Шастая по Интернету  зацепился вниманием за два любопытных резюме :

— «Тексты А.Афанасьева, Е. Чебалина… А. Проханова, Э. Лимонова нанесли системе ( Горбачева-Ельцина)  столько вреда, сколько не смогли нанести многочисленные демонстрации протеста»

—  « Е. Чебалин в своем «Безымянном Звере» перепроханил самого Проханова».

Хлестко, но не точно. С «нанесением вреда» можно гипотетически согласиться. Но «перепроханить Проханова» — вещь сугубо утопическая. Можно «пересорочить» Сорокина и «перевойновить» Войновича с их гельминтозным аппетитом к  человечьим экскриментам.  Можно  «пересердючить»  бывшего  «маршала Табуреткина» и «перефурсенить» Фурсенко – с их  подло-агентурным  подгрызом армии и образования.  Можно «перемоисеить»  главный анус России, поскольку  в среде  либерал- потребителей   нет пределов  гей-скотству.

Но нельзя «перефлавить» Иосифа Флавия, чей беспощадный аналитический срез Римской империи прорвал толщу тысячелетий и поныне является образцом летописного творения. Невозможно «перебулгачить» Булгакова, раз и навсегда сотворившего  Российскую матрицу паразитарных психотипов в  «Собачьем сердце», хулигански отважно  встряхнувшего за шиворот советскую литературу, на предмет удаления из отдельных её частей  серой   моли и затхлого междусобойчика.  Все они  титаны Духа и потому неповторимы.

Возвращаясь к теме: по этой же причине нельзя «перепроханить» Проханова. Если суммировать наш имперский багаж в редакторстве, публицистике, литературе, здесь трудно отыскать статусную фигуру, подобную редактору «День-Завтра». В Российском постсоветском котле из крови, самоубийств, педофильства, торгашеской  коммерциализации церкви, иудаизированных адептов в  правительстве Проханов высится Александром I. У него неповторимая судьба, особая миссия в  том  садистском, бешеном изломе, которому подверглось наше государство.

Проклятые и до сих пор не получившие Нюрнбергской оценки 90-е. В Россию  без анастезии, вивисекторски   вживляли рефлексию хапка  и талмудистскую хищность чужебесия, откармливали  бюджетной капустой    олигархического козла, запущенного в «Российский огород»,  встраивали  блядофилию в нашу культуру и нравственность.

Десятками гасятся домны, умерщвляются сотни деревень и поселков, миллионы незасеянных гектаров  зарастают чертополохом – при  фарисейской  диспепсии из ротовых  кремлевских  анусов. Над страной   висит тотальный шок. Но в правительственных СМИ – сытый гайдаро- хрюк.  Кодла  журналюг и просто паскудников пера толпится у корыта  престройщиков и сквозь их визгливую давку практически невозможно прорваться с правдой о   геноциде.

Мозжат в памяти опустевшие трассы, чудовищно разбухающие кладбища.  Российское бытие пропитывается  эманацией ужаса. Сотни честных профессионалов журналистов выброшены на улицу. Иудаизированная машина колченогого Яковлева, (идеолога местечкового Рейха)    всаживала  в постсоветское пространство картечь Коротича, тотальный яд  лжи и ненависти ко всему русскому и советскому. В  газеты и журналы  директивно  впихивают либо концептуальных проституток и сексмахеров, либо примитивных профанов, не способных к осмысленной аналитике и синтезу событий. На эстрадных подмостках выделывается,  выпячивая  вымя из декольте и голые педерастические зады, новоэстрадное племя безголосых, вываливая друг на друга  кобелиный  юмор:  «Ты не дала мне три раза, вот такая ты зараза…».

От «Новых Известий» прет густопсовое амбрэ местечкого замеса. «Совершенно  секретно» лезет в олигархические постели, банковские счета, пялится в двоцовые скважины. «Литературная газета», шарахаясь от катастрофической тематики, гибкохребетно извивается, порционно  дозируя  либерал-тухлятину  с  «уря-патриотизмом».

Отдельные проблески честной информации о происходящем еще можно было прочесть в «Правде», «Аль-Кодс», «Советской России». Но «Аль—Кодс» быстро прихлопнули. «Правда»  с великого перепугу по страусиному спрятала голову в  зыбучий  песок Марксизма-Ленинизма. Чикину в «Советской  России», где я работал,  перекрыли финансовые каналы и  он вынужден  был сократить всю собкоровскую сеть  и, куда деваться, опустить былой накал обличительства ниже кремлевского плинтуса.

Над всем бушующим информ-пространством высился  маяком лишь Прохановский «День». Именно эта газета стала громыхающим на всю Россию мегафоном беспощадных  обвинений. Еe глушат, ломают, заливают помоями  ненависти, лупят кувалдами  юридических санкций. Но кремневый костяк газеты, поднявшийся  как  израненный солдат в атаку,  несгибаемо держит неимоверную  психологическую нагрузку. Газета становится практически единственным печатным органом, несущим зомбированному и затравленному народу истину о творимом   разгроме  СССР.

Одна из главных цементирующих тем газеты: Прохановский печатный орган становится тиглем, где бережно и системно плавятся  и сращиваются воедино «красные» и «белые», «кулаки» и «комбедовцы», «кавказоиды» и «русопяты», Ислам и Православие – те слои нашего социума, на  столкновении  которых строила «новую Хазарию», плотоядилась агентурная  кодла, засланная к нам  спецслужбами Запада.  Эти  мировые гельминты раздували наши разногласия, стравливали нации и обессиливали исторический монолит  Российского  единства.

Помню два сильнейших ощущения    тех времен: тихий восторг,  ликующее облегчение, когда в руки попадал новый номер газет, сначала «День» затем «Завтра»: наши живы! И  гадливое  изумление: откуда взялось в стране столько  нечеловеческой мрази, в каких щелях социума она копилась?

Давило  тяжелейшее осознание безысходности и безработицы: «Советская Россия» отказала в работе. Донимала не столько солидарная нищета (бомжевали тысячи моих коллег литераторов и журналистов). Более всего душил публицистический кляп во рту: оседлавший «Огонек» Коротич,  «Советская культура», где раньше системно  печатался, и даже «Правда» отказывались публиковать материалы, где вскрывалась подноготная творимого со страной. «Завтра»  стала единственным печатным органом, который позволял выплеснуть накопившуюся аналитическую фактуру и ненависть к верховной шайке ворюг и  к «ереси жидовствующих» — по Иоанну  Петербужскому-Ладожскому.

Между тем спланированная для России планетарными конкурентами   разруха наращивала  обороты. И главные удары – по  исторической памяти, по нравственным и этическим устоям Руси. Наращивается TV- манкуртизация. Идеологические короеды  вгрызаются в толщу Российских веков, точат их, превращают в зловонную труху, глумятся над  историческими, державными фигурами. Здесь уже нет пределов разнузданности.  В этой  атмосфере купаются, как блохастые куры в пыли, смакуют её  три мэтра, коих вскормил, выучил и выпестовал, встроил в известность и мировую культуру именно Советский уклад: Ростропович, Стуруа и Слонимский.

Но вся культурная позолота слетает с этого трио, когда оно берется за  совместную работу над оперой Слонимского « Видения Иоанна Грозного». На «мировой премьере» в Самаре  предстают  три авторских  оборотня, породивших сценического урода, который  чавкнул  премьерой и сожрал  практически весь годовой  культурный бюджет области.  Под рваный,  синкопированный хаос диссонансов державная фигура собирателя Руси Иоанна IV  завывает перед онемевшим залом в образе кровожадного педераста, скомороха, слюнявого олигофрена. В либретто нагло перевраны исторические факты от Соловьева, Карамзина и Ключевского. Русь, династия  самодержцев предстает в трактовке глумливого трио зловонной клоакой, пропитанной идиотизмом Рюриковичей, а  иуда Курбский, предавший Государя, вознесен до идеала.

Это был не просто плевок в Чайковского, Глинку, Мусоргского, в мировую мелодику Лада от Моцарта и  Бетховена, не просто удар по русской истории   и культуре – это была шизофреническая пляска на их костях.

Отзыв на спектакль «Шизофренические видения Ростроповича» был написан за двое суток. Помню реакцию прессы того времени. От рецензии шарахнулись буквально с бранью «Театр», «Театральная жизнь», категорически отказалась «Правда», отмолчалась «Советская Россия».

И лишь «Завтра» Проханова опубликовала её полностью, без купюр и толерантных кастраций, нимало не прогибаясь перед  раскрученным  брэндом  идолов от искусства — искусственных  идолов.

СМИ-воинство «Завтра» с  полководцем  Прохановым, не считая нескольких крохотных региональных изданий («Ярь» в Санкт-Петербурге», « Колокол» в Волгограде, «Алекс» в Самаре)  практически в одиночку сражается с  тотальным  и подлым  разрушительством.

Под фарисейские рулады   писучих   правительственных холуев гробится орбитальная станция «Мир», загоняется в братскую могилу  на дно океана «Курск» со всем экипажем, распиливается на металлолом  «Буран», под сучий тезис  «НЕПЕРСПЕКТИВНЫЕ» — от раскормленной бабы образованки,  вымирают сотни русских деревень.

Демонтаж «Красного проекта» идет полным ходом, дурной, хищной кровью наливается  теле-морда перестроечного Циклопа. На алтарь ему приносятся «прорабами перестройки» былое могущество Руси, миллионы людских судеб и жизней.

Идет необъявленная Третья мировая война на обезлюживание России по лекалам Фининтерна, директивам Даллеса и Тэтчер. «Завтра» с неповторимым Прохановым  становится Генеральным штабом русского сопротивления. Газета собирает вокруг себя  лучшие патриотические умы  государства. С газетой тесно сотрудничают ветераны ГРУ и КГБ, не потерявшие право говорить «Честь имею», мировые величины науки, культуры и  обороны : Илья Глазунов, Игорь Шафаревич, Георгий Свиридов, академик Капица, блистательный политэконом Сергей Глазьев, генералы Ачалов, Ивашов, Родионов, Макашов, Варенников, писатели Личутин, Проскурин, Белов, Бондарев,   публицисты-аналитики  Сергей Кургинян, Шамиль Султанов, Исраэль Шамир, Андрей Фефелов, Владислав Шурыгин, Максим Калашников.  Особое место в этой  духовной  шеренге занимали  поэт Евгений Нефедов, художник Геннадий  Животов  и критик Бондаренко,  организовавший и возглавивший  « День литературы».  Ни в одной газете России не было и нет до сих пор такого созвездия русских интеллектуалов, озарявших   страницы «Завтра» и «Дня литературы»  духовным  светом   индо-арийской  Полярной звезды.

Отрадно было сознавать ратное единство и сопричастность к сопротивлению, внося в него свой посильный вклад. Поддерживая ныне собственные Российские и зарубежные контакты  на Международных книжных ярмарках, читая интернет-послания в своем e—mail от  разбросанных по всему миру  разноязычных единомышленников, дискутируя с Берлинским блогером Валерием Куклиным, расшифровывая фантасмагорию «Статус-Квоты» аспирантке Сорбонны Осипенко, защищавшей  на ней диссертацию, отчетливо сознаешь живительную благодать  былого сотрудничества с газетой Проханова. Это были лучшие годы в жизни, тот спасательный круг, который позволил выстоять, не утонуть  в черной зыби Бесовщины, дал возможность выплеснуть на всеобщее прочтение темы и  романы, которые копились внутри и жгли  разум.

Сексмахеры от педагогики осатанело проталкивали (и проталкивают до сих пор) в школьные учебники порно-ликбез для малолетних «туземцев». И «Завтра» публикует мою статью «Растлители» о губернаторском  родственном вассале: педо-министре  Когане,  Одесской финкой воткнувшем в школьные программы спермо-путеводитель «Основы жизненного самоопределения».

Набирают силу новые выродки  либерал-реформ —  рейдеры. Это те же рекетиры, но  в юридической шкуре, освоившие чиновно – силовую тактику бандитизма. Под крышей силовиков, руками продажных судей и юристов изымаются у истинных хозяев земли, фермы, заводы, предприятия. Правительство кудахчет в ответ о не возврате к прошлому. Дума безмятежно набивает собственные карманы.

И «Завтра» публикует два моих  материала о рейдерском бандитизме в Самарской губернии  под крышей начальника Главного Следственного Управления  Супонева  Кирпичом по договору» и « Аква-шмон».

Губернатор Титов, обретший с легкой руки  зам. Генерального  прокурора  Колесникова статус «Гражданина Титова», обвешанный  десятью или  двенадцать уголовными расследованиями за, очень мягко выражаясь,  «нецелевку», сплавивший на зарубежные счета  бюджетные миллиарды – наконец снят. И переброшен, по определению Жириновского, во всероссийский  отстойник – Совет Федерации. «Завтра» публикует мою статью об этом коррупционном феномене: «Индюк трехпудовый»

Социальный геноцид захватывает все новые слои населения.  В конце концов, он добирается  до своих трубадуров и прорабов, сжигавших публично партбилеты, оравших на площадях «Раздавите гадину!». «Геволюция», картавя, приступает к пожиранию своих детей. Стенают и всхлипывают по TV  Марк Захаров и Андрей Караулов. Оправдательную гнусь цедит сквозь зубы Коротич. Вскрывает гнойниковую сущность Хозяина (писуна на самолеты) его обиженный   Цербер Коржаков. Панически зовет… к нравственности (!) первооткрыватель борделей в Саратовской губернии губернатор Аяцков.

И совсем уже неожиданно корчит трагические гримасы и надевает скорбную маску Народный СССР, Лауреат всяческих премий  режиссер Монастырский. Это он в свои 70 лет, помчался, задрав штаны, впереди прорабов перестройки, кляня «красно-задых», «красно-коричневых» и весь тоталитарный режим сталинистов. Он же, первый и неповторимый в России поставил «Чонкина» Войновича и «Яму» Куприна, обляпав «экскриментальной» режиссурой социализм и кишащее в нем «быдло», вытолкнув на театральные подмостки  голую натуру. Театр Монастырского, оборзев от бесконтрольности, попирает все нравственные устои  традиционно русского театра Щепкина, Станиславского, Гоголя,  Островского.

Но вал катастройки накрыл и его, лишил работы, столкнул в безвестность театрального Сатира, привыкшего всю жизнь плавать поверху, как оказалось – с фигой в порно-фекальном  кармане. И мэтр взвыл не своим,  истошно -патриотичным голосом: «Куда мы идем? Где былая культура? Самая читающая в мире публика превращена в торгашей… я призываю избрать губернатором депутата Государственной Думы коммуниста Романова!».

После чего появилась в «Завтра» моя статья «О волках и собаках», статья-оплеуха  давящимся тухлой кашей тем, кто сам же  её  безумно заваривал: за что боролись, на то и напоролись.

Логично предположить, что в итоге всей этой скулящей паники, режим  Управляемого  геноцида сделал выводы: так можно растерять всю холуйскую  рать. После чего придется крушить Российское бытие, марая свои  холеные ручки в ЦРУ-шных манжетах. Подобная перспектива  не улыбалась конструкторам катастройки. В итоге  последовала волна  разнообразных  льгот заслуженно отличившимся: «лимитчикам» ломки – сванидзе, ерофеевы, сорокины, швыдкие,  ростроповичи, познеры и прочая  ельциноидная  обслуга получили  просторный, охраняемый  доступ к бюджетному и фондовому корыту.

Выбирая,  сортируя и обнажая темы  из ломаемого через колено бытия, Проханов и  содружество его авторов становятся, по сути, иммунной системой государства. Извечные вопросы «Кто виноват?» и « Что делать?»   отходят на второй план, ибо это давно познано. На первый выдвигается ГРУ-конспирология: кому нужен разгром России, кто стоит за происходящим, кто дергает нитки над кукольными обитателями Кремля? Прохановская  «Иммунная система» столько лет била тревогу, проламывалась к правительственному  «сердцу» и кремлевскому « мозгу»: принимайте меры, мы гибнем по миллиону в год!

И этот крик в пустыне длился до тех пор, пока  настоящей, коренной  элите (после отважных откровений патриотов из Министерства иностранных дел)  не стало  абсолютно ясно: в «мозг» вживлен инородный чип, в «сердце»  —  столь же забугорный шунт , к коим запускались  импульсы   приказов из Вашингтонского обкома. Россию сдавала со всеми потрохами правящая псевдо-элита:  до этого ей  позволили обзавестись воровской, предельно грязной компромат-«панамой»: как Горбачеву на Ставропольщине  — с его  торговлей  «луковыми» землями для  корейцев.

Непостижимым образом прорвалась на страницы «Знания-власть»   (Задерея и Петрова), а затем в Интернет информация со снимками: несколько самых властьимущих воротил России  приносят клятвы верности  кланам Ротшильдов и Рокфеллеров, старо-германской масонской знати. Клятвоносители  зафиксированы  у  стены плача в Израиле и в сауне у короля Альберта II – голенькими. Это была  убойная «панама», похоронившая последние иллюзии у  мыслящих государственников.

Всех, кто не позволил напялить на себя  такую «панаму», но  влиял  своим творческим весом и заслугами на внутреннюю политику и общественное самосознание, отслеживали и нейтрализовывали  изощренно и беспощадно. Выдернули из «600 секунд»  и посадили под кобылий арест в собственной конюшне Невзорова.  Взяли за горло  и  придушили поток обличений   от губернатора Кондратенко, соорудив подлую махинацию с его сыном. Уморили унижением и хамством  в  наркоборонной приемной Собчака  светоносца Иоанна Петербургского-Ладожского. Посадили в теплые, липкие  губернаторские кресла боевых генералов Громова и Шаманова, в коих   консенсусно пшикнул и сдулся их боевой  пыл.  В этой же схеме усохла революционная фразеология в Бабурине, Горячевой, Тулееве, Губенко…    Не поддающихся никаким укрощающим схемам Талькова, Станистава Панкратова (журнал «Север»), Льва Рохлина, (а впоследствии Юрия Петухова и Илюхина)  загнали в могилы деловито, без  церемоний  и лишних комментариев. «Уходили» из жизни и известных журналистов и телеведущих, потерявших осторожность в процессе подглядывания в замочные скважины олигархата.

Но Проханов и сотоварищи, высился в информационной ноосфере – несгибаемый и незапятнанный.  Физически убирать его  и блистательную команду было для компрадорской власти слишком рискованным делом,  это грозило столь  яростным валом  протестного гнева, что  «День» предпочли  физически не трогать – вплоть до ГКЧП 1993 года. Остатки партийной элиты КПСС, попытавшейся остановить разруху, но потерявшей волю и мужество, Вашингтонские советники «беспалого» переиграли тактически, стратегически и слили окончательно в  выгребную яму истории.

Здесь же наконец, ринулись и на Проханова – отыграться за все: ОМОН штурмовал здание редакции. Но Прохановцы парадоксально и необъяснимо на первый взгляд, выстояли за сооруженной  яйцевидной баррикадой, оставшейся целой. Этому можно  найти объяснение,  лишь поворошив наше  индо-арийское прошлое: Проханов стал центральной фигурой баррикадников,  обретя статус  Кощея бессмертного, смерть коего была в яйце. В целом яйце по «Бхагават-Гите» сила ТАРХА ДАДЖБОГА, а яйцо является отображением межзвездного корабля «Вейтмана».  На этом корабле  они и улетели  — сначала в подполье, затем в «Завтра». И возродились там.

х     х     х

Оценивая  особый статус «День-Завтра» в  Российских СМИ, задаешься вопросом: что придавало собрату по литературе и журналистике Александру Проханову его сталистую стойкость и убежденность, что помогало продираться сквозь либерал-джунгли и джунглевых шакалов столь  неуязвимо, феерично и грозно? Его обдавали со всех сторон валы шипящей, ядовитой ненависти, под которую  неизбежно попадали все,  кто сотрудничал с его газетой.  Один из примеров карательных метастаз,  опутавших  планету: недавний любопытный монолог из Интернета, из поисковой системы GOOGLE.

«Дорогой Вася! Прошу внимания! Твои ссылки на «Безымянный Зверь» не работают – пишут «ошибка 404» или «Такой страницы не существует».

Дальше. Я перерыл все свои литературные сайты, с которых всегда скачиваю книги. Однако с Чебалиным – фантастические косяки: сайты находят книжку, но скачивать отказываются наотрез!!! На Депозитфайл, в Лититбит пишут: такого сайта у них нет, или удален!!! Включаю «Турбонаддув» (усиленный поиск) – тут же мне мой антивирусник Аваст  вопит: вирусная угроза! Или: атака!! Ничего подобного до сих пор не видел. Не помогают никакие мои  хитрые выкрутасы! Удалось пока что скачать книгу Чебалина «Гарем Ефрейтора».

 Прошу помощи: может тебе известен надежный ресурс, откуда можно скачать его «Зверя» и прочитать, наконец! Кое-что, слава Богу, нашел в «Завтра» и «Дне литературы». И все!!!  Интересно вообще, что это за дрянь, что за паскудство такое творится!!! Жиды что ли блокировали любой доступ к книге?!»

Более чем уверен: Проханов, как редактор, литератор и публицист  ежедневно обливаемый  подобным паскудством,  терпит мстительную злобу  врагов не один год. Ну что ж, «А ля герр ком а ля герр» ( На войне как на войне).

Врезался в память  недавний разговор с Марком Розовским, некогда поставившим под Плучеком в театре Сатиры мою пьесу  «Многоуважаемый шкаф».  Будучи в Москве позвонил, разговорились о былых, сатировских временах. На вопрос: «Чем занят сейчас?» ответил вскользь: работаю над  окончанием трилогии, изредка  пишу для «Завтра» в качестве  эксперта-аналитика. Ответная реакция ошарашила: в голосе мастиСтого   сценического «душелюба и людоведа» из под «Никитских ворот»  прорвалось исступление: «Для Проханова???! Для этого идиота, антесемита? Как  ты дошел до  жизни такой?».

Если вдуматься в это явление, абстрагируясь от личностных пристрастий  или  ненависти  мариков- розовских, за ними  просматривается  вздыбленная  баррикада между двумя биологическим видам человека:  HOMO SAPIENS  и  HOMO LIBERALОS-PARAZITUS. Они никогда не срастутся в союзничестве. Они всегда существовали порознь на планете, добывали свое пропитание абсолютно несхожей энергетикой, исповедовали несовместимые ценности, находясь в вековечной Химере (по Гумилеву).  Как правило,  второй ХОМО- подвид, испытывая генетический дефицит в рождении Талантов, компенсационно раздувал  экземпляры СВОЕЙ кадровой серости до титанических  размеров,  плюясь при этом с  ювелирной точностью (ядом, подобно  кобре) в  знаковых  гигантов  КОРЕННЫХ  АБОРИГЕНОВ. Причем всегда – с  катарсисной, остервенелой яростью, раскрученной  постулатом из Торы  «Лучшего из гоев убей».

Отрадная особенность: отзывы (как комплиментарные, так и  убойные) о  собственном имени и литературной деятельности в прессе и Интернете  не раз и не два  соединялись в публицистическом сплаве с набатным  именем Проханова. Причем этническая принадлежность авторов была самой различной.  Чтобы не тонуть в разливанном море суждений, приведу всего три, наиболее раскаленных. Некая мадам  из Интернета ( под псевдонимом Тельфар Спранга, процентов на 95%, упаси Боже, не еврейка — жидовка)  рассуждая  о пришельцах — аннунаках с планеты Мардук буквально брызжет слюной:

«Бездарный, уголовный романчик этого идиота и графомана Разумовского представляет из себя  полное ГОВНО!!

Омерзительней Разумовского только один автор – Евгений Чебалин со своим вонючим «Безымянным Зверем». Вот там ГОВНА куда больше (+   оголтелый животный антисемитизм, похлеще Прохановского). Кабы проводился конкурс на самую идиотскую графоманию по шумеро-аннуначьей теме, я бы присудила, безусловно,  первое место Чебалину, он по маразму «впереди планеты всей».

Вероятно, стоит привести, в противовес, беседу Президента АКН (Ассамблеи Кавказских Народов — Франция)  Лемы Сайдулаева с корреспондентом «Франс-пресс».

«Лема Сайдулаев.  Все эти «хоругвеносцы», «монархисты», «православные богоносцы» и прочие – нередко   ряженая  пехота, используемая  либерал-демократами для разжигания межнациональной и  межрелигиозной розни в империи. Кстати, последние – это те, кто поставил Россию на поток разграбления.

Корр.  Выходит , что русский народ  и его политическая элита работают на  самоуничтожение? Или, скажем, по другому: у русских сейчас  нет зрелой политической и культурной элиты?

— Л.С.  У русских  еще какая элита! Предприниматели Анатолий Седых и Герман Стерлигов, гениальный писатель Евгений Чебалин, талантливый режиссер и актер Никита Михалков, маститый философ Александр Дугин, генерал Ивашов, глубинные политики  и экономисты Делягин и Глазьев, журналист Максим Шевченко,  уникальный  имперский редактор, литератор и публицист Александр Проханов, прозорливый политик Сергей Кургинян. Их много, они разные. Но все они кровно  болеют за судьбу своей Родины. Они должны объединиться в единый политический альянс и начать борьбу  за спасение   насилуемой России. Почему они этого спешно не делают – для меня большая загадка.»

И, наконец,  еще одно  мнение о газете  Проханова из интер-SPR  (справочник Москвы):

«Газета «Завтра» Проханова, как всегда, выносит на читательский суд самые воспаленные проблемы общества. В свежем  её выпуске  Евгений Чебалин  в статье «Собачий строй» в полной мере раскрывает проблему, с которой он столкнулся лично. Пытаясь помочь ученым-изобретателям продвинуть свои проекты… автор статьи натолкнулся на бетонную стену чиновничьих паразитических существ, которые как бы и сидят на своих креслах именно для модернизирования отечественной экономики. Ан нет, пробить эту стену невозможно было ни раньше, ни в наши дни. Вот и вынуждены  умы нашей земли  продвигать свои мысли на чужой  стороне».

х     х     х

Еще раз вернемся к стержневому вопросу: что придавало литератору и публицисту Александру Проханову сталистую несгибаемость и долговечность в нападениях, помогало достигать в своих работах  конспирологических   и геополитических высот?

Ответ один, не единожды приводимый в прессе: Проханов — боец империи, он плоть от плоти «Красного проекта». Он пропитался его «рассолом» до последней клетки, сращивая с этим проектом свой мозг-губку, впитывая  в него раскаленную плазму строек, технологических прорывов  и локальных  войн. Проханов наблюдает гигантский организм социализма изнутри, пристально всматривается и фиксирует как его энергонесущие  эритроциты и лейкоциты, так и скопища трихомонад, паразитарно сосущих соки и выделяющих  экскрименты и яды там же, где сосут.

Эти процессы отражены в его романах «Время-полдень» и «Место действия». В них отражена гигантская мощь Красного проекта на примерах сооружения Казахстанского и сибирского индустриальных гигантов – с их инфраструктурами и соцкультбытом.

В это же самое время (1976 г.) я неделями пропадал на строительстве атомной Билибинской станции, будучи ответсекретарем «Колымской Правды», а затем собкорром радио и телевидения по Якутскому Заполярью. Поэтому с полным правом утверждаю: жесткость, порой переходящая в жестокость  в прозе Проханова,  рисующей атмосферу  и характеры  великих строек, глобальная забота соцсистемы  о БУДУЩИХ БЛАГАХ для потомков – абсолютно, зеркально точны. Лютая стужа, вечная мерзлота на  трехметровую глубину на стройке АЭС, отсутствие типового проекта, на 40%  ЗеКовский рабочий контингент, доставленный из лагерей – все это висело неподъемными веригами на ИТР Билибинской АЭС, на главном инженере стройки Гуревиче.

Ни одна страна в мире не справилась бы с конструкторскими, климатическими, кадровыми, психологическими нагрузками на этой стройке, предназначенной обеспечить энергией добычу Колымского золота и алмазов. Билибино был слепком с Прохановских  Николо-Ядринска и Темир-Тау, разве что  еще более  нещадным к человеческим судьбам.

В романах Проханова зияют провалами котлованы, прогрызенные в  мерзлоте, льется сталь из доменных печей, полыхает плазменное искрение сварок, рвутся  людские жилы и судьбы на  прокладке трасс, мостятся аэропорты и возводится жилье. Социализм беспощаден к себе и своим адептам. Играя скульптурно-стальными мускулами, он лепил индустриальных и аграрных монстров  от Казахстана, до  Сахалина. В их чревах копошились людские инфузории. Проханов, один из самых ярких биогенетиков литературы, вооружен микроскопом журналистского дара и  телескопом литератора. Он препарирует  людские сущности и среду их обитания.

В поступательном развитии Гардарики-Руси-СССР главенствовали  в народе  два имперских цвета: белый и красный. В силу своего этнического размаха и планетарной разухабистости, своей страсти выпирать из любых рамок, своему бескорыстию, предрасположенности к  броуновскому хаосу, к жажде сотворять еще никем не сотворенное – этот народ был категорически непонятен и чужд Западному ORDNUNG. Его апологеты при смокингах, пейсах и мантиях до сих стоят перед русским народом, как баран перед новыми воротами, и до сих пор не уразумеют ни Ивана-дурака на его печи, ни Илью Муромца, просидевшего на такой печи 33 года,  ни Ивана Сусанина, ни Александра Матросова, ни Стаханова, ни Королева, ни генерала Карбышева. Непонятность  этих  планетарных маргиналов, их бескорыстие  логично порождали в ответных реакциях на РУССКОСТЬ отторжение, страх и агрессию.

Чтобы выжить в этой вековечной агрессии, такому народу  были нужны  единовластные ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ,  узда и плеть.

Из множества вождей, сменившихся на Руси, в народную память   врезались глубже и благодатнее остальных именно те, кто исповедовал этот управленческий  набор: Петр I, Иван Грозный, Столыпин, Сталин – с их справедливостью, государственностью,  плетью и уздой.  Сказано: умом  Россию не понять, аршином общим не измерить.

Любопытен тот самый  ОБЩИЙ АРШИН, коим попытался мерить русский народ высоколобый «западенец» и блистательный эстет Белинский.

«Явился на Руси царь умный и великий и захотел русского человека умыть, причесать, обрить, отучить от лени и невежества. Взвыл русский человек гласом дурным и замахал руками и ногами…»

Виссарион Григорьевич чревовещает про русского человека из своей концептуальной атмосферы. Оттуда он наблюдает за мытьем, бритьем и ленивым дуракавалянием  Ивана.

Барину Виссариону , увы, отчего-то неведомо, что над его атмосферой, где он парит, высятся НООСФЕРА и КОСМОС. Что именно эти, высшие сферы формировали генезис ария-скифа-русича, возведшего Змиевы валы и  космический Аркаим еще задолго до Византии и Рима, имевшего чудную письменность – влесовицу задолго до оскопленной  Кириллицы, пославшего своего арийца Иоанна Крестителя благословить на  библейские пророчества Иисуса Христа.

Но продолжим Белинского:

«…Но у царя была воля железная, рука крепкая. И потому русский человек стал походить с виду как будто на человека: и умыт и причесан и обут по форме и знает грамоту.

Все это хорошо, да вот что худо… выучив наизусть правила, начертанные на зерцале рукой великого царя, он не  разучился БРАТЬ под всеми видами, во все временна, по всем числам без исключения…

Надевши мундир, он смотрел на него как на Алтарь, куда велено Высшей силою нести ему  и мзду и почести. И не хотел взять в толк, когда внушали, что судья не вор и разбойник, а защитник от воров и разбойников».

Что тут сказать… стрелы Белинского  летят из века  ХVIII в век  XXI  и разят узнаваемо как прошлого крепостного смерда, вора, так и нашего новорусского хама. Но смерд, вор и хам–ельциноидный  всего лишь малые сегменты в необъятной   духовной  структуре Великоросса и его коренных сожителей по Руси…

Александр Проханов препарирует в романах    ментальную  структуру народа  в полном объеме. Среда обитания XOMO SOVETIKUS времен  шестидесятых — семидесятых все ещё заряжена таранной сталинской энергетикой. Она созидает комбинат в Николо-Ядринске  и вспарывает вековую целину в Казахстане. Она взваливает на плечи обычного человека Ковригина («Время-полдень») чудовищную тяжесть задачи: посадить Западно-Сибирскую нефть на Западно-Сибирский хлеб и мясо и закольцевать цикл освоения пространств Руси. И этот обычный человек становится атлантом поневоле, врастает головой в облака. Оттуда почти не слышно  тех, рядовых, что   надрываются внизу.

Ковригин поначалу глух  к человечьим  страданиям в его громоздком хозяйстве, не слышит хруста людских судеб под гусеницами механизированной целинной махины. У него индульгенция, выданная  Веком-волкодавом. Она гласит —  если прислушиваться и учитывать этот хруст, то грядет  катастрофа:

«График сорвем, со сдачей запорем!»

Сроки и темпы правят бал над всем и вся . В Ковригинскую адову круговерть вовлечены все: от его замов- до рядовых исполнителей. Здесь все меряется критериями все еще кровоточащей в памяти войны. Инженер механизаторов колонны мелиораторов, где беспробудная, тупая работа, старая калеченая техника, где от всего этого распадается семья Полины и Лёхи, нещадно пеняет «нытикам»:

«Мы в войну трактора пальцами из болота выковыривали, под бомбежкой трубки солярные ртом продували!  А вы?!!».

У Проханова трактор становится символом, идолом целинного бытия. Он – железный зверь, прорывающийся к коммунизму  сквозь людские судьбы:

 «Трактор, раскаленный и яростный, рассекает плугами дерн… раскраивает степь со стоном и гулом».

Стон и гул не только  над степью. Они – в  мышцах и костях каждого. Здесь нет пощады ни самому железному зверю, ни его седоку – трактористу,  не имеющему права слезть с сиденья даже в день своего рождения:

 «Трясся он на раздавленном пыльном сиденье с куском обветшалой кошмы. Сапоги его были разбиты и смяты. На зубах хрустела земля».

Но в конце  немереной борозды,  автор   единым махом сметает все рабочие страсти-мордасти и  вставляет в  текстовое панно  многослойную, теплейшую фреску: по степи пришла и поджидает своего вдрызг изработанного   кормильца семья  — жена, дети, родичи. Застолье для юбиляра на траве, неторопкое и благостное единение душ и, самое главное,  уверенный покой в них.  Придет зима со снегом, повиснет на стене «Почетная грамота» лучшему механизатору. При этом —  еда на столе, детишки в школе и, наверное,  путевки в санаторий. Так будет завтра, послезавтра, на следующий год.  ВСЕГДА! И  именно в этом  стабильном покое – высшая ценность и сверх терпимость всех героев.

Но   фреска  отцвела , истаяла и  герои  вновь втиснуты автором  в рабочую сокодавильню. Она везде: от  целинной степи, до угольной шахты. Везде напряг до обмороков, рвутся жилы в работе на износ. Здесь нет места  даже рефлексам самосохранения. В итоге, убивает угольным выбросом Семена Клименко – заигрался, зарвался. Ибо бурлит в крови вековечный, сумрачный  зов русича: ДОГНАТЬ  и  уконтрапупить  разорителя и насильника хазарина!

Эманация трудогольства у «ленивых Иванов»  чудовищной концентрации, Она клубится, достигает Ноосферы и обжигает Мать-природу до конвульсий. Проханов-стилист гроссмейстерски находит образный ноосферный эквивалент людскому исступлению:

«Солнце взбесилось, кипело в зените… вырвались подземные безумные силы… буря свистит над степью. Гонит по черному небу горячие пыльные тучи, надувает в дом, на пороги, на окна грядки сыпучей пыли. В ней – дети в бреду и жару».

Что ж так все зверски, не по-людски в этой проклятой  стройке, где сама природа насылает бури и болезни,  резонансно восстает против человека? Проханов — политик и социолог, посылает читателю исчерпывающий адвокатский аргумент, слова Сталина: «Если мы не пробежим в десять лет путь, который они  прошли за пятьдесят – нас сомнут». Этот бег, начатый  при живом еще Сталине, растянулся и на десять и на двадцать лет. Но в «Иване-дураке» все нет и нет ожидаемого на Западе  бунта, поскольку  сидят в нем долгожданные, недоступные веками  покой и уверенность, которыми обеспечил Красный проект. Плюс – пережитое чистилище войны: ягодки по сравнению с нынешними цветочками. Хлещет по сознанию, по чувствам рассказ старика-пастуха о годах плена в концлагере, куда он попал раненым танкистом:

« Всю траву до земли поели, а через проволоку – луг нееденый, синенькие цветочки. Ну, думаю, пусть застрелят, а выползу цветочков поесть».

Именно на войне  выковывалось оплата за Родину, освобожденную от фашизма, ибо тогда, раз и навсегда, поклялись: «Мы за ценой не постоим».

Военный  незаживающий ад  кровоточит в памяти миллионов: от рядового бойца – до рулевых индустрии, таких как Ковригин. Его постоянное видение: бессмысленная, отчаянная атака в начале войны. Рядом с ним бегут грузин и совсем юный студент. Через несколько минут они, прошитые пулеметной очередью, останутся лежать там, в сорок первом, и будут мучить, своими обликами притекая к Ковригину во снах еще долгие годы. Грузин… студент… умирающий артиллерист, не позволивший раненому Ковригину тратить свои силы на него, уже бесполезного для боя. От него осталась торчать в сердце гвоздем пущенная вослед мольба запомнить его, попытка избежать самой страшной – безымянной кончины:  « Меня Петром звать!»

Раненый Ковригин ползет с поля боя к своим, к линии фронта. И движитель, мотор его нечеловеческого противостояния небытию один: «Выжить, Ванюша! Выжить!!!».

Этот трубный рефрен «Выжить», зависший над страной в войну, не исчез и в послевоенную разруху. Наконец пришли шестидесятые, затем семидесятые, одолевшие этой разруху. Но  спекшаяся военная короста на командирских душах не пропускала  импульсы сострадания и бережливости к сородичам по Отечеству. Сказанное  о революции, о  войне:  «Нас не надо жалеть, ведь и  мы никого не жалели» — действовало по-прежнему.

Проханов пристально всматривается, ворошит тотальный процесс свирепого ожесточения  и,  практически, суицидного катарсиса на великих стройках социализма. Его позиция не имеет ничего общего с лакировочной  гладкописью  многих лауреатов соцреализма. Те кушали свой бутерброд с икоркой, выданный в награду за  розово-идейный дальтонизм. Сколько их было, в шестидесятые, семидесятые, пописывающих в неснимаемых розовых очёчках, посиживающих в  Президиумах. Один из парадоксов того времени. В Президиумах, на съездах  тусовочно терлись боками и носители розовых очков и генетические русофилы: Бондарев и Белов, Распутин, Рождественский и Леонов, Астафьев и Софронов; драматурги: Розов, Макаенок, Дударев; режиссеры: Товстоногов, Гончаров, Царев, Симонов.

Но с неизбежной клейкостью рядом с ними смазано вибрировали, не позволяя разглядеть свою сущность, апологеты «западно-колбасного рая»: Войнович и Аксенов, Рощин и Гельман, Евтушенко и Окуджава; режиссеры: Эфрос, Андрей Кончаловский  и Любимов – коллективный держатель «Фиги в кармане». Можно было бы присовокупить: «И камня за пазухой». Но здесь вылезет масштабное несоответствие, ибо их пазухи были слишком хлипкими,  чтобы удерживать вес антисоветских булыжников, кои  держали, скажем, Зиновьев или Солженицын. Так что не камней, а, точнее, окаменевших выделений от Швондера и Шарикова.

Проханова не пускали в свои шеренги ни те, ни другие, запряженные в единую идеологическую телегу, укрощенные жесткой уздой цензурного соцреализма. «Александр I» продирался к известности сам по себе, не сгораемо ныряя Кощеем Бессмертным из одной  горячей точки планеты в другую, упрямо, наперекор цензуре, фиксируя в «развитом социализме» черты индустриальной сокодавильни.  Идеологические вожди: в СП СССР – Марков; в Политбюро – Суслов и весь гигантский  аппарат под ними возвели понятие «НАРОД» в статус идола. К его подножию приносились  и  награды и бытовые блага,  и регалии и корпоративный комфорт. С учетом всего этого  как прикажете относиться к горлопану от литературы, чей герой Ковригин (роман « Время-полдень») испускает недопустимую, убойную  крамолу:

— Народ с его исконной жизнью – неучтенный компонент социализма.

Или:

— «Едут новоселы» и  «Мчатся самосвалы» — хорошие песни. Но под них только железный трос тянуть.

Автор подталкивает  читателя к логическому  продолжению строки: « И от запора в сортире избавляться».

Стиль работы другого героя Проханова – Пушкарева (роман «Место действия»), это стиль машины, за рычагами которой сидит осатаневший в трудогольных атаках водила. В диалоге Пушкарева с директором треста Хромовым – свист и хряск секиры, рубящей лес. Из-под секиры нещадно летят «щепки» — людские и природные. Хромов – матерый практик, выстраивающий логическую и неизбежную последовательность действий, без которой  невозможно развязать Гордиев узел проблемы:

— Дороги нужны, чтобы лес спиленный вывозить.

Пушкарев, мгновенно представивший затраты и время на второстепенность, («График похерим! План сорвем!»),  смаху рубит этот Гордиев узел:

— Сожгите лес!

Ему мешает прорываться к глобальной цели не только  сваленный лес. На его столбовом тракте путаются в ногах и человечки, живущие в слободе. И он давяще нависает над замом Мироновым:

—  Слободу вы мне скоро снесете?!

(Сколько  таких слобод  и сел было снесено, затоплено!)

Миронов, пропитанный горем, отчаянием людского поселения, предназначенного к сносу, пытается выстроить защитные аргументы из людских судеб и их семей. Но Пушкарев сметает и это:

— Пускайте бульдозеры! Нам сейчас не до  семейной жизни. Здесь фронт!

Ковригины, Пушкаревы у социального аналитика Проханова – это  не  Распутинские  облитые слезами  воздыхатели и горюны, не сердобольные жёнки при схроне родимого дезертира. Они многослойны и осязаемо напористы в своей генетической мутации. Некогда  директивно вырванные из вековой деревенской сути, лишенные детства и заброшенные в города, в горнила индустрии, они  возвратились для работы на селе  с  обугленными деревенскими корнями. Это некие социальные бумеранги, летящие назад, чтобы бесчувственно ударить за прошлое насилие тех, кто позволил некогда  оторвать их от Малой  Родины, от родителей и природы.

У Проханова позиция мудрой обезьяны, наблюдающей с горы за боем тигров. Автор сознает: у каждого своя территория и  своя израненная правда. В самом деле, разве нет гигантской правды в строительстве Ямпольского комбината, в Кремлевском желании накормить досыта  хлебом и мясом страну – за счет умерщвления Казахстанской степи? (О трагических последствиях  распашки  этой уникальной экосистемы в свое время  отчаянно предупреждали и  академик Мальцев, и  украинский  партиец Моргун, и Казахстанские Сулейменов и Бараев). Разве не было правды в  стремлении построить фантастически комфортный город по проекту архитектора Буханцева – на могилах снесенных поселений?   Но, всё это —  какой ценой?

Проханов исчерпывающе точен и ярок в своей метафоричной беспощадности к этим «правдам»:

«Город пронесся через полконтинента, ударил по стожку сена, по красным гераням на окне, по мычащей корове лесника – и раздавил их».

Это   не показательная  скорбь для той или другой стороны – это суровая историческая  констатация…  неизбежности?

Ковригины, Пушкаревы, Саркисяны, Мироновы в  двух романах Проханова  безжалостны к себе и к своей среде обитания. На их пути торчат и мешают  продвижению к прогрессу поселения старой Руси, с её провинциальными  Ядринсками.

« Ядринск – захолустье! Вы тревожитесь за его куполочки и луковички? Да они сгнили! Это мертвая, сухая ветвь истории!» — В индустриальном   высокомерии  раннего Ковригина звенит спесь Ивана, не помнящего родства.

Вожди индустрии истово верят в непорочность своего предназначения: творить большие дела во имя народа. Вот только народ, черт его подери, никак этого не уразумеет. Он непонятно, идиотически влип в свой посконный быт, тупо копошится в нем и цепляется за зябкую сырость своего бытия: за травки-цветочки бесполезной дурищи-степи… а её надо весело разодрать плугом и засеять хлебом. За истлевшие, никому не нужные лапти, черенки, коромысла, кокошники в музее Голубовского. За скособоченные избенки Ядринска, за коров и лепешки от них на дорогах. («Хорошо в краю родном, пахнет сеном и г…ном!») За попавшего в капкан и предсмертно бьющегося в нем медведя. За издыхающего в конвульсиях  сохатого, вымахнувшего на трассу перед самосвалом. И народ  угрюмо и настырно цепляется за всю эту отжившую рухлядь!?

И не просто цепляется, но  тихо вредит в сопротивлении, как вредил и сопротивлялся реформам Петра  I, как шел на смерть  за старообрядческое «двуперстие», излучающее энергию, не позволяя заменить его, на  покорно просящую «щепоть» — потребительницу. Как и русский бунт, русское тихое сопротивление столь же бессмысленно и беспощадно.

В новом микрорайоне, построенном для народа, неожиданно выходят из строя лифты, мусоропроводы, горят и замыкают электропроводки. В построенном для детей ледяном городе из ночи в ночь садистски разбиваются скульптуры. Гусеницами тракторов  рвутся кабели, курочится асфальт.

Старо-русский, развороченный цивилизацией уклад, огрызается и мстит ей  партизанскими методами. У народа свои идеологи и глашатаи. Директор музея Голубовский категоричен в оценке индустриальных «буревестников»:

«Они чужие, без любви. Им ничего не жаль, ни деревьев, ни вод ,  ни храмов, ни нас самих. Они по нас пройдут и не заметят.  Они и мы – разделенная Россия».

Для Проханова,  атакующего пехотинца и художника, здесь ключевая фраза    «Разделенная Россия». В ней сконцентрирована сострадательная боль за разъятую Русь. Эта  вечная разделенность, её окровавленный генезис растут из   вековых глубин, из  упавшего с небес стенания  отца Ария – Оседня:

«Как мертво все и черно от воронья, когда народ ушел от лада и разделился! И вороны грают над родичами нашими и едят поверженных!».

Были смертно-горькими продолжения этих  национальных раздраев, были триста лет Золотоордынского хомута и близнецовой Хазарии, были расказачивание и раскулачивание, гражданская война, где Шариковым и Швондерам противостояли Борментали и Преображенские. Был «Шунт гороховый»   и  Грачёвские танки. Была трехголовая аскарида  по кличке Чубгайдазовская, отсосавшая жизни из  покорных (разделенных!) миллионов.

Главы романа сменяют друг друга. Проханов, живописец и маг, наконец, оттаскивает нас от этих разделений и  политических вурдалаков, их  творивших. Он разворачивает читателя лицом к  социальной начинке  Красного проекта, к его  спокойному  комфорту: смотри, вспоминай, соратник по Руси, как   стабильно  ты жил! Эпицентром этого стабильного комфорта  парадоксально становится серая, невзрачная фигурка  поварихи на танкере (« Время-полдень») с её  мировоззренческой вроде бы пустышкой:

«Хорошо на реке. До зимы проплавала, расчет получила, денежки есть и гуляй всю зиму!»

Здесь  источает  флюиды  райский,  недостижимый  ныне  лад: уверенность в завтрашнем дне, бытие, очищенное от голода, страхов, жадности, злобы, зависти, предательства – ими  ныне  истребляются Души.  Повариху с её житейской нирваной   окутывают  приметы  того самого,   утраченного рая – как малую центральную матрешку её большие сестры. Здесь Горшенин бескорыстно реставрирует уникальные парсуны. И столь же бескорыстно директор музея Голубовский экспонирует работы Горшенина. Мы можем представить реакцию эстетов Голубовского и Горшенина, если бы  в музей попытались втюрить свои  богомерзкие, ублюдочные биенале Марат Гельман либо Швыдкой —  без смертоубийства едва ли обошлось бы.

Штаб стройки ведет  секретарь обкома – умница, стратег, мыслитель. При чтении романов синхронно вспоминались прикипевшие к сердцу в Якутии второй секретарь Якутского обкома А.Власов (будущий министр внутренних дел  СССР и Премьер-министр) и Первый секретарь  Нижнеколымского райкома  В. Назаров, связь с коими поддерживалась до последних дней.

Проханов проводит детальный ювелирный анализ взаимоотношений двух  непримиримых антагонистов:  газетчика Гордеева и Пушкарева. Первый безжалостно и едко размазал второго  по стенке  фельетоном – за городскую спесь и безжалостность к провинции. Но вот – нечаянный, случайный ресторан и разговор-стычка двоих, лоб в лоб, позиция на позицию на полном откровении.  И вдруг в национальной конвергенции  начинают сплетаться воедино (как косы персонажей в  «Аватаре») мировоззрения и  этнические нетленные ценности. Двоих накрывает живительный вал потрясения:  Мы русские! Что нам делить?! У нас одна судьба, одна Россия!

Проханова «ювелирщика» сменяет Проханов  славянин. И автор,  и его герои наращивают децибелы национального клича, буквально заклинают: да вспомните, что мы русские! Это мы пронесли нашу животворную, скрепляющую  русскость от Кавказского хребта – до Японского моря. Это в ней сохранились и приросли потомствами  народы, от чеченца, грузина, армянина, осетина – до  чукчи, якута, ненца и алеута. Это мы свернули башку фашизму!

Буквально завораживает сцена на реке: громада танкера, перечеркивая свой маршрут и  сроки транспортировки, стопорит и причаливает к лодке ханта: в ней начала рожать его жена. Их поднимают на палубу. Ольга принимает роды, давая жизнь на танкере малому нацменчику.  Где это сейчас?  Возможно ли такое ныне? – Обличающе  вопрошает автор.

Романы Проханова, как суровая дратва сшивают воедино  судьбы  россиян. Здесь шлифуются шершавым наждаком большой индустрии семейные судьбы, отмякают человечностью характеры, притираются гранями   этнические менталитеты. Одна из примет этой шлифовки: скульптуры для детей в снежном городе  перестали ломать ночами!

И Пушкарев и Ковригин обретают неистовую, парящую над бытом  любовь: к Маше и Ольге. В финале романов – уже иной Пушкарев. И столь же иной  Ковригин: в нем сквозь треснувшую военную коросту буйно прорастает  сострадательность, настоянная на заветах Пророков:

«Сердце должно болеть… о рыбаке  худосочном, о его круглолицей жене, об их новорожденном сыне».

«Народный характер есть тот ядерный, горючий котел, которым движется шестая часть суши».

Из таких Пушкаревых и Ковригиных —  поздних, умудренных годами и глобальными свершениями в СССР, сформировались наши «красные директора». Это они сохранили и пронесли сквозь смердящее гноище гайдаровских реформ верность Советизму, сохранили уникальные технологические прорывы в оборонке и тяжелой  индустрии,  заставляющие  планетарного  Фининтерновского  паразита до сих пор считаться с нашей  оборонной мощью.

На фоне  тектонических сдвигов в душах Ковригина и  Пушкарева, на фоне очеловечивания Молоха индустрии, которые жестко и последовательно выстраивает автор, все более жжет вопрос: откуда, из каких щелей повылезала вся та мразь и бесовщина, которые фейерически взорвались в  последующем романе Проханова «Человек Звезды».

Эта непонятица до сих пор будоражит разум мыслящих россиян. Но  нет однозначного ответа. Инфекционная зараза постсоветского  горбачевского сволочизма тихо и неприметно покоилась, как раковая клетка в тканях организма, —  в генах наших «сожителей» по бытию, с виду  своих, но, по сути,  граждан мира, не сумевших пустить корни в скудные суглинки и супеси России, гадливо считавших её мачехой. Причем здесь абсолютно не имела значение  национальная принадлежность. У таких не было кровной привязанности к  восходам над Родиной, росам на  её траве, соловьиному посвисту в цветущей сирени, к хрустально-слезным озерам, к сказкам Бажова, русским былинам, к тетеревиному токовищу в бору. А главное – к её героям в Истории и  богатырям Духа.

Был процесс «окукливания» и  жажда стать «бабочкой» , чтобы  упорхнуть к чертовой бабушке из «этой страны». Была  стиляжная  суета   бытия из года в год, кухонное злорадство на все  государственные неурядицы и жадные поиски этих неурядиц – чтобы  тут же злорадно взвыть, оплевать и освистать. Была  отторгающая брезгливость к  соседям по  квартире,  подъезду,  городу, ко всем, кто  не умел извернуться, хапнуть, надуть —  ко всем будущим «лохам» и «совкам».

Проханов   дает в  романе «Время – полдень»  разящий образчик подобного психотипа: Самарин. Этот  суперменистый, усмешливо-надменный «мачо» (зеркально узнаваемый в Официанте Вампилова, в ролях Абдулова, Ширвиндта и им  подобных) привадил, приручил,  гипнотически  привязал  к себе русачка Котяру, время от времени  подпаивая  его советским дефицитом – виски.  Котяра,  русифицированная  помесь Санчо Пансы с Пятницей, верой и правдой прислуживает Самарину. Ему не ведома горечь  Чацкого   «Служить бы рад – прислуживаться тошно», он не служит,  но  именно  прислуживает. И Самарин, доведя прирученность Котяры до  раболепия,  с наслаждением пользуется этим. За порцию  виски, к которому так падок Котяра, он  предлагает последнему… усесться  задом на угли костра. На десять секунд. Или на пятнадцать – за  особые преференции. Все это – для того,  чтобы  отсмаковать дымящуюся маразмом  ситуацию, и  еще  более укрепиться в своей  миссии  супермена при  российских туземцах.

Этот  фашизоидный  садизм  на просторах чистейшей тундры  жестко и гневно прерывает Саркисян. Ему  понятна и омерзительна  скотская подоплека происходящего, которую закрепили русские классики в  образах   Простаковой, Скотинина и Салтычихи. У Саркисяна обширный опыт общения с   тысячами «котяр»: это безответные, внушаемые , во многом русские характеры. Они нередко дурковаты и трудно переносимы в больших дозах, они  блистательно выписаны  Шукшиным. И, тем не менее, они же — полезнейший  кадровый элемент, плоть от плоти   народа Руси, безропотно  тянущие невзгоды в рабочем ярме.  Они генетически ведомые,  из породы  верных дворняг при дворе Хозяина — вожака. И потому двойной  и непростительный грех издеваться над ними.

В итоге, Проханов устами Саркисяна выносит прокурорский приговор  легиону самариных: «Чем скорее ты уедешь, тем лучше. Из тундры. И  из России».

Увы, это очистительное пожелание не сбылось, самарины заматерели, расплодились, стали той мясистой платформой , на которой  вздыбился, стал возможным чудовищный  и фантасмагоричный шабаш в губернском городе П., которым хлещет автор своего читателя в романе «ЧЕЛОВЕК ЗВЕЗДЫ».

х     х     х

В этом романе автор Проханов страшен. Работая над книгой  «Статус—Квота», пришлось перелопатить древнейшие психотипы  арийской  Руси, в том числе наиболее пристально и подробно – берсерков, воинов двуручников с  мечами акинаками.  Мы утратили в веках их свойства: сражаться одному  против  толпы  врагов, сражаться с неукротимой яростью – даже с отрубленной рукой, волевым усилием пережав сосуды, чтобы не истекать кровью,  не чувствуя боли, напрочь избавившись от инстинктов и рефлексов самосохранения.

При чтении  «Человека Звезды»   накатывала узнаваемость: автор, подобно берсерку, напрочь  утратил все охранительные рефлексы. Но не только их:  отброшены за ненадобностью былой скрупулезный реализм, жесткая привязанность к  бытию. В фантасмагорической структуре, в зазеркальных текстах романа, в  карикатурно-дебильных персонажах и  садомазохистских ситуациях в городе П. клокочет авторская неукротимая ненависть к  верховным иудам, продающим и  растаскивающим страну. Эта ненависть более двадцати лет аккумулировалась в Прохановской  сущности, сливаясь в него со всех концов насилуемой Родины, она – лишь зеркальное отражение общенародного, пока задавленного, но рвущегося  наружу  чувства.

Нельзя не поделиться в этой связи  недавней поездкой в район.  Мы: зам. министра сельского хозяйства, агроспециалисты, корреспондент  ежемесчника  «Агро-информ» выехали на встречу с сельчанами, главами поселений, фермерами и администрацией, чтобы  разъяснить текущую и будущую стратегию Правительства и Президента на селе, предложить им изобретения и агро-инновации. Ключевым пунктом встречи стала цифра, озвученная  зам. министра перед сельхозпроизводителями: в связи со вступлением в ВТО Федеральный центр определил сумму субсидии на один гектар пашни, начиная с 2013 года – 220 рублей. Зал буквально взорвался: Ско-о-лько-о-о?!

Президиум едва не смело гневным гулом, гоготом, рыком из зала,  прибывшие чиновники оказались между народной наковальней и Кремлевским молотом. 220 рублей  на гектар – при 250 евро на такой же гектар в Европе, затащившей нас в ВТО. 220 «деревянных» — при правительстве, подло  сдавшем Европе  своих сельчан — с потрохами. 220 бумажонок (бутылка водки!) — при миллиардах долларов, утекающих за рубеж из олигархата, миллиардах, растащенных офисными сучками «маршала  Табуреткина». 220 рублей —  при энергетической, солярной «чубайсиаде»,  живоглотно разоряющей аграриев. 220 рублей — при   беглой министерше Скрынник, плодовито живущей во Франции во дворце,  стоимостью всех субсидий  для сельчан.

В последовавших затем выступлениях, в репликах фермеров и хозяев сельхозпредприятий  клокотал единый смысл: засуньте эти  220 себе ….

Этот извергающий  гнев и гадливость зал, тысячи подобных залов и  демонстраций, вероятно,  кипели  раскалено в авторе, севшем в 2011 году  за  вышеназванный роман.

Из  романа  вышвырнута осторожность, толерантность. В нем всё  и все названы своими  именами, начиная от  обходительно-сладкого сатаноида, Вечного жида Майерса, пришедшего к губернатору Петуховскому. У Майерса на лбу – алое родимое пятно (узнаете?) в виде лепестка мака, откуда в критических ситуациях прорезается  гипнотически-лазерный  луч. Цель  его визита: в губернию намечается приезд Президента и к этому надо обстоятельно подготовиться. А предварительно —  рассадить и расставить  по всему городу Красных болванов, предназначенных ожить и действовать в  Час Пик.

Во всей  издевательской, ядовитой вакханалии, которая разворачивается  в городе и области после прибытия Майера, во всех эпизодах романа, во всех персонажах разящая узнаваемость. Город П. со всем его  омерзением, извращениями, паталогией  — это точнейший слепок с  нынешней России.

Соратники и подельники губернатора под стать своему Пахану: Председатель областного Законодательного собрания Иона Иванович Дубков, в прошлом  главарь, по кличке  Дубок. Под ним свора чиновников  – Лапоть, Джек, Паяльник, Абама. Они все повязаны круговой порукой, за каждым вороха уголовщины, убийств, извращений.

Здесь  же узнаваемые, разбросанные по всей России притоны Мамедов Гусейновых «Хромая Утка», где приучают и накачивают молодежь наркотиками.

Здесь местный олигарх Касимов, собиратель   бабочек, коих с наслаждением, как и людей,  он нанизывает на коллекционные булавки. Здесь обаятельный, пышнотелый  Владыка Евлампий  с набором   очаровательных пристрастий: петь в австрийском приходе  шлягер:  «Не бойся бэби, целовать свою маму!», мчаться в Зальцбурге с байкерами, благословляя  пролетающих мимо мирян .

Евлампий — странный предмет ревности между отцом Пименом и отцом Ферапонтом. Странность эта  вскоре  объясняется, когда Владыка сбрасывает в ванной рясу, бороду и на свет является  розовый бабский зад и пышные груди, а так же «восхитительно дышащий живот, под которым  свернулся милый зверек с золотистым мехом». Не Евлампий таился под рясой, а  блудовитая Евдокия Ивановна, обожающая грубого дикаря, медведя в ласках Ферапонта. Она же, бизнесменистая от голых грудей  до  влагалища, выкладывает Майерсу свое непоколебимое, змеино-гибкое кредо: «Всякая власть от Бога, полковник. Наша церковь молилась за царя. Молилась за Ленина и Троцкого. Молилась за Сталина. Когда  была необходимость, мы молились за Гитлера. Сегодня буду молить Господа, чтобы он даровал благополучие великой Америке».

Проханов, воцерковленный, глубоко верующий  Православный, не щадит   греховные кадровые сегменты церкви, с их протестантским  гешехтмахерством, сегменты, которые люто ненавидели и уморили    лучшего своего адепта Иоанна  Снычева.

… Майерс не  просто и не только  стратег и организатор предстоящего шабаша в городе.  Он,  тотальный, вечный искуситель, появляется  неотразимым  фантомом в самых неожиданных местах: в бане, где  кучкуется и отпотевает телесами кодла губернских правителей, в ванной  ряженой сладострастницы Евдокии, в железном ангаре, приспособленном для  пыточных процедур. Он —  вкрадчиво и неотвратимо лезет в души,   в   клоаки памяти у подопытных,  переставляя там местами Добро и Зло. В мазохистском  экстазе подопытные  взахлеб вываливают из  собственного прошлого все нечистоты –   похваляясь ими.

Дубок: «Мы, русские собственное дерьмо едим и нахваливаем. Нам без иностранцев нельзя. Кнут нам нужен, тогда и работаем. Кто я? Калека, урод. Мать умерла, не пошел хоронить, а пропьянствовал. Лучшего друга киллеру заказал. Деньги из казны ворую. Всех ненавижу…»

Прокурор Гриб отпускает вора банкира за границу. Вместо него сажает в тюрьму  его бухгалтера. Она вешается, её дочь отводят в приют. Оттуда она доставляется  в опочивальню губернатору для садистских утех

Полковник Мишенька участвует в чеченской первой войне, делал там деньги. На чем? «Был у меня знакомый чеченец Ахмат. Я ему помаленьку патроны сбывал, гранаты, пластид. Он хорошо платил. Куда он их потом девал – не мое дело».

Вице-губернатор Находкин, отремонтировав машину с помощью  отца Василия, ночует у него и накаляется завистливой яростью к его непорочности,  нравственной чистоте. Утром, уезжая, уже не может  укротить распалившую его  ненависть, обливает бензином церковь и поджигает её.

Перед читателем возникает паноптикум нравственных уродов, вызревших в постсоветское, перестроечное  время. Кто и что сдали их такими?

Да, есть вековечный, всеми узнаваемый искуситель: Вельзевул-Мефистофель — Майерс и евреи.  Проханов вкладывает в уста отца Павла вроде  бы прописные истины. Последний делится с главным героем романа Садовниковым самым фундаментальным, говорит о том,  что вызревало в народной памяти веками, но изрекалось избранно и потаенно:

«Святую Русь и православную русскую империю изглодали масоны и жиды, которых государь Петр Алексеевич запустил на русскую землю. Он в Европу окно прорубил, а через форточку сатана и влетела на Русь…

 Но Бог послал России великое чудо: Иосифа Виссарионовича Сталина… он был принят в Гудауте местным игуменом, который сказал ему: жиды станут убивать Россию, а ты станешь убивать жидов».

… Шабаш, организованный Майерсом, несётся по городу тайфуном. Кровь, стоны, пытки, грабежи, убийства, поджоги и бесчинства, порно-мистерии и изнасилования  накрыли город П. Чародей из штата Айова при  огромном скоплении зевак, творил на площади  главный  иллюзион. Он мешал в корыте доставляемые ему ингредиенты: куль прокисшего творога, мензурку нефти, старые джинсы, мышиный хвостик, чашку патоки, дольки чеснока, селезенку овцы. И, наконец, завершил священнодействие:

«Кудесник сунул в корыто два обнаженных электрода. Произошло замыкание. Месиво в корыте взыграло. И из него, слегка испачканный творогом, в нефтяных пятнах, с мышиным  хвостиком за ухом выскочил Президент России».

Президент снует по городу, игриво  интересуется происходящим. Это человек  «… С прыгающей походкой, характерным подергиванием щек, с большой головой, непрочно держащейся на  маленьком слабом теле». Здесь не хватает законченного штришка  « …с наушничками в ушах, откуда    постреливали  в перепонки  джазовые  синкопы «Ди Пёплз».

Из уст Президента  вылетают милые просветительские вопросики:

«А знаете ли, барышня, чем отличаются понятия «слобода» и «свобода»? Не знаете? Так я вам скажу: свобода лучше, чем слобода».

Петр I, как мы помним, глыбисто  укрепился  в памяти миллионов после масштабного романа Алексея Толстого. Для российского Президента с избытком  хватило нескольких  строк Александра Проханова.

…Между тем погромы и побоища продолжались.  И везде,  во всем  работала воля и повеления губернских правителей: эта банда распинала свой город  отнюдь не еврейскими, а доморощенными руками, и руками  Красно-деревяных болванов.

Прохановский город П., в час Шабаша —  это слепок с, испоганенный паскудством,    России,  с её кадровыми лишаями и струпьям, от которых вихрится черными клубами в небо Тьма для Майерса. Эти  лишаи и струпья тошнотно узнаваемы. Мыльные, одни и те же  говорящие политические трупы, импотентно-гламурные персонажи. Юмор из  их слизистых глоток  льётся с  голубо-гейных экранов TV  смрадными  потоками в юные мозги, вымывают из них волю к действию, способность мыслить, сопоставлять, принимать решения:

— Майерс шел по улицам… на мглистом небе мелькнул ритуальный стих, сопровождавший человеческие жертвоприношения у древних ацтеков. Просверкала строка из «Майн Кампф». Запечатлелся огненный абзац из Беловежского соглашения. Запылали строки из Маркиза Де Сада. Слова  пролетарского поэта Маяковского: «Я люблю смотреть, как умирают дети».

— В гей-параде шагал  сэр Элтон Джон с рыжими, крашенными волосами, морщинистым, мокрым от сладострастия лицом.

— Раскрылась преисподняя и на Русь повалила толпа тварей: собаки с головами телевизионных растленных див, которые падали на четвереньки и с ним совокуплялись распухшие от жира банкиры, изнывающие от похоти олигархи, чахоточные политологи.

— Среди процессии выделялась инвалидная коляска, в которой восседала полуголая примадонна с распухшими склеротическими ногами и прелестным лицом девственницы. Коляску толкали два её мужа, кумиры эстрады, которые женились на певице, чтобы, в её отсутствие, совокупляться в её спальне.

— На эстраде скакали  и кружились персонажи из фильмов Диснея… среди них на четвереньках стояла огромная, голая баба с надписью на спине «Ксюша»…  громадные ягодицы женщины, её свисающие как бутылки груди, её живот с выпуклым пупком  ядовито светились. На эстраду зазывались те, кто находил в себе смелость и мощь  совокупиться с великаншей… в это  время  начиналось буйство персонажей Диснея, которые впадали в свальный грех: кузнечики спаривались с улитками, Белоснежка – с гномами, коты – с мышами…

Самую точную характеристику, приговор   главарям-персонажам в городе П.,  заварившим этот кромешный ад: Дубку, прокурору, Мишеньке, вице-губернатору и, заочно, Президенту дает сам Майерс, принявший облик офицера ЦРУ:

«Суки, свиной помет, мокрота туберкулезная! Вы – самое гнусное, что я видел за всю мою жизнь! Мы, американцы, отыскали вас на самом дне русского народа, где ютятся дегенераты, вырожденцы, уроды – и передали вам власть. И вы двадцать лет уничтожаете свой народ, как Гитлер уничтожал евреев! Вы иуды и все будете висеть на суках!».

Извлеченные на поверхность Прохановым, сконцентрированный во времени шабаш в городе П., был черной, двадцатилетней  дырой, которая засасывала в себя бесследно былую мощь, нравственность, новаторские озарения, социальные гарантии СССР. Этот процесс  нескончаемо длится в России до сих пор , порождая миллионы  смертей  и проклятий.

Роман Проханова  «Человек Звезды» стал русской литературной лупой, которая вобрала в себя и сфокусировала эти проклятия в один плазменно-жгущий луч. И автор  выжигает этим  лучом  Российскую скверну, её струпья и лишаи. Они дымятся,   отравляя  невыносимым зловонием.

В противовес этой скверне в романе даны  мощные светонесущие фрагменты  былого Лада. Здесь чародей и конструктор технологий будущего Садовников, его лодка с водородным движком. Майерсу так и не удалось завладеть  звездолетом, сотворенным Садовниковым и его научным Центром. Ему помогала выброшенная в лес за ненадобностью, но  ожившая для сострадания и помощи   деревянная скульптура Николы, живая вода, несущая человеку кванты былой информации, создатель космических материалов Ефремыч,  уникальный психоаналитик и медик  русский еврей Марк Зак, сталинист и священник Божьей милостью отец Павел. Они дают бой шабашу.

Их волею, усилиями и верой в городе П. восстановлен  новый Лад. В систему навигации звездолета введены координаты звезды 114 Лео, закодированные в стихотворении Лермонтова:   «По небу полуночи ангел летел». И звездолет улетает  в Космос к собратьям по разуму.

х     х     х

Александр Проханов – ныне явление в русской словесности. Оно  парадоксально и вопреки всему набирает  просветительскую мощь. Его поединки с  либерал-паразитарной  «собачьей породой» на TV, где он аккумулирует  в себе  подавляющее число единомышленников в России и СНГ, его конспирологический «Изборский клуб», где конструируются политические и социальные концепции развития России – это гремящий  набат русской  созидательной  мысли. Его слово, его газета «Завтра»  обретают все больший  удельный  вес, ибо из них железной метлой выметены  ложь, трусость, политическое иудство.

Иранские ученые зафиксировали в археологических  находках Междуречья  сенсационную закономерность: время от времени в мезозойских пластах  попадаются скопления генетических мутантов – с двумя головами или  туловищами. Временные  промежутки между находками  не так уж и велики  по историческим масштабам: десятки тысяч лет. Но что самое характерное,  в этих же «двухголовых» пластах находят следы  планетарных катастроф: ядерное облучение, наводнение, либо  удар гигантских метеоритов. Ныне  сообщества биологов  все чаще фиксируют мутантную двухголовость в животном мире.

Проханов литератор и мистик фиксирует в своих публицистических и литературных текстах: наш институт Президентства – это   ярко выраженный двухголовый мутант. Выбор в этой ситуации невелик: или готовиться к  очередной катастрофе или, пока не поздно,  избавляться от второй головы. И это надо делать, учитывая, что эманация  народных проклятий, хотя имеет колебательно-волновую структуру,  материальна, верь в нее или не верь —  она обрекает на вечное страдание  там, после потери плоти.

И последнее. Есть высоколобые, научные  энциклопедические источники, повествующие об исторических героях. Они мало доступны  и не всегда интересны широким массам. Но есть и другие источники, проникающие в память  не только через разум, но и через сердце  — литературные. Здесь имеются в виду   мифы, предания, наконец – романы. Именно эти источники врезаны в народную память наиболее глубоко: Прометей, Одиссей,  Александр Македонский, Спартак. А так же – Илья Муромец, Степан Разин, Пугачев, Салават Юлаев, Петр I, Сталин. Под ними, давно и устойчиво держащимися на поверхности народной  памяти, всегда мощная платформа  литературных текстов.  Вывод: кто хочет остаться на плаву в истории, должен еще при жизни стать одним из пассажиров на писательской  платформе, подобной Прохановской — если тот сочтет это соседство  достойным.

Ныне грядет и уже пишется большая литература, поскольку она всегда появлялась на  окровавленном изломе веков,  на обломках политических и социальных формаций. Истинному, масштабному литератору  пока что  жить  тяжко, мерзко, в тисках  нравственных и психологических. И все же не смотря ни на что, жить  интересно. Ибо  появляется  уникальная возможность захватить с собой в  будущее  наиболее достойных.

Евгений Чебалин