В Год театра в издательстве «У Никитских ворот» вышел поэтический сборник Ирины Денисовой «Жизнь EN FACE». В этой книге, прежде всего, подкупает творческое воображение автора, превратившее «Жизнь EN FACE» в крошечный спектакль. Это обусловлено наличием своеобразного драматургического элемента. Книга, словно разбита на драматические картины-сцены, где каждая содержит важное событие. Все эти сцены, связанные между собой общей темой, идеей, имеющие развитие, кульминацию и развязку, где названо место действия, есть лирический герой и другие действующие лица, складываются в небольшую единую пьесу. И, если вспомнить такое определение жанра пьесы как (сцены из сельской жизни) или (сцены из жизни уездного города), то здесь  само собой складываются «сцены из фантазии и бытия».

Подобное смешение красок улавливается с первого прикосновения к книге, с первого взгляда. В полуфранцузском названии «Жизнь EN FACE» или «PROфиль жизни» (первый сборник И. Денисовой) мелькает образ Парижа. Но тут же на обложке – изображение автора, её портрет, её лицо на фоне старых московских улиц и церковных куполов. Тёплота и любовь к родному городу ясно выразились во взгляде. «Коренная москвичка в пятом поколении, – читаем на обороте книги. Псевдоним «Ирина Денисова Москвичка».

Но ведь у автора есть и другой художественный псевдоним: «Ladyiren». Леди Ирен…

Как есть и другой портрет, с обратной стороны обложки.

Лёгкий золотой шарф облегает плечи и грудь рыжеволосой леди. Её взгляд устремлён вдаль, к поэтическим мирам.  А вокруг мелькает сюрреалистическое пространство грёз – пересекают и пронзают друг друга цветные плоскости. На этом условном фоне мечты и воображения раскрыл художник Игорь Леонтьев женский внутренний мир, творческую душу и созидающую природу автора.

Художник пишет мой портрет.

И изменяется пространство.

Творит изысканный сюжет

С неумолимым постоянством.

Кладёт всю суть мою на холст

Обычный гений, коих мало.

То тонок слой цветной, то толст –

Здесь новый мир берёт начало.

Итак, декорации поставлены; в афише: Ирина Денисова в пьесе «Жизнь EN FACE» – лицом к миру (сцены в стихах из фантазии и бытия), в которых автор предлагает «окунуться в стихию жизни»!

Стихия жизни – это ли не стихи жизни, пронизанные бесконечными нашими интерпретациями?!

В душе Ladyiren, по её признанию,  они отзываются «артистизмом, искренними чувствами и философскими размышлениями».

Они проступают, как «негатив на фото» и исчезают, как «слабые хлопки у рампы».

Сомнения, мучения, тревоги…

И вот – уверенность в своём полёте!

Поэт идёт по сказочной дороге.

Таким увидела творческий путь Ирина Денисова, намечая свой маршрут.

Но сам образ автора лишь постепенно вырисовывается нам на протяжении всего книжного мини-спектакля,  открывая свои маленькие загадки, нюансы и подробности, чтобы в конце, по занавес, торжественно и театрально явить свою тайную суть в финальном стихотворном монологе.

Смысл его тесным образом сплетается с содержанием всей книги, ведь его строки дали название 11-ти поэтическим разделам сборника, словно разбив этот воображаемый спектакль на 11 актов, в которых почти каждое «явление» – стихотворение, имеет точную календарную дату. Идя за действием вперёд от «сцены к сцене», от стихотворения к стихотворению, переходишь от числа к числу, от года к году, где нет, однако, хронологического порядка. И невольно включаешься в своеобразное путешествие из настоящего в прошедшее и обратно. Перескакиваешь по стихам во времени то вперёд, то назад, как перепрыгиваешь по воспоминаниям у Кортасара в «Игре в классики».

Датированные стихи напоминают дневник героя, в памяти которого всплывает то одно видение, то другое.

И только стихи о любви не имеют даты. Но белый пробел – не лакуна в памяти, а только свидетельство, что любовь не имеет временных границ, она приходит к человеку из вечности, чтобы навсегда, на всю жизнь остаться с ним – или согревающим чувством, или больными воспоминаниями, принеся опыт и обогатив существование душевными порывами.

«Не такая она всё ж большая –

Наша жизнь, чтоб любовь забывать».

***

«Любовь сдувает ветер запоздалый.

Твою любовь. Моя, как миф крепка.

Парит, кружит листок блестящий, алый,

Но скоро ниц падёт наверняка».

Любовь богата поэтическими образами. В судьбе главной героини спектакля один любовный образ особенно привлекает внимание. Это образ разбитой умирающей лодки. Сюжет взят с картин художника И. Леонтьева «Старая лодка. Созерцание», а затем перенесён на человеческие отношения, получив развитие в любовной лирике.

«Шлюпка старая  покорно умирает,

И обвил кругом канат гнилой…»

Авторский взгляд осторожно скользит по лодке, замечая «на древесной коже – ила слой», замечая, что «нос приподнят», «но в песок ушла её корма…».

«Так и кажется: бока её вздымают

Вздохи и истлевшие мечты…»

Подобно бережному прикосновению женских рук, это описание несёт в себе нежность и сострадание к лодке-одиночке знающей, что в неё уже не сядут и никогда не поплывут.

В стихотворении «СТРАСТИ ПО ЛЮБВИ» отверженность и разбитая человеческая жизнь сравниваются с участью разбитой лодки.

Я укроюсь ворохом книжек:

Обойдусь без тебя как-нибудь.

<…>

Но как лодка (покинута кем-то!),

Как потухший ненужный маяк,

Не расправлюсь, как смятая лента:

Всё с собою не справлюсь никак…

В стихотворной пьесе «Жизнь EN FACE» любовным чувствам и переживаниям героини отводится 6-ой акт под названием «И камертон любви к тому же». Это центральный акт, и, как правило, его события занимают центральное место в жизни персонажей. Кроме этого вывода, можно сделать ещё один: главное качество любви в понимании автора – амбивалентность,  дуализм. Любовь – это и смерть, и жизнь.

Будь проклята любовь на склоне лет,

Когда она безумна, безнадёжна!..

<…>

Как милость Божия любви печать.

И радость пониманья: сердце – живо.

Для автора-героини: любовь – мощная стихия жизни.

Обращение автора к материнской любви подводит итог размышлениям об этой стихии. Свет материнства, словно высшее ощущение женской любви и её предназначения, предстаёт главным событием 6-ого акта.

СЫНУ

Как хорош засыпающий сын,

Как ресницы прекрасно смыкает,

Когда снова в кроватке один

Потихоньку со снами играет.

Светлым облаком я обведу,

Материнской любовью укрою.

Спи, дитя!.. Спи, мой ангел, с тобою

Я желанный покой нахожу…

Но не только на любви сосредоточены помыслы автора. Среди бесконечно сменяющих друг друга жизненных впечатлений героиня старается сохранить всё, не растерять, не утратить ни одной краски жизни, ни одного движения души. Ведь из всего этого богатства и рождается стихия жизни, пробуждающая творческую природу человека.

В этом жизненном круговороте начинается поиск своего творческого начала. «Я собиратель впечатлений» – первый акт заданной пьесы.

Пристально вглядываясь в окружающую жизнь, автор вырабатывает, аккумулирует в себе поэтическое чувство. По строкам её стихотворного мира скользят нереальные образы, шествуют мистические персонажи. А между строк проступает быт, обиход. Автор постоянно находится между бытом и тайной бытия. Героиня, будто мечется между реальностью и нереальностью. Повседневность порой загромождает нам своими химерами дороги искусства, утяжеляя путь. Быт въелся в подсознание, но отстранившись от излишних подробных деталей, можно открыть удивительную суть представших картин, увиденных автором.

НЕМНОГО СУМРАЧНОЕ

Шершавый асфальт. Отражаются взгляды

Багряных огней и зелёных витрин.

<…>

Идёт по дороге печальный прохожий,

Ступает неловко на круг фонарей.

<…>

Я также иду по ненастным маршрутам,

Наощупь шаги совершая в пути.

***

Легкомыслие! – Милый грех…

                    Марина Цветаева

Я забываю о печалях,

Когда смотрю на белый снег.

<…>

И я не помню о невзгодах,

Когда смотрю на небосвод;

<…>

Когда огонь бумагу лижет –

Бросаю в пепел, что прошло.

<…>

Постигнув жизни равновесье,

Ускорю снова лёгкий шаг;

<…>

Пойму: Вселенная услышит

И мне укажет Млечный путь.

В следующем стихотворении, пожалуй, заключено главное впечатление жизни автора.

КОГДА СОБИРАЕШЬ МАЛИНУ…   

Я собираю ягоду малину,

Сакральный смысл здесь трудно не понять.

<…>

И мерно падают плоды на донце.

Их бережно своей рукой беру …

Сквозь зелень яростно сверкает солнце;

<…>

Пока их собираю, не умру,

Я воплощусь на свете не однажды.

Среди персонажей, которые встречаются на пути основного действующего лица пьесы, или, сопровождая героиню в её любовных скитаниях, философских поисках, или в радужных полётах души в минуты счастья, – множество образов. Картины природы, неотъемлемая часть стихии жизни, зачастую рождают в творческой душе притягательные архетипы.

Неизменно поэтические странствования наполнены также сиянием звёзд, светом кивающих фонарей или лучами солнца. А временами слышна музыка: то выводящего мелодию старинного фагота, то поющей свирели, то очарованной лиры.

Под ногами – хрустальное крошево.

В нём колышется свет фонарей.

Впереди будет много хорошего,

Много светлых и радостных дней!

  <…>

Вдруг почудятся крылья ажурные,

Синий взор и волнистая прядь…

Складки длинной одежды фактурные…

Ангел счастье поможет познать!

Слияние с природой, проникновение в тонкие сферы искусства населяет ирреальный мир Ирины Денисовой знаковыми персонажами, вечными спутниками творческого непокоя. Они скрываются за деревьями, мерещатся в вышине, бродят вдали, идут навстречу. Личностный взгляд автора придаёт им отличительные характерные черты.

В зимнем городе ей чудится, как «Дама в белом кротко вздохнула» или как «Королевы холодные руки обнимают опять невпопад», «А мороз-старикан – пьян и храбр».

Паря в мечтах над городом в межсезонье, она ощущает в «Осени – время радости и сестру весны!»

«И тешится осень, вздыхая и млея,

Блажит, хоть к порядку зови.

А где-то скрывается в тёмных аллеях

Седеющий призрак любви…»

Стихотворные сцены-видения героини населяют: Художник, Человек, Поэт, Гений; Память, вонзающая лезвие кинжала; там слышны шаги недавнего Прошлого, звенит Тоска; стоит и тихо дышит за плечами Вечность; там открывается сердце пролетающей Надежде, а часы ускоряют свой неслышный таинственный ход; там улыбается Женщина, забавляется лукавый Ветер, играет Музыкант и, конечно же, везде чувствуется присутствие Жизни.

«Жизнь»  – важнейшие понятие и образ в творческом поиске автора, фундамент её поэтического мира. Всё, что ниспослано судьбой, служит для приятия и познания жизни. Бесконечная влюблённость в жизнь, – подчас уникальное качество для современного человека, – в полной мере присуще автору и легло в основу осмысления «стихии жизни», позволив увидеть «новые ракурсы привычных вещей и радость новых красок», и дать им новую жизнь в своей пьесе. Ведь:

«Начинать – такая работа,

От которой хочется жить».

***

Вот всё произошло. И Аннушка уже

То масло пролила на сумрачных путях.

Задребезжал опять трамвай на вираже.

И заблудилась я в который раз впотьмах.

  <…>

Так было много раз: пора мне снова жить!

  <…>

Ах, сколько раз ещё прольётся масло вновь

На рельсы, что ведут куда-то вопреки

Всем страхам и печалям. Горячеет кровь.

И снова я иду! Опять шаги легки!..

Множество строк автора обращено к жизни и прекрасному, «преисполненному чудес» миру, который «хочется любить!..»

«Время жить», «хочется жить», «жизнь хороша», «жизнь ещё дороже»!..

«Жизнь желанна», «жизнь раскрыла объятья», «вдохнула жизнь», «спасибо, жизнь»!..

 – произносится,  как заклинание, под камлание шмелей, падающие звёзды, шелест листьев и яростный свет Солнца.

Шорох пожухлых трав, стаккато лиственного шёпота, трепетание деревьев – заговор, призывающий жизнь и творчество, заклинающий творческие силы жизни.

В этих настойчивых заклинаниях  – скрывается некая стихотворная экзотичность, на какое-то время, являя для автора органичным совершенно неожиданный, парадоксальный образ северной шаманки. И тогда становятся понятны и открываются с новой точки зрения и камлающие шмели, и белые пророчащие звёзды, и фантастические полёты на тучках и облаках, и поцелуи солнцу в раскалённые уста, и беды, занесённые наважденьем, и разговор в мельканье света и тьмы, который, словно зерно, будет прорастать в вечности…

«И время нам подумать и начать

Пришло, сняв жаркий морок и заклятья».

Общение с природой, внимание её сакральному голосу, позволяют героине разглядеть в окружающем мире нечто большее, чем естественные законы. И из временнόго кружения выловить частички мироздания в те мгновения, когда нам даётся увидеть и услышать их в ином измерении, как драгоценные мистические крупинки, как тени нереальных образов и облечь в поэтическую форму.

И отовсюду шёпот странный слышится,

Опричь звучат таинственные звуки.

В душе всё меньше жарких чувств колышется,

Лишь остаются творческие муки.

И тогда автор замечает, что в мае одуванчики стареют и выплёскивают в траву седину; что пушинка умирающего одуванчика стремится и в небо; а синий ветер гладит весенние крыши и с неутомимым рвеньем гонит облака.

Слышит лукавый лепет доброго августовского моря, томящегося у её ног в нежной истоме, которое дышит, вздымая зелёную грудь.

Видит хвастовство зимы новыми обновами; молочный свет безмолвных фонарей, падающий на снег белым саваном; и как всегда, бьющую наотмашь метель; приходит в беспокойство от неясных звуков, отбивающихся снежным набатом.

А осенью героиня ощущает, полную раздумий, радостей и печалей, сезонную многоголосицу дождей; созерцает захваченный кленовыми листьями асфальт и рисунки причудливых силуэтов.

В начале октября есть мистика такая!..

В начале октября таится волшебство!..

Листок фигурный, ветру потакая,

Кладёт свой прах на мира полотно.

Как шаман, который при помощи бубна то спускается к демонам, то уносится к божествам в верхний и нижний миры, автор с помощью поэтических строк то уносится в мечту, то спускается в своё прошлое. И даже рыжие локоны героини, «кудри, которые  полощет ветер вольный» начинают подчёркивать её принадлежность к волшебству.

Героиня мечтает дерзостно о новых счастливых страницах творчества, о новых радостных страницах жизни, о любви. И её мечта – «измеренье», в котором чувствам бывает тесно.

Мир многоликого прошлого тоже немал. Это улетевшая юность, которую героиня не смогла догнать и остановить; это безвозвратно ушедшие близкие и родные люди; утраченная любовь.

«Письма твои как птицы,

Что в небесах летают.

Письма твои получаю

Только в туманных снах!..

 

Тяжко быть неугодной…

Вновь ночами не спится…

Кто этот недруг безродный?

Не разберу впотьмах».

Погружение в прошлое овеяно трепетом и грустью. Бессонница – верный страж этого мира – часто является к героине и зовёт за собой. Страницы памяти «трепещут, тихо шелестят…»

Так же как и прошлое, и сама бессонница имеет множество ликов.

Она то, «запутавшись в стареньком платье», обращает героиню назад, к горьким воспоминаниям; то открывает пути и указывает дорогу, чтобы героиня, запутавшаяся в бесконечных размышлениях о жизни, могла «назначить с Богом и с собой свиданье»; то опутывает героиню в её ночных мыслях и фантазиях, словно туман, помогая «инферно» переместиться в дальние миры или войти «легко и тихо в вещий сон вдвоём».

Встающая во мраке ночи реальность рождает картины в памяти и воображении. Среди запечатлевшихся там граней минувшего – также и прежняя Москва, теперь изменившаяся до неузнаваемости, и дорогой сердцу героини старый дом, наполненный призраками былого.

Старинный дом мой говорит и дышит,

И половицы древние скрипят.

И в час глухой, когда никто не слышит,

Столы и стулья тоже говорят.

<…>

Ах, милый дом, старинный мой приятель,

Я знаю, что жива твоя душа.

…В воспоминаниях остались все объятья,

И платье падает, оборками шурша.

В этом стихотворении – наивысшая степень воспоминаний.  Сконцентрировано прошлое в прошлом. Память хозяйки изображает не просто её родной, хорошо знакомый дом, а дом, вспоминающий свою прожитую жизнь. Дом одушевлённый, наделённый чувствами, который всем существом обращён в своё прошлое.

«Здесь стонут двери, что-то вспоминая.

Возможно, чьи-то робкие шаги…»

 

«И каждый шорох нечто означает,

И скрыт от всех потусторонний взгляд…»

Строчки этого стихотворения невольно вызывают ассоциацию с чеховским «Вишнёвым садом», где скрип половиц усадьбы, обветшавшие стены, окна, – всё хранило образы бывших обитателей дома, впитав дух времени, и тщательно его оберегая.

Стихотворением про старинный дом начинается второй раздел книги, а в «пьесе», следовательно, 2-ой акт, который называется «Хранитель тайн и снов, пожалуй».

В конце акта в завершающем стихотворении «ПРОСТОЕ СНЕЖНОЕ» заложено важное разрешение конфликта между прошлым и настоящим, между прошлым и будущим. Автор находит жизнеутверждающий ответ – своё основное, главное воспоминание.

Я живу на Земле давно.

С каждым годом снег всё светлей.

И вращается жизни круг,

И становится всё быстрей.

 

Подставляю ладонь – и вновь

Я на ощупь почувствую цвет.

Вспоминаю, что есть любовь,

Понимаю, что смерти нет.

Основное действие представляемого на страницах книги спектакля «Жизнь EN FACE» протекает в городе, в любимой автором Москве. Хотя есть стихии, посвящённые и другим городам: Питеру, Зальцбургу, но их немного. Но и из этого «немного» можно понять характер городов.

В Петербурге «каблуки по камню мерно цокают». Это город Пушкина, Достоевского и Гоголя. Петербург – город великой поэзии и литературы, он «Так светел, так божественен, так ясен, Интеллигентный, милый сумасброд!..»

В Зальцбурге царит иная атмосфера. Зальцбург – город великой музыки.

«Здесь горы сливаются с небом,

И эхо дробит «зе» и «це».

И веет запахом хлебным.

И капли дождя на лице.

Здесь Моцарта дух обитает.

И город мажорно звучит.

Скрипичные звуки летают.

Эол фортепьяно звенит.

Ну а Москва – это любимый город, который автору «жизнь даёт». Да и сама Москва живая. О многом говорят её возраст, внешность и характер. У города есть и своя судьба. И судьба автора тесно переплетена с судьбой Москвы. И все московские картины, все сюжеты, все стихотворные посвящения Ирины Денисовой слагаются, в своего рода, «городской романс» о Москве.

Вот так иду с тобою вместе,

Любимая моя Москва,

По Божедомке, Красной Пресне,

Шепчу невнятные слова

Стихов, что будут неизбежно

Рождать в душе счастливый вздох.

В другом стихотворении или новом «стихотворном явлении» описания города во многом напоминают начало спектакля в театре.

«…Замедленно погасли фонари», – первая же строчка переносит в воображаемый зрительный зал, где гаснет свет, и всё внимание зрителей устремляется на сцену. Занавес открывает декорации, включаются софиты, и разворачивается действие.

А дом в сто окон плыл, как то ковчег,

Что Ной построил для людей и тварей,

И солнце начинало свой забег,

Оранжевым горя, как на пожаре.

<…>

И очертанья появлялись вновь

Волнений, планов, смыслов и событий.

По венам потекла быстрее кровь.

И каждый – в предвкушении открытий.

Блуждают по московским улицам и переулкам и те самые персонажи, о которых уже была речь выше. А новые сцены открывают и новых действующих лиц: это и Московский Трамвай, и Московский уличный Музыкант, одинокий и пьющий; обездоленный Нищий; вечно сидящий у подъезда на скамейке Старик, отвергший печаль; лающие Собаки, слегка подвывающий Кот-задира, стая  Птиц, поющих о любви, Белая Ворона; даже есть Ангел и демон.

Это неслучайные персонажи, все они плоть и кровь Москвы, а кто-то и вечный обитатель.

С каждым из них связан у автора или возникающий новый «туманный сюжет», или лирические поэтические чувства. Ко всем проникается автор душой.

Даже старый московский трамвай, который, «смахнув со стёкол слёзы…» может «вдруг развеселиться»,  – для автора не железная машина, а старый друг юности с душой, запечатлевшей «и радость, и печаль», где «в вагонах памяти сакральное хранится…»

«И старая Москва», которая «теперь лишь будет сниться», – их общая испитая горькая чаша и общая судьба. Эта мысль прозвучала в 8-ой сцене «Я жрец традиций, ритуалов».

Рисуя новый облик Москвы, автор ужасается вторжению в город чужеродных понятий и ритмов, губящих атмосферу древней столицы, образ жизни москвичей; изменяющих человека, обедняющих его внутренний мир: постоянный «бег в цейтноте», планы, гонка, спешка, всечасные размышления о бизнесе, отсутствие внимания и заботы друг о друге. По мнению автора, «тоска в мегаполисе людном» – это бедствие современного мира.

«Здесь  тревога живёт меж домами,

Где огни мерцают игриво».

***

«Мегаполис проник в мою душу.

Большой город вошёл в моё тело.

Становлюсь прагматичней и суше.

Каждый день намечаю я дело».

Спасение от этой «болезни» автор видит в том, чтобы «И попробовать вновь всё сначала. И вдыхать запах жизни беспечно». Не расходовать свои силы на суету «А увидеть, что уголь замешкал. И не хочет быть брошенным в топку». Такой сценой «МЕГАПОЛИС-АНТИРЭП», таким выводом заканчивается действие 10-ого акта, имеющего название «Ещё ревнитель добрых нравов».

Обретая отдохновение в природе, и рисуя иную картину города, пейзаж, автор плавно вписывает туда и человека, маленькую фигурку-стаффаж.

«Обычный район, но как ему осень к лицу!..
Простые глаза, но как их красит улыбка!..»

Традиционно в живописи стаффаж оживляет картину, придаёт ей определённый тон, смысловую нагрузку. В стихотворении И. Денисовой природа и человек взаимно оживляют друг друга: человек – осеннюю улицу, а присутствие природы – душу человека.

Проводя между ними параллель и взаимосвязь, автор подчёркивает своё понимание сути человека как естественной  части природы. Эта суть точно выражена автором в двух других строчках.

«Человек не бывает исчерпан.

Каждый – словно бездонный сосуд».

Бездонность – общее свойство природы и человека. В каждом человеке, по мнению автора, можно пробудить красоту, если она ещё не проявила себя, а только дремлет.

Эстетическое чувство присуще И. Денисовой, ей свойственно замечать в окружающем мире даже незначительные штрихи прекрасного, способные облагородить и подчеркнуть естественность и простоту. Ту простоту, которая, как правило, свидетельствует о глубоком содержании и внутренней гармонии.

Есть другие стихотворные строфы, где эта мысль выражена подробнее.

Шла женщина. Она была не юной.

И голова седой её была.

Но задевало что-то сердца струны!..

О Боже, как была она светла!..

 

Шла женщина. Была её улыбка

Тиха, добра, лучиста и мила.

Шла женщина. И где-то пели скрипки!..

Шла женщина – парила, а не шла!..

В этой женщине прочитывается даже некий собирательный образ судьбы; угадывается «московская судьба», идущая «по вечереющим бульварам» города, «что многолик»; с этим образом соотносится и судьба самого автора, нашедшей в существовании одну важную для себя ценность: «Я искренней буду, как дети, которые сердцем не лгут».

Эти строчки звучат в разыгрываемой пьесе в самом начале 3-его акта «Преодолитель скучных мнений». И тут следует весёлая сцена – автор шутит, предсказывая свою «стильную» судьбу и заверяет: «Глядишь, наверху заприметят и мне озорно подмигнут…»

Наблюдая за действующей героиней, часто вслед за ней переводишь свой «зрительский взгляд» в небеса. И отворяются глубины небесные.

«…Вдруг заметишь ясные светила

На небесном своде в темноте.

И поймёшь, что жизнь и есть та сила,

Та, что позабыта в маете».

Тема жизни подробно и эмоционально раскрывается во всех 11-ти актах «пьесы Жизнь EN FACE». Суета, радость, волнение, грусть… чтобы понять смысл своего существования, надо испить жизнь, не уронив ни капли.

7-ой акт под названием «Копитель радостных волнений, наверное, кому-то нужен…» принёс в конце главное событие – умиротворение. На смену 6-ому акту, на смену страстей и любовных волнений, пришли радостные волнения. И героиня ощутила гармонию жизни.

УМИРОТВОРЕНИЕ

(акростих)

Ум успокоился, затих…

Мрак отступил, сияют очи.

И скрылись те, кто зол и лих.

Растают тягостные ночи!..

О, эти сутки в январе

Творят добро в начале года,

Во всей красе, во всём дворе –

О том снег шепчет и природа.

Роман с судьбою удался.

Ещё способны счастье множить

Небесный свод и чудеса

И радости мои итожить.

Есть жизнь. Есть снег. И Новый год. Ура!

В своих стихотворных строфах автор делится своим жизненным опытом – необходимо постичь искусство жизни, воспринимая жизнь как высшую форму Божественного искусства.

«Быть счастливым – такое искусство,

Но не каждый почувствует это!»

«Не написать* – искусство!..

Снова ладони преют…»

(*не написать – здесь: сдержать свои страсти; примечание автора статьи)

«Осмелиться любить и жить  – искусство.

И солнца луч засветит невзначай»

Автор признаёт, что у стихии жизни есть и логика – это Божественное устройство мироздания.

«Быть благодарным и дарить добро.

Утешить тех, кто залился слезами.

Раздать и золото, и серебро –

Готовиться ко встрече с Небесами».

Но как всё же автор ощущает саму себя в этой системе понятий и образов, в этой «стихии жизни»? В том же, важном для духовного осмысления жизни, 7-ом акте ясно проступает романтический образ героини.

***

… А снег струился, падал и летел,

Ресниц и щёк касаясь еле-еле.

Наверно, что-то он сказать хотел.

Забыла, сколько мне на самом деле.

 

Искрился снег – чудесная игра!..

Вдруг тихий шелест надо мной раздался…

В ладонь упали белых два пера.

И силуэт прозрачный показался.

 

Он поднял кисти – дирижёр точь-в-точь.

На небо тонкой показал рукою.

И поняла, кем я была в ту ночь:

Немного ангелом, ребёнком и – собою.

В этом стихотворении автор, словно, наконец, открывает себя заново, найдя главную отправную исходную точку своего «я». Это первая точка, из которой возникает всё: личность автора, и её творческий мир; её чувства, которых «заповедано не два и не одно»; зарождаются отношения с системой мироздания. Выстроенная автором внутренняя Вселенная возникает по космическим аналогиям с законами астрофизики. Только внутренний мир, изначально ужатый до точки, – можно расширить взрывом мечты…

Я – в заключении. Я – в чёрной точке.

И из неё не вырвусь всё никак.

 <…>

Но, точка, нет, тебя я расшатаю!

Моей душе не сможешь помешать!

Пожалуй, вызов этот принимаю,

Я буду многоточьем продолжать!..

«Взрывом чёрной точки» заканчивается образный 4-ый акт «Любитель начинать сначала». Этот взрыв хаотичен, интуитивен, – он возник благодаря силе творческого импульса. Но, сотворив свою внутреннюю Вселенную, осознание себя изначального произойдёт только в 7-ом акте. В сущности, процесс осмысления, совершенствования и познания бесконечен, как и само творчество…

Изобилующие в стихотворном сборнике многоточия, – «все отточия чувства» автора, обозначающие недосказанность, незаконченность мысли или образа, словно открывают пространство авторской мечты, пространства иных миров, заново осознанной реальности. Прямолинейные векторы многоточий в конце и в начале предложений под натиском поэтического воображения теряют своё направление и закручиваются в спирали стихотворных галактик: в них всё жизнь и движение. То промелькнут там ажурные крылья ангела, то приоткроется хрустальное зимнее крошево, то блеснут золотые падающие звёзды, то пронижет мечту луч солнца.

«И в капле на ветке обрёл средоточье

Весь солнечный свет. Мир она вобрала!

А знаешь, ведь март – всегда многоточье…»  

Слушая в тишине «волны Вселенной», наблюдая, как «Космос светит синим. И Земля несётся сквозь со звёздами синхронно», как Млечный Путь оставляет морозный след; засматриваясь на «небесное тёмное подлунье» или видя, как «сквозь сизые пятна мигает луна», любуясь на этот искристый «светящийся шар», пытаясь разгадать его «бело-лунную суть», автор, неизменно преображаясь в творческого пилигрима, приближается к своей романтической мечте, отражённой в «облаке дальнем».

В этом соприкосновении с вечной красотой рождаются противоречивые чувства: усиливается биение жизни, вспоминается как особый дар Небес и талант, и человеческий гений, но осознаётся и неизбежность ухода, и автор попутно заносит в свой стихотворный дневник: «Так коротка жизнь!.. Так минутна!..» А после, через некоторое время:  «Смерти нет в этом мире безбрежном: океаны, планета и высь».

«Небо, Вселенная, море – никак не расстаться!.. Это судьбой предназначено людям любить»,– произносит героиня в 5-ом акте пьесы, названном «Я созерцатель настроений». И вновь в туманных далях показался образ судьбы. И возвышенно зазвучал мотив любви, предваряя центральный «любовный» 6-ой акт, о котором было упомянуто выше.

Как отголосок предчувствия, звучат слова героини, просящей не увлекать и не губить её душу, стремящуюся к небесам в творческом полёте, к своим далёким мирам и «туманным сюжетам», которые по возникающей ассоциации сразу хочется наречь туманностями,  и посвятить эти туманности некоторым поэтическим образам, вызывающим у автора пристальное внимание.

Один из таких образов – дерево. С этим образом героиня почти неразлучна, и часто обращается к нему, видя в нём особую значимую примету природы. Для неё – это тайный связник с жизнью.

«И ветки прикасались к голове…

И жизнь мне подавала знаки,

Рассыпанные в небе и траве».

Кажется, что для героини в нём сокрыт символ мироздания – прообраз мифологического древа жизни, – где пересекается прошлое (корни, уходящие в землю «И эхом тихим прошлое доносится»), будущее (крона, устремлённая в небо «Деревья к небесам взметнули руки») и настоящее (ствол).

«Время жить. Кору рукою тронув,

Ощутить шершавость бытия».

Дерево прямое свидетельство жизни. Оно свидетель, хранящее знания о человечестве с незапамятных времён. И, в восприятии героини, само очеловечено, способно понимать и чувствовать, вспоминать и, как человек, иметь судьбу.

«И листья так на ветках трепетали,

Пытаясь раньше срока расцвести».

Ему свойственны человеческие страдания и человеческий восторг.

«И берёзы сходили с ума,

Ошалев от мажорного ветра».

Оно может аплодировать красоте нагрянувшей осени «Деревья трепещут. Сезонное «Браво!» или деревья, как человек, наделённый чуткостью, реагируют на агрессивную среду мегаполиса.

«В мегаполисе громки звуки.

Солнце зимнее больше не греет.

И деревьев заломлены руки».

С наступлением периода увядания в природе, на деревьях обнажаются  «засохшие куцые ветки». Но даже зимний сон дерева – не оцепенение,  – дубы «спят и видят сны».

Для героини образ дерева – это своеобразный оберег, ведущий её по жизни. В нём она находит покровительство, защиту и сочувствие. Переживания, испытываемые героиней, передаются и окружающей природе. Не только человек попадает под впечатление живой среды и её живительной атмосферы, но и природа начинает вторить человеку, отвечая его чувствам.

«Взор твой в душу мне смотрит загадочно,

Как деревья в осеннем лесу…»

***

«Простились мы совсем теперь с печалью,

К нам светлый ангел с облаков слетел!..

 

И трепетал он белыми крылами…

И шелестели листья на ветвях…»

Но в тот момент, когда героиня понимает: «Мы с тобою чужие давно», – природа ощущает трагический момент, и «Ветви рвутся к небу со страстью».

Но всё-таки, природа – мать. В этом её главная суть. И часто её чувства проявляются как истинно материнские.  Эта мысль прозвучала в 11-ом акте «Слегка провидец, прорицатель».

***

Листья вцепились в ветки,

будто мать в воротник,

сына вновь провожая

на далёкую ту войну…

На землю ставит метки,

Эта осень, совсем чужая,

что будет зимой в плену…

Образ дерева всегда раскрывается героиней метафорично. Но наиболее выразительны описания – ветвей и листвы, они наделяются пластической характеристикой и эмоционально насыщенной окраской. Подобно человеческим рукам, они способны жестами передать множество оттенков чувств.

«Обыденность банальна. Только ветер

Сдувает пыль. Да жёлтый лист дрожит…»

 

«Ядрёно-жёлтое бросается навстречу.

Багряно-красное бежит за мной вослед»

Увидев, как «Взовьётся ветер, распахнув объятья», слушая «шелест листопада», забываются печали, – шелест листьев пробуждает у героини творческое желание – «Листок запечатлеет новую главу…» Пришла пора для творческих открытий. А «ветер тихо треплет одежды твои».

Обладая целительной силой, оберегая человеческую душу от зла, природа, тем не менее, уязвима перед разрушающей силой судьбы. Умирающее старое дерево, с пожелтевшей кроной и чёрной истлевшей корой, в сознании автора сродни гибнущему слабому и больному человеку, которому отказано в последнем милосердии.

Какая-то ужасающая безысходность и равнодушие запечатлелись на фоне происходящего.

«Бормотал что-то ветер. Невнятные стоны

Не постичь никому. И не слышны слова».

Лишь слышно неуместное чириканье красивой птицы.

Обречённое дерево спину согнуло,

И тягучие соки по венам текли.

Вспоминало весну, к солнцу ветви тянуло,

Но сухие коренья торчат из земли…

<…>

Но судьбы приближение верно. С пилою

Человек надвигается – жизнь оборвёт.

Завершив перекур, с речью грубою, злою

Прекратит он таинственный к небу полёт.

 

И взмахнёт напоследок осина руками.

Задрожат, затрепещут ладони её.

Разойдётся печаль, как туман меж домами.

По дворам разлетится опять вороньё…

Утраты в жизни неизбежны. И героиня верит, что на смену им придут иные дни. И цветущие деревья подарят яркие краски мая, ощущение молодости, красоты, создадут весеннее настроение. И будут падать «в оливковую воду крестики сирени невзначай»; и кинет май «сирень на сутулую спину»; и будет всё вокруг сиренью лилово полыхать и «дышать сиренью».

В стихотворном сборнике И.Денисовой есть и другие особенно запоминающиеся, любимые ею образы. Это мир серого, нежного, хрустально-стеклянного. Несколько образов складываются в ещё одну, притягивающую внимание, поэтическую «туманность». Иногда, перетекая один в другой, они интересно взаимодействуют.

Некая зыбкость, неустойчивое состояние, непрочность, невесомость, лёгкость, даже «полупризрачность» – их общее свойство, определяющее схожесть и условно объединяющее их. Они позволяют сделать чувственный мир героини ощутимее, – «на ощупь почувствовать цвет» и « трепет серебра, и синь стекла…». Увидеть «серо-голубого неба нежность», вид «водопада синих нежных струй…». Запомнить  хрустальный звон бокалов «и воздух, словно ломкое стекло». Услышать, что «…Сосульки продолжают звонко капать!..» и «По кромке снежной провести рукой…».

«Вновь март наступил. И в застывшие лужи,

Как прежде, глядится нагая весна.

Влачит серый шлейф одинокая стужа,

Контрастно на синем иглится сосна.

 

И снова скрипит под ногою хрустально

Ледок, что уйдёт послезавтра с утра».

***

«Снег ноздреват и хрупок, как стекло,

Блестит на солнце, превращаясь в лужи».

Равновесие в призрачном мире очень легко нарушить, и тогда «Разобьётся сказок стекло,

отзвучит мелодией венской». Здесь ничего не стоит перейти из одного состояния души в другое «А теперь тело тянет свинцом… Нет в нём лёгкости нежной, как прежде…»

Воспоминание о лёгкости навевает новый образ «Запах мокрого асфальта. Пуха облако на нём», чудится как июньский «пух тихо ложится на плечи».

Этот же образ трансформируется И. Денисовой, и становится частью зимнего пейзажа.

«Творит Природа снежную картину.

На землю падает неслышно пух.

<…>

И пробуждает детскую беспечность

Каскад беззвучный нежного туше».

Серая краска, используемая автором, тоже неоднозначна. Палитра серого широка. В ней много оттенков –  мрачных и светлых тонов. Они придают стихотворным картинам разнообразное звучание и смысловое наполнение, становясь то эпитетом, то метафорой.

Серый снег лежит на серой тверди.

И деревья серые стоят.

В это время думаешь о смерти.

Ловишь чей-то обречённый взгляд…

Темнота ту серость поглотила

И уносит мысли твои вдаль.

Темнота хранит такую силу,

Что её ты победишь едва ль.

Странно, жутко это безвременье!

Всё пространство серость вобрала.

И вокруг ты видишь мрак и тленье,

Кажется, что всё есть тень и мгла.

Эти краски могут сгущаться «И мир казался чёрно-серым. И думалось, что всё разрушит

Мрак, наплывающий без меры». Или наоборот, светлеть «Опять стал сиреневым сумрак вечерний». Уходит грусть, светлеет печаль. Тогда становятся заметны промелькнувшие «сквозь купол серый» ясные лики. И видно, как «Мать-и-мачеха светится ясно, пробиваясь сквозь серую твердь».

Серый цвет отмечает не только отрицательные эмоции героини, в её стихотворных строках этот тон ассоциируется и с положительными, радостными чувствами.

…Осень. Иного не надо –

Только твой серый взгляд…

Взгляд серых глаз может меняться в зависимости от настроения их обладателя, и тогда, выдавая его внутреннее состояние, то «Делается сумеречным взгляд…», то «сияет, обещая мечту».

Как составные части серого, сюда можно включить ещё чёрный и белый цвет. По мнению автора, «чернь» равносильна злу, отвергающему высоту и красоту.

А белый цвет, так же как серый, тоже может то печалить, то радовать героиню «и заплачет зима белой скукой». Неприглядное впечатление производит и «подтаявшая белая маска…» снега. Но, когда снежинки, «мухи белые жизненно кружат…» всё выглядит иначе. А образ «белой вороны» вызывает в душе героини двоякое ощущение.

Есть у автора и традиционное восприятие белого и чёрного в стихотворении с одноимённым названием. Как в чёрно-белом фильме, по определению героини, – «чёрно-белая жизнь задана всё равно», где белый – это свет, а чёрный – это тьма (негатив и позитив). Эта философская шкала рождает у героини заветное желание.

Только б «чёрно» и «бело» в одно не слились

И не стало бы серым пути полотно.

Ведь по её определению на шкале времени, серый – это безвременье, где «звук разбивался о серые плиты прямоугольных домов, бывших близко», когда сковывает одиночество, притаившись «серым мраком за дверью», мешая вдохнуть «сине-нежную ночь», в которой «медленно ветер колыхнул кисею на окне».

Героиня вновь делает для себя совершенно простой вывод. Когда «в жизни было всё: снега, дожди…» «и душу выстудило ветром» и «солнце зимнее больше не греет», когда «грустно и места нет надежде», – начинать никогда не поздно. «Начинай, меняйся, не бойся!» – даже если сейчас:

«В набат бьёт сердце, дрожит рука,

И страх тягучий по венам бродит

И ужас вполз, будто в дом змея,

Томит тревога, как туча в небе».

Не должно забывать, «что жизнь и есть награда». И тогда сможешь «Взглянуть на завтра сквозь вчерашний день, забыв о сумраке и мгле ушедшей». Разглядеть, как «сиренево играет светотень», услышать, как «птица поёт у реки» и ощутить миг жизни как чудо.

Не наступило «завтра» – благодать!

Ещё всё впереди. Молчит валторна…

<…>

Ещё не распустились лепестки.

Ещё не встало солнце ранним утром.

Ещё с тобой не стали мы близки.

Ещё не повстречались мы как будто.

<…>

А прошлое я не хочу держать!

И буду в настоящем и грядущем!

Эти сокровенные слова произносит героиня в конце 9-ого акта «Хороших знаков предсказатель».

Героиня знает, что суть жизни таится даже в апельсиновом соке!

«Глоток, и глоток, и глоток!.. Мне кажется – солнце вкушаю!»

И присмотревшись вокруг, понимает, что её мнение не единственное «Сентябрь. Вот арбуз улыбается ало, подставив под солнце свой лик».

Любить жизнь – кредо автора. И вот, наконец, автор, выстроив свои взаимоотношения с окружающим миром и осмыслив себя в этой бесконечной окружности времени, бытия и пространства, произносит финальный монолог, открывая себя зрителю, выйдя на первый план и став в зрительный зал EN FACE…

ХРАНИТЕЛЬ

Я собиратель впечатлений,

Хранитель тайн и снов, пожалуй.

Преодолитель скучных мнений,

Любитель начинать сначала.

Я созерцатель настроений

И камертон любви к тому же.

Копитель радостных волнений,

Наверное, кому-то нужен…

Я жрец традиций, ритуалов,

Хороших знаков предсказатель,

Ещё ревнитель добрых нравов,

Слегка провидец, прорицатель.

А если кто-то усомнится

В моём существованье странном,

Предупреждаю: буду сниться.

Уведомляю: не случайно.

«Любите жизнь в любое время года», – постоянно напоминает автор и, словно бы дарит на память свой «календарь на все времена», раскиданный по страницам и строчкам книги «Жизнь EN FACE».

ВРЕМЕНА ГОДА

Зима шлёт тихий призрачный привет,

Себя кладёт на чашу мирозданья…

ЯНВАРЬ – Уносит миг снежинки в бесконечность, тревожа струны тайные в душе. (Январская картина)

ФЕВРАЛЬ – Иное ощущенье бытия! …Февраль нашёптывает что-то в уши. (Февральская зарисовка)

Стояла ясная и светлая весна…

МАРТ –  Неистовый март, мятежный и нервный, За всё он зиме отвечает сполна.

АПРЕЛЬ – Скоро апрель и пробьётся трава. Опять стал сиреневым сумрак вечерний.

МАЙ – Заслушались мы майскою трелью. Голос мая врывается в душу.

Что сбудется летом? Кто знает?..

Звёзды летние падают вниз.

ИЮНЬ – Начало июня. Влекомы куда-то мы все и беспечны. (Июньское)

ИЮЛЬ – В небесной синеве парили птицы и в стаи собирались облака.

АВГУСТ – Ах, август прекрасный – пора преблагая!..  И сердце забьётся, как бабочки в августе трепет.

А осень внезапную славу стяжала…

СЕНТЯБРЬ – Кротко желтеет трава. И снова начинается игра, борьба стихий, предчувствий и наитий. (Осенний эскиз)

ОКТЯБРЬ – Октябрь тоже в радость. Стоял октябрь, а муха всё жужжала.

НОЯБРЬ – Ноябрь ожидает награду за то, что в стылую хмарь он один.

ДЕКАБРЬ  – Дни короче перед Новым годом. Сутки прочь, покидает тоска.

ЗДЕСЬ МИР ЗВУЧИТ, И ВНОВЬ ПОЁТ ФАГОТ

Светлана Волошина-Андрийчук,

член СТД РФ, действительный член ПАНИ,

член МГО СПР, член СТС «Москва Поэтическая»