. Тот с удивлением и неподдельным интересом слушал его. Потом медленно произнес:
— Честно говоря,… я еще не читал ваш сценарий.
— Как? – он был ошеломлен.
— У меня слишком мало времени, — раздраженно ответил тот. Но, опомнившись, уже мягче добавил: — У нас есть люди, которые делают это лучше меня. Я всего лишь продюсер, — помолчав немного, добавил, — всего лишь хозяин проекта,… но режиссер мне обязательно подробно доложит обстановку,… то есть сюжет.
— А я могу поговорить с режиссером? – настаивал Леонидов. — Дело в том, что это мое детище, как вам сказать… мой ребенок,… и я хочу достойно передать его из рук в руки.
— Я не определился еще с кандидатурой режиссера, — устало ответил Силаев.
Потом он внимательно посмотрел на Леонидова, — да, не волнуйтесь вы так! Во-первых, вы прошли огромный конкурсный отбор – наши люди пересмотрели сотни работ, прежде чем остановиться на вашей!… С чем вас и поздравляю! Во-вторых, мы профессионалы, и вы полностью можете довериться нам… Киностудия НИК-Пикчерс – это вам не детские игры!   Господин Леонидов, это будет настоящий блокбастер!… – заверил он.
— Блокбастер? — непонимающе переспросил он.
— Ну, да! Настоящий Экшен!
— А, понятно, — сказал он, услышав знакомое слово, – его друг, кажется, так называл этот новый жанр.
— Экшен! И вы можете не волноваться!
Силаев, помолчав, дружелюбно спросил его еще раз:
— Так вы будете пересчитывать деньги?
— Нет,… нет,… спасибо… я уже пересчитал.
Он положил две пачки новеньких купюр в сумку и встал.
— Мы обязательно пригласим вас на премьеру, господин Леонидов. Вы нам понадобитесь на презентациях и пресс-конференциях, о чем указано в договоре, который вы внимательно прочитали, — с улыбкой сказал он.
— А когда будет премьера? — спросил Леонидов.
— По плану – ровно через год! – уверенно произнес Силаев.
— Через год, — повторил Леонидов.
Тот протянул через стол свою большую руку, и они попрощались.

 — 4 –

Он снова шел по длинному коридору. Ангел, видимо, оставил его где-то по дороге,  заскочив в шикарный буфет или заглянув в съемочный павильон. Да, и не нужен был сейчас этот Ангел – свое дело он уже сделал. Он тоже заглянул в какую-то открытую дверь.  Там стояли декорации неизвестного фильма. Двухэтажное здание, с  крыши которого головой вниз летел мужчина, и грохот автоматной очереди расстреливал тишину этого зала. Тот шлепнулся в болото, и брызги воды разлетелись во все стороны. Какая-то женщина, подойдя к двери, грозно на него посмотрев, перед его носом прикрыла ее. Теперь он шел по длинному коридору к выходу, ноги его вязли в болоте, неизвестно откуда взявшемся на этом паркете. Он уже с трудом их передвигал, а вокруг снова падали какие-то тела, и только грохот автоматных очередей со всех сторон. И если бы он упал, то, наверное, задохнулся бы в этой воде и тине. Какая-то девушка шла навстречу, она мило улыбнулась, и он пришел в себя. Теперь уже нормально добрел до выхода, но все казалось, что ноги его мокрые и обувь перепачкана, а вода все хлюпает и чавкает в его туфлях.

Но, вышел на улицу, и стало легко и приятно на душе – МИЛЛИОН лежал в его сумке!!!
С удовольствием небрежно махнул рукой, и сразу же два такси наперегонки устремились к нему, почуяв клиента. С радостью постоял в пробках, смотрел по сторонам — город  радовал его своими шумными улицами, площадями, мигающими светофорами и людьми, снующими в разные стороны. Солнце ему улыбалось, кинотеатры замирали, с уважением глядя ему вслед. Скоро он придет сюда, скоро будет новая премьера, и толпы людей выстроятся у окошечек касс, а снаружи, на рекламных щитах будет шагать нарисованный босой человек и будет мочить ноги свои в ласковых нарисованных волнах океана…

— Как потратить миллион?
Он бросил перед ней на стол, как в дешевом кинофильме, пачки с деньгами, уселся в своем кресле, положив ноги на журнальный столик и закурив сигарету. – Жалко, нет сигары, было бы очень кстати…, — подумал он. А его жена молчала и серьезно на них смотрела.
— Как потратить миллион? – наконец произнесла она. – Никак! Нужно делать второй миллион! – и решительно заявила:
– Год! Мы не будем терять целый год! Потом ты промелькнешь в титрах, и о тебе сразу забудут. А мы за этот год до премьеры раскрутим тебя и сделаем настоящей знаменитостью!!! Какое издательство откажется теперь от нас???
Он задумался, продолжая курить, потом произнес:
— Ты хочешь превратить мое занятие в коммерческое предприятие?
— Конечно!… А как же еще? – недоуменно переспросила она.
— То есть, ты хочешь, чтобы я писал и делал на этом деньги?
Длинная пауза повисла в комнате, потом Галя произнесла:
— Ты уже сделал это — они лежат перед тобой на столе.
— Это случайность, но не самоцель! – настаивал он.
— Любую случайность можно превратить в закономерность или ты что-то имеешь против? – мягко и разумно спросила она. Мягко, потому что знала его характер, и теперь не хотела обострять разговор. И все-таки он не выдержал:
— Нет, милая, нет! Этого не будет! Или я пишу и серьезно делаю это или занимаюсь “остальным”… Не получится!… Есть вещи несовместимые! Так, как ты хочешь, не получится!
— Почему? — спокойно спросила она.
— Если ты делаешь это ради денег, то ничего существенного никогда не напишешь!
— А как же Бальзак или твой любимый Дали? Они стремились заработать как можно больше. Я недавно смотрела передачу. Дали даже называли мистер Доллар. Но он гений!  Или ты изменил свое мнение о нем? – разумно продолжала она.
— Я не помню, чтобы Бальзак заработал какие-то сумасшедшие деньги, скорее наоборот, всю свою жизнь считал долги… Дали?… Да, он стал очень богат, но, скорее всего, это заслуга Галы.
Ты пойми, имея такой стимул, никогда не сделаешь ничего достойного, – это закон! Такой стимул по своей сути порочен. Посмотри, что творят сегодня “мастера” на экранах и в литературе, в театрах, в кино. Просто можно сойти с ума! Суррогат, дешевый заменитель, хот-дог! Я не хочу этого,  мне это не интересно…
После этой тирады он замолчал и уставился в окно. Долгая пауза зависла в комнате…
— Ты говоришь Гала? — твердо сказала Галя, спустя какое-то время. — Значит, я и буду твоей Галой, а ты сиди и твори,… писатель. Остальное — не твоя забота, — потом добавила: — Разделим обязанности, устраивает?
— Если тебе это интересно,… — задумался он, — конечно,… почему бы и нет.
— На том и порешили, — примирительно произнесла она, подведя черту, а глаза ее загорелись незнакомым огнем… Потом спросила:
— А чего, собственно, хочешь ты? Написать и положить в стол?
— Нет, Галя, конечно же, нет… Хочу, чтобы меня читали…
— Но тебя не будут читать, пока ты не станешь известным писателем. Вот это и есть закон! Ты сам это понимаешь?
Она была убедительна, и он не нашел, что возразить:
— Да, наверное,… пожалуй, ты права…, это замкнутый круг… Что мы сделаем с этими деньгами? – уже спокойнее спросил он.
— Вложим их в тебя, то есть, в новый бренд под названием Леонидов! Кстати, ты не хочешь взять псевдоним, а то как-то?…
— Нет, пока останусь Леонидовым, — возразил он, — меня не стесняет моя фамилия…
— Как знаешь…, — согласилась она, а он, задумавшись, добавил, — послушай пару минут, хочу тебе кое-что прочитать…
— Ну, конечно, послушаю, Леонидов, еще как послушаю, теперь я слушаю только тебя, — серьезно ответила она.
Он внимательно посмотрел на нее и  начал читать…

— Клейзмер снова посмотрел в окно. Канарейки не было. Взглянул на экран компьютера. Там письма, как маленькие муравьи, двигались по плоской поверхности. Но самое ужасное, они уже спрыгивали и начинали расползаться по комнате — по его комнате! Они были крохотные и безобидные, но их было очень много, и все вместе они теперь напоминали огромный рыжий ковер, который шевелился, видимо, потревоженный звонками в дверь и телефона. Дверь уже начинала деформироваться. Она прочно висела на старых, ржавых, добротных петлях, но теперь изгибалась и лохмотьями металла и дерева шевелилась от каждого звонка, изворачивалась, словно ее щекотали или кусали эти самые муравьи. Но рук она не имела, и этот нестерпимый зуд заставлял делать ее немыслимые движения. Это был мягкий сосуд, наполненный жидкостью, который колыхался в воздухе, меняя цвет и размер, но пока прикрывал своим надувшимся телом дверной проем. Телефон был похож на маленькую разъяренную крысу. Она сотрясала своим черным носом, на котором держалась трубка, пытаясь сбросить ее оттуда. Сбросить и заставить замолчать. Но тогда был риск, что из этой трубки тоже поползут муравьи или вырвется рой диких ос, от которых уже не избавишься. Клейзмер почувствовал, что его гонят из собственной жизни… И во всем этом хаосе оставалось незыблемым только одно письмо — то самое, которое он дочитал до конца.  Оно горделиво, по-хозяйски, заполняло собой весь экран…
— Вам присуждается премия за доказательство теоремы… миллион… миллион долларов… миллион… миллион…
Окно было раскрыто. Как захотелось сейчас шагнуть в него, сделать этот шаг, потом еще и еще, и идти так по спокойной гладкой поверхности, оставляя под собой тротуары и дороги, мигающие светофоры и дома,… его дом… А над головой солнце… А там дальше можно свернуть куда угодно, куда захочешь! И он знал теперь эту дорогу! Он вычислил ее! А теорема? Просто она попалась ему на пути, и он легко, мимоходом, пнул ее, как мячик, случайно оказавшийся под ногами, и доказал ее, как само собой разумеющееся. За что ему дают этот миллион? Нужен ли он ему, и что он будет с ним делать? Интересно — много ли это? Он мысленно прочертил дорожку от экрана компьютера в сторону окна. Потом еще дальше. И теперь зеленые маленькие купюры стелились перед его глазами. Они чертили в воздухе крохотную зеленую тропинку, которая стелилась над городом почему-то по прямой, предлагая по ней пойти. Шаг и еще, сотня другая. Под ногами улицы и площади, люди, ничего не видящие, собаки, в испуге задирающие головы…  А над головой бесконечное небо и солнце, а ты по узкой тропинке идешь по прямой. Как просто и скучно, как хочется сделать шаг в сторону и раствориться в этом удивительном пространстве, перешагнуть его, изогнуться и переступить куда-то еще. Но твоя тропинка крохотная и зеленая, ты выбрал ее, значит, должен идти по ней, не оглядываясь… Забыть обо всем доказанном, еще непознанном, и только шагать…
Вдруг он посмотрел вдаль. Тропинка обрывалась. Эта прямая лента зеленого цвета заканчивалась, а за ней пропасть, и ты уже легко соскакиваешь с этой крохотной зеленой линии и падаешь куда-то вниз. И головой, и носом, и этим телом трехмерным уже прилипаешь к дороге, превращаясь в кровавую кляксу, собственную тень, след… А на краю этой зеленой тропинки сидит та самая канарейка, которая звала за собой. Но она вспорхнет и улетит, а ты грохнешься оттуда своим носом вниз…
Не интересно! — подумал он. – Скучно! Глупо! Стоило ли того???
Он подошел к компьютеру, стер письмо и остальные тоже, поднял и сразу же повесил трубку телефона, дверной звонок сам все понял и замолчал, а диктор с экрана своими огромными губами теперь рассказывала совсем другие новости. В окно светило солнце, в комнате стало просторно,  уютно и хорошо. Снова появился объем, тени и следы исчезли, муравьи и осы, сидящие в черном телефоне, тоже, тропинка провалилась, пролилась зеленым дождем. А заботливый ветер ее подхватил и унес, схоронив где-то подальше отсюда в зеленом могильнике, чтобы не пачкала все вокруг и не сорила, не гадила своими зелеными купюрами…
Он успокоился и с удовольствием подошел к окну, где солнце снова беззаботно светило, улыбаясь ему, а мир стал великим, многомерным и полным жизни… И мир этот снова принадлежал ему…

— Он сумасшедший? — произнесла она
Он замолчал на мгновение, подбирая нужные слова…
— Я просто хотел, чтобы ты кое-что поняла, — сказал Леонидов. — Если мы что-нибудь делаем теперь вместе, то ты должна быть на моей стороне,… а тропинка эта не должна быть тупиковой…. Ты должна быть со мной! Договорились?
— Договорились… Да, Леонидов, конечно, я буду с тобой… Я постараюсь понять тебя… Только…
— Что???
— Ничего. Только ты тоже будь со мной,  тогда все получится… Хорошо?
— Только не буду тенью или следом,  ладно?
— Да… Да… Конечно… Да…
— Ну, что, — уже весело спросил он. — Начнем наш год?
— Начнем, — воскликнула она и с удовольствием на него посмотрела.
— И, вообще, Леонидов, … возвращайся…
Она как-то странно на него посмотрела,  он даже смутился.
— Я никуда не уходил, — возразил он, — я рядом.
— Да, рядом… Но очень далеко… В соседней комнате. Такое расстояние бывает иногда бесконечным,… непреодолимым… Мы вместе уходили куда-то…
— Да, бесконечным, — запнулся он, — пожалуй, ты права, — и тоже, с удовольствием посмотрел на нее…

Продолжение в Выпуске № 4 (10) апрель