В одной комнате с химерами

Мы расстались с Костей полгода назад. С тех пор утро для меня начиналось одинаково. Солнечный луч, лизнув мою щеку, заставлял меня приподнять веки и тут же их захлопнуть. «Боже, пожалуйста, пусть я еще немного посплю, я не хочу просыпаться и видеть этот мир, я хочу снова погрузиться в дремотную паутину снов, запутаться в ней и остаться там навечно». Иногда Бог отвечал моим просьбам и я снова погружалась в сон. А иногда он был глух. Открывал мои глаза, поднимал меня с постели и заставлял свалиться в этот мир, словно с края глиняного сырого карьера в грязную жижу болотца с илистым дном и мутною взвесью. Так начинался мой день.

Я снова вспоминала, что Костя ушел, и снова наваливалась на меня могильная плита наших отношений, нести которую было мне не по силам. И я – один большой ушиб с кровоточащими порезами – плелась на кухню, заваривала кофе, механически пила его и уползала обратно в комнату, включала компьютер, по привычке проверяла почту, садилась за работу. Это единственное в мире занятие, которое заставляло меня вынырнуть из мути болотной воды и застыть в невесомости, которая была много лучше моего привычного обитания. Благо, простоев в работе у меня не было, один заказ монотонно сменял другой. Я писала тексты для сайтов, местных мелких изданий, редактировала книги – в общем, жила обычной жизнью фрилансера, который несколько  месяцев назад потерял постоянную работу в издательстве и теперь должен был перебиваться случайными заказами, чтобы заработать. К слову, заработок меня волновал мало. Важнее было получать новый материал для работы и утыкаться в монитор ноутбука, отгородившись им от реальности.  Я даже не сильно впечатлилась, когда редактор с грустью сообщила о роспуске штата и закрытии нашей газеты. Тогда я могла думать только об одной потере – о Косте.

С тех пор как бабушка уехала жить из нашей хрущевской однушки в просторный дачный дом, я была полностью предоставлена сама себе. А точнее духам и химерам прошлого, которые основательно поселились  вместе со мной.  Они вились вокруг меня и с упоением нашептывали на ухо: «А помнишь, зимний январский вечер? Вы шли аллеей парка, снег большими белыми хлопьями ложился на шапки, ресницы и плечи, бережно покрывал белым ковром дорогу и баюкал уснувшие на зиму кусты сирени и долговязые клены.

Костя собрал пригоршню снега и, слепив снежок, легонько ткнул им тебе в плечо. «Ах, так?! – шутливо разозлилась ты. – Получай!» Наскоро слепленый тобой снежок полетел ему в голову. Костя увернулся. Атака слева и ты уже отряхиваешь от снега рукав и, заливаясь смехом,  готовишь нападение, слепив плотный снежный комок. Удар! И теперь Костя отряхивается от впечатавшегося в куртку снега. Ты, испугавшись новой атаки, рванула вперед с криком: «Не догонишь!» и вдруг, пробежав несколько метров, резко развернулась и посмотрела на него, катавшего новый снежок в руках: «Только не бей в спину. Я этого не люблю». «Да ты что!  — Костя сделал серьезное лицо. – В спину – я никогда. Я не люблю, когда стреляют в спину. Я также против выстрелов в упор», — процитировал он Высоцкого и ты успокоилась. Он не такой. Он не будет стрелять в спину.

А еще через полгода ты вспомнишь этот случай, когда он скажет: «Та девушка, с которой меня видела твоя подруга, на самом деле мне не коллега, как я тогда тебе сказал. Я соврал. Это моя бывшая пассия, она развелась и захотела вернуться ко мне. Теперь мы снова вместе». И ты даже не станешь уточнять как давно, потому что поймешь – давно. Он давно вернулся к ней и продолжал встречаться с тобой. На вопрос: «Почему ты мне сразу не сказал? Мы ведь договаривались быть друг с другом честными…» он ответит, что не хотел, чтобы ты знала, не хотел расстраивать, потому что до конца не был уверен, что это правильное возвращение. «Но теперь уверен?» — склонишь ты вопросительно голову. «Я обещал ей, что мы будем вместе, если она разведется. Я люблю ее». «Но ты говорил, что любишь меня…» — растеряешься ты. «Тогда, когда говорил, это была правда», – закурил он. Но ты поймешь, что все это была не правда. И в первую очередь про снежок. Он выстрелил в спину».

И теперь, куда бы я ни шла, и где бы ни находилась, за мной всегда ползла кровавая лужа. Я поняла, что была для Кости лишь временным перевалочным пунктом на пути к иной цели. И теперь его слова: «Мне ни с кем не было так хорошо и легко на душе, как с тобой» были не гарантией искренней привязанности, а вполне закономерным объяснением, что на привале всегда бывает комфортно. Но смысл похода не в привале.

Химеры частенько играли со мной в эти игры. Они обвивали мою шею, душили воспоминаниями, заползали в каждый потаённый уголок мозга, заставляя думать, думать, думать.

Я отодвинула ноутбук, перебралась на кровать и залезла с головой под одеяло. «Хватить жужжать!» — безуспешно приказывала я призракам. « Костя везде, — вплетались они в извилины моего мозга, —  в букетике ландышей, стоящем на трюмо, в недоеденной шоколадке, к которой ты с того вечера, что вы вместе пили чай, не прикоснулась, в плотных коричневых шторах, которые он задергивал, чтобы из окна не дуло и ты не простудилась, в коридорном коврике, на котором стояли его кроссовки, в туалетном мыле, которым он мыл руки. Эта бесконечность его пребывания в твоей квартире не смывается ни водой при уборке, ни выдувается в окна, если их распахнуть настежь. Ничто не может вытравить его из твоего дома и из тебя самой. Потому что ты сама разрешила когда-то ему там жить и он живет, несмотря на то, что ушел».

Когда становилось совсем невмоготу, я надевала наушники, включала плеер на полную громкость и выходила на улицу. Правда до спасительного свежего воздуха было целых пять этажей воспоминаний: как мы поднимались по этой лестнице вместе ко мне домой, как я возвращалась, только что расставшись с ним у подъезда, как у этого самого подъезда мы провели не один вечер болтая, в ожидании его такси, или прятавшись от дождя под козырьком.

Я сбегала по ступенькам очертя голову, распахивала подъездную дверь и вырывалась на улицу, как политзаключенный из одиночной камеры на волю. На воле были люди. Они спокойно шли по своим делам, катили впереди себя коляски с детьми, показывали спины, торопясь после рабочего дня домой и не замечали моего кровавого шлейфа на асфальте.

Пока я шла, в голове прокручивалась бобина мыслей: куда бы устроиться на работу, чтобы выходить из дома каждый день, чтобы отвлекаться на планерки, разговоры с сотрудниками, командировки и прочую рабочую нужду, которая заставит голоса химер замолчать или хотя бы говорить тише, а не оглушать меня воспоминаниями. Но каждый раз, возвращаясь домой, я просматривала сайты вакансий, писала знакомым письма и сообщения с вопросом нет ли у них свободных мест, но вторая волна экономического кризиса неумолимо давала о себе знать: нигде свободных вакансий нет. Более того, финансирование уменьшают, народ увольняют. Журналистская и издательская жизнь нашего города истекала кровью также, как я сама.

Вынужденный побег

Через несколько месяцев после разрыва, я почти перестала есть. Голода не было, я все меньше выходила на улицу и мне казалось, что я совсем не трачу сил, а значит, можно их и не пополнять. Поесть или даже выпить чаю я забывала за работой. Закончив запланированное на день, я забиралась под одеяло и отключалась.

Однажды я проснулась под утро от жуткой жажды. К тому моменту я не помню уже сколько дней не пила и не ела, но казалось, что если я не попью сию секунду, то точно умру. Я выползла из-под одеяла, доплелась до кухни и нашарила на подоконнике пол литровую пачку апельсинового сока. Выпила я его залпом и снова вернулась в постель, облизывая потрескавшиеся губы. Мне было почти хорошо и я была готова снова уснуть, как неожиданная сильная тошнота заставила меня резко сесть в кровати. Меня рвало сначала апельсиновым, потом желудочным соком. Отпихнув одеяло в сторону, я кое-как добралась до ванны и привела себя в порядок. Вернувшись в кровать, я отключилась.

Очнувшись от тяжелого сна, я включила ноутбук, нашла в контактах скайпа свою подругу и позвонила. Настроив видео, она испуганно спросила: «Альбина, что случилось?! На тебе лица нет! И когда мы виделись последний раз летом, ты не была такой кошмарно худой! Не, я тебе как врач говорю, у тебя жуткое истощение и обезвоживание. Что ты с собой сделала?» «Лен, все как-то само получилось, я не успела даже отследить, когда это началось…» «Почему ты мне не позвонила сразу?» «Я думала, что справлюсь сама…» «Думала она! Когда ты ела последний раз?» «Я не помню… Сегодня утром пила сок… Меня вырвало… Я не знаю, что происходит, нормальный был сок, не просроченный, точно тебе говорю, я проверила…» «Организм так среагировал на кислоту. Если ты не ела и не пила уже несколько дней. Если ты, конечно, не беременна…» — задумчиво сощурилась Лена. «Нет, — отрицательно помотала головой я, — Исключено».  «Хорошо, — просветлела она. – В данной ситуации это хорошо. Тогда расскажи, когда это все у тебя началось?»

И я рассказала ей, как мы расстались с Костей в мае. Но тогда я еще ела и все было в пределах врачебной нормы. Сейчас конец сентября и я не помню, когда перестала регулярно завтракать, обедать и ужинать. Кажется, давно… «Так, вот что, – деловито начала Лена, – срочно ищи медсестру и внутривенные питательные смеси. Также пусть прокапает тебе хотя бы с неделю глюкозу и витамины. Поняла?» Я кивала и прикрывала глаза. «Нет, ну надо же так себя довести! Если бы я не жила сейчас в Испании, я бы точно приехала и надавала бы тебе по мягкому месту! А мужика этого я бы вообще прибила. Надо же мудак какой! Нет, ты только посмотри…  Альбина, я прошу тебя, срочно найди медсестру. Прозвони платные центры, там должны оказывать выезды на дом. Я сама еще несколько звонков сделаю по тем контактам, что у меня остались с прошлой работы. Пожалуйста, сделай это сегодня и напиши мне вечером, хорошо?» Я снова устало закивала и, попрощавшись, закрыла глаза.

Как я и обещала подруге, клиники я обзвонила. Но медсестра обещала приехать только в том случае, если кто-то из родственников сможет за мной последить после капельницы, потому что случаи бывают разные и все такое. Я набрала маме. Вечером она забрала меня к себе домой. Туда же приехала и медсестра. Питательных внутривенных смесей в аптеках города не оказалось, но глюкозу и витамины она привезла. Я лежала с иголкой в вене и смотрела на висящий надо мной пузырек с глюкозой. Он булькал и бликовал в свете настенного светильника. Свободной рукой я набрала смс подруге, что наказ ее выполнила и капельницу мне сделали. Она прислала в ответ кучу смайликов, обещание на днях позвонить и телефоны столичных аптек, где можно было заказать полноценное внутривенное питание. Мама бросилась звонить по присланным номерам. Когда медсестра ушла, забрав с собой опутывающие меня пластиковые прозрачные трубочки, мама села рядом со мной на диван и с преувеличенным весельем сообщила, что заветные пузырьки приедут через пару дней в одну из наших аптек и она после работы заберет их. «Но все время ты не сможешь питаться через капельницу, ты должна снова начать есть сама…» — начала она. «Да, когда-нибудь», — устало прошептала я, отворачиваясь к стенке. Мне хотелось спать. Химеры остались в старом доме. Теперь я могла спокойно уснуть, зная, что кто-то позаботится обо мне.

Утром меня разбудил голос мамы. «Я позвонила на работу и взяла неделю отпуска за свой счет. Побуду с тобой, пока тебе делают капельницы, ведь кто-то должен вынимать иголку, когда лекарство заканчивается». С медсестрой мы договорились, что она будет приходить, ставить капельницу и, чтобы не ждать пока лекарство перетечет в вену, будет уходить, а мама сама вынимать иголку и выбрасывать пустую тару и систему. Меня это радовало. И хотя я прониклась симпатией к этой медичке, поддерживать разговор в течение нескольких часов – а именно столько нужно было, чтобы прокапало внутривенное питание – я была просто не в состоянии. Мама включала мне фильм на ноутбуке, чтобы я не уснула и не дернула рукой, повредив вену, и уходила на кухню. Я, как китайский болванчик, соглашалась на любое ее предложение. Обычно это были старые советские фильмы, добрые и идейные. Их доброта перетекала с экрана и окутывала мое ослабшее тело, создавая ощущение умиротворенности и покоя.

В моей душе снова зашевелилось что-то похожее на радость жизни, если, конечно, вообще можно радоваться, когда ты подключен к капельнице. Но я радовалась. Этим фильмам, маме, которая заглядывала периодически в спальню и деловито спрашивала: «Не спишь? Не спи-не спи».

Как-то днем, когда мама опять возилась на кухне, я решила встать и попробовать попить хотя бы воды. В середине коридора мама услышала приглушенный грохот.

Я очнулась от того, что почувствовала руку под своей шеей, приподнимающей голову. С трудом открыла глаза. Мама аккуратно поднимала меня с пола, не переставая шептать: «О, Боже мой, Боже мой…»

Она помогла мне дойти до дивана в спальне и я снова легла. «Принести тебе воды?» — спросила мама. «Нет, пожалуй, пока не стоит», — ответила я, снова отворачиваясь к стенке и закрывая глаза. В голове гудело и пекло, хотелось поскорей уснуть и не чувствовать еще и этой боли.

«Аля, — мама села рядом и положила руку мне на плечо, — давай обратимся к психиатру, нужно же что-то делать…». «Мама, — я с трудом повернула к ней голову, — Я не сумасшедшая. А они упекут меня в дурдом. Они всегда так делают, когда видят какую-то странность в человеке. А в дурдоме из людей делают «овощи», а я «овощем» быть не хочу. Они не вылечат меня. Там вообще не лечат…» «Ну, откуда ты знаешь, — упрямилась  мама, — может, лечат. Не просто так же они все существуют». «К сожалению, у нас в мире многое существует не во благо человека. Психбольницы – один из примеров. Я знаю, что говорю, я знакома с несколькими людьми, которые там лежали. Лучше им не сделалось». «Но нельзя же все вот так оставлять…» — вздохнула мама. «Завтра я позвоню Лене. Она психотерапевт, придумает что-нибудь», — ответила я и отвернулась в стенке. Все что мне хотелось сейчас, это закрыть глаза и провалиться в сон, как Алиса в кроличью нору.

В поисках ребенка

Назавтра, как обещала, я позвонила по скайпу подруге. Она ответила сразу. «В общем, давай-ка в транс», — констатировала Лена, после того, как я сказала, что организм мой не хочет ни есть, ни даже вставать, хоть его и кормят ежедневно дорогими московскими  баллончиками с сбалансированным питанием. «А у нас получится по скайпу?» – удивилась я. «Конечно, я каждый день так консультирую. Главное, что я тебя вижу и слышу,  а ты видишь и слышишь меня. Поехали. Закрывай глаза. Дыхание ровное, спокойное. Тело расслабляется, убираются все мышечные блоки». Я все делала добросовестно под ее мерный голос: закрыла глаза, успокоила дыхание, расслабилась. «А теперь скажи мне, где находится твой внутренний ребенок». Меня передернуло. Я попыталась сосредоточится на вопросе, но поняла, что поймать это ощущение «внутреннего ребенка» в себе я никак не могу. «Я не знаю где он, — честно призналась я, — я не могу его найти. Кажется, его нет». «А почему его нет?» – спросила Лена. «Его убили», — вырвалось у меня. «Такого не может быть, — уверенно возразила Лена. – Часть личности невозможно убить, уничтожить. Он где-то есть, ты должна его найти. Ищи». Я напряглась. Пробираясь сквозь ментальные дебри и душевный плотно покрывающий все мое существо туман, я увидела картинку. «Я нашла ее», — выдохнула я. «Так, хорошо, — одобрила Лена. – Сколько ей лет? Где она? Что с ней происходит?» «Ей восемь. Она лежит на асфальте в луже крови», — поделилась я увиденным. «Что с ней случилось?» – упорствовала Лена. «Ее расстреляли, — констатировала я. – Она умерла». «Нет, она должна быть жива. – ответила Лена. – Ты можешь подойти к ней?» «Нет, — устало ответила я, — я не пойду». «Хорошо, — обнадежила подруга, — Тогда я буду говорить,  а ты смотри, что происходит». Я кивнула. «Я подхожу к ней, — начала Лена, — беру ее на руки. Подъезжает машина скорой помощи. Мы с врачами аккуратно заносим ее внутрь, подключаем к искусственным источникам питания. Приезжаем в больницу. Ты видишь это?» – проверила меня Лена. «Да», — шепнула я. «В больнице девочку везут в реанимацию. Посмотри, как ее подключают к капельницам и аппаратам. Врач делает ей операцию. Он достает каждую пулю, обрабатывает рану и зашивает их. Ты видишь, как он это делает?» — удерживала связь Лена. «Да», — снова глухо отозвалась я. «Теперь посмотри. Операция закончена благополучно. Аппарат показывает, что сердце девочки работает хорошо. Ее можно перевести в обычную палату?» — спросила Лена. «Да», — утвердительно кивнула я. «Хорошо, — тем же спокойным тоном отозвалась подруга. – Ее переводят в обычную палату. Что девочка делает? Как она себя чувствует?» «Она спит», — ответила я. «Теперь ты можешь подойти к ней?» — спросила Лена. «Да», — кивнула я. «Как близко ты можешь подойти?» — «Я могу стоять в дверях ее палаты, метрах в двух от нее». «Хорошо, — подбодрила подруга. – Теперь соедини ее и себя энергетическими потоками. Они могут быть любого цвета и соединять вас в любых местах. Что это за цвет? Как вы соединены?» «Это сине-зеленый, — ответила я. – Поток идет из моей груди, рук и ног к ее груди, рукам и ногам». «Вы соединены этими потоками?» — спросила Лена. «Да», — утвердительно кивнула я. «Хорошо, — удовлетворенно выдохнула она. – Теперь ты знаешь, что девочка не умирает. С ней все будет в порядке, она поправится. Можешь открывать глаза. Тебе домашнее задание: навещай ее мысленно, подходи ближе, если сможешь, контактируй с ней». «Ладно, — прошептала я. – Спасибо тебе…» «Устала?» — участливо улыбнулась Лена. «Да», — кивнула я. «Тогда – отдыхать. Девочку – навещать. Теперь все пойдет на лад. И звони мне, не пропадай. Я бы еще, конечно, зло сорвала на этого урода, в терапевтических условиях, — улыбнулась Лена. – Это тоже должно поспособствовать выздоровлению». «Давай не сейчас? – устало пробормотала я. – Я потом позлюсь на него, обязательно, сейчас я просто не в состоянии». «Ну, у тебя всегда было плохо с выражением негативных эмоций, — кивнула Лена. – Ладно, если будешь готова, позвони, провернем это». «Хорошо, — устало улыбнулась я. – Еще раз спасибо. Пока!» «Пока! – помахала рукой подруга. – Береги себя и девочку!»

«Настоящий» друг

Вечером снова пришла медсестра, подключила меня к искусственному источнику питания и убежала к следующему пациенту. После ее ухода мама как обычно заглянула в комнату и с наигранной веселостью спросила: «Ужинаешь?» Я кивнула: «А то!» Она поставила на стул стопку книжек – так ноутбук стоял выше – включила мне очередной шедевр советского кинематографа и юркнула за дверь. От картинки на экране меня отвлекло жужжание смартфона. Я открыла оповещение о письме вконтакте и прочла сообщение от Кости: «Привет! Как дела?» Вяло посмотрев на большую банку с лекарством, висящую у меня над головой, я набрала свободной рукой: «Нормально». «Поможешь?» — пришло в ответ. «Да, а что надо сделать?» «Я пришлю тебе пару текстов, поправишь? А то редактор итак последнее время орет на меня как резаный, что у меня сплошные ошибки и написано коряво… Уже уволить грозиться… Поможешь?»

Я вспомнила как первый раз увидела Костю на Дне журналистики, который устроили ребята из агентства «Праздник всегда с тобой». Они делали это каждый год, собирали всех СМИшников города и устраивали жуткую попойку со всякой модной развлекухой. Когда-то давно я работала с ними в команде, пока не ушла работать в свою, теперь уже бывшую, газету. Ребята из агентства никогда меня не забывали и по доброй памяти звали на праздник каждый год. В прошлом мы и познакомились с Костей. Саша – один из организаторов, подвел его ко мне и не без пафоса представил: «Аличка, это Константин Коновалов, один из самых перспективных журналистов города. Вот посмотришь, скоро он станет знаменитым не только в нашем городе, но и столичные журналы его будут ценить, а там, глядишь, и мировые издания. Неровен час, он и Пулитцеровскую премию получит! Знакомься, пока он не зазвездился и не уехал в мегаполис!» «Ну, до Пулитцеровской мне еще пару лет, не меньше, — засмеялся мой новый знакомый. – Да и куда же я уеду, если ты меня с такой красивой девушкой познакомил! – дружески ткнул он Сашу кулаком в плечо. – Очень приятно познакомится, Аличка. А полное имя у вас какое?» — улыбнулся он мне. «Альбина», — улыбнулась я в ответ.

Сегодня будущий номинант на Пулитцеровскую премию и бывший номинант на место рядом со мной просил помочь ему не вылететь с работы. «Присылай на почту тексты, я отредактирую», — набрала я сообщение. «Спасибо! С меня пиво в нашем любимом пабе на углу Парковой и Гагарина. Помнишь, сколько раз мы там классно время проводили?» «Да, — ответила я. – только мне ничего за помощь не надо. Тем более, ты все равно не склонен выполнять свои обещания. Зимой ты мне «Мартини» обещал, весной – отвезти на свои любимые железнодорожные пути и там отметить Весну… Так что не надо лишний раз напоминать мне, что твои обещания – пустое место». «Ну, зачем ты так, Аля, не получилось просто…» «Да, зловещий фатум…» — съязвила я. «Опять ты язвительная… Не люблю когда ты такая…» — ответил Костя. «А какую любишь?» «Ну… когда ты добрая… ты же добрая…» «Все, ладно, я добрая, я отредактирую твои тексты как только освобожусь», — скривила я губы и с раздражением набрала ответ. «А что ты сейчас делаешь?» — написал Костя. «Лежу под капельницей!» — сорвалась я. «Это как? В каком смысле?…» — пришло от него. «Это когда большая стеклянная банка с лекарством сообщается с веной посредством пластикового шнура, именуемого системой, и иглы, непосредственно с веной контактирующей», — меня уже трясло от злости. Может, Лена была и права – надо было соглашаться на терапевтический выброс негатива… «Аля, ты что, заболела?» — слезливые смайлики затопили экран моего смартфона. «Да», — коротко ответила я. «А что случилось?» — Настаивали буквы на экране. «У меня истощение. Я не помню когда последний раз ела. Мне вводят питание через вену. Сама я поесть не могу». – ответила я не в силах придумать что соврать. «Это из-за стресса, да? Скажи…» «Судя по всему да», — набрала я. «Это я виноват, — посыпались на меня снова плачущие колобки, — я же знал, какая ты ранимая, тебе нельзя было доходить до стресса, я виноват, прости меня». «Раньше об этом надо было думать, — ответила я. – А сейчас уже нет смысла.  Присылай свои тексты. Я все сделаю… — я посмотрела на ополовиненный пузырек с лекарством, — сделаю часа через два и пришлю тебе». «Спасибо Аличка, ты настоящий друг!» — пришло мне в ответ. «Да, — подумала я, — чего нельзя сказать о тебе». Но писать больше ничего не стала.

Не король и не поэт

Через неделю ежедневных капельниц, маминой неустанной заботы и постоянного подбадривания, Лениных жизнеутверждающих сообщений по скайпу и спокойного долгого сна без назойливого жужжания химер, я смогла выпить первый за месяц йогурт и чашку сока. Еще через пару дней мне позвонил Саша. Мы не общались с того самого Дня журналистики и я удивилась его звонку. «Привет! – радостно зашемуло в трубке. – Алик, Солнце, у меня в пятницу день рождения, будет куча народа: ребята из нашего агентства, музыканты из «Blues brothers», кое-кто из Костиной газеты, ну, и еще народ, ты их не знаешь. Придешь? Сто лет тебя не видел! Приходи!» «Хорошо, — улыбнулась я. – А кто именно будет из Костиной газеты? – уточнила я. «Илья Завгородний и Макс Зелинский». «Отлично! – обрадовалась я, что встреча с Костей мне не грозит. – Я приду. До пятницы!»

Вечером в пятницу я звонила в дверь Сашиной квартиры с охапкой воздушных шаров и игрушкой-варежкой в виде слона на руке. Саша коллекционировал игрушечных слонов. Дверь мне открыл именинник уже явно навеселе. «Аличка, Солнце! Проходи, дорогая! Какой слон шикарный! Обалдеть! Ты чудесная! А  мы уже с обеда на работе отмечаем, так что, сама понимаешь, я уже изрядно веселый!» «Сашенька, веселым быть – это прекрасно», — обняла я именинника. «Проходи в зал, у нас уже все в сборе, падай на любое свободное место. А я пока на кухню за еще одной порцией виски-кола. Если свободных мест нет, кричи, я приду и всех разгоню!» – услышала я уже из кухни.

Свободное место было на диване рядом с каким-то знакомым мне парнем, но я никак не могла вспомнить где его видела. И поскольку мы вряд ли были знакомы с ним лично, я просто села рядом, поджав под себя ноги, и стала рассматривать собравшуюся компанию. Ребята из «Blues brothers» что-то наигрывали на гитарах, рядом сидела незнакомая мне девушка и вполголоса им подпевала. Компания из Сашкиного агентства поприветствовала меня шумом и судорожными маханиями рук и снова ушла в какой-то горячий спор, махая руками уже друг на друга и постоянно перебивая. Еще двоих парней и их спутниц я не знала. «Привет, Альбина!» — отвлек меня от моего занятия приятный голос с грассирующим «р» рядом.  Я повернула к нему лицо. Значит, мы точно пересекались с этим парнем, раз он знает как меня зовут. «Привет! — отозвалась я. – Не помню, чтобы мы знакомились…» «Мы не знакомились, – успокоил меня мой сосед. – Я видел тебя в прошлом году на Дне журналистики. Нас тогда Санек всем отделом пригласил». «А почему он нас не познакомил?» – подняла я бровь. «Ну, он тогда не успел, — засмеялся мой сосед. – Тогда он познакомил тебя с нашим Костей. Вы весь вечер болтали и еще тогда ушли вместе». «Да… — смутилась я. — Ты наблюдательный…» «Я же журналист, — улыбнулся незнакомец.  – Это моя работа». «Выяснить мое имя – тоже работа?» – съязвила я. «Это было не трудно, мы с Саньком давно дружим. – Ответил незнакомец. – Просто ты мне очень понравилась тогда, но отвлекать вас с Костей я не хотел. А потом вы начали встречаться и я понял, что в моем случае – без шансов», – грустно закончил он. «А откуда ты знаешь, что мы встречались? – огрызнулась я, не ожидая такого поворота событий. – Мы, вроде, с транспарантами не ходили!». «Я видел тебя несколько раз у нашего издательства, вы встречались с Костей и уходили куда-то вместе, держась за руки. А потом, с того дня как он с тобой познакомился, он весь такой радостный ходил и светился будто лампочка Ильича. И тексты у него стали значительно качественней», — подмигнул он мне. «Да ну! Неужели у вас будут держать сотрудника, который некачественные тексты пишет?» — наигранно возмутилась я. «Костя – мастер раскопать тему, он неординарно мыслит, может любую ерунду так подать, будто это блюдо от французского шеф-повара. За это его и ценят. Но пишет он безграмотно, часто коряво – а за это ругают… Но пока вы встречались, тексты у него были значительно лучше». «А с чего ты решил, что мы больше не встречаемся? Это он тебе сказал?» — усмехнулась я. «Нет. Мы с ним не такие друзья, чтобы личным делиться. Просто он стал другой. Хмурый, раздражительный. И тексты снова как прежде». «Да, наблюдательности тебе не занимать… — покачала я головой. – Ну, раз ты знаешь мое имя, будет честно, если и я буду знать твое». «Логично, — улыбнулся мой сосед. – Меня зовут Максимилиан Зелинский. «Это в честь короля Баварии, что ли?» — подколола я. «Нет, не настолько пафосно, — улыбнулся он. — Это в честь Максимилиана Волошина, любимого поэта моей мамы». «Я тоже люблю этого поэта», — растерянно ответила я. «Я знаю. И я люблю», — кивнул головой мой новый знакомый. «А это-то откуда?» – заморгала я. «Да не волнуйся, я не ясновидящий, просто заходил на твою страничку вконтакте, — улыбнулся Максимилиан. – И, кстати, можешь звать меня просто Макс. Без пафоса», — широко улыбнулся он, сверкнув белыми ровными зубами на фоне смугловатого лица. «Хорошо, просто Макс, — пожала плечами я, — теперь мы знакомы. Ура». «Для меня – точно ура», — посерьезнел он. Мне стало стыдно за мой сарказм. «Знаешь, у меня к тебе предложение…» — начал он. «Руки и сердца? – не выдержав, снова съязвила я. «Пока нет, — продолжил Макс, — давай сейчас посидим немного у Санька, поздравим его, а потом пойдем гулять на железнодорожный вокзал. Я люблю это место. Там без остановки шныряют туда-сюда поезда и жизнь кажется бесконечной». «Я тоже люблю вокзалы», — ответила я. «Ну, тогда решено?» – улыбнулся Макс.

Через пару часов мы стояли на мосту над железнодорожными путями, вдыхая холодный ночной воздух с примесью мазута и железа. Знакомый и любимый запах вокзала. «Почему вы с Костей расстались?» — спросил Макс, глядя вдаль, где параллели рельс сходились в точку. «А почему ты спрашиваешь?» — устало ответила я. «Не хочу допустить его ошибок», — он повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза. Я отвернулась. «Я очень любила его. Почти сразу, поняла, что нам легко и хорошо вдвоем, что он понимает то, что я  говорю и его душа отзывается на голос моей. У нас были похожие вкусы почти во всем… Не нужно было ничего разжевывать и объяснять, мы просто чувствовали друг друга и это было так естественно, как будто мы с одной планеты. А остальные – нет». «Что он сделал, чтобы все это кончилось?» — снова глядя вдаль спросил Макс. «А почему ты уверен, что это он что-то сделал, а не я?» — удивленно уставилась я на него. «Потому что любимых не бросают. А ты сказала, что любила его».

Я сдалась и рассказала ему то, что еще недавно рассказывала Лене и то, чем еще недавно изнуряли меня мои химеры. Когда я закончила, Макс продолжал молчать. «Почему ты молчишь?» – не выдержала я. «Думаю, как помочь тебе выбраться из этого состояния, — задумчиво протянул он. – А знаешь что?! – Макс вдруг схватил меня за плечи и резко повернул к себе. – Поехали на море? Я серьезно. Море и горы – лечат любые болезни. У меня в ноябре отпуск. На юге будет еще не очень холодно. Мы будем гулять по набережной, ходить в горы, читать книги… Тебе там будет хорошо!» «Ты в своем уме!? – задрожала я, — Я же тебе только что сказала, что питаюсь через капельницу и максимум моего нормального рациона это йогурт или сок. Как ты себе представляешь я поеду?» «Мы возьмем с собой чемодан йогуртов. К тому же, ты можешь пить спортивные протеиновые коктейли. В них тоже витамины и все такое.  Мой тренер говорит, что ими запросто можно заменять обычный прием пищи. А еще они вкусные: есть ванильные, шоколадные, клубничные…банки тебе на месяц хватит». «Уже слюньки текут…» — грустно улыбнулась я. «Я серьезно. Это заменит тебе капельницу. К тому же на юге всяких молочных продуктов и соков тоже наверняка завались. Я обещаю, я буду за тобой ухаживать, варить бульон. Пожалуйста, соглашайся». «Зачем тебе это все? Что это за странная благотворительность?» – поймала я его взгляд. Он немного помолчал. «Это не благотворительность. А вполне меркантильные цели. Я хочу, чтобы ты выздоровела – это раз. И я хочу, чтобы ты поехала со мной – это два». Я высвободила плечи от его рук и облокотилась на перила.  «Послушай, Аля, — он взял меня за руку, — почему тебе так сложно поверить, что я просто хочу, чтобы тебе было хорошо?» «Может, потому, что просто так хорошо мне еще никто не хотел сделать и я не уверена, что такие люди вообще существуют в природе?» — заносчиво глянула я на него. «А ты пропробуй, поверь. Я – не Костя, я другой. Посмотри на меня не глазами своей боли, а глазами своей души. Что тебя здесь держит, кроме твоего страха? Работа?» «Я фрилансер, — объяснила я, — могу на неделю и отложить заказы». «Ну вот, с работой и у тебя, и у меня решено. Я не маньяк, не наркоман. Спиртное часто не употребляю, а если и выпью, то не буяню». «Да ты просто идеальный… — усмехнулась я, но тут же добавила. – Тогда должен быть какой-то другой подвох. Значит, ты бабник и гуляешь с каждой встречной». «Неправомерный вывод, — спокойно парировал Макс. – Я уважаю свой выбор. А если я буду изменять и обманывать, значит, я потеряю уважение прежде всего к себе». «Значит, ты эгоист. Только о себе и толкуешь!» – победоносно вскинула я руки. «Опять не права, — спокойно перебил Макс. – Если бы я думал только о себе, мне бы не хотелось помочь тебе и не хотелось бы что-то сделать для тебя». «Выходит, ты святой?» – подняла я бровь. «Нет, у меня свои недостатки. Например, я ужасно упрямый! — он вдруг схватил меня в охапку, перекинул через плечо и пошел по мосту к лестнице. – Нет, это совершенно невозможно! Ты совсем ничего не весишь. Так тебя или ветер унесет или какой-нибудь нехороший человек украдет. Тебя срочно надо откармливать. А лучше всего это будет сделать на морском побережье в тишине и спокойствии!» — засмеялся он и стал спускаться по ступенькам вниз, не реагируя на мои слабые визги: «Отпусти!» и «Поставь меня на пол!»

Когда мы спустились на платформу, он поставил меня на асфальт и взял за руку. «Послушай, Аля, я понимаю, что тебе сложно поверить, что не все на свете конченые уроды. Но за год, что я тебя знаю, у меня было достаточно времени чтобы подумать. Ты не просто каприз. Я хочу сделать все, что смогу, чтобы помочь тебе. Если ты не можешь мне доверять – не надо. Просто не гони от себя и посмотри что будет. А потом сама решишь». Я вдруг заплакала и отвернулась. Он обнял меня, кольцом сжав свои руки у меня на груди, и положил подбородок мне на плечо: «Я теперь никому тебя не отдам, поняла?» Я чувствовала тяжесть его рук, крепко державших меня, теплоту от них на плечах и совсем не чувствовала холода поднявшегося ветра, который трепал волосы и подол моей юбки. Я чувствовала тепло, потому что он стоял сзади и крепко прижимал меня к себе. Он не будет стрелять мне в спину, потому что он защищает меня своей спиной.

Здание вокзала светилось будто старинная елочная игрушка со свечой внутри, отражая свет в стеклянных витражах стекол. Макс разжал кольцо рук и легонько подтолкнул меня к вокзальной лестнице. Я поставила ногу на первую ступеньку с выщербинами  и сколами.

«Поднимаемся! – опять подтолкнул он меня, — кассы работают круглосуточно. У тебя есть с собой паспорт?» «У меня всегда с собой», — отозвалась я. «Ну и отлично, значит, уже сегодня  купим билеты». Мы стали подниматься по старой вокзальной лестнице. Стеклянные двери пропускали свет и освещали нам дорогу.  Девочка внутри меня завернулась в уютное одеяло и сладко заснула.

Олеся Ласкателева