Глава из книги «Я думаю по-русски», в которую вошли статьи автора о знаменитых людях, жизнь и творчество которых отражают менталитет русского человека

Современники называли его «Принцем Датским». И всё же, датчанин по происхождению, Владимир Иванович Даль был сугубо русским человеком не только по рождению, но и по духу.

Юношей «ступив на берег Дании, — вспоминал он, — я на первых же порах окончательно убедился, что отечество моё Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков». В конце жизни он уточнил: «Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека — вот где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа — мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».

Даль всю свою жизнь с любовью изучал Россию, религиозный и житейский опыт её народов, языки, и только поэтому сумел одарить современников и потомков из неоскудеваемой сокровищницы. Любое дело, — говорил он, — имеет «начало или корень, побужденье; за ним идёт способ, средство, а вершит дело конец, цель, достиженье её». «К чему охота, к тому и смысл».

Великий труженик и учёный, он ощущал себя вечным учеником. Не видел он себя и автором знаменитого толкового словаря: «Писал его не учитель, не наставник, не тот, кто знает дело лучше других, — уверял Даль, — а кто более многих над ним трудился; ученик, собиравший весь век свой по крупице то, что слышал от учителя своего, живого русского языка».

Далеко не полное собрание его сочинений состоит из десяти томов. Им написаны более сотни повестей и рассказов, «очерки русской жизни», сказки, стихи, пьесы, статьи. Три его сборника были написаны специально для малограмотных из народа. Ещё тысячу собственноручно записанных сказок он безвозмездно отдал составителю сборника «Народные русские сказки» А. Н. Афанасьеву.

В личности Даля гармонично сочетались естествоиспытатель и военный, врач и писатель, диалектолог и лексикограф, географ и этнограф. Он хорошо знал немецкий, французский, английский языки, читал и писал по латыни, владел болгарским, сербским, белорусским, украинским, казахским, татарским, башкирским языками. Мастер на все руки, он владел и многими ремёслами, а также умел играть на различных музыкальных инструментах.

«Надо зацеплять всякое знание, какое встретится на пути; никак нельзя сказать вперёд, что в жизни пригодится» — таковым было его правило.

* * *

Владимир Иванович Даль родился 10/22 ноября 1801 года в местечке Лугань (ныне Луганск). От родителей он унаследовал любовь к словесности и способности к языкам.

Отец его, Иоганн Христиан, принявший в 1799 году вместе с российским подданством и русское имя Иван Матвеевич, происходил «из датских офицерских детей». Он получил хорошее протестантское образование, знал 14 европейских языков. В Петербург, прослышав о его «многоязычии», пригласила сама императрица Екатерина II — он стал её придворным библиотекарем. Позже выучился в Йене на врача и уже не расставался с этим призванием, достойно служа России. Пожалованное со временем дворянство и должность медицинского инспектора Черноморского флота дали возможность устроить сыновей по «морской части».

Мать, Мария Христофоровна Фрейтаг, обладавшая «голосом европейской певицы» и хорошо играющая на фортепьяно, свободно владела пятью языками и сама обучала детей. Она была большой рукодельницей и приучила к творческому труду малышей. «Мать разумным и мягким обращением своим, а более всего примером с самого детства поселила во мне нравственное начало», — вспоминал Владимир Иванович.

Бабушка Вадимира Даля по материнской линии переводила на русский язык немецкие пьесы.

Между собой в семье говорили по-русски. Отец при каждом случае напоминал: «мы — русские».

В одной из своих автобиографий Даль сообщает: «Я <…> родился после двух старших сестёр. <…> За мною следовали, кроме умерших в малолетстве сестёр, братья: Карл, Лев и Павел. Карл был моряк и умер в Николаеве. Лев — артиллерист, убит при взятии Варшавы в 1831 г., и товарищи поставили ему памятник. Павел, не кончив курса в Дерптском университете, умер чахоткою в Риме (где ему племянник, Лев Даль, поставил памятник уже гораздо позже). Меня с Карлом отдали в Морской корпус; это было летом в 1814 г.».

Отец отвёз 13-летнего Владимира вместе с братом на учёбу в Петербург, определив их в Морской кадетский корпус, считавшийся одним из лучших. Там друзьями Даля становятся будущий адмирал Нахимов и будущий декабрист Завалишин.

А будущий писатель Даль начинает в это время записывать в дневнике новые слова-термины, кадетский жаргон, свои впечатления, послужившие затем основой для написания первой повести «Мичман Поцелуев, или Живучи оглядывайся». По завершении учёбы его направляют служить в Черноморский флот (1819).

Но Даль уже движим силою призвания. Как-то раз, мчась по зимней новгородской дороге, мичман Даль пришёл в неописуемый восторг от оброненного ямщиком слова «замолаживает» (т.е «пасмурнеет») — оно и стало первым словом, записанным для легендарного словаря.

А служба не заладилась. Даль оказался подвержен морской болезни и спустя несколько лет подал в отставку,  решив уйти в медицину.

В 1826 году он поступил в Дерптский университет и досрочно закончил его, с честью выдержав экзамен на доктора медицины и хирургии. Тема его диссертации: «Об успешном методе трепанации черепа и о скрытом изъязвлении почек».

Студентом жил небогато в тесной чердачной каморке, добывая хлеб уроками русского языка. Отец его к тому времени умер (1821).

Учёба подарила Далю новых замечательных друзей: поэтов Николая Языкова и Василия Жуковского, а также будущего основателя полевой хирургии Николая Пирогова.

«Однажды, — вспоминал Пирогов, — вскоре после нашего приезда в Дерпт (ныне Тарту — Ред.), мы слышим у нашего окна с улицы какие-то странные, но незнакомые звуки, русская песнь на каком-то инструменте. Смотрим — стоит студент в вицмундире; всунул голову через окно в комнату, держит что-то во рту и играет: „Здравствуй, милая, хорошая моя“, не обращая на нас, пришедших в комнату из любопытства, никакого внимания. Инструмент оказался губной гармошкой, а виртуоз — Владимиром Далем, он действительно играл отлично. Это был человек, что называется, на все руки. За что ни брался Даль, все ему удавалось освоить».

Прямо из университета молодой доктор отправился на фронт, где не расставался с блокнотом. Исследователи восстановили страницы медицинской деятельности Владимира Даля по архивным документам, скупым строкам из некоторых его трудов, редким свидетельствам современников.

Вместе с русской армией Даль совершал переход через Балканы, оперируя в палаточных госпиталях и непосредственно на полях сражений. «Видел тысячу-другую раненых, которыми покрылось поле… резал, перевязывал, вынимал пули…».

Здесь же доктор Даль осознал, что судьба даёт ему шанс познакомиться с русским языком во всей его полноте. По вечерам он подсаживался к бивачным кострам и подолгу разговаривал с солдатами, записывая за ними яркие слова и обороты речи. Через год записки Даля выросли до таких размеров, что для их перевозки командование выделило ему вьючного верблюда.

Так, на горбу «корабля пустыни», скитался по военным дорогам зарождающийся словарь — мешки, набитые исписанными тетрадями. Но однажды случилась беда: верблюда, гружённого записками, захватили турки. Ужасу Владимира Ивановича не было предела. «Я осиротел с утратой моих записок.., — вспоминал он. — Беседа с солдатами всех местностей широкой Руси доставила мне обильные запасы для изучения языка, и всё это погибло».

Конец всем трудам, усилия были напрасны? Офицеры и солдаты не смогли безучастно смотреть, как горюет их любимый доктор. На поиски верблюда в турецкий тыл отправился отряд казаков. Через несколько дней верблюд вернулся, навьюченный дорогой поклажей — «словами».

Изо дня в день Даль вёл планомерные, нескончаемые записи, при этом успевая оперировать раненых, неустанно борясь с инфекциями и эпидемиями. «Сперва принялась душить нас перемежающаяся лихорадка, – записывал в дневник доктор Даль. – За нею по пятам понеслись подручники её – изнурительные болезни и водянки; не дождавшись ещё и чумы, половина врачей вымерла; фельдшеров не стало и вовсе, то есть при нескольких тысячах больных не было буквально ни одного; аптекарь один на весь госпиталь. Когда бы можно было накормить каждый день больных досыта горячим да подать им вволю воды напиться, то мы бы перекрестились».

В 1831 г. Даль стал участником польской кампании в составе 3-го пехотного корпуса генерала Ридигера. Корпус оказался прижат польскими войсками к берегу Вислы. Силы были слишком неравны, чтобы вступить в бой, но и отступить за реку русские солдаты не могли — единственный мост, существовавший в том районе, был сожжён поляками.

«Именно в этот опасный момент, — рассказывает литературовед Д. Меркулов, — на авансцене появляется Даль. Вспомнив свои инженерные навыки — а были у него и таковые — Владимир Иванович руководит работами солдат по сооружению временной переправы. Материалом для сбора мостика служат валявшиеся неподалёку пустые деревянные бочки. Спустя некоторое время русские войска без труда перебрались на другой берег Вислы, а вот полякам повезло значительно меньше.

Как только польские войска дошли до середины моста, Даль взмахнул топором, разрубил скреплявшие мост канаты, и вражеские офицеры, а следом за ними и кавалерия, мгновенно оказались в реке. Русский корпус был спасён от неминуемого поражения».

За военные подвиги Даль был награждён орденами Святого Владимира 4-й степени и Святой Анны 3-й степени, знаком отличия военного ордена 3-й степени и бриллиантовым перстнем.

После войны Владимир Иванович возглавляет госпиталь для холерных больных в Каменец-Подольском, сражаясь уже против эпидемии чумы, охватившей юг империи.  Затем плечом к плечу со знаменитым хирургом Пироговым трудится в Киеве. А с марта 1832 года поселяется в Санкт-Петербурге и становится ординатором военно-сухопутного госпиталя. На новом посту он проявил талант хирурга-офтальмолога, причём равно владел правой и левой рукой. Даль стал медицинской знаменитостью Петербурга — самые известные хирурги приглашали его на помощь в особо сложных ситуациях.

В 1833 Даль женится на Юлии Андре (1816–1838), которая родила ему сына и дочь, а через пять лет супружества умерла. Вот как описывает её современница: «Мадам Даль мила как нельзя более, миньятюрная, голосок тоненький, звонкий; ну точно колибри…».

Сразу после свадьбы Даль переводится в Оренбург чиновником особых поручений при военном губернаторе В.А. Перовском. Возможно по совету и ходатайству Пушкина или Жуковского — Перовский был очень дружен с обоими литераторами. Здесь, в Оренбуржье, по словам Владимира Ивановича, он нашёл свой «кусок хлеба».

Чиновник Даль быстро вошёл в дела губернии и вскоре был осведомлён во всём лучше старожилов. Бескорыстно оказываемая медицинская помощь помогла ему в кратчайшие сроки завоевать доверие и симпатии местного населения.

В 1849 году Владимир Иванович получил место удельного управляющего в Нижнем Новгороде, где пробыл десять лет. Затем он перебрался в Москву и последние годы жизни посвятил подготовке к печати своего словаря и сборника пословиц русского народа.

В литературе Владимир Иванович пробовал себя с молодости. Самые первые его стихотворения были опубликованы ещё в конце 1820-х годов в журнале Воейкова «Славянин». В 1830 году в «Московском телеграфе» вышла его повесть «Цыганка», но главный успех на поприще литературы пришёл к нему спустя два года, в 1832 году, когда он выпустил свою первую полноценную книгу — «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровлённые и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый». Тираж меткой сатирической книги, изобиловавшей народной мудростью и юмором, был изъят из продажи цензурой. Автору удалось сохранить лишь несколько экземпляров. По донесению управляющего III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии Мордвинова, книга «…напечатана самым простым слогом, вполне приспособленным для низших классов, для купцов, для солдат и прислуги. В ней содержатся насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата и пр.». Поражённый Даль, не ожидавший столь нелепого «прочтения» своей книги, оказывается под арестом, но его в тот же день отпускают. Вероятно, благодаря заступничеству императора Николая I — в благодарность за воинские и лекарские заслуги. «Я не вижу, каким образом можно вменить человеку в преступление, что он собрал и записал народные изречения, — возмущался Даль. — Нашли, что сборник небезопасен, посягая на развращение нравов. Остаётся положить его на костёр и предать всесожжению». Тогда в московских газетах можно было прочесть следующее: «Нет сомнения, что все эти выражения употребляются в народе, но народ глуп и болтает всякий вздор».

Любопытна одна из первых статей Даля «Слово медика к больным и здоровым» — первая из подписанных псевдонимом Казак Луганский. Основное внимание автор обращает на необходимость правильного образа жизни: «Тот, кто в движении и не наедается досыта, реже нуждается в пособии врача». Сам Владимир Иванович был всегда бодр и почти никогда не болел.

Широта души, щедрость сердца, одарённость, общительность и разносторонность интересов привлекали к Далю творческих людей. Он близко сходился с Пушкиным, Гоголем, Некрасовым, Тургеневым, Жуковским, Одоевским, Лажечниковым. Владимир Иванович был знаком и с Шевченко, некоторое время переписывался с ним и даже принял участие в его освобождении из ссылки.

Но особенно значимым представляется знакомство, а затем и дружба Даля с Пушкиным. Вероятно именно Александр Сергеевич подал мысль Далю взяться за словарь.

«Однажды мы поехали в Берды, бывшую столицу Пугачева, — вспоминал Владимир Иванович. — Пора была рабочая, казаков ни души не было дома; но мы отыскали старуху, которая знала, видела и помнила Пугача. Пушкин разговаривал с нею целое утро; ему указали, где стояла изба, обращённая в золотой дворец, где разбойник казнил несколько верных долгу своему сынов отечества; указали на гребни, где, по преданию, лежит огромный клад Пугача… Старуха спела также несколько песен, относившихся к тому же предмету, и Пушкин дал ей на прощанье червонец. Мы уехали в город, но червонец наделал большую суматоху. Бабы и старики не могли понять, на что было чужому, приезжему человеку расспрашивать с таким жаром о разбойнике и самозванце, но ещё менее постигали они, за что было отдать червонец. Дело показалось им подозрительным… И казаки на другой же день снарядили подводу в Оренбург, привезли и старуху, и роковой червонец и донесли: „Вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос чёрный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под «пугачёвщину» и дарил золотом“. Пушкин много тому смеялся!»

Изначально познакомить Даля с Пушкиным как будто обязался Жуковский, но Даль предпочёл представиться поэту самостоятельно. Навестив Пушкина в его съёмной квартире на углу Гороховой и Морской, Даль подарил ему один из уцелевших экземпляров сказок Казака Луганского. Пушкин сразу стал листать книгу, и по всему было видно, что труд Даля пришёлся ему по душе.

— Хорошо, очень хорошо, — приговаривал Пушкин, листая книгу.

Встреча затянулась.

В тот же вечер Даль рассказал Пушкину, что собирает слова живого народного языка и получил в ответ горячее одобрение.

— Сделайте словарь, непременно сделайте! Позарез нужен словарь живого разговорного языка! Да вы уже и так сделали треть! Не бросать же теперь ваши запасы! — подбадривал Даля Пушкин. — Ваше собрание не пустая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать — у Вас есть цель…

Восхищенный сказками Даля, Пушкин подарил ему рукописный текст одной из своих сказок с надписью «Сказочнику Казаку Луганскому — сказочник Александр Пушкин». Сейчас мало кто знает, что первая сказка нашего детства «Курочка Ряба» принадлежит перу сказочника Казака Луганского.

В конце 1836 года Даль приехал в Петербург. Пушкин радостно приветствовал старого друга, многократно навещал его, интересовался лингвистическими находками Даля. Александру Сергеевичу очень понравилось услышанное от Даля, ранее неизвестное ему слово «выползина» — шкурка, которую после зимы сбрасывают ужи и змеи, выползая из неё. Зайдя как-то к Далю в новом сюртуке, Пушкин весело пошутил:

— Что, хороша выползина? Ну, из этой выползины я теперь не скоро выползу. Я в ней такое напишу! — пообещал поэт.

Не снял он этот сюртук и в день дуэли с Дантесом. Чтобы не причинять раненному поэту излишних страданий, пришлось «выползину» с него спарывать.

В трагические январские дни 1837 года Владимир Иванович, как близкий друг поэта и врач, принял самое непосредственное и деятельное участие в уходе за смертельно раненным Пушкиным. Именно к Далю были обращены слова умирающего поэта: «Жизнь кончена…». Благодарный за дружбу и преданность, он передал чёрный сюртук, простреленный пулей Дантеса:

— Выползину тоже возьми себе…

Необыкновенной художественной силы записки о последних часах жизни русского гения принадлежат Далю.

Узнав о дуэли, он приехал к другу без приглашения со стороны родных умирающего. Застал его в окружении знатных врачей. Кроме домашнего доктора Ивана Спасского, поэта осматривал придворный лейб-медик Николай Арендт и ещё три доктора медицины.

«Я подошёл к болящему, — вспоминал Владимир Иванович, — он подал мне руку, улыбнулся и сказал: „Плохо, брат!“. Я приблизился к одру смерти и не отходил от него до конца страшных суток. В первый раз сказал он мне ты, — я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира. <…> Почти всю ночь держал он меня за руку…».

Уже перед самой смертью Александр Сергеевич подарил Далю на память свой золотой перстень-талисман:

— Бери, друг, мне уж больше не писать…

Под руководством Арендта Даль вёл дневник истории болезни. Позже И.Т. Спасский вместе с В.И. Далем проводил вскрытие тела Пушкина — Владимир Иванович писал протокол вскрытия.

* * *

Апофеозом всей жизни и творчества Владимира Даля стал его «Толковый словарь живого великорусского языка». Это собрание нравственного, философского, житейского, фольклорного опыта, словесное закрепление огромной многовековой истории живого великорусского языка.

Пять десятилетий шла кропотливая работа: первые слова Владимир Иванович записал в марте 1819 года, путешествуя по России, последние  слова — незадолго до собственной смерти, в 1872 году.

200 000 слов: книжно-письменная, просторечная, диалектная, профессиональная, церковнославянская и иная лексика.

Более 30 000 пословиц, поговорок и загадок, приводимых автором для наиболее точного разъяснения значений слов.

53 года работы: получается, что при 12-часовом рабочем дне, он в течение полувека каждый час объяснял 1 слово.

«Общие определения слов и самих предметов и понятий — дело почти неисполнимое и притом бесполезное. Оно тем мудрёнее, чем предмет проще, обиходнее. Передача и объяснение одного слова другим, а тем паче десятком других, конечно, вразумительнее всякого определения, а примеры ещё более поясняют дело…» — пояснял Даль.

Вот несколько примеров крылатых выражений, сохранённых для нас Далем.

Бог один, да молельщики не одинаковы.

Воспитатель сам должен быть тем, чем он хочет сделать воспитанника.

Люби, не влюбляйся, пей, не напивайся, играй, не отыгрывайся.

Назначение человека именно то, чтоб делать добро.

Не слыть, а быть.

Умереть сегодня — страшно, а когда-нибудь — ничего.

Церковь не в брёвнах, а в рёбрах.

Правду говорить — никому не угодить.

От пословицы не уйдёшь.

«Только добрый и талантливый народ может сохранить величавое спокойствие духа и юмор в любых, и самых трудных, обстоятельствах. Пословицы, поговорки, прибаутки, рождаясь в недрах народных масс, говорят о здоровом, могучем организме», — замечал Владимир Иванович.

Работу Даля оценили сразу: в 1861 году за первые выпуски словаря он получил золотую Константиновскую медаль от Императорского географического общества; в 1868 году был выбран в почётные члены Императорской академии наук; а после выхода в свет всего словаря удостоен престижной по тому времени Ломоносовской премии.

«Отныне российская Академия немыслима без Даля, — писал историк Погодин. — Предлагаю всем нам, академикам, бросить жребий, кому добровольно уйти из Академии и уступить своё место Далю» (на тот момент не было свободного места). В итоге Даль единодушно был избран почётным членом Академии наук. В ответ президиуму академии был отправлен ценный подарок — «образчик живой овцы из Киргизской степи».

Даль легко находил общий язык и с академиками, и с иноплеменными соотечественниками — казахами, татарами, калмыками, мордвинами…, многому научаясь от простого люда.

«Подружившись со мной в степи, один киргиз хотел мне услужить и просил взять у него верблюда, — рассказывал Даль.

— На что он мене? — сказал я.

— Да ведь у тебя дом есть?

— Есть.

— Так он будет таскать его!

— Дом мой не складной, а стоит вкопанный на одном месте.

— И век так будет стоять?

— Покуда не развалится, будет стоять.

— О, скучно же в твоём дому, — сказал киргиз, покачав сострадательно головой. — Послушай, возьми верблюда, да попробуй перенести дом свой на новое место — будет веселей».

«Язык народа, бесспорно, главнейший и неисчерпаемый родник наш», — утверждал Даль, и опыт многих поколений подтверждает его правоту. «Где только человек с человеком столкнётся, там и толки, и разговор; там один другому, поздоровавшись, сказывает, что видел, слышал, думал и делал; говорит про нынешнее, про былое, про будущее, сказывает смех и горе, дело и безделье, на то он человек».

Владимир Иванович верил, что в слове жизни не меньше, чем в самом человеке: для него язык действительно был живым. Потому лучшие его произведения до сих пор привлекают внимание достоверностью, самобытностью языка и неложной любовью к человеку.

«Я любил отчизну свою и принёс ей должную крупицу по силам», — так скромно оценивал свой труд по созданию словаря сам Даль.

Для современников он был популярным бытописателем. Помимо известных сказок казака-балагура Владимира Луганского, перу Даля принадлежат 100 очерков из русской жизни, составившие два тома его сочинений. В 1845 году Белинский написал о нём, что «после Гоголя это до сих пор решительно первый талант в русской литературе». И Гоголь любил творчество Даля: «Писатель этот более других угодил личности моего собственного вкуса и своеобразию моих собственных требований: каждая его строчка меня учит и вразумляет».

Правда, многие оспаривали в нём художественную одарённость, видя лишь внимательную память и наблюдательность. Горький, к примеру, отзывался так: «Даль — не художник, он не пытается заглянуть в душу изображённых им людей, зато их внешнюю жизнь он знает, как никто не знал её в то время», «его очерки — простые описания натуры, такою, какова она есть. Эти очерки имеют огромную ценность правдивых исторических документов».

С годами плоды трудов Владимира Ивановича приобретают всё большую значимость. Современный писатель Андрей Битов назвал Даля Магелланом, «переплывшим русский язык от А до Я. Представить себе, что это проделал один человек, невозможно, но только так и было». Далевед Владимир Крупник в своей оценке идёт дальше: «Всегда нам в укор будет то, что одиночка Даль совершил труд, равный труду многих десятилетий иного гуманитарного института с его могучим коллективом и современными средствами науки и техники».

А ведь Даль ещё служил, лечил, оперировал, занимался научной деятельностью. Он был увлечённым естествоиспытателем и даже написал учебники «Ботаника» и «Зоология». Известны научные исследования Даля по организации медицинской службы на театре военных действий, по гомеопатии, фармакологии. Найдены наброски статей об оперативной тактике при огнестрельных ранениях.

Велики заслуги Даля и как учёного-этнографа: во время своего 10-летнего пребывания в Нижегородской губернии он собрал объёмный материал для географического атласа распространения различных говоров. Известность ему принесли этнографические описания народов Нижнего Урала и Казахстана.

Большая удача, что Далю удалось поколесить по Руси, встречая на пути разных людей, и потрудиться в различных профессиях. Ограниченный кабинетом учёный не смог бы стать создателем далевского словаря.

Когда мы слышим слово «даль» или фамилию Даль, в воображении встают необъятные дали земли русской с её незабываемыми пейзажами, реками и озерами, степями и болотами, равнинами и пригорками. И видятся неповторимые лица русских тружеников, говорящих хоть и на одном языке, да всяк особо.

Владимир Даль — человек, вглядывающийся в близкое далёко, без которого нельзя помыслить ни поэта, ни искреннего богомольца. Его будоражила суть, истина, глубинная правда вещей и слов, преображающая обыденное бытование в бытие.

«Жизнь дана на радость, но её надо уметь отстоять, поэтому истинное назначение человека — борьба за правду и справедливость, борьба со всем, что лишает людской радости. Всякая несправедливость казалась мне дневным разбоем, и я всячески выступал против неё», — вспоминал Владимир Иванович.

Сын датчанина, по своим корням и семейной традиции он принадлежал к лютеранской вере, однако незадолго до смерти перешёл в православие. Это произошло после того, как здоровье его пошатнулось.

Воспоминания Мельникова-Печерского подтверждают, что Даль осознанно принял православное вероучение, так как считал, что в Православной Церкви сохраняется вся полнота истины. В одной из бесед со своим другом-учеником он говорил: «Самая прямая наследница апостолов, бесспорно, ваша Греко-Восточная Церковь, а наше лютеранство дальше всех забрело в дичь и глушь…

Православие — великое благо для России, несмотря на множество суеверий русского народа. Но ведь все эти суеверия не что иное, как простодушный лепет младенца, ещё неразумного, но имеющего в себе ангельскую душу. Сколько я ни знаю, нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво… А отчего это? Оттого что он православный… Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней православие».

Чистая душа от чистого слова.

Говорят,  перед смертью Даль подозвал свою дочь и попросил:

— Запиши словечко…

22 сентября/4 октября 1872 великий лексикограф скончался. Похоронили его на Ваганьковском кладбище.

И.С. Тургенев в некрологе написал: «Итак, мой бывший начальник по Министерству внутренних дел Владимир Иванович Даль приказал долго жить. Он оставил за собой след, „Толковый словарь“, и мог сказать Exegi monumentum*».

«Принц Датский» коронован самим русским словом. Навечно.

Светлана Коппел-Ковтун

____________

* Лат. — «Я воздвиг памятник». Начало знаменитой Оды Горация (III, 30), вызвавшей в русской поэзии большое количество подражаний и переводов, в т.ч. стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг».