Великий князь Николай Константинович родился 2 февраля 1850 года в Санкт-Петербурге. Человеком он был талантливым. Например, первым из Романовых окончил высшее учебное заведение — Академию Генерального штаба, да ещё с серебряной медалью. Было у него и хобби — собирал западноевропейскую живопись. И всё бы хорошо, если на одном из балов-маскарадов он не познакомился с американской танцовщицей Фанни Лир, с которой у них начался роман (ох, уж эти танцовщицы: Айседора Дункан, Матильда Кшесинская…). Впрочем, стоп! Мы же о другом вспоминаем.

Связь великого князя (Фанни Лир успела побывать замужем, и у неё была малолетняя дочь) встревожил родителей и отец нашёл вполне подходящий предлог, чтобы удалить его из Петербурга: в 1873 году Николай Константинович, имевший к тому времени звание полковника, отправился в составе русских экспедиционных войск в поход на Хиву. Боевое крещение он выдержал с честью и был награждён орденом Святого Владимира 3-й степени и золотым оружием. Но вот от Фанни не отказался, любовная связь между ними продолжилась, и это стало причиной крупного семейного скандала.

В 1874 году мать Николая Константиноваича — Александра Иосифовна (в девичестве немецкая принцесса Александра Фридерика Генриетта Саксен-Альтенбургская) случайно обнаружила пропажу трёх дорогих бриллиантов с оклада иконы, которой император Николай I благословил её брак со своим сыном Константином. Была вызвана полиция и вскоре бриллианты обнаружили в одном из ломбардов Санкт-Петербурга.

В ломбард, как выяснилось, их сдал адъютант Великого князя Николая Константиновича Е.П. Варнаховский. Но на допросе он категорически отрицал причастность к краже и говорил, что только отнёс в ломбард камни, которые ему вручил великий князь.

Князь Николай, присутствовавший на допросе, поклялся на Библии, что не виновен. Отцу же он сказал, что готов, выручая Варнаховского, не просто адъютанта, а своего товарища, взять вину на себя. В результате к расследованию подключили шефа корпуса жандармов графа Шувалова и пришли к выводу, что бриллианты были похищены Николаем Константиновичем, а вырученные деньги должны были пойти на подарки его любовнице — Фанни Лир.

На семейном совете — общем собрании членов монаршей семьи после долгих дебатов (как варианты предлагались: отдать в солдаты, предать публичному суду, сослать на каторгу) было решено признать великого князя Николая душевнобольным, а затем он по указу императора навсегда высылался из столицы империи. Фанни Лир выдворили из России с запрещением когда-либо даже пересекать её границы. Забегая несколько вперёд, отмечу, что с великим князем она больше никогда не встречалась. Зато история их любви стала сюжетом нескольких бульварных романов. Так, черты Фанни Лир можно угадать в героине михалковского «Сибирского цирюльника».

А вот Николаю Константиновичу на семейном совете фактически было объявлено два приговора. Первый — для публики — состоял в признании его безумным. Это означало, что отныне и навсегда он будет находиться под стражей, на принудительном лечении, в полной изоляции. Смысл второго приговора — семейного — состоял в том, что в бумагах, касающихся Императорского Дома, запрещалось упоминать его имя, а принадлежавшее ему наследство передавалось младшим братьям. Он также лишался всех званий, наград и высылался из Петербурга навечно с предписанием жить под арестом в том месте, где ему будет указано. Позже Фани Лир в мемуарах писала, что в столице великого князя держали в смирительной рубашке, накачивали лекарствами и даже били. «Солдаты, — писала она, — сторожившие Николу, куражились над ним, хотя вчера ещё он был для них недосягаем, и предлагали арестованному детские игрушки. Случись такая пропажа в семье обыкновенных людей, её там скрыли бы. Здесь же, напротив, подняли на ноги полицию…».

Сам же Николай Константинович, судя по оставленным им записям, очень сожалел, что не попал на каторгу.

Хотя родители и родственники великого князя были уверены, что причиной кражи явилась нехватка средств на удовлетворение прихотей Фанни Лир, при обыске в его письменном столе обнаружили сумму, гораздо большую полученной в ломбарде за бриллианты. Да и мнение о виновности Варнаховского и непричастности великого князя, судя по воспоминаниям современников, так и не исчезло.

Николая Константиновича увезли из Петербурга осенью 1874 года. До прибытия его в Ташкент летом 1881 года, то есть за неполных семь лет, он сменил, по меньшей мере, десять мест жительства. И нигде не давали ему купить квартиру или дом, заняться каким-либо делом. И только в Оренбурге он, наконец, обрёл относительный покой — там продолжались боевые действия, Туркестанский край ещё не покорился, и поэтому местным властям было не до великого князя.

Именно там, в Оренбурге, 27-летний Николай опубликовал работу «Водный путь в Среднюю Азию, указанный Петром Великим», вышедшую, без указания имени автора. Подготовил проект и экономическое обоснование необходимости постройки железной дороги из России в Туркестан. Там же, зимой 1878 года он тайно обвенчался с дочерью городского полицмейстера Надеждой Александровной фон Дрейер. Когда об этом узнали в Петербурге, то специальным указом Синода Русской православной церкви брак был расторгнут, а семейству Дрейер приказано покинуть город. Однако Надежда Александровна (наполовину немка, наполовину казачка) была из семьи потомственных военных и обладала твёрдым характером, поэтому расстаться с мужем категорически отказалась. К слову, она была отличной наездницей, метко стреляла, и может, поэтому Николай Константинович именовал её «княгиня Искандер», в честь, как он говорил, Александра Македонского.

В конце концов, не без помощи младшего брата Николая — Константина, Александр III разрешил узаконить этот морганатический брак, но молодоженам было предписано отправиться жить ещё дальше от столицы — в Туркестанский край, в Ташкент. В 1899 году после многочисленных ходатайств матери Николая Константиновича, и его младшего брата Константина Константиновича, Надежде Александровне и детям было дано высочайшее право именоваться князьями Искадер. Ну а сам великий князь жил в Ташкенте под именем полковника Волынского, хотя все конечно знали, кем он в действительности является.

Позже Николай Константинович женился ещё раз — на совсем юной жительнице Ташкента Дарье Часовитиной, принадлежащей к казацкому сословию. И стал всюду появляться одновременно с двумя жёнами, чем весьма шокировал общество.

Кроме того, временя от времени, он грозился «надеть все свои ордена и выйти к народу», который, по его мнению, должен был бы освободить ссыльного. И вообще был он человеком непредсказуемым. Так, получив от императора 300 тысяч рублей на постройку дворца для себя и семьи, пустил их на строительство здания театра. Правда, дворец, по проекту архитекторов В.С. Гейнцельмана и А.Л. Бенуа, тоже воздвигли и он, пожалуй, был и остаётся одним из самых элегантных зданий Ташкента. А ещё дворец хранит тайны. В нём, как говорили, было несколько тайников, в которых князь прятал картины и скульптуры, похищенные им во время, когда был он выездным и путешествовал по Европе. Говорили, что явившись, допустим, на приём к какой-нибудь венценосной особе где-нибудь во Франции, Германии или Австрии, он, улучив момент, снимал со стены понравившуюся картину и передавал денщику, поджидавшему под окнами. Но это все фантазии, придуманные в начале 20-х годов XX века для привлечения народных масс в музей искусств (позже музей искусств Узбекистана) открытый в здании дворца. Хотя, ради объективности отметим, что основой и гордостью музея действительно была и остаётся коллекция картин живописи (Репин, Крамской, Поленов, Левитан, Ренуар, передвижники, Нестеров, Кустодиев, Беллоли, первоклассные западноевропейские мастера XVI-XIX веков), собранная великим князем и привезенная им из Санкт-Петербурга.

Там же, т. е. в музее, который теперь находится в другом месте, можно увидеть скульптуру Фани Лир — женщины и вправду ослепительно-соблазнительной. А история создания скульптуры такова. Во время одного из путешествий в Европу Николай Константинович и Фанни Лир побывали в Риме на вилле Боргезе. Здесь великий князь был сражён знаменитой скульптурой Антонио Кановы, изображавшей обнажённую Полину Боргезе, младшую сестру Наполеона, лежащую на мраморном ложе в виде Венеры-победительницы с яблоком в левой руке. Николай Константинович тут же заказал скульптуру Томазо Солари копию этой дивной работы, но вместо Полины на мраморном ложе должна была лежать мраморная Фанни.

Солари работу выполнил и скульптуру отправили в Санкт-Петербург, а спустя годы, когда великий князь уже жил в Ташкенте, его мать, Александра Иосифовна, сделала ему подарок. Во время прогулки в парке, она случайно наткнулась на скульптуру полуобнажённой женщины с яблоком в руке и узнала в ней Фанни Лир, повинную, по её мнению, во многих, если не во всех бедах, обрушившихся на её старшего сына. Скульптуру, по указанию Александры Иосифовны, упаковали в деревянный ящик и отправили в Ташкент Николаю Константиновичу. А вот позже, уже в советское время, она стала одной из «жемчужин» ташкентского музея.

Отметим, что Николай Константинович был человеком не только эксцентричным, но и щедрым. Так, он учредил десять стипендий для выходцев из Туркестана, которые были талантливы, но не могли оплатить учебу в главных учебных заведениях России.

Ещё он был успешным предпринимателем: открыл мыловаренный завод, предприятия по переработке риса, занимался строительством и эксплуатацией хлопкоочистительных предприятий, ирригационными работами, в частности субсидировал прокладку 100-километрового оросительный канал, оживившего 40 тысяч десятин земель, заложил более десяти поселков для переселенцев из Центральной России, активно помогал коренному населению, чем снискал большое уважение.

Кроме того, великий князь субсидировал и активно участвовал в археологических работах, разбил несколько садов, которые плодоносят и ныне, озеленял, особенно так любимыми им дубами, новые улицы и замащивал их камнем. По его указанию в Ташкенте был проложен первый водопровод, построены дома для ветеранов-туркестанцев, которые поддерживались стотысячным капиталом, выделенным им на их нужды.

В 1877-1878 годах великий князь не только субсидировал, но лично возглавил две исследовательских экспедиции, побывавшие в поймах Сырдарьи и Амударьи, в песках Кызылкумов, Каракумов, в отрогах Гисарского и Чаткальского хребтов, других, порой ещё безымянных местах Туркестанского края.

Николай Константинович открыл в Ташкенте фотографические мастерские, бильярдные, наладил продажу кваса… На деньги, получаемые от предпринимательской деятельности, им был построен первый в Ташкенте кинотеатр (тоже как бизнес-проект) — «Хива». Потом ещё четыре кинотеатра. Он собрал библиотеку в пять тысяч томов. Правда, владение всем этим было оформлено на «старшую» жену — Надежду Александровну, главная задача которой заключалась в том, чтобы не мешать и ни во что не вмешиваться.

А ещё Николай Константинович (и когда только успевал?!) был человеком любвеобильным.

Кроме Надежды Александровны, от которой имел двух сыновей, упоминавшейся Дарьи Елисеевны Часовитиной: два сына и дочь, у него была связь с Александрой Александровной Демидовой (урож. Абаза), родившей ему сына и дочь. Попутно, в 1901 году он умудрился обвенчаться с 15-летней Варварой Хмельницкой, но этот брак признан не был, а всю семью Хмельницких, выслали из Ташкента в Одессу. Хотя, как думаю, эта депортация стала для них скорее благом, нежели наказанием. Ещё у него была связь с женой ташкентского аптекаря Иеронима Ивановича Краузе, и с какой-то — имя история не сохранила — танцовщицей. И аптекарша, и танцовщица подарили ему по сыну, правда, внебрачному. Количество же любовниц и содержанок великого князя подсчету, как пишут биографы, не поддаётся.

Ещё Николай Константинович был человеком непредсказуемым. Взять хотя бы ситуацию, в которой он предложил руку и сердце 15-летней Часовитиной. Эта юная особа вообще-то должна была выйти замуж за другого человека, но свадьба по причине, что приданного было меньше, чем должно было быть по сговору с родителями невесты, расстроилась. Разгневанный жених устроил скандал, сквернословил, объявил, что обманут, что под венец с такой разэтакой не пойдёт. И в этот момент невесть откуда возникает великий князь и бросается на помощь к отвергнутой невесте. Как он сам вспоминал, рыдающая Даша показалась ему такой несчастной и такой красивой, что, подхватив её на руки, он вскочил в поджидавшую молодых (но не князя!) пролётку, украшенную свадебными лентами, и помчался в церковь, где их обвенчали. Правда, для убедительности своих благородных намерений, князю пришлось упереть пистолет в бок священнику, но это уже другая тема.

А потом Дарье был куплен дом на окраине Ташкента, где та и поселилась, а князь её навещал. А ещё, отправляясь на званые приёмы и балы, вместе с «главной» женой, стал брать с собой также Дашу, чем, как уже отмечалось, чрезвычайно смущал местное общество.

Закономерен вопрос: почему эти и другие великокняжеские художества терпела Надежда фон Дрейер? Наверняка хотела оставаться пусть официально не признанной, но всё же связанной узами церковного брака с одним из Романовых. Поступала так ради детей, которым впоследствии высочайше была пожалована фамилия «Искандер» и княжеский титул. А ещё боялась, хорошо зная крутой нрав Николая Константиновича. Да и грешок, за который она едва не поплатилась жизнью, у неё был. А случилось вот что.

В 1886 году великий князь приступил к «выводу» сырдарьинской воды, желая, во что бы то ни стало оросить хотя бы часть Голодной степи между Ташкентом и Джизаком. Ни личных денег, работы связанные с проведением канала, обошлись ему в миллион с лишним рублей, ни сил он не жалел. В 1892 году в районе, где велись работы, была зафиксирована вспышка холеры. Для борьбы с нею из Санкт-Петербурга выписали санитарный отряд. Тогда же в этот регион из Ташкента прибыл великий князь с супругой. И надо же было такому случится, что между Надеждой Александровной и доктором столичного санотряда, (к слову, внешне ничем не примечательным) возникла не то взаимная симпатия, не то мимолётный роман. Донесли об этом князю или сам он их застукал неизвестно, но гнев его был велик и необуздан.

Надежду Александровну он повелел зашить в мешок и, «чтоб моментально утопла», скинуть в только что вырытый ирригационный канал. Однако слуги, которым было поручено исполнение приговора, проявив христианское человеколюбие, чего-то «недоглядели» и та, выскользнув из мешка, исчезла среди камышей. Два дня, рискуя быть разорванной и съеденной тиграми или кабанами, которых в те времена водилось здесь в избытке, она просидела в камышах, молясь своему ангелу-хранителю. И ангел сберёг ей жизнь. А вот комары не пощадили. Но недаром говорят, что нет худа без добра. Когда её опухшую, с кровавыми ранами по всему телами, оборванную, ввели в голодностепский дворец великого князя, он, мельком глянув, брезгливо поморщился, и посоветовал лечиться примочками из обычной мочи. Потом, кривя губу, добавил: «Прощаю тебя, Надежда, но в первый и последний раз. Помни». И она это помнила.

Что же касается доктора, то его, по распоряжению Николая Константиновича, в полный рост и по самую шею вкопали в мокрую землю, возможно надеясь, что голову «сластолюбцу» отчекрыжат шакалы. Но те медика не тронули. Может – побрезговали, может, были сыты.

Через двое суток к доктору наведались и установили, что он хотя и жив, но сошёл с ума. Доложили великому князю. Тот, как свидетельствуют современники, сменив гнев на милость, распорядился его вырыть, отмыть, и возвратить обратно в столицу.

Или другой случай, связанный с Февральская революция 1917 года. Когда весть о ней достигла Ташкента великий князь надел красные шаровары, красную рубаху и несколько дней ездил в коляске по городу, поздравляя митингующих. Попутно он отправил приветственную телеграмму временному правительству и лично Александру Керенскому, с которым десять лет жил в Ташкенте по соседству и хорошо знал. Но здесь понять его можно: всякая опека над ним теперь упразднялась, чему князь искренне был рад.

Кстати, приходясь родным внуком российскому императору Николаю I, Николай Константинович называл род Романовых «собачьей кровью». Не таясь, во всеуслышание. А в момент восшествия в 1894 году на престол Николая II даже задумал государственный переворот.

Вот что об этом рассказывает уже цитируемый мною ташкентский писатель Алексей Устименко: «Используя родственные связи жён-казачек, он сговорился с казаками оренбургскими да ещё уральскими, призвав их под свое начало. Указом же местным собрал под Ташкентом прикочевавших из дальних степей многих казахов. Готов был идти с ними — всем ополчением — на Москву да на Санкт-Петербург. Не случилось. Администрация легко уговорила казахов разъехаться по кочевьям. Те и разъехались. Сам же князь получил новую ссылку. Теперь уж в Сибирь, в Читу.

Быть бы этому городу местом смерти великого князя — болезни не отставали, а местный убивающий климат свалил его окончательно, но только мучающийся и совестливый Николай II не помнил зла, тем более не совершенного, тем более — не безосновательного, тем более — больше похожего на политическое сумасшествие, а не на тайный заговор. Вызволил из Сибири, дал возможность лечиться на царской даче в Крыму, в знаменитом Ливадийском дворце. Николаю Константиновичу было предложено даже и остаться тутнасовсем. Не остался.

Даже и тех, кто пытается покорить Ташкент, — рано или поздно, но Ташкент сам покоряет. К Николаю же II, единственному царю, осталась долгая благодарность.

В 1917 году, узнав, что арестованный Временным правительством русский царь находится в Тобольске и что практически все, ранее присягавшие ему, отвернулись от него, Николай Константинович, едва ли не единственный, находясь в Средней Азии, — по прежним масштабам, чуть ли не на иной планете — пробует организовать подпольную группу из верных офицеров для спасения несчастного Николая. В заговор входят: генерал Л.Л.Кондратович, он должен был возглавить опасное дело, и полковник Генерального штаба П.Г.Корнилов, брат Л.Г.Корнилова, в будущем известного белого генерала. Предполагалось выкрасть Николая II со всею его семьей из сибирского Тобольска, тайно увезти в Туркестанский край — кто б тогда догадался, что следовало бы искать именно здесь, на самом деле вроде бы уже даже и не в России? — а потом легко переправить в иранский Мешхед, с которым имелись некоторые связи.

Не успели. Последних царственных Романовых перевели в Екатеринбург; темный подвал Ипатьевского дома ждал заключающих драму револьверных и винтовочных выстрелов» .

Земной путь Николая Константиновича Романова завершился 14 января 1918 года на даче под Ташкентом. Умер он от воспаления лёгких, а не был, как ходили и ходят слухи, расстрелян большевиками. Похоронили его по просьбе Надежды Александровны у стен Иосифо-Георгиевского собора, располагавшегося у перекрёстка улиц Соборной и Романовского (в советское время Карла Маркса и Ленина) напротив входа во дворец князя. К слову, наряду с дворцом – это было одно из красивейших зданий города, воздвигнутое в 1875 году по проекту архитектора Николая Ульянова инженером Шавровым.

В советское время собор «перепрофилировали» в республиканский кукольный театр, а в алтарной части оборудовали кафе-пельменную. Могильные плиты, располагавшегося здесь кладбища, куда-то уволокли, землю сравняли. Что стало с захоронениями, неизвестно. Может быть, их решили не тревожить?

В 70-е — 80-е в кафе-пельменной обожали собираться и распивать принесённые под полой горячительные напитки журналисты, из располагавшегося на этой же улице редакционного корпуса, писатели, поэты, актеры русского драматического театра, получившего при советах имя М. Горького, который, напомню, тоже построил великий князь, и который находился в пяти минутах хода. Но в октябре 1983 года умер кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Шараф Рашидов и его похоронили, напротив музея В.И. Ленина. Так сообщили в прессе. Но фактически его похоронили рядом с кукольным театром и обожаемой пишущей братией, актёрами, музыкантами кафе-пельменной.

Пельменную моментально ликвидировали и вместо неё открыли цветочный магазин, попутно приняв решение воздвигнуть на могиле Рашидова мемориальный комплекс, который должен был стать «местом паломничества трудящихся».

Но спустя полгода в Ташкент прибыла группа «ответственных товарищей» во главе с секретарём ЦК КПСС Егором Лигачёвым, провела пленум ЦК республиканской партии, на котором все, кто недавно клялся в верности памяти «дорогого Шарафа Рашидовича» дружно разоблачили его как «деспота, коррупционера, взяточника, писателя-графомана», нанёсшего «непоправимый ущерб узбекскому народу» и «создавшему в республике обстановку раболепия, лизоблюдства, кумовства и коррупции». По решению пленума прах Рашидова эксгумировали и перезахоронили на Чагатайском кладбище. Причём осуществили это ночью, оцепив могилу плотным кольцом солдат, милиционеров и расставив всюду людей в штатском. Правда, потом, после развала СССР и получения Узбекистаном независимости, Рашидова реабилитировали, установив в центе Ташкента ему памятник. А вот о великом князе Николае Константиновиче, который, несмотря на все причуды и странности немало сделал для этого города и края, в Узбекистане даже не вспоминают. А вот похоронили бы его на Боткинском, то могила может и сохранилась. И к подножию её люди иногда клали цветы, тем более что он это заслужил.

В конце 90-х прошлого века здания, в которых размещались кукольный театр и кафе-пельменная снесли и на их месте разбили небольшой сквер. Так что прах великого князя и других, здесь погребённых, наконец-то обрели покой.

__________________________________

[1] Устименко А. Ташкентский роман, журнал «Дружба народов», №3, 2008 г.

________________________________________

Александр ФИТЦ

ПРОДОЛЖЕНИЕ…