Оторваться – это убежать от плохой жизни…

Если думать, что в империи Лжи (в СССР) у кого-то была из-за этой Лжи плохая жизнь, то представить можно, что иной из таких убегал в «Голубой огонёк». А умный-преумный оформитель задника этого действа действовал в духе модерна (тоже некое убегание), который спустя много-много лет описал Н. Н. Александров как модерна, использующего архаику:

«В архаике необычайно значима прямая ровная линия. Если идти в обратную сторону по истории, то загадка архаики получит объяснение. Например, в романтизме часто применяется сильная перспектива.

Так в нашем романтизме ХХ века («Голубой огонёк» 60-х) в сильном ракурсе была снята башня Шухова.

«Битлз» в это же время поют в Америке на фоне мощных перспективных задников,

в Англии – на фоне столь же мощно наклонённого имперского флага;

буквы и на их пластинке, и на одном из выступлений исполнены в очень сильной

 

перспективе из точки (типа «взрыва фейерверка»)» (Александров. http://alexnn.trinitas.pro/files/2011/12/Stil-modern-ar-nuvo-4.pdf).

Что архаика и прямые линии как-то связаны, я верю потому, что самый первый орнамент у человечества был из прямых линий.

Я, правда, знаю, что тогда личной свободы в стаде вообще никакой не было. Но знаю и то, что большинство не настолько образованы, чтоб это знать. И думают, что прямая – это просто, а чем дальше назад, тем, мол, всё проще.

Вопрос: а зачем архаика нужна в деле убегания от плохой жизни теперь?

Общий ответ: а чтоб только не в плохом сегодня быть. Причём плохое это довольно специфическое: скука. Не голод или другие физические напасти…

Из сегодняшнего далёка относительно времени «Голубого огонька» представляется, что мы жили в раю своеобразном. Если материальное акцентировать. СССР был первым по богатству среди среднебогатых стран. Англия, родина «Битлз», была и вовсе богатая. Причём давно, ещё с XIX века. И это рождало пресыщение и скуку. Тем сильнее ощущаемую, чем духовно развитее человек. То есть ненасытным мещанам было чего материального хотеть больше и больше. Им скучно не было. А продвинутые должны б согласиться с Александровым, что тяга к удиранию из действительности:

«…относится к концу цикла Нового времени… в конце рационалистического менталитета Нового времени… западного менталитета» (Там же).

Причём это удирание пострашней предыдущего удирания, романтического. Предыдущее имело перед собой крах Разума, реки крови из-за Наполеона и предшествовавшей ему революции. (Проиллюстрированный выше Пиранези был предвестником того разочарования – чуткий больно.) Человеческие земные деяния делали действительность ужасной. А недовольных этим делало лишенцами, романтиками, удиравшими всего лишь от внешней жизни во внутреннюю. Которая представлялась прекрасной.

А «теперь» враги как бы исчезли. Все хлопочут рационально о себе. Их, вроде, и осуждать не за что, а… Скучно! – Выходит сама Эта жизнь принципиально плохо устроена.

Причём религия себя уже дискредитировала. И на христианский тот свет не хочется. Хочется, наоборот, куда-то.

Тут я хочу отвлечься в сторону. Хоть это всё равно о главном объекте внимания – ницшеанстве.

Последняя станция на пути «наоборот куда-то» лично мне стала полностью ясна после чтения диссертации Ольги Шалыгиной «Время в художественных системах А. П. Чехова и А. Белого» 1997 года. Но она сама не рискнула впрямую назвать Чехова и Белого ницшеанцами, а суть ницшеанства – принципиально недостижимым метафизическим иномирием.

Это страшное мироотношение. Особенно в практическом его изводе. Ибо оно аморально. «Над Добром и Злом». Но в метафизическом плане оно безобидно и в таком качестве мне даже нравится.

Но к такому качеству было не просто пробиться стилю модерн, как первому ницшеанскому в XIX веке. Только отдалённые намёки на то иномирие можно уловить в описании духа модерна Александровым:

«На первом месте здесь стоит свобода воли человека, отталкивающая любые формы общественного диктата… она согласна гордо отгородиться от всех превратностей мира «в башне из слоновой кости», но такую судьбу она подразумевает только для себя лично (идеология Ф. Ницше)… бегство от настоящего (это и культ прошлого, преднамеренная архаизация, и отказ от обсуждения будущего)… А прошлое как особый художественный материал очень многолико по своим стилистическим возможностям: это не только социальное прошлое (прошлые стили), это и прошлое дочеловеческое: животные, растения и минералы» (Там же).

А я позволю себя сказать, что всё это – в рамках осознавания бегства от. Но всё это и образ (более или менее удачный) бегства куда – в иномирие метафизическое.

И прямые линии мне представляются наиболее говорящими.

Но какая сложность, а?

Скажи битлам такое, они б рассмеялись. А для меня это хороший признак, потому что позволяет судить, что ницшеанство они исповедовали подсознательно. Сознательно можно было быть даже наивными гедонистами и пацифистами:

«…когда годы-десятилетие непрерывности порождённого «холодной войной» Страха вдруг сменяются надеждой на наступлении вечного, основанного на Любви мира» (Борисов.  https://books.google.co.il/books?id=UNTSCwAAQBAJ&printsec=frontcover&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false).

Это почти экстремизм. Идеал типа трагического героизма коллектива индивидуалистов. Которые появились на Западе в так называемую эпоху организаций, которая сменила позапрошловековую эпоху свободной личной конкуренции.

Я говорю «почти экстремизм» из-за бешеной активности, потому что совсем экстремизм – коллектива – впадает в пассивность, надеясь на сверхбудущее.

У ницшеанцев (не коллективных, а персональных индивидуалистов) практическая пассивность обеспечивается метафизичностью их принципиально недостижимого иномирия. Их хватает только на создание произведения, имитирующего достижение его в акте творчества. Впрочем, это тоже какая-то активность. И разграничивать одну от другой сложно.

У «Битлз» активность состояла в том, чтоб ««возбуждать эмоции», вводя личность в состояние «освобождённости от истэблишмента» (Там же). Как бы наркотизировать. (Что совпало с желанием власти отвлечь массы от протеста против эпохи организаций. Из-за чего она организовала успех «Битлз» (СМИ смаковали эксцессы битломании) и закрепила успех обеспечением огромных заработков за выступления.) А легче всего возбуждать эмоции, так сказать, ниже пояса. Простые. Для того годится и прямая линия. Или подчёркнутый ритм. Или колоссальная громкость. Или вообще так называемый акцентный склад музыки.

Для масс упрощение годится. Оно годится и для «Битлз», имея в виду, что оно не даёт им осознать своё подсознательное, рождённое экзистенциальной Скукой.

В СССР подобно работала утрата массами надежд на коммунизм. До Запада тоже как-то дошло, что в СССР всё пошло не туда. Эта жизнь повсюду (абсолютно) стала никуда не годной. Для самых глубоких натур – до крайней степени.

А недостаток глубины натуры компенсировался – для сознания – наркотиками, внемузыкальными антиобщественными выходками. Себя и публику доводили до состояния шабаша.

Лично я встретился с музыкой «Битлз» не как с шабашем, а как с непонятной мне модой молодёжи, применяющей свои слова для отделения себя от взрослых. Я был уже взрослым. А они, ни один, не могли насвистеть или напеть что-то из «Битлз». Ну и объяснить, за что им нравится «Битлз». Когда я научился (а учить пришлось непривычно трудно и долго – целую неделю, под наблюдением любившего «Битлз» и музыкально образованного родственника) и свистел одну или другую выученную вещь, на меня почти все оглядывались. Из этого можно было сделать вывод, что никто из окружающих меня (а на шабашах я не бывал) во всей глубине «Битлз» не понимал (да простится мне такое словоприменение).

И тут для меня проблема. Не есть ли это факт общения подсознаний «Битлз» и восприемников? Из-за чего и появляется общепризнанность гением, скажем, Леонардо да Винчи (за сфумато, хоть бы). Хоть в СССР, скажем, очень малое количество людей видело (где? В Эрмитаже: «Мадонна Литта» и «Мадонна Бенуа», ни в одной нет сфумато) подлинники его картин. Я в молодости не мог не видеть, ибо посещал Эрмитаж, но не помню впечатления. Для масс работает, наверно, доверие к общепризнанным авторитетам. И даже не к ним, с которыми массы не знакомы, а к авторитетам поменьше, которые с общепризнанными знакомы. И вот те общепризнанные, предполагаю, как раз и чувствуют то особое переживание (от сфумато), о котором я спустя годы прочёл в строках о «Джоконде» у Чичерина. И не то же ли самое со считанными, глубоко почувствовавшими что-то у «Битлз»?

Я ребёнком в Средней Азии видел такую картину. По проезжей части улицы шло стадо овец. Первым шёл вожак. Поперёк дороги кто-то положил бревно. Вожак его перепрыгнул. Остальные стали делать то же самое. Вдруг какой-то мужчина бревно осторожно вытащил и положил рядом с дорогой. Стадо продолжало перепрыгивать место, где бревно лежало. Сперва. Потом место перепрыгивания стало сдвигаться к концу стада. Но ни одна овца не проигнорировала акт перепрыгивания вслед за перепрыгнувшей впереди идущей.

Но не исключено, что с «Битлз» у авторитетов была не глубина, а поверхность:

«…личной экстатически-активной эйфории, возникающей от соприкосновения с музыкой «Битлз» [свидетельствующей о] состоянии «массовой души», которое [состояние], резко проснувшись, в середине 60-х годов ХХ столетия приняло форму неистовой, фанатической «битломании»» (Там же).

Моё же провинциальное окружение в СССР, «любившее» эту музыку, и вовсе просто притворялось, чтоб не прослыть отсталыми. Мой свист их отрезвлял. Они ж, «любившие», не могли насвистеть. Что ж это за любовь? Только и способная, что узнать песню по свисту.

У молодёжи вне СССР, собственно, то же было, но тех надо признать предрасположенными к сумасшествию («…даже толком не слышали музыку… Они рыдали…». Там же). Пресс отчуждения при капитализме, — полного бесправия перед хозяином, — наверно, взводил гораздо больше, чем работников в СССР, которых даже уводить нельзя было за то, что на работе они занимались своими делами. (Мне рассказывала тогда одна женщина, к которой приехал дальний родственник из США, рабочий на часовом заводе. Он не был ни на каком советском предприятии, но что-то почуял. И сказал: «Вы счастливые люди. Я, придя с работы, падаю, как мешок от усталости. Потому что я на работе боюсь посмотреть по сторонам, чтоб меня назавтра не уволили».)

Но то, что ниже пояса всё же очень заразительно.

Может, вообще западные люди из-за своеобразного тоталитаризма общественного мнения (которое, в общем, не поколебалось молодёжной контркультурой) более внушаемы. (Там возможно, чтоб пол Америки поверило, что президент Трамп – пророссийский… Сами «Битлз» были тоталитарными манипуляторами толпы). А русские, россияне, народ бытийный, а не имущественный, для которых «дело не главное в жизни, главное – настроение сердца», так массово сходить с ума не могут. Народ безмолвствует… Себе на уме… Даже массово выйдя против бэтээров ГКЧП, только трое погибли, да и то по несчастной случайности, а не в героическом порыве. Все вышедшие на улицу знали, что они – меньшинство. А народ проголосовал за СССР, а не против.

Но лично мне хотелось бы, чтоб обнаружилась не только заразительность музыки «Битлз», а и чтоб на какие-то её элементы можно было б подумать, что они бессознательно родились. Не в том, обычном смысле, подсознательно, как под воздействием сознательной цели (расковать – у «Битлз») говорят предложениями, организованными подсознанием, ради осознаваемого замысла, а не словами говорят. А в том – необычном – смысле, что подсознательным является организующий всё идеал. Ницшеанский. Иномирие.

Тогда «Битлз» по праву стали бы равны Леонардо да Винчи. Хоть ницшеанство – аморально в некотором смысле.

В этой связи попробую, музыкально неграмотный, пробиться к открытиям «Битлз».

До них по большому счёту господствовал классицизм, выражавший борьбу Нового времени со средневековым варварством коллективизмом-упорядоченностью.

Кто знает, что такое лад? – Это набор тех нот, из которых БУДЕТ состоять мелодия. Например, песня Пахмутовой «Беловежская пуща» в ре-мажоре:

За	по	вед	ный	на	пев	за	по	вед	на	я	даль
ре1	ре1	ре1	фа1	ля1	ре1	фа1	ля1	ре2	до2	ля1	фа1

состоит из нот: ре¹, ми¹, фа¹, соль¹, ля¹, си¹, до-диез², ре². С одним диезом. И у нас коллективно как-то так сложилось, что подсознательно чувствуем мы по первым словам песни, что будет именно такой звукоряд. И ничто больше в него не проникнет. А иначе – фальшь. И не фальшивость век за веком обнаруживала себя «моментами как бы «объективного» музыкально-выразительного процесса» (Борисов. https://books.google.co.il/books?id=d0tSDwAAQBAJ&pg=PA76&source=gbs_selected_pages&cad=3#v=onepage&q&f=false). Само собой всё. То есть тоталитарное навязывание, которого даже не замечаешь. С детства привык к законам и всё. И катишься, как по рельсам. Да и пафос песни соответствующий – гимн заповедному лесу, образу традиционализма, как бы оппозиционному официальной идеологии энергичности в строительстве скорого будущего – коммунизма.

А то был коммунизм №1, так сказать. Ошибочный. Опиравшийся на неограниченный материальный прогресс. (Маркс не сообразил, что массовое производство вызовет массовое потребление и даже перепотребление, убьющее человечество.) А подсознание Пахмутовой исповедует коммунизм №2. Не ориентирующийся на неограниченный материальный прогресс. Наоборот – на самоограничение. На традиционализм.

Я не знаю, что это за чудо, но лозунг «Каждому – по разумным потребностям!», столь подходящий для коммунизма №2 и столь не подходящий для коммунизма №1. мне почему-то знаком со времён СССР, хоть тогда была актуальна не разумность, а неограниченность: «Догоним и перегоним США по производству мяса и молока на душу населения!». Перегоним – ведь не ограничено.

В общем, композитором Пахмутовой, хоть и оппозиционно (правда, неощутимо – чистое общение подсознаний!), воспевалась законность. В том числе и единственным ладом воспевалась.

А «Битлз» этот закон нарушают. Пропадает ощущение естественности. И заменяется принудиловкой. Новым тоталитаризмом. Тоталитаризмом шабаша.

Пример нарушения лада? – Пожалуйста (о песне «A Hard Day’s Night», — слушать тут, — одной из тех двух, которые я научился свистеть; слова тут):

«Три аккорда в начале куплета (G, C, G [hard day’s night]) принадлежат тональности соль мажор. Но с введением аккорда фа мажор [F] в третьем [«It’s been a» в затакте]

такте мы видим, что Леннон выбрал для песни соль миксолидийский лад… Возвращение в тональность соль мажор происходит в десятом такте с введением аккорда D7, который содержит фа-диез» (http://wreferat.baza-referat.ru/A_Hard_Days_Night_(%D0%BF%D0%B5%D1%81%D0%BD%D1%8F).

Я б так перевёл слова начала куплета под те три неведомых мне, неграмотному, аккорда, звучащие для меня, на одной ноте, создающей образ надоевшего: То бы`ла ночь (ре²) гнёт(ре²)-дня(ре²).

А в третьем такте, я понимаю, уже другой лад. И это – бунт! Иное – немедленно!

Я помню, какое сильное впечатление на меня производил переход в другую тональность в песне «Я шагаю по Москве»… Но там это было  на новом куплете и переживалось как счастье на новом, высшем уровне. А тут так скоро… – Бедлам.

Словесным аналогом нарушения правил в битловской песне является оксюморон «ночь дня».

Так слабые (массы) при этом шабаше, — как дети с лепыми нелепицами, — радуются вдруг-возможности нарушить правила. И недоосознающие свою слабость «Битлз» в том числе радуются (но только во время сочинения, отрываясь, а не при исполнении уже сочинённого, когда всё превращается в скучную, одинаковую жизнь). Сочиняя же – сознают, что отрываются. Но ведо`мы при сочинении подсознательной жутью, что некуда деваться в Этом мире: и старо-естественное, и ново-искусственное – всё – тоталитарно. Значит, куда стремиться? – Правильно: в принципиально недостижимое иномирие. И в том – невыразимая словами сладость. На концерте уже не переживаемая.

И я не докажу, что её, невыразимую, переживали «Битлз» при сочинении.

Но мне приятно думать, что, если переживали, то что-то то же переживали самые глубокие из ценителей этой группы. И – покатилось… Их мнение об особости «Битлз» становилось общепринятым, и те сравнялись в оценке с оценками Леонардо да Винчи. – Ничего не зная толком (как и о леонардовском сфумато), все считают их самыми-самыми… А дело в том, что общаются подсознания. И не только слухом земля полнится, но и ЧТО-ТО, словами невыразимое, подтверждает те слухи. Для меня, например, учившегося свистеть песню, было удивительно, что я, всегда на лету умеющий повторить мелодию, тут мучался неделю.

Соломон Воложин