Я говорю о фильме Звягинцева «Изгнание» (2007).

Всё, что я пишу, надо понимать как намёк и попытку приближения к истине. Приближение к которой в принципе не ограничено.

Мне поэтому не страшно, что я не всё в фильме различил, когда персонажи говорили (виноват или недостаток моего слуха, или звучания того варианта, который мне попался при просмотре фильма в интернете). Я, надеюсь, достаточно о фильме потом прочёл, чтоб не сказалось нерасслышанное при просмотре.

Звягинцев решил оттолкнуться от повести Сарояна «Что-то смешное» (1953). В ней Сароян воспевает семейные ценности, которым угрожает случай. Воспевает, можно сказать, истошно. Экспрессионизм некий. На женщину что-то находит, и она вдруг изменяет мужу, не переставая его любить. Муж сумел это как-то пережить, и семейное счастье, наверно, будет восстановлено. Ибо уж больно много добрых людей вокруг. – Автор ребёнком спасся эмиграцией семьи в США от армянского геноцида – как не радоваться даже и спустя десятилетия.

А Звягинцева ужаснул тот вал рационализма, который нахлынул на постсоветскую Россию. И его персонаж, солипсистка Вера, решила рационализм изгнать из своей жизни. Ведь что такое солипсизм? Уверенность, что всё есть не более чем моё представление. Покончи с собой, и исчезнет мир вместе с непереносимым рационализмом. Выплеснутым из крестильной купели окажется вместе с водой и ребёнок. Но зато будет дан пример человечеству. Условный. Такой же, как и пример Христа, если считать Новый завет такой же условностью, как и любое произведение художественной литературы.

Но пример ли человечеству фильм «Изгнание», если он такой труднопостижимый?

Только из-за трудности с его постижением я им и занимаюсь. Потому что моё амплуа – открытие художественного смысла, который всегда сокрыт. Тупо говоря, достаточно сделать нечто трудно понимаемым, как уже можно пробовать добиваться признания этого художественным.

Взять и слова Веры (а это рассказ Роберта, представленный зрителю как киноявь), что ребёнок, конечно же, Алекса (мужа её), — взять эту сцену и поставить её в конце фильма… Одного этого достаточно, чтоб очень затруднить зрителю постижение фильма.

Ведь объяснение Веры Роберту, почему зачатый ребёнок и мужа, и не мужа невозможно понять, без цитаты из апостола Павла, читаемой девочкой в середине фильма.

Это какой мозг надо иметь, чтоб понимать ту цитату (о нелюбви), когда фактов охлаждения Алекса к Вере зрителю не дано. Ибо, если и дано, так это можно адекватно понять только во вторичном просмотре.

Муж лёг в общую с женой постель, не раздеваясь и предварительно бросив на место, где он ляжет, тёмную накидку.

Но товарищи (по просмотру), а как мог зритель понять, что это признак нелюбви? Ведь после чего Алекс пришёл упасть в постель? Зрителю показали. Ему, преподавателю литературы (по Сарояну), пришлось впервые в жизни вынимать пулю из предплечья у родного брата. А?!. Вы себя представьте на секундочку. У вас хватит сил дойти до кровати? – А у этого хватило соображения хоть бросить что-то на постель, чтоб не запачкать её, раз сил нет раздеться. – О какой исчезнувшей любви, заменённой привычкой, может на 10-й минуте фильма подумать зритель, впервые увидевший жену Алекса, причём спящей?

А сразу после этого сцена в ночном вагоне. Сын спит, положив голову на колени отца, дочка спит, положив голову на колени матери, отец спит сидя, мать спит хуже и посмотрела на спящего мужа, а он – безответен. – Ну да, опять разобщённость. Но какой зритель это может усечь?

Или следующая сцена. Вся четвёрка вышла из вагона. 13-я минута фильма.

Ясно, что перед нами не период ухаживания Алекса за Верой, раз та так отстала. Но чтоб это объяснило решение Веры покончить с собой?..

Ну да, мрачная, безрадостная жизнь показывается уже 12 минут: долго, нудно и под неприятнейший скрежет мотора, потом поезда, а между ними под неприятнейший грохот дождя и хирургических движений Алекса, сперва мчится автомобиль с раненым Марком, братом Алекса, потом идёт операция, потом спаньё. Ничего хорошего.

Нет, я признаю, что всё это действует на подсознание зрителя в нужном для режиссёра направлении будущего понимания, как хочет режиссёр, что так жить нельзя. Режиссёр вправе манипулировать нашим подсознанием в своих интересах. Но я б хотел, чтоб этот интерес в какой-то мере был не известен сознанию самого режиссёра. А перед нами – сплошной умственный расчёт. Религиеборца. Маскирующегося под уважающего религию. Христианство. Библию демонстрирует. С картинкой Мазаччо «Изгнание из рая» (1427).

Дети «…собирают паззл картины Леонардо да Винчи «Благовещение», а затем читают отрывок из главы 13 1-го Послания апостола Павла коринфянам» (Источник) – всё в перебивку с совершением нелегального аборта по настоянию Алекса и с согласия Веры. – Мол изгоняет Бог в первую очередь Алекса за грех убийства человека, пусть и не рождённого. Мол, Бог Адама с Евой наказал, так они покаялись и взяты на небо. Мол, так и Звягинцев не без ссылок на Библию призывает россиян не зарываться в рационализм. И доказательство: сцены с религиозными детьми в ярко освещённой комнате, а сцены аборта – при еле светящей лампочке.

И молчок, что Вера-то ещё до получения теста на беременность отравилась (да струсила, позвонила Роберту {Алекс был где-то на выезде} и тот её спас), что она после аборта опять отравилась, и на этот раз бесповоротно. А ведь это гордыня, смертный грех, не то что кончать с собой, а посягать на образ действия самого Христа – смерть ради прощения грехов человечества. Смерть за то, что у Алекса ослабла любовь к ней.

Если подумать, — как у меня получилось при разборе «Елены» и «Левиафана», — что Звягинцев реалист… То есть чует, что народ на капитализм, на первичный капитализм, в России ропщет, дескать, так дальше жить нельзя… То есть некапитализм какой-то чует зарождающимся в России… То издевательство над религией понятно: она, наоборот, примиряет людей с эксплуатацией.

Возьмём то же прочтённое без перерывов «Послание апостола Павла»:

«¹ Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

 ² Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

 ³ И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

 ⁴ Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,

 ⁵ не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

 ⁶ не радуется неправде, а сорадуется истине;

 ⁷ все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

 ⁸ Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор, 13).

Любовь-то имеется в виду к Богу, а не к кому другому. Первохристианам и их современникам, ещё не крещённым, это было ясно без прямого пояснения.

Бога имеет в виду и Вера, что-то больше, чем семью:

«Роберт. Вера, почему вчера ты хотела это сделать?

Вера. Мне страшно. Я ничего не могу ему ответить.

— Алексу?

— Я беременна.

— Беременна? Прости. А ребёнок, что ли – не от Алекса?

— Это его ребёнок. И не его.

— То есть?

— Это его ребёнок, конечно, его. Чей, чей же он? Его – это в том смысле, что наши дети не наши. Вернее, не только наши. Как и мы не дети наших родителей. Не только их. Понимаешь? – Я просыпаюсь ночью и не могу больше уснуть. Слушаю, как он дышит. И он любит нас как семью, как вещь. Господи! Ведь мы уже много лет так и живём. Почему я так одинока? Почему он не говорит со мной, как раньше? Или мне только казалось, что мы говорили? Я ничего ему не смогу объяснить. Я должна что-то сделать.

— Вера…

— Если так будет продолжаться – всё умрёт. Но я не хочу рожать умирающих. Мы ведь можем жить, не умирая?! Ведь есть такая возможность!

— Такая возможность, Вера…

— Я не знаю, какая, но знаю, что она есть. Потому что можно только вместе, а друг без друга вообще по одному не получается. Нет никакого смысла, как тот игрок [брат Алекса, оставивший семью для игры и т.п. тёмных дел, ради исключительно себя самого]. Как ему объяснить? Чтобы он увидел, чтоб это понял».

А что Бог…

Я не могу в этой жизни достигнуть нормальной жизни, зато мне будет воздаяние в иной жизни, в Царствии Божием в виде бестелесной души, у которой и поползновения не будет к нормальной жизни. То есть и тут, до смерти, – ради любви к Богу – не надо много материального хотеть себе. И пусть себе преуспевшие жируют. А мне зато уже – духовность дана, больше, чем мещанство, больше, чем семья.

Так если Звягинцев поиздеваться тихо над такою одухотворённой (тем, что сделал, что убила она себя, чего было нельзя) – то что это будет? Антивластный и антихристианский фильм.

Но поиздеваться тихо значит ли выразить свой подсознательный идеал? То есть художествен ли фильм?

Судя по тому, как тщательно Звягинцев маскировался, понятно, что всё-то он делал сознательно.

Господи! Тогда летит в тартарары его художественность в последующих фильмах, где он более определённо против власти и религии. А как же может быть, чтоб то, что уже было в сознании, ушло в подсознание?

Вообще-то мыслимо. Есть так называемое меряченье – «характеризуется гл. обр. неудержимой наклонностью б-ных к подражанию словам и действиям окружающих лиц. (эхолалия и эхопраксия) и к исполнению даваемых последними приказаний» (Источник). Это состояние начала становления второй сигнальной системы у человека по теории Поршнева. Шерстистые внушатели до тех пор успешно внушали мутантам, бесшёрстным внушаемым, чтоб те отдавали своего бесшёрстного детёныша на съедение стаду, пока у внушаемых не развилось контрвнушение и те – в виде уже людей – удрали от внушателей. Первым актом контрвнушения является повторение жеста или звука-приказа вместо выполнения приказа. И вообще известно, что психические заболевания у современных людей в общем совпадают с ранними стадиями развития человеческого мышления. А быть художником – это ведь тоже впадание в некое изменённое психическое состояние. Как сказал поэт, пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботах суетно света он  малодушно погружён. Вот и…

Впрочем… Он же сам сослался на повесть Сарояна. А там – гимн семье. Вот у Звягинцева могла сверкнуть по противоположности идея создать гимн чему-то большему, чем семья. – Противоположность же вполне мыслимо счесть рождённой непосредственно от ушедшего в подсознание из-за индивидуалистского духа времени идеала коллективизма. – И тогда всё! «Изгнание» – художественно.

Соломон Воложин