— Долго еще? — вздохнула Ольга, глядя в запотевшее окно.

Осенние деревья пунктирной полосой тянулись вдоль трассы. Из глубоких обочин, пропахших горелой полынью, восходил туман.

— Почти-почти, — ответил Алексей, крепче сжав руль и поддав газу.

Наше авто зашумело, и пунктирная линия стала сплошной.

Светка сидела рядом со мной, ерзала, серьезничала:

— А вы кетчуп купили? – косясь на меня, доставала Леху. — А салфетки? А вино красное купили, да? А подогрев в домиках есть? А связь там ловит?

Получив на все вопросы положительные ответы, Светлана успокоилась.

Именинница все-таки, ради нее сняли турбазу на все выходные на берегу моря…

— А не много ли вам девушек на двоих? – пошутила, сидевшая на переднем сидении, Катька, поправила мясистой, ювелирно отманикюренной рукой волнистые волосы.

— Нормально, а то я боюсь конкуренции, — я разрядил обстановку.

— Да зачем нам больше? – вмешалась именинница. – Другие понапьются, приставать начнут.

— А эти прям не начнут? – хохотнула Екатерина.

— Да этих хоть пошлешь куда подальше, они успокоятся.

— Так, — деловито перебил Алексей. – Давайте без унижений… Не приставать, а ухаживать. Не путать.

— Ага-ага, ухаживать, — Катька толкнула Алексея в большое плечо.

— Э-э-э, аккуратнее, я и так дорогу еле вижу.

Через неугомонную Светлану я поглядел на задумчивую Ольгу. Сказали, что она подружка Светланы по институту – вместе заканчивали филфак лет десять назад. Катерину и Светку я знал хорошо, как познакомились и не вспомнить, общая компания, пошло и поехало.

Договорившись со смотрителем турбазы, закинув вещи в деревянный домик, мы разместились в беседке. Девушки, пока светло и не холодно, принялись нарезать овощи. Я и Леха, захватив по банки пива, отправились рубить дрова, ставить мангал и готовить шашлык.

Колода в мелкой стружке пахла лесом. От накрытой клеенкой поленницы веяло прошедшим летом. В дровах шевелились маленькие паучки и прочие насекомые, впитывая последнее тепло перед затяжной зимой.

— Повезло нам, — Леха разом разрубил сосновое полено.

— Почему же? – я со щелчком открыл банку и сделал первый глоток.

— Нас двое, а бабы три.

Топор щелкал дрова, словно семечки. Намечался долгий субботний вечер. И завтра целый день отдыха у моря.

— Купаться в полночь пойдем? – допив банку, я взялся за топор. Колоть дрова любил с детства, не меньше нравилось подбрасывать их потом в печку.

— Ты спятил? – Леха протер лоб рукавом свитера.

— А что? Глупо у моря побывать и не искупаться.

— Да какое это море?

В детстве Матырское водохранилище, мне, как и любому моему сверстнику, казалось огромным — волна за волной, никакого берега, только далекие и ночные, тревожащие воображенье, огоньки. Все представлялись маяки, меж которых лавируют разные суда, их кружат густые и акварельные шторма, о борт разбиваются волны, накрывают с головой укутанного в плащ-капюшон широкоплечего и отважного капитана. Вопреки воде его трубка не гаснет. И даже не выпадает изо рта, когда он бранит растерявшихся на палубе матросов…

Спустя много лет я купался во множествах морях. Вода и вода, на берегу не протолкнуться, громкая и назойливая музыка из кафешек:

«Забуду имя любимое моё
Твоё именно имя, любимое моё
И непобедимая любовь моя…»

Рядом ходил загорелый кавказец в оранжевом жилете и предлагал всем прокатится на «банане». Тщедушный старичок в драных шортах, словно туземец, торговал рыбой и пивом.  Тогда я понял, что в моей душе море только одно, другому в нем места нет.

— Пора, — позвала Ольга из темноты в разгар вечерней пьянки.

Я встрепенулся. Она уже покинула общее застолье. Стояла в стороне от заваленного разными вкусностями стола.

Я, попутно оценив нашу хмельную посиделку, незаметно вышел из оснащенной электричеством беседки в осеннюю ночь.

— Куда? – окликнул Леха, повернувшись в мою сторону вместе с рюмкой в руке.

— К морю, — улыбнулся я.

— А, — подмигнул закадычный друг. – Море – это хорошо. Главное далеко не заплывайте, — кивнул он в сторону Ольги.

Оставшиеся девчонки рефлекторно засмеялись. Вырвись у Алексея любая другая фраза, они отреагировали точно так же.

— Скажите, пусть плед вынесут, — услышал я Светку, отделяясь от общего веселья. Капюшон ее толстовки свисал за спинку скамейки, вызывая непреодолимое ребячье желание за него дернуть и убежать.

— Я же говорил, чтобы теплее одевались! – иронизировал Леха.

На раскаленном от угля мангале зажаривалась очередная партия шашлыка. Ароматный дым восходил в сиреневую высоту млечного пути. Когтистые сосны, словно ракеты, готовые к покорению звезд, нацелились острыми макушками в небо. Зажмуришься, запрокинешь вверх голову, почувствуешь дрожь земли. Волей-неволей начнешь отсчитывать три-два-раз…

Отворив калитку турбазы «Чайка», мы вышли в открытый лес, тропки которого расходились по сторонам. Но нужную, ведущую к морю, я знал с малых лет и перепутать не мог.

— Холодно? — я попытался взять Ольгу за рукав.

— Ты спятил? — отстранилась она, застегнув до конца ворот серой куртки.

В свете последнего фонаря я оценил ее еще юную красоту — длинноволосую, незамысловатую, зрелую духом, грациозную телом. Ее ножки в потертой джинсе проворно семенили, треща сухими иголками и шишками. Я отставал, обиженно молчал.

«Не хочешь за ручку, ну и ладно… Больше предложить мне нечего…».

— Зачем тебе это? – начала Ольга.

Мы перешагнули бревно, прочно вросшее в ухабистую колею. По правое плечо начинались развалины детского лагеря «Радуга». Сквозь гнутые прутья забора просвечивалась обнищалая долина турников и каркасов разобранных на металл беседок, походивших на скелеты динозавров из далеких времен.

— Через лагерь будет быстрее, — я, успев чуть приобнять, подтолкнул ладонью Ольгу в сторону входа. Вопрос проигнорировал.

— Я здесь в детстве каждое лето отдыхала.

— Я тоже

— Не может быть.

— Может.

Мы остановились на баскетбольной площадке. Погнутые щиты понуро глядели в надломленный временем асфальт. Из душистого сумрака восходили металлические слова: «Сегодня – физкультурник! Завтра – олимпиец!».

— Странно, что их еще на металл не стащили! – ухмыльнулся я. – Помню, в этом лагере первый раз поцеловался.

— Я тоже, — Ольга неожиданно прижалась к моему плечу.

— Сколько тебе лет было?

— Лет четырнадцать.

— Поподробнее.

— Зачем тебе?

— Тебе жалко?

— После отбоя, как вожатые к костру уходили, мы с мальчиком одним убегали…

— Куда?

— Сюда, — Ольга первый раз за вечер улыбнулась, пусть сухо и надменно, но все же. – Тут где-то скамейка в кустах была. Вообще все по-другому было… Здесь раньше все было…

Не сговариваясь, оглядели ржавые остатки нашего детства. Из рябиновых зарослей былым воспоминанием зазвенела расстроенная гитара. Дворовую мелодию подхватили раззадоренные портвейном голоса. Вспомнился нескончаемый смех младших групп, погоняющий их крик суровой вожатой – подрабатывающей студентке из Педагогического института, ночами обнимающейся у моря со своим коллегой со спортфака.

Подъем флага, фанерные ракеты, приклеенные к синему бархату звездочки из фольги. Грамота за победу в конкурсе — «Я и космос» — лучшая пластилиновая композиция о покорении вселенной. Макароны трубочкой, медовояблочный сок, тысяча девятьсот девяносто шестой год – последние обороты красного колеса, предсмертный вздох советской эпохи.

— Сашкой его звали. Да-да, точно, Сашкой. Меня он ласково называл – Олюненок.

— Олюненок, — хмыкнул я. — Тебе нравилось?

— Делала вид, что нет. Сашка на два года старше был.

— Опытный.

— Типа того.

— Кстати, меня же тоже Сашка зовут.

— И что?

— А вдруг это я и есть.

— Не может быть, — Ольга отшагнула в сторону. – Не шути так, зачем? Я тебе доверилась, а ты издеваешься.

— Не издеваюсь.

— Нет, — едва знакомая мне девушка прикусила обветренную губу. – Ты врешь!

Ольга хотела была уйти, я едва успел ее удержать.

— Отпусти. В тебе ничего святого нет. Ради того, чтобы меня охмурить, детскими воспоминаниями моими попользоваться решил.

— Тише, — я прижал Ольгу к себе. Глаза ее искрились ненавистью. Брезгливость в миг состарило еще недавно безупречно лицо. На щеке чернела маленькая крупинка туши.

— Что тише?

— А помнишь на дискотеке, — выцелил пальцем у соснового обрыва здание без крыши, — мы первый раз поцеловались…

— Да, — резкий разряд молниеносной улыбки прошиб меня до пота. – Точно… Постой…

— А еще старшие глядели, я боялся.

— Чего?

— Что все делаю не так… Что потом засмеют…

— А я все ждала – когда же, когда… Точно, — Ольга коснулось холодным пальцем моего лица. – Этот нос, эти…

— Пора, — вырвалось у меня.

От Ольги не пахло духами, не кремом, не шампунью, только дымом костра и октябрьской хвоей.

У когда-то бывшего клуба, где по четвергам и субботам крутили кино, вместо нарисованной от руки афиши, предвещающей завораживающий сеанс, зияла глубокая дыра. В ее темноте не проглядывалось ничего, никаких ожиданий.

Волны захлестывали песок, вода шумела, шлюзы с недалекой дамбы гудели от сквозняка. Изредка, дразня сумрак короткими вспышками, мелькали редкие и дальние огни фар случайных авто. Мглистая гладь черноземной окраины озарялась и снова гасла. Другой берег светился красными огоньками промышленных труб.

— Я хочу разуться, — настроение Ольги заметно поднялось.

— Ты заледенеешь, глупая.

Потоптавшись на месте, оставили на влажном песке глубокие следы.

Я закурил. Ольга тоже. Ее длинные пальцы с обломленными ногтями дрожали.

— Ты обещала, что мы встретимся в следующее лето, — надавил я.

— Ты тоже.

— Детство закончилось.

— Мы загубленные дети, понимаешь? – вскрикнула Ольга. — Нас готовили к счастью, к любви, к космосу и морям, а не к скидкам на пиво и мясо, не к лишнему весу, не к фотографиям, изображающим веселье. С нами не честно поступили. Пусть лучше с ранних лет нас учили бы ролы на сотовый фоткать.

— Не такие же и несчастные… Все мы – девяностники, быстро перестроились под формат и зажили счастливо.

— Не счастливо, а весело, ты не путай.

— Олюненок, постой!

— Зачем тебе все это надо?

У глинистого склона послышался смех, Леха, Светка, Катька спускались к нам.

Я молчал, так как ответа не знал.

— Я два раза в разводе, у меня …

— Понимаю, — перебил я и изо всех сил обнял Ольгу, пытаясь доказать себе, что не одинок.

— Вот вы где, — Леха выскочил к нам на берег.

Светка и Катька, накрытые одной старой фуфайкой, вышли на поднебесный свет нашего берега. Катька, разрумяненная, куда фактурнее своей подруги, напоминала большую матрешку. Заметив нас с Ольгой, без перешептываний они обойтись не смогли.

— Будешь? – Алексей протянул мне бутылку водки.

— Буду.

Я сделал несколько мощных глотков, в глазах заискрилось. Забил горечь сигаретным дымом. Рефлекторно предложил выпить Ольги. Не успел удивиться, как она умело отпила из горлышка значительную часть сорокаградусной. Закашлялась.

— Ну что, купаться будем? – Алексей скинул куртку, оставшись в одном свитере с длинным воротом. – Море зовет, море поет…

— Не вздумай, — Катька отпочковалась от своей подруги, оставив ее одну греться под тяжелой, пропахнувшей стариной и табаком, как комната деда, одежей.

— А что такого?

— Потонешь, потом вылавливать придется.

— Все, купаемся, — обдумываемый холодным ветрам, я шагнул к кромке мутной волны.

— Ребята, — начала Светлана. – Вы что, совсем рехнулись? Пожалуйста, не надо.… Ну, ведь потоните. Пьяные же. Кать, скажи им?

— Да им хоть кол на голове теши!

— А что, приставать нельзя… — Леха, как борец, размял массивные плечи. – Приставать нельзя, хоть искупаться по-человечески.

— Да пусть купаются, — с пронизывающей злостью оборвала всех Ольга и выпила еще водки.

— Море-море, — напел Леха, стягивая свитер.

— Зайдете в воду, можете не возвращаться, — пригрозила Катька и ушла в сторону, погрузившись в телефон.

Раздевшись по пояс, я проклял себя и свою дурацкую идею. Кожа покрылась мурашками. Энтузиазм Алексея тоже утих, песня в его устах приобрела больше лирический характер, нежели вдохновляющий. Но отступать было уже некуда. Понт был заявлен, не реализовать его — потерять уважение к самому себе.

Оставшись в трусах, мы сделали первые шаги в осеннюю воду. Внезапная волна сразу же обожгла холодом колени.

— Если ты потонешь, — успела шепнуть вдогонку Ольга. – Я переживу.

Катерина включила на мобильнике фонарик, началась видеосъемка погружающихся в море людей. Она то и дело что-то комментировала, но встречный ветер уносил ее слова обратно — в сторону леса, в сторону нашей беседки, в сторону нашего стола с остывающим шашлыком и разлитым кетчупом на одноразовую скатерть.

Пора было кончать с мучением. Поэтому, заглотнув побольше воздуха, я и Алексей без лишних брызг и слов погрузились с головой в гудящую глубину. Взволновавшиеся стихия приняла наши бренные и хмельные тела, предстала покосившемся горизонтом далеких огоньков шлакоперерабатывающей фабрики и поселков городского типа.

Хмурая Ольга, вместе с развалинами детского лагеря «Радуга», осталась на берегу.

— Согрелся? — Олька накинула мне на голову полотенце, вытерла голову.

— Да, спасибо.

Мы долго отогревались в уютном домике… Отогревались водкой и чаем, который Катька быстро заварила в маленькой кастрюльке. Светлана бродила из угла в угол и причитала:

— Что за сервис, даже чайника нет… — попробовала кровать. – Матрац хоть не с клопами?

— А ты сходи, искупнись, всем довольна сразу будешь, — съязвил довольный Леха.

Мы чокнулись с другом рюмками, девушки фужерами, Светлана воздержалась. Весь ее вид говорил, что возмущение ее только начинается.

— Светлана, за тебя, — перед тем, как употребить, торжественно проголосил я.

— Спасибо, — услышал уже из кухни. Именинница продолжала искать причины раздражения.

Закусили крабовыми палочками.

— Я тебя сразу узнала, узнала, — Ольгины слова щекотали мне ухо. – Такой нос трудно забыть. И эти глаза.

Алексей в это время увлекся Катериной.

— А помнишь мы в последнюю ночь купались тайком? – еще недавно грустная Ольга ожила, надменная улыбка раскололась, разошлась счастливым смехом. Я и не заметил, как закрученный ее воспоминаниями, оказался с ней в одной кровати. В маленькое окно светил фонарь. За прочно закрытой дверью стучали чьи-то шаги. Наверно Светлана…

Я согласно кивал каждому женскому слову. Принимал жаркие объятия и поцелуи. На миг расцепившись, я поглядел в Ольгины глаза, что осветили темноту тесной комнаты.

— Я все соврал, — признание вырвалось изнутри само собой.

Ничего не услышал, продолжил:

— Не было у меня никакой любовной истории в лагере… На танцах я не к одной девушке подойти не решился.

На кухне что-то громыхнуло. Фонарь напряженно заморгал на покрывале синим пятном.

— У меня тоже никакой любви не было, — Ольга распустила волосы.

— Как?

— Три года мне нравился мальчик в лагере, а я так стеснялась, что ни разу с ним даже не заговорила.

Мы приблизились друг к другу.

За забором новенькой турбазы скрипел железом заброшенный детский лагерь. По ту сторону Ольгиной жизни забывалось два неудачных брака. На покинутом берегу моря замерзало мое одиночество. Подняв повыше ворот, оно завистливо продолжало глядеть на далекие огни заманчивых берегов, так и не решаясь зайти в воду.

Борис Бужор