Один из крупнейших заводов областного центра, на котором когда-то трудились тысячи рабочих, уже не выпускал высококачественную сталь. Трубы не дымили, обезлюдевшие корпуса стояли угрюмо и не подавали каких-либо признаков жизни. В полукилометре от обшарпанного заводского забора виднелись сталинские пятиэтажки, и среди них как памятник эпохи возвышалось величественное жилое здание в девять этажей с бельведером, отчего оно, казалось, ещё выше. А на самой макушке бельведера как дерзкий вызов новым хозяевам жизни уже несколько лет развивался красный флаг.

И мало кто из прохожих знал, что водрузил его ветеран труда Алексей Максимович Гусев, который жил в этом доме. Несколько раз приезжали сотрудники милиции, а потом полиции, снимали красное полотнище, но каждый раз утром следующего дня флаг был на своём месте, потому что ветеран всегда имел запасной. Приходили к нему представители Администрации района и посланцы других организаций, уговаривали и даже пугали, но ветеран не сдавался.

Свой день Гусев начинал с проверки, не случилось ли что с флагом, и только после этого брился и садился завтракать. Хотя Алексей Максимович никогда в своей жизни не носил в кармане партбилета и в советские годы нередко поругивал коммунистов, контролировать, чтобы флаг был жив, он считал партийным поручением. Обида — это царапина на сердце. У Гусева болело сердце от того, что новая власть крепко его обидела. Он проработал почти пятьдесят лет, сначала на заводе, а после его закрытия в других местах, а получал унизительно маленькую пенсию. Ветеран понимал, что в капкане жизни мучения неизбежны. Однако он никогда не предполагал, что свою старость он будет встречать в бедности в полном смысле этого слова. У него украли всё: приличную пенсию, которую он мог бы заработать при советской власти, а значит, и возможность нормально питаться, одеваться, покупать новые книги и журналы. Украли у него и возможность смотреть хорошие фильмы по телевизору без постоянно выскакивающей идиотской рекламы. Да и просто возможность посещать новые места, видеть мир своими глазами, а не через кривое окно телеэкрана. Да что там говорить, много чего украли. И самое главное – будущее страны, ради которого миллионы людей тратили свои силы, здоровье и время.

Денег Алексею Максимовичу не хватало ни на что. Даже когда ушла из жизни его супруга, то, чтобы достойно похоронить её, Гусеву пришлось залезть в такие долги, что он потом долго не мог расплатиться. Но Алексей Максимович не пал духом. Как известно, дух силён целью. Каждый день перед Гусевым маячила цель: флаг должен быть на всеобщем обозрении. И в этом Гусев стал видеть смысл своего существования. Он приучил себя верить, что всегда есть шанс вернуть украденное Будущее. И этот шанс — возвращение к красному полотнищу и ко всему тому, что с ним связано.

Все мы попутчики своей эпохи. Мы можем быть с ней согласны или нет, но дорога у нас общая. Что ж, если досталось такое время, нужно стиснуть зубы и продолжать жить дальше. Каждый день Гусев доказывал себе, что он способен не только молча ненавидеть, но и действовать в меру своих сил. Он имел высшее техническое образование, однако всегда интересовался не только инженерными делами, но и политикой, философией, художественной литературой. Он прочитал немало трудов марксистов, даже осилил «Капитал» К. Маркса, и был убеждён, что акул капитализма может уничтожить только гарпун пролетариата. Иногда Алексей Максимович занимался агитацией, беседовал с молодыми рабочими близлежащих заводов, которые ещё что-то выпускали, — и почти всегда оставался крайне недоволен результатами этих разговоров. Ничего, думал он, они ещё поймут, что к чему; просто нужно время. Классовая ненависть — продукт длительного хранения. Необходимо, чтобы молодёжь видела красное полотнище. У каждого в жизни своя точка опоры. Для Алексея Максимовича такой точкой было красное знамя. Под этим знаменем он прошёл всю свою сознательную жизнь. И умрёт он только с этим знаменем в душе.

Одинокие мысли самые упорные. Гусев не забывал о флаге, даже когда ходил по рынку и магазинам для бедных, понимая при этом, что магазины для бедных открывают, чтобы разбогатеть. Не зря же и в этих магазинах цены то медленно, то быстро ползут вверх. «Инфляция!» — разводят руками продавцы. Кому инфляция, а кому – материальное светлое Будущее. Да ещё и подшучивают, что, мол, в светлое Будущее строем не ходят. Вот и пробираются поодиночке. Сволочи! По трупам соотечественников идут. Что он может купить на свою мизерную пенсию после того, как заплатит за квартиру и коммунальные услуги? Примерно так размышлял наш герой.

Вершины власти покрыты льдом равнодушия. Что им до миллионов таких, как он, Гусев. Они не знают, что уже много лет Алексей Максимович не покупает мясо, перешедшее для него в разряд деликатесов. Получив пенсию, Гусев изредка приносит с рынка свежее сало и солит его. А вещи, которые он донашивает, куплены ещё при Советской власти.

Этажом выше Гусева проживал его старый знакомый Иван Иванович Фёдоров. В советские годы они вместе работали на заводе инженерами. Сосед тоже был пенсионером, но материально жил гораздо лучше, — получал помощь от сына, у которого в городе было несколько мастерских по ремонту автомобилей.

Сосед часто приходил к Гусеву, иногда приносил спиртное, изысканную закуску и в беседах много раз старался убедить Гусева пересмотреть свои взгляды и снять красный флаг. Вот и сегодня Фёдоров позвонил и сказал, что вечерком «забежит покалякать». Фёдоровское «каляканье» в какой-то степени надоело Алексею Максимовичу, однако он был совсем не против в очередной раз скрасить одиночество (единственная дочь живёт с семьей в другом городе). Кроме того, Фёдоров обладал достаточно высоким интеллектом, и Гусеву было интересно с ним общаться. И каждый раз Иван Иванович затевал разговоры о политике и экономике сегодняшнего дня; убеждал, что человечество лучше капитализма никакой общественно-экономической формации не придумало. И каждый раз просил Гусева снять красное полотнище. И каждый раз в конце встречи оба собеседника лишь укреплялись в своих убеждениях. Что, впрочем, не мешало им и дальше поддерживать приятельские отношения.

Фёдоров пришёл точно в обговоренное время. Можно было заметить, что и гость, и хозяин имели немало общего. Оба они выглядели моложе своих лет, оба стройные и, судя по стремительной реакции на взаимные реплики, темпераментные. Разница во внешности состояла лишь в том, что Фёдоров был одет в поношенный, но дорогой костюм, а Гусев – в потрёпанные брюки и рубашку с «прохудившимся» воротником.

Пока хозяин квартиры резал хлеб и разогревал уже немного остывшую жареную картошку, Иван Иванович разложил на столе разнообразные закуски и даже успел открыть бутылку и налить по первой рюмочке. После первой чарки они не успели толком закусить, а дискуссия про «социализм-капитализм» уже шла полным ходом. Фёдоров решительно гнул свою линию:

— …И при социализме, Алексей, была буржуазия и тоже эксплуатировала. И фактически владела всеми орудиями средствами производства. Но в завуалированной форме. Ты-то выходец из какого класса? Кто был твой отец? Главный энергетик нашего завода. А вот я наоборот — представитель самых низших слоёв, вовсю эксплуатируемых советской властью…

— Но ты же получил высшее образование благодаря именно советской власти?! Бесплатно, не как сейчас… — сказал Гусев, пытаясь загнать собеседника в угол.

— Подожди, подожди… Я доскажу о себе. Так вот. Я сын тракториста и свинарки. С четвёртого по восьмой класс, пока не уехал в город в техникум, я ежедневно по два-три часа после уроков вкалывал на свиноферме, помогая маме, которая работала часов по двенадцать. Подавал свиньям корм, разминая в горячей воде комки комбикорма. Убирал навоз, двигая вагонетку, и большой лопатой забрасывал дерьмо вперемешку со свиной мочой…

— Да что ты мне всё это рассказываешь! Я сам в детстве вкалывал, жили-то мы в своём старом доме, и участок у нас там, огород, сад…

— Не перебивай, я закончу свою мысль. Так вот. Делал всё это без принуждения, чтобы облегчить участь мамы, которая трудилась в этой зловонной атмосфере годами без выходных. Дома тоже было хозяйство, и тоже приходилось помогать родителям. Отец и мама ушли из жизни рано. Мама прожила пятьдесят лет, отец шестьдесят три года. Мои родители не исключение. Так жили все советские крестьяне, которых тогда называли рабочими совхозов или колхозниками…

— Ты хочешь сказать, что у меня детство было намного лучше твоего?

— Конечно. Гораздо лучше моего. Твой отец из номенклатуры. А она жила по-другому, начиная от председателя сельсовета и выше, от парторга совхоза и выше, от директора чего-нибудь и выше, а также — обслуга советской власти: военные, судьи и прочие.

— Да ты знаешь, какая у моего отца нагрузка была? Он всю жизнь на заводе провёл. И по выходным, и по ночам ему звонили: то авария, то ещё чего… Лучше скажи, откуда у тебя, сына тракториста и свинарки, такая нелюбовь к советской власти? Только честно…

— А я всегда говорю честно. Думаю, что живущее во мне неприятие советской власти в лице её многочисленных чиновников родом из детства. Хотя реально я понял это в конце восьмидесятых, когда спала идеологическая упаковка с так называемого развитого социализма…

— А чего ж ты так поздно раскусил советскую власть? – Гусев усмехнулся.

Не обращая внимания на иронию собеседника, Фёдоров, всё больше возбуждаясь, продолжал:

— И что интересно! Плодами очередной революции они же и

воспользовались! Сейчас у власти всё те же ребята: бывшие коммунисты или их дети, бывшие комсомольцы-добровольцы…

— Да это вовсе не коммунисты, а предатели и лицемеры…

— Согласен с тобой насчёт лицемерия нынешней власти. В общем, хрен редьки не слаще. Наливай по второй. А красный флаг ты всё-таки сними…

— Не сниму! Не дождётесь! – упёрся Гусев и даже немного побагровел и встал со стула, будто его за такие слова сейчас поведут на расстрел. Впрочем, тут же успокоившись, он сел.

Выпив по второй, молча закусили, но пауза в споре подлилось совсем не долго.

— Пойми ты, друг сердечный Алёшка, человеческую природу не изменить. Жажду власти и наживы можно обуздать только хорошими законами, которые выполняются не коррумпированными институтами. Причём они должны быть подконтрольными обществу… Лёша, при чём здесь красный флаг? Сними его…

— При том, что мой отец под красным знаменем воевал против немцев, дважды был ранен. Под красным флагом, а не под власовским, который сегодня висит над Кремлём. Получается, что мы – поколение предателей…

— Да пойми ты, как тебе вдолбили в башку догмы о загнивающем Западе, так ты с ними до сих пор и живёшь…

— А ты не задумывался о том, почему они материально так хорошо живут? – не сдавался Гусев. — Та же Англия! У неё было тридцать восемь колоний и больше ста лет они внаглую грабили народы этих колоний…

— Ну а мы никого не грабили – и СССР развалился. Почему? Потому что руководствовались самой прогрессивной идеологией?

— Советский Союз развалился по целому ряду причин. Почему-то одну из важных, на мой взгляд, причин никто не называет. А причина вот какая: КПСС до конца так и не избавилась от троцкизма. Что значит денежная поддержка компартий по всему миру? Это же бешеные деньги! Вместо того чтобы сделать уровень жизни своих граждан выше, чем в Европе, бабки тратились фактически на мировую революцию. Это же лозунг Троцкого «Русский народ мы кинем в костёр мировой революции»!..

— Ну ты и загнул! Не думаю, что такие уж великие деньги шли, как ты говоришь, на мировую революцию. Главная причина развала Союза не в этом, а в ложном учении Ленина-Сталина… И вообще, убери ты этого усатого, — и он кивнул на портрет И. В. Сталина, висящий на стене.

 — Ты тут Сталина не трожь! Наше счастье, что он был руководителем страны в тридцатые годы. Был бы другой, никакой индустриализации не было бы проведено, а значит, войну бы мы проиграли. И не было бы, Ваня, нас с тобой на этом свете. Неужели ты этого не понимаешь? Ты же неглупый человек.

— Это точно…

— Если бы он сейчас сидел в Кремле, разве был бы у нас такой бардак во всём? Вот скажи мне, только честно, почему сегодня по всем опросам больше половина россиян деятельность Сталина оценивают положительно? Почему это происходит? А?

— Это происходит потому, что у половины, если не больше, наших сограждан жива психология рабов, вера в чудо. Они думают, что можно есть, пить и веселиться, а потом, когда халява закончится, придёт добрый к ним, но жёсткий к врагам дядя-царь, железной рукой наведёт порядок, и опять у них будет халява …

— Вот так, значит…

 — Да, так, — кивнул Фёдоров. — Думаю, что сто процентов этих людей серьёзно не изучали историю, не пропускали её через своё сердце и сделать этого не способны…

— А ты знаешь, что о Сталине говорили даже его враги после его смерти?..

— Знаю, знаю. Но лучше всех сказал де Голь: «Сталин не ушёл в прошлое, он растворился в будущем»…

— Вот-вот! Идеи Сталина и социализма ещё вернутся. Получается, что даже де Голь это понимал?! А ты? Русский человек – и не понимаешь?..

Иван Иванович усмехнулся:

— Я-то как раз всё понимаю. Де Голь предвидел, что сталинизм ещё будет пытаться прорасти по всёму миру. И в его родной стране в образе одной мадам-политика по имени Марин Ле Пен — и, подумав три секунды, добавил: – А у нас в стране — в образе политических эпилептиков в виде Проханова и Кургиняна да доморощенных геббельсов в виде соловьёвых и киселёвых…

Они ещё долго и с азартом спорили и, казалось, что дело дойдёт до драки.

Можно было лишь удивляться, сколько энергии осталось в их сердцах. Разошлись собеседники уже за полночь, взаимной неприязни не было; они даже пожали друг другу руки. И уже поднимаясь по лестнице на свой этаж, Фёдоров оглянулся и негромко произнёс:

— А флаг ты всё-таки сними!

На следующий день в послеобеденное время Гусев почувствовал себя нехорошо, но, несмотря на это, вышел из квартиры. Он медленно поднялся на чердак, чтобы убедиться, что флаг на месте. Флаг гордо реял на ветру — и сердце у Алексея Максимовича перестало покалывать.

— Пусть народ видит и помнит, — тихо произнёс Алексей Максимович.

Мимо дома, над которым развевалось красное знамя, проходили люди. И никто не останавливался, чтобы посмотреть на этот флаг. На символ страны, которую одни потеряли, другие предали, а третьи так и не успели узнать. И наверное, каждый из них ощущал себя частью народа. Но народ – это слишком высокое звание, чтобы население страны соответствовало ему постоянно.

Валерий Румянцев