Я хочу, чтобы этот вечер никогда не кончался. Юный, едва красный, закат не сползал за горизонт. Самое дешевое, пахнущее молодостью пиво, оставалось в чуть помятой у алюминиевого ободка банке до скончания лет. Не выветривалось, не теряло вкус… Я молчал бы и медленными глотками поднимал себе настроение. Не торопился бы говорить и не доставал бы никого свои советом…

И пусть из-за хвойных зарослей выглядывал капот синего авто, еще не успевшего сесть на несколько лет, Николая. Из машины играет музыка, самая дурацкая на свете песня про любовь.  И я полон сил, готов буду из-за нее ругаться… Совесть позволяет мне громко матерится на надоедливого соседа. А далее, конечно же, с ним помириться. Пусть он садится рядом, плевать, что за рулем: «Николай, открывай свою баночку пива, глуши музыку, садись смотреть на закат».

И подошли бы друзья, которые ни разу еще не успели тебя предать. Они бы принесли еще пива и примостились бы рядом на берегу безымянной реки. И мы, состязаясь в остроумие, не боялись бы друг друга обидеть. Ничего не обещали бы, и, еще лучше, не в чем друг другу не клялись. И закат для нас был чистым и красным, без полосатой прослойки размазанных облаков. Макушки сосен, далекая вода и наши лица оставались одного, всем понятного, багряного цвета.

А еще, было бы прекрасно, чтобы за камышами раздавался женский смех. Юный и добрый, который растворялся в легкой пелене сумрака и, казалось, что все вокруг состоит из него. И мысли мои переполнялись самыми пошлыми желаниями, и их озвучивал, без всякого стеснения, Николай, как должное, как само собой разумеющиеся. И мы даже сами того не заметили, как девушки оказались рядом, присели к нам, мы угостили бы их пивом… Его много, хватило бы на всех. Их длинные и густые волосы пахли бы рекой. А на их стройные и обнаженные ноги садились визгливые комары.

И я был бы совсем счастлив, если бы не вовремя позвонили родители. Они говорили бы со мной, как с ребенком, а я злился, торопился закончить разговор. Из динамика телефона доносились нравоучения, а я несогласно кивал, возмущался, чувствуя, что они еще живые и сила их нотаций не иссякнет еще много лет.

Господи, если бы этот вечер не кончался, я тогда бы никогда не писал про все это… Банально и с умной ухмылкой. Если бы я никогда не писал про все это, значит, не знал, что такое преждевременная старость. Может быть мог только краем уха про нее слышать, как про другую страну на далеком континенте, где живут какие-то дикие племена, лишенные чести и совести, лупят друг друга дубинками, из зубов, поверженных делают бусы и танцуют перед костром.

Пусть кончается сонное утро… Пусть кончается утомительный день. Я хочу только одного, чтобы этот вечер никогда не кончался. Хотите, я ради этого даже спою? Даже если вы против, я все равно это сделаю:

А девушки, где? Дай мне ответ, где они остались?

А девушки, где? Дай мне ответ, где они живут?

А девушки, где? Дай мне ответ, вышли замуж и вот их нет…

Где мужья их? Дай ответ. Ушли в солдаты и вот их нет…

А где солдаты? Дай ответ… Легли в могилы и вои их нет…

И если мое смешное пение бессильно… Да надо быть дураком, если думать, что оно может что-то изменить. Да что мое пение? Все бессильно перед… И если этому вечеру суждено завершиться, то что мне остается еще желать? Чтобы там…. За что мы так усердно молимся и изображаем праведников… Чтобы там этот вечер никогда не кончался.

Борис Бужор