Дневниковые записи сентябрь-октябрь 1917 года

Об авторе

Александр Иванович Верховский родился в Петербурге в дворянской семье. Военачальник, военный историк; выпускник Пажеского корпуса, затем – Николаевской Академии Генерального штаба. Участник Первой мировой войны; дважды Георгиевский Кавалер; с 1917 г. – генерал-майор, последний военный министр Временного правительства. Был активным сторонником решительных социальных реформ, или  – создания «однородного социалистического правительства» посредством компромисса с умеренными большевиками. Провёл частичную демобилизацию, стараясь повысить боеспособность разваливавшейся армии, но всё было тщетно, и Верховский подал в отставку.

В 1918 г. опубликовал свои дневники военного времени под названием «Россия на Голгофе» за что оказался в заключении в петроградской тюрьме «Кресты». По версии официальной – «за участие в работе подпольной организации эсеров», а по сути дела – за книгу «Россия на Голгофе», а также – за стремление остаться «между двух баррикад»: «красная» отвергалась Верховским за избранный ею путь насилия и ожесточённого искоренения прошлого «как ненужного пережитка»; «белая» – февральско-демократическая – за то, что уже давно потеряла  в глазах бывшего министра всякий авторитет, поскольку не только не могла, но главное никогда и не хотела искоренения бедности масс, а также их подлинного просвещения. А это лишало Александра Ивановича возможности служить мечте молодости – «строению жизни государства с народом и для народа»…

Амбициозные упражнения в риторике, которыми между Февралём и Октябрём занимались либералы, демократы и радикалы, вели, – что Александр Иванович ясно видел и против чего яростно протестовал,– к разрушению России, к разложению её армии, к истреблению народа, поскольку ничего, кроме власти для самих себя, все эти присяжные поверенные наживы не хотели, а иного способа добиться цели, кроме предательского союза с иноземным капталом, не знали и не признавали.

Что же до большевиков, о подлинной, интер-националистской сущности части главарей которых А.И. Верховский, конечно, не догадывался, то их лозунги сулили прекращение экономической и политической неурядиц, а их декларации обещали народу то, чем только народ и имеет право владеть – землю, фабрики, жилища… Этой «эпидемией добра» нельзя было не заразиться: она таила в себе созидание, возрождение России, – не прежней, монархической, и не только что канувшей в Лету февральской с её алчной кучкой хищников с демократическими бантами на груди и солидными счетами в безопасных банках, а России новой, в которой максимально возможное количество материальных и духовных благ будет и впрямь доставаться предельно возможному числу людей. Да и председатель Совнаркома В.И. Ленин, как думалось тогда не только Верховскому, но и миллионам трудящихся, искренне хотел их благоденствия, а не одного лишь произвола и бесконечных жертвоприношений.

И в 1919 году Александр Иванович Верховский вступил в Красную Армию. Нелегко далось ему это решение, и сделал он это из глубокой любви к России. «Смертной мукой, невыносимым страданием были для всех, кто любит родную землю, эти страшные годы войны и месяцы революции, – писал Верховский. – Голгофа русской армии, Голгофа русской земли, великим мучением очищается душа народная от старых грехов и, обновленная, ищет правды. С Голгофы же страдания засияет и новый свет, и начнёт строиться новая русская земля».

Академия РККА, Совет Труда и Обороны, штаб Северо-Кавказского военного округа, Генеральный штаб и, наконец, Академия Генерального штаба РККА – таковы были места его службы и деятельности, места весьма серьёзные и вполне дарований Александра Ивановича заслуживающие.

Но в новой жизни при советской власти он был таким же чужим, как и при царской. Несколько раз он подвергался арестам, дважды его приговаривали к расстрелу: в 1931 и 1938 году.  Первый раз смертную казнь заменили 10-ю годами тюремного заключения, четыре из которых он провёл в Ярославском изоляторе особого назначения. Когда Верховский сидел в тюрьме, нарком обороны К.Е. Ворошилов, предлагая досрочно освободить заключённого, писал Сталину: «Если и допустить, что он, состоя в рядах Красной армии, не был активным контрреволюционером, то, во всяком случае, другом нашим он никогда не был. Вряд ли теперь стал им».

Несмотря на это, через некоторое время после освобождения Верховскому присвоили звание комбрига и разрешили преподавать на курсах в Военной академии им. Фрунзе, а затем – занять должность руководителя кафедры тактики в Академии Генерального штаба.

Но 11 марта 1938 г. Александр Иванович был вновь арестован, как враг народа, шпион и вредитель, участник антисоветского заговора против руководителей партии и правительства.

19 августа 1938 года Военной коллегией Верховного суда приговорён к расстрелу. В тот же день расстрелян и похоронен на спецобъекте «Коммунарка» (Московская область).

Реабилитирован А.И. Верховский  28 ноября 1956, но факт расстрела замалчивался и после, а семье сообщили, что он скончался в 1941-43 году.

Правда открылась лишь в 1959 г., когда Воениздатом была выпущена книга воспоминаний А.И. Верховского «На трудном перевале», подготовленная к изданию его сыном Николаем Александровичем. А вот дневниковые записи 1914-1917 годов, названные автором «Россия на Голгофе», стали известны широкому читателю после 1918 года – только в 1992 году, в ж. «Славяне», куда принёс их кандидат исторических наук Валерий Авдеев, который их разыскал и подготовил к печати. Эти записи не просто очень интересны, но буквально жизненно насущны. Думается, что готовя их времени и людям на пользу, Валерий Авдеев помнил о словах Н.В. Гоголя, заботясь о нас, потомках, написавшего: «Отыщи в минувшем событие, подобное настоящему, заставь его выступить ярко и порази его в виду всех, как поражено оно было гневом Божиим в своё время, бей в прошедшем настоящее, и в двойную силу облечётся твое слово: живей через то выступит прошедшее, и криком закричит настоящее»…

***

5-е сентября. Петроград

Керенский и группа людей около него не отвечают сейчас требованию обстановки. В то время, как массы уходят влево, под влиянием разрастающейся разрухи и анархии, интеллигенция и имущие классы резко уходят вправо, теряя веру в народ. Мысль о железной власти всё чаще слышится; здесь не указывается только, как её сделать при теперешнем раздроблении России на партии и классы. Керенский же остаётся на месте, и под ним образуется пустота. С другой стороны, он не владеет техникой управления массами, у него нет смелости на большие решения. В Керенском, несомненно, большое желание сделать всё, что он может для спасения страны. Я чувствую в нём большую, глубокую любовь к родной земле, любовь к людям, которых он как бы хотел видеть хорошими и счастливыми. Но у него нет ни опыта, ни умения управлять людьми. Ведь нужно уметь дать директиву, проверить, как она исполняется, посмотреть, как идёт работа, подобрать людей, проверить их способности и дать каждому нужную меру самодеятельности, не перегружая себя и других работой. Керенскому говорили не раз, что он должен уйти, и он выслушивал это покойно. «Я сам думаю об этом, – ответил он однажды, – я не знаю только, кому передать свою работу». И в этом трагедия действительности. Заменить его некем…

Всё это учитывается в руководящих кругах демократии. Они ищут кого-нибудь, кем его заменить, но такого человека не находится, и в этом всё дело. Таких людей можно было бы найти среди кадетской партии, богатой культурными силами, но массы им не верят, а среди демократических групп нет людей, достаточно знакомых со всею техникой государственного механизма.

В особенности у демократии нет такого человека, который мог бы привлечь к общей работе широкие круги интеллигенции, а также торгово-промышленные круги. Необходимость коалиции с ними справедливо представляются руководителям демократии настоятельно нужной всегда, а особенно теперь при нарастающей разрухе. Союз труда и капитала, ума интеллигенции и силы масс – это то, чего нам необходимо достичь теперь.

15-е сентября. 4 часа ночи. Петроград

Только что вернулся с заседания Временного правительства. Кажется, сил человеческих не хватит справиться с разрушением и анархией, которые теперь неудержимо захватывают страну. В Туркестане и на Кавказе готовятся восстания. Казаки недовольны Временным правительством и не исполняют наших распоряжений. Омский военный округ арестовал своего командующего войсками и выслал его.

Финляндия откладывается от России в тот момент, когда Германия подготовляет десант на наше побережье, а наше русское войско в Финляндии поддерживает финнов против Временного правительства России. В Донецком каменноугольном районе, вследствие разрастающейся анархии, добыча угля падает день ото дня, а на этом угле держатся 75% наших железных дорог и промышленности. Внутри России новая волна пьяных грабежей, и нет силы, нет армии, которую можно было бы двинуть, чтобы остановить это безумие, так как наши тыловые гарнизоны сами являются главным рассадником анархии.

16-е сентября. Петроград

Совещание собранных со всей России представителей демократии, в том числе и войсковых организаций, определённо заявило в речах целого ряда ораторов о полной поддержке работы по поднятию боеспособной армии*. Эта поддержка есть исходная данная, без которой невозможно теперь начинать какую-нибудь созидательную работу по устройству войска. Без этой поддержки вся работа неизбежно осуждена на неудачу. Но беда в том, что сейчас умеренные группы демократии сами теряют влияние, постепенно отдавая его большевикам с их политическими утопиями, неизбежно ведущими страну к капитуляции перед Германией.

21-е сентября

Чем дальше, тем труднее работать в обстановке резких противоречий между отдельными группами и отсутствия объединяющей национальной идеи в массах. Омский, Казанский, Туркестанский военные округа «самоопределяются», выбирают себе командующих сами и не принимают тех, которых назначает Временное правительство. Анархическая вспышка сразу в трёх местах Московского округа подавлена силой оружия сегодня, но командующий войсками доносит, что если такая вспышка повторится, то ему едва ли удастся добиться тех же результатов.

25-е сентября. Петроград

После долгих переговоров составилось опять Временное правительство. Которое оно по счёту за эти 7 месяцев!.. Трудно, очень трудно работать. Демократия в лице демократического совещания и буржуазия, к которой примыкают обширные группы интеллигентного труда, не могли долго сговориться. Не в том беда, что будто бы буржуазия не хочет поступиться своими преимуществами, наоборот, во имя защиты родины и установления в стране правопорядка она готова на очень тяжёлые жертвы; беда заключается в том, что народ-ребёнок, впервые вышедший к самостоятельному управлению страной, ничему не верит на слово, ни на какие самоограничения не идёт и организацию твёрдой власти, опирающуюся на силу, рассматривает как попытку контрреволюции.

Один из членов Временного правительства, из числа представителей крупной промышленности, приходит в совершенное отчаяние: он высказывает мысль, что нужно прекратить ту борьбу, которую мы ведём, и представить анархии восторжествовать. Тогда народ увидит, что из этого выйдет, и сам образумится. Такой способ был бы правилен, но лишь при одном условии: если бы не было войны с Германией. Ну, а при наличии этого условия, во что оно может нам обойтись?

Говоря с представителями демократических групп, я вижу глубокую драму, которую они тоже переживают. Они уже ясно видят, что для страны добро, и что зло, что мечта и что горькая действительность. Но масса, за ними стоящая, не вышла из состояния детства. Перед вождями демократии выбор: либо идти на уступки в своих мнениях, чтобы окончательно не потерять руководство массой, либо ясно указать границу возможного, разорвать связь с ней и тем бросить народ на опыты крайнего социализма, на крушение всех чаяний демократии.

27-е сентября. Ставка

На 10-е ноября в Париже созывается конференция союзников с целью разработки способов дальнейшего ведения войны. Сейчас в Ставке мы собрались на своё частное совещание для окончательных выводов, с чем ехать в Париж, и для установления соответственно этому общего плана работы Ставки и военного министерства. На совещании присутствует министр иностранных дел Маклаков, уезжающий послом во Францию, и генерал Алексеев, который, по предположению, должен быть нашим военным представителем на Парижской конференции.

Генерал Духонин делал доклад о положении армии. Положение очень тяжёлое. Всё, что восстанавливалось при разумной, постепенно вводимой строгости Корнилова, всё сорвалось при его выступлении. Дисциплина сразу пала, снова началось братание, и главное – требования мира растут. Чтобы показать, насколько расстроился аппарат управления за время революции, записываю любопытный факт. Только ко времени совещания в Ставке мне впервые удалось добиться точных цифр о составе армии. В разное время цифры, которые мне давали, колебались от 7 до 12 миллионов. Теперь, наконец, цифры более или мене точны.

Численность штыков во всей армии, при её фронте в 1800 вёрст – 1500000 пехоты и 500000 бойцов в артиллерии и других специальных частях боевого назначения, как-то: в инженерных, авиационных и пр. 3500000 считается в тыловых учреждениях армий: парки, обозы, хлебопекарни и т.п.   Во всевозможных организациях, как-то: Красный Крест, Земгород, Земсоюз, на постройке дорог, позиций и пр. – 2900000 человек, из которых только 400000 человек, зачисленных  в маршевых ротах, то есть годных к отправке на фронт. Итого, по ружьём почти 10 000 000 человек, из которых только 2 миллиона несут службу на фронте, а все остальные, так или иначе, обслуживают их. Словом, на каждого бойца приходится почти 4 человека в тылу, обслуживающих его. Во Французской армии эта цифра вдвое меньше. Вот где находятся люди, которых с таким трудом оторвала от продуктивного труда страна. По крайней мере, 4 миллиона людей должны бы быть выпущены из армии на родину. В стране сразу увеличится число рабочих рук, уменьшится число едоков в армии, а значит и всего, что их обслуживает, – лошадей, повозок, подвижного состава на железной дороге и пр. Ведь на 4 000 000 людей одного хлеба надо в день подвозить 250 000 тысяч пудов.

Мысли мои по всем важнейшим вопросам приняты, но масштаб дан совершенно иной. Вместо решительного сокращения армии решено отпустить домой пять сроков службы от 95 до 98 годов, что составит на всю армию что-то около 600 000 человек. Я вижу, что сейчас большего достигнуть нельзя. Руководители Ставки не имеют в руках всех нужных данных и обещают провести демобилизацию шире в будущем. Пока приходится ограничиться этим.

После внимательного обсуждения выводы совещания таковы. Мы можем ныне ставить себе цель – активной обороной на своём фронте удержать перед нами те 130 дивизий противника, которые и сейчас стоят перед нами. Большие же наступательные действия нам будут не по силам. Но когда был поставлен вопрос: можем ли мы продолжать войну или должны сдаваться на милость Германии, то ответ был единодушный. Мы должны сделать всё, но не сдаваться.  За нами огромные пространства. Мы можем отходить в случае натиска хоть на Волгу, но не выходить из войны и не принимать сепаратный мир, который означает для нас – расчленение России и экономическую кабалу.

План работы по восстановлению боеспособности армии принят, и с внешней стороны он не оставляет желать лучшего. Он приемлем с военной точки зрения, так как ставит совершенно правильные с теоретической точки зрения цели; он учитывает политические течения, врывающиеся в нашу жизнь, и стремится их умерить; он учитывает экономические силы страны, или, вернее, становится на путь соразмерности этих сил и военных требований, но в нём есть один недостаток. Для того, чтобы его осуществить, нужно 6 месяцев работы. Между тем настроение армии таково, что нужно предпринимать что-либо в ближайшем будущем, иначе гибель армии неминуема.

28-е сентября. Ставка

Алексеев отказался ехать представителем России на парижскую конференцию. Он считает, что дело безнадёжно и бесповоротно проиграно и что нельзя союзников вводить в заблуждение.

30-е сентября. По дороге из Ставки

Все сведения, сосредоточенные в Ставке, рисуют тяжёлую картину. Если можно, надо срочно заключить мир. Благодаря непрекращающейся агитации большевиков разрушение прогрессирует и дальше будет ещё много хуже. Но общемировая обстановка сделать этого не позволяет. Следовательно, нужно придумать, как продолжить войну при условии, что армия воевать не хочет и слышатся даже требования заключить мир, во что бы то ни стало. Культурная Россия понимает, какие страшные последствия это за собой повлечёт для всего народа, но широкие массы на флоте и в тылу совершенно отказываются слушать, какие бы то ни было доводы. Им нужны факты, действия, выводы из которых они хотят делать сами. Я считаю, что единственным доводом, который убедил бы наши массы, не мешать работам по организации обороны, был бы отказ Германии от предложенного ей нами и союзниками нашими справедливого, демократического мира. Только тогда народ поверит в необходимость продолжать войну, в невозможность заключить мир. Тогда только сможем создать добровольческую армию, которая выполнит свою задачу, ибо теперь даже такая, чисто военная работа встречает сопротивление, как контрреволюционная. Одновременно надо распустить худшие, наиболее усталые элементы, так как большая часть армии воевать не будет, чем бы это ни грозило народу.

Но странно, каждый раз, как я поднимаю этот разговор, я встречаю глухое сопротивление  со всех сторон. У меня впечатление, что все, зная объективную невозможность кончить войну, не хотят уделить достаточно внимания тому, что тёмная масса народная этого не знает и понять не может, и сделать из этого практические выводы, от которых всё государство может погибнуть.

6-е октября. Псков

Немцы высаживаются на Могзунде. Наше войско в лучшем  случае отступает, а нет – так просто сдаётся в плен. Полк, высланный на поддержку с материка на Эзель, «митинговал», когда его подняли с квартир и грузили на железную дорогу. Стоял вопрос, ехать или не ехать? Уговорили. Второй раз тот же вопрос решался на берегу, при посадке на транспорты. Снова уговорили. Третий раз на пароходах – сходить ли на берег, и, наконец, окончательный митинг на берегу, постановивший ни в какие боевые столкновения не вступать, и полк целиком сдался немцам. Вот настроение армии на Северном фронте, где сильнее всего шла пропаганда большевиков. К счастью, эта картина не всеобщая. Чем дальше на юг, тем армия лучше, и есть много частей, вполне сохранивших боеспособность. Все данные, которые мы имеем о Германии, о  её союзниках, характеризуют тоже очень тяжёлое положение дел; и у них тот факт, что они за последние два месяца сделали предложение сепаратного мира Франции, а потом Англии, ясно свидетельствует о действительном состоянии страны. Бунт на флоте, на трёх лучших линейных кораблях тоже говорит о многом. Но драться они могут, и на нашем фронте они хозяева положения…

7-е октября. Петроград

Прошёл месяц моей работы в военном министерстве. Как трудно сделать что-нибудь, несмотря на страшное напряжение работы!

Много труда пришлось положить на то, чтобы получить сведения с мест, а для этого нужно было тратить время на такую простую вещь, как восстановление механизма связи с армией и тыловыми округами. И только наладив с великим трудом это дело, я получил правильное понимание обстановки.  Когда я узнал её во всех деталях, передо мной во весь рост стал вопрос о мире, в который упирается решительно всё, которым сейчас начинается и кончается всё. Здесь будет решительная битва за спасение страны, и если не удастся изменить психологии масс фронта и тыла в этом вопросе, ни о каком восстановлении дисциплины, ни о каком воссоздании армии не может быть и речи. Вооружённой силе необходим командный состав, имеющий власть. Власть же подразумевает людей, которые подчиняются. А у нас в стране масса смотрит на своих офицеров, как каторжник на свою цепь, и видит в них насильников, без которых был бы давно заключён мир.

…Наш тёмный, неграмотный народ, привыкший думать и обсуждать события, не выходящие за околицу его деревни, не может понять сложной мировой обстановки, обусловливающей продолжение войны. Что какому-то крестьянину с Волги или рабочему с Урала борьба германского империализма с великими демократическими идеями, выдвинутыми нами с Америкой?

Германия, которая сделала из войны выгодную торговую аферу, которая рядом удачных войн из ничтожной Пруссии обратилась в Великую Германию. Ведь в Германии Мольтке писал, что вечный мир – это мечта, и даже не прекрасная мечта. Ведь это в Германии высказана мысль, кажется, у Бернгарди в его исследованиях о современной войне, что лучшее помещение народного капитала – в армии, ибо победоносная война не может сравниться ни с одним самым выгодным предприятием.

Так вот, не зная, что такое Германия, и какой ужас ждёт каждого человека – интеллигента, капиталиста, крестьянина, рабочего в случае поражения, – наш народ не понимает, почему его заставляют ещё воевать, и на власть, начиная со своего отдельного начальника и до Временного правительства, он смотрит как на насильников его воли – кончить войну и идти домой.

С другой стороны, тяжесть положения лежит ещё и в том, что союзники не уясняют себе всей серьёзности положения у нас. Им, видимо, не ясны основные причины нашей теперешней слабости – разрыва народа и интеллигенции. А положение грозит для них серьёзными последствиями – невольным выходом России из борьбы.

Принимая во внимание эту грозящую всем опасность, необходимо обсудить вопрос, что делать. Если всё же продолжение борьбы будет решено, то сделать необходимость борьбы очевидной для наших масс; этого можно достичь, предложив от имени всех союзников Германии мир на демократической платформе. Германия либо примет мир, либо откажется. В обоих случаях весь народ будет видеть, что сделано всё возможное, и отказ Германии заставит лучшую часть –  бороться за свою страну. В противном случае массы выйдут из повиновения, разобьют всю государственную организацию, Россия выйдет из войны совершено, и общесоюзническое дело пострадает, так как 130 дивизий германцев с нашего фронта перейдут на французский.

14-е октября. Петроград

Тот, кто сейчас возьмёт вопрос о приближении мира в свои руки, то и получит власть. Так пусть же борьбу за мир и власть возьмёт в руки культурная часть страны, а не улица, которая теперь тянется к власти и погубит Россию. Ведь культурная Россия, действительно, сумеет осуществить чаяния и идеалы революции. Сумеет дать народу достаток, свободу и право. Сдать же теперь свои позиции, значит бросить Россию под ноги Германии, бросить её на гибель и распад.

16-е октября

Я какою-то физической болью чувствую безнадёжную рознь, которая  сейчас разрывает на части Россию. Нет настоящей любви к своей стране. Почти все говорят о родине, но каждый считает, что у него патент спасения. И поступиться чем-нибудь своим ради возможности общей работы, ради общих усилий к спасению страны не считается возможным. В каждом учебнике истории мы читаем про ту или другую страну, погибшую от междуусобных распрей. Теперь мы сознательно или бессознательно идём к этому. Это называется «классовой борьбой». В такой атмосфере армия жить не может. Армия может существовать лишь там, где есть любовь к родине, единая национальная идея, где перед словом «родина в опасности» смолкают все личные, партийные счёты и распри. Армия может существовать лишь там, где каждому в её рядах стоящему вся страна говорит: «Иди! Ты делаешь великое дело, нужное родине. «Выше сия никто любви не имать да кто душу свою положит за други своя».

17-е октября

После невероятных трений удалось осуществить две меры, над проведением которых я бьюсь полтора месяца. Первые шаги по восстановлению дисциплинарной власти начальников и увеличение содержания командного состава.

Технический аппарат верховного управления страной настолько осложнился всюду проводимой идеей коллегиальности, что самая очевидная вещь, прежде чем быть осуществимой, задерживается в обсуждении на месяцы.

Основные идеи обоих законов теперь приняты и через несколько дней они будут опубликованы… Но ясно вижу, что эти законы – деталь. Сейчас нарастает такая опасность общей катастрофы, после которой все устои будут сорваны. Это мало кто видит, и на краю пропасти продолжается борьба партий и мнений, и даже отдельных людей между собой. Никто никому не верит. Все друг друга ненавидят. На эту свистопляску смотрит с недоумением тёмная народная  масса, которая так недавно ещё (Севастополь) горячо отзывалась на призыв к спасению родины и которая тяжкими лишениями, голодом и нищетой будет наказана за свою темноту.

18-е октября

Кажется, мы подходим к концу. Терещенко  (министр иностранных дел – ред.) в своей речи в парламенте ничего не сказал о тех шагах, которые будут предприняты им по вопросу о приближении мира. Всё, значит, зря. Речь его на фронте и в широких народных массах тыла будет принята как вызов, как продолжение политики «войны до победного конца».

Значит, нет надежды найти для Временного правительства, какую бы то ни было, точку опоры. Какое непонимание психологии народа! Какие несчастья нас ждут!

19-е октября

Мне кажется, что все мои старания провести сокращение амии, это толчение воды в ступе. Вместо решительного сокращения армии хотя бы на одну треть в первую  голову Ставка не считает возможным отпустить больше 600-700 тысяч человек. И действительно, с военной точки зрения дальнейшее сокращение армии, при фронте в 1800 вёрст, немыслимо. Но она не учитывает только одного – состояние страны таково, что такую армию она содержать не может и скорее сдастся на милость победителя, чем сможет выполнить требования Ставки. Я же несу ответственность перед страной за всё, ясно вижу, что это втягивает нас в пропасть, и ничего не могу сделать.

Страна гибнет от анархии, большевики, а за ними всё тёмное, грязное, дурное, что тянется за ними, идут просто и прямо к захвату власти, а мы вместо того, чтобы действительно бороться, «говорим» без конца. Положение становилось катастрофическим. Как последние меры к спасению мне представлялось:

1) предпринять всем ясные шаги к достижению демократического мира совместно с союзниками и тем, либо достичь приемлемого для всего человечества конца войны, либо выявить, что виновником её продолжения является Германия, которая хочет нас поработить;

2) тогда, объединив всю военную мощь фронта и тыла в одних руках, перейти к решительным мерам по организации обороны – создать новую небольшую, но дисциплинированную армию на национально-добровольческих началах. Эта армия стала бы  основой нашей государственной обороны и, наконец,

3) перейти к решительной борьбе с анархией в тылу. Раз вопрос о мире был бы решён в ту или другую сторону, все антинациональные течения в стране потеряли бы почву под ногами и меры по обороне страны не встретили бы сопротивление масс.

Народ не понимает, за что он воюет, на что его заставляют нести голод, лишения, идти на смерть. В самом Петрограде ни одна рука не вступится на защиту Временного правительства, а эшелоны, вытребованные с фронта, перейдут на сторону большевиков. В таких условиях, когда я вижу, что действия правительства ведут к катастрофе, захвату власти людьми, которые разрушают армию, поставят Россию беззащитной перед Германией, я обязан это сказать. Высказав все эти мысли Временному правительству, я заявил, что не могу нести ответственность за порученное мне дело и прошу сложить с меня полномочия.

Со мной не согласились. Что же делать? Слишком часто мне приходилось на полях сражений давать оценку обстановки, оценку реального соотношения сил. Я знаю, что я не ошибаюсь, но в коллегии всё решает большинство голосов, а оно против меня.

Материал к публикации подготовила Римма Кошурникова

___________

* Выдержка из речи на демократическом съезде:

«Мне приходится принять военное министерство в необычайно трудное время. Армия в весьма плохом положении. Германия делает попытки заключить с нашими союзниками сепаратный мир за счёт России, но союзники верят, как верит каждый русский офицер, что наша армия выполнит свою задачу. Нам говорят, что в 12-ой армии и в Балтийском флоте были случаи, когда части и корабли гибли, выполняя свои задачи. Но нам нужна не гибель, а победа. Войска и флот убивают своих офицеров и тем самым разрушают основу своей силы. У нас 2 миллиона дезертиров. У нас был Калущ. Но положение не безнадёжно. Армия наша тёмная, но в армии есть сознательные люди. К ним-то и обращаемся, чтобы общей работой вытянуть армию из той трясины, в которую нас втянула темнота. Но не вся армия состоит из сознательных людей, и к остальным нужно применить те же методы воспитания, которые едины во всех армиях со времён Александра Македонского… Уменьшается количество тылов, запасных полков, ополчения… Главный вопрос – это отношение командного состава к солдатам Корпус офицеров в огромной своей массе не имеет личных интересов, связанных со старым режимом. Единственное побуждение офицерства – это любовь к родине. И вот, если такая группа людей, не заинтересованная лично в той борьбе, которая нынче происходит в стране за распределение экономических благ, чувствует себя неудовлетворённой, мы обязаны отнестись к этому с величайшим вниманием, потому что эта великая идея, это говорят люди, идущие на смерть в первую голову… Люди, причастные к мятежу Корнилова, должны быть и будут  устранены, но дисциплинарная власть должна и будет восстановлена. При дисциплинарной власти смертная казнь станет исключением… Поставьте офицера в правильное положение командования и вы не услышите жалоб… Совместная работа в том же направлении войсковых организаций необходима… Нельзя останавливаться перед применением оружия против бунтов и во имя спасения страны, и идеалов революции».