Пантелей Сергеевич Ножкин жил в общежитии. И хоть народ в общаге завсегда слишком общительный, никому о своей жизни он не рассказывал. Работал он грузчиком на продуктовой базе. Все-то его кости и спина его сильно болели.   Да оно, и не мудрено: попробуй-ка, помыкайся по нашей жизни!  Лет Сергеевичу было пятьдесят семь, и думал мужик о том, что, когда стукнет ему шестьдесят, выйдет он на пенсию.

Заботило это его душу: дотянуть бы до пенсии. Не раз думал Пантелей о том, что пенсионный возраст не зря даден людям, и здоровье отказывает, да и память шалит. И как выстрел посреди ясного неба прогремел указ о повышении пенсионного возраста.  Как известно, каждый человек о себе размышляет. Вот думал об этом и Сергеевич, мол, что же, я меньше других, что ли работал?  С теми, с кем начинал он работать, уж почти никого в живых-то и не осталось, а работал – то я точно не хужее их.

Помнил он, а как такое забудешь? Думал он и о том, как выходили на пенсию мужики, и о том, как приходили на завод, и о том, как рассказывали им о рыбалках, об охоте, да о ягоде, о грибах.   Были и такие люди, которые пчёл разводили. Вот и появилась у постаревших, да поизношенных жизнью мужиков перед уходом из жизни свободное время.

Да оно, по сути, так и было, но не долго все они жили-то, особенно мужики, выйдя на пенсию.   Словом, многое за это время в жизни запомнилось. Пантелей Сергеевич с получки выпивал два дня, а потом платил за общагу, занимал денег тем, которые никогда долги не отдавали. В этот день он не смог подняться на работу, и забежавшая к нему занять денег тётя Люба, догадалась, что с Сергеевичем, что–то не то.

Вызвали скорую, и случился инсульт. Вот больного и увезли в больницу.

Отказала напрочь половина его тела, но, слава Богу, через несколько дней лечения, онемевшая половина тела стала возвращаться к своему хозяину. Стал тихонечко он, самостоятельно ходить в туалет, жалел в сердцах тех, кто не может. К нему в больницу почти никто не ходил, всего два раза навестили его только одни общаговские. Принесли ему лимонад с пирожками, а как их жевать-то, коли зубов дано не было, но всё же с горем пополам огоревал?

Лицом он стал очень бледен, а через месяц Сергеевича выписали. На такси он сам добрался до общаги. Ходил медленно, и его пошатывало в разные стороны. Очень сильно потерял он в весе, вот и мыкался по врачам, но те через полгода закрыли ему больничный. Работать после тяжёлой болезни он не мог, потому что постоянно кружилась голова. Ещё полгода ходил он по больницам, а врачи так, и говорили о том, что, вот если бы ты был лежачий, тогда, может быть, и дали бы тебе пенсию, а ты же сам ходишь!

Сергеевич с горя так отвечал им:

— Да как же я хожу!  Меня из стороны в сторону шатает, я же скелет на модельках, вот и голова кружится у меня, и деньги закончились, а теперь только и осталось, что подыхать мне.

Врачи только пожимали плечами.  Разволновавшись, Сергеевич еле-еле доходил до общежития, а затем долго лежал на кровати.   Мысли в его голове были страшные, и совсем заканчивались таблетки. Купить их было совершенно не на что.  Помня, о том, что Пантелей пока был здоров, всегда занимал ему денег, а жители общаги приносили ему жареной картошки, да самых дешёвых консервов. Они давали ему и чаю с сахаром.

Однажды Пантелей снова наладился в больницу, и, просидев в очереди два часа, упал в обморок. После этого случая врачи дали всё же Пантелею третью группу инвалидности на год, которую, разумеется, через год надо было снова подтверждать. Размер этой пенсии составил шесть тысяч рублей.

На дворе стоял две тысячи восемнадцатый год. Пантелей научился экономить на таблетках, и пил он только тогда, когда становилось совсем не в моготу. В общаге у них был общий холодильник, и с первой пенсии он положил купленную курицу в холодильник, надеясь сварить суп, отрезая по маленькому кусочку, но курица вдруг исчезла на следующий же день. Ворвался к нему в комнату Вовка Брагин, и говорит:

— Вкусная Сергеевич курица была, спасибо тебе! Давай, покупай ещё, мы тебе все завидуем, и ты пенсию получаешь. И чего бы ни купил Пантелей, всё тут же исчезало, а что он, в сущности-то, покупал?!  Это был самый дешёвый зелёный китайский чай в пакетиках, или килограмм сахару. Ещё брал он несколько пачек лапши «Ролтон».

Хотелось ему очень яичек варёных. Купил он однажды десяток яиц, сварил прямо все десять в кастрюльке, да собрался было их съесть, но снова гости в общественную столовую пожаловали, и ему чудом одно только яичко и досталось. Год пролетел быстро, и надо было снова ходить по врачам. Целых четыре месяца хождений по больнице, а почему же было четыре месяца? Когда, хоть сколько — нибудь сил появлялись, то вот тогда, и приходил он в больницу. И тогда снова его подкармливали общаговские горемыки, где жареная картошка считалась деликатесом.

И вот, наконец, через четыре месяца, врачи дали Пантелею Сергеевичу Ножкину третью группу инвалидности пожизненно. Получать шесть тысяч рублей каждый месяц, для Сергеевича это была огромная радость. Как – то к Пантелею заглянул знакомый ещё по заводу Жора Прокопьев, и узнал про пенсию Сергеевича.  Жора прослезился, а на следующий же день привёз ему три мешка картошки, кабачков, моркови, да свеклы. В разговоре Жора пожаловался Пантелею: де, завелась у него в подвале крыса. Она много слишком уж ему пакостит, и он не может её никак вывести. Сергеевич посоветовал поджечь старый валенок, потушить, и спустить в подвал.

Через неделю явился Жора, в немалом удивлении:

— Ну, надо же Сергеевич, чего же я только не делал – ничего не помогало, а тут вот, исчезла! Вот уж спасибо тебе!

Сам Жора Прокопьев хорошо жил в своём дому, и держал небольшое хозяйство. И в этот раз привёз он Пантелею три килограмма свеженины. После его ухода в комнату Сергеевича ввалились общаговские.  Словом, они зажарили сразу три килограмма свеженины, и снова порадовал их Сергеевич. Сам Пантелей только два кусочка, и успел съесть. А если наш Сергеевич и доживёт до теперешнего пенсионного возраста, то, разумеется, пенсия его заметно вырастет, ну а пока…

Анатолий Казаков