«Новенький» в классе появился как-то незаметно. После большой перемены взбудораженные беготнёй четвероклассники шумно рассаживались по местам, доставали учебники, линейки и циркули. Строгость Натальи Борисовны, математички, известна была всем, и слух о ней передавался от одного школьного поколения другому, поэтому по сторонам смотреть особенно было некогда, и каждый торопился приготовиться к уроку:

— У тебя сколько в остатке?

— А у меня «икс» не находится!

— Не там ищешь!

— Дай списать!..  Жалко, да?

— Аникин, опять класс назад тащишь?

И вдруг деловую, привычную атмосферу прорезал звонкий голос Аникина:

— Полундра! Новенький!..

Класс мгновенно превратился в многоглазое, многоголовое существо: все его 36 голов разом повернулись на 180 градусов, все 36 пар глаз устремились к «штрафной» парте в конце класса. Там сидел новенький!  Хотя сказать «сидел» можно лишь условно, точнее, он там едва помещался. Ноги в кое-как зашнурованных кедах были выставлены в проход, руки перегораживали парту поперек, словно шлагбаум, и всё это худое, длинное «сооружение» венчала круглая белобрысая голова с удивительно ясными голубыми глазами. Новенький смотрел и улыбался от уха до уха.

— Ты кто?

— Из какой школы?

— Понимаете, я обернулся, хотел…  А он… сидит!

    Новенького облепили со всех сторон. Задние напирали на передних, верхний ярус давил на нижний…

— Эт-то что за этажерка?! — хорошо поставленным голосом спросила Надежда Борисовна, неожиданно вырастая у стола.

Живая «этажерка» рассыпалась, как по мановению волшебной палочки.

— Дежурный, дай тетрадь за честь класса. К уроку не готовы, записываю замечание.

Это был первый удар: четвёртый «А» получал преимущество в соревновании. Класс-победитель в зимние каникулы поедет в Москву!

— Наталья Борисовна, — отважилась Симочкина, староста, а у нас новенький.

Математичка подняла модные брови-ниточки, отыскала глазами длинную фигуру, которая тщетно старалась сложиться пополам, и зычно произнесла:

— Фамилия?

— Цветков, — хрипло ответил новенький и закашлялся. — Ермолай Цветков.

Головы снова начали поворачиваться к штрафной парте: человек с таким именем и фамилией заслуживал пристального внимания.

Очевидно, так думали не только четвероклассники. Очевидно, в этом были убеждены и учителя. Потому что не проходило урока, на котором бы не произносилась фамилия «Цветков».

— Цветков, к доске!

— Цветков, прочти стихотворение!

— Цветков, напомни нам сочетательный закон умножения!

Нельзя сказать, чтобы Цветков тяготился такой популярностью: человек привыкает ко всему. Поэтому он правил не напоминал, у доски молчал, а домашние задания считал выполнять излишним.

Четвёртый «Б» изнывал под бременем свалившегося на него груза. Из первых рядов он сильно сместился назад. Цветкова решено было взять на «буксир». Нина Белкина или просто — Белочка — проявляла чудеса изобретательности, стараясь подтянуть Цветкова, но он не «охватывался», не «подтягивался» и упорно получал двойки. Витя Пирожков применял свой метод: перед уроками тихонько подсовывал тетрадь, и Цветков так же тихонько списывал. В такие дни в четвёртом «Б»  наступал праздник: Цветков получал крепкую «четвёрку». Но затишье, как известно, бывает перед бурей: проводилась очередная контрольная, и «тайное» становилось «явным».  Метод Пирожкова обсудили на классном собрании, признали порочным, автор получил выговор, а Цветков — последнее предупреждение.

И вдруг Ермолай Цветков исчез. Он не пришёл день, второй, третий. Кончилась четверть, приближалась последняя неделя борьбы за качество, а там — подведение итогов соревнования. Что делать?

Белочка предложила сходить к Цветкову домой.

— Может, у него воспаление легких, — предположила она. — Тогда он не будет считаться, раз больной.

— Воспаление хитрости у него. Нахватал двоек и отсиживается, — со знанием дела убежденно заметил Аникин.

— Ребята, у него просто способностей нет, — защищал Ермолая Пирожков.

— Глупости! — постучала карандашом Симочкина. — Среднее образование обязаны получить все. Поэтому предлагаю, взяться за него как следует!

К Цветкову отправились после уроков. Улица Садовая оказалась на окраине города. Сначала кончился асфальт, затем перестал шуршать под ногами гравий, остались позади дома-близнецы и ровный ряд фонарей-«клюшек». Ребята передвигались с трудом. Ноги разъезжались, нехотя расставаясь с липкой тяжёлой глиной.

— Садовой! Три «ха-ха». А люди должны ноги из-за этого выворачивать.

— Может, вернёмся? — робко предложил Пирожков.

— Пришли, — остановилась Белочка. — Садовая, 77. Точно, — она для верности заглянула в записку.

— Табличка бы тогда висела: «Осторожно, злая собака», — рассудительно заметила Белочка и толкнула тёмную дощатую дверь.

Калитка со скрипом отодвинулась, и ребята вошли. К маленькому кривобокому дому вела дорожка, выложенная кирпичом.

— Всё какое-то доисторическое, — фыркнула Симочкина, очищая ботинки о край лопаты, приспособленной вместо скребка у крыльца.

Белочка решительно постучала:

— Можно?

Никто не ответил.

— Тут никого нет! Говорил, надо вернуться, — подал голос Пирожков.

Внезапно дверь распахнулась, и в проёме обозначилась длинная знакомая фигура.

— В-вы зачем? — хрипло спросил Цветков, заикаясь. От волнения это у него случалось.

— Зачем?! — Белочка даже руками всплеснула. — Три дня не появляется, исчез, можно сказать, и — «зачем»!

— Может, в дом запустишь? — ехидно поинтересовалась Симочкина.

— Проходите, — не слишком охотно пригласил Цветков.

 — Что я говорил?.. Отсиживается, — Аникин толкнул в бок Пирожкова.

Комната, куда провёл Цветков ребят, была просторная, полупустая и очень чистая. Один угол был отгорожен светлой занавеской. Посредине стоял большой круглый стол в окружении стульев. Сесть можно было только сюда. Расселись, как дипломаты для переговоров: с одной стороны Белочка и сопровождающие её лица, с противоположной — один Цветков,  безо всякого сопровождения.

 — Мы пришли, Цветков, — Белочка вытащила тетрадь и постучала карандашом, — по поручению класса. Разобраться. И потребовать, чтобы ты, наконец, взялся за ум.

— Пять двоек по основным предметам, — закатила глаза Симочкина. — Мамочки!..

— Может, он больной, — пытался заступиться Витя Пирожков, ему почему-то было жаль Ермолая.

— Помолчи, Пирожков. Может, действительно, ты болен? Цветков?.. — Белочка строго посмотрела прямо в голубые глаза.

— Н-нет.

— Так. Запишем: «Пропустил уроки без уважительной причины». Когда думаешь исправлять двойки?

— А чего их исправлять? Всё равно на второй год останусь, — Цветков улыбнулся своей знаменитой улыбкой — от уха до уха.

— Нет, вы посмотрите на него! Улыбается! — затараторила Белочка. — На второй год он останется! Никуда ты не останешься! Выгонят и всё!

— Не-е, — ухмыльнулся Цветков. — Не выгонят: у меня — льготы. Я уже шестой год учусь, а только до четвёртого класса добрался.

— Всё равно, дождёшься! — без прежней уверенности предупредила Симочкина. — Вызовут на педсовет!

— Видал я ваши педсоветы, — Цветков зевнул и отвернулся, всем своим видом показывая, что тема его больше не интересует.

— Во, даёт! — ахнул Аникин. Он был не робкого десятка, а на педсовете оказаться бы не хотел.

— Вопрос ясен, — поднялась из-за стола Симочкина. Здесь больше делать нечего.

Стало очень тихо. Сейчас Цветков одумается, попросит прощения, пообещает исправиться — не такой же он дурак, в самом деле! Но Ермолай молчал.

— Пойдёмте, товарищи, — позвала староста, решительно направляясь к двери.

И тут… Занавеска, которая отделяла часть комнаты, качнулась и явно послышалось: «Пшь-хр.. пш-шь..»

— Мыши! — завизжала Симочкина и затопала ногами.

Белочка побледнела и нечаянно вскочила на стул. Мальчишки, конечно, мышей не боялись, но ведь девчонки кого угодно напугают! Опомнились они только у порога, стукнувшись лбами в дверях.

А Ермолай метнулся за занавеску и заговорил совершенно незнакомым звонким и весёлым голосом:

— Наконец-то! С прибытием, фон-барон!.. А ну-ка, раз-два, взяли, еще взяли!..

Занавеска снова зашевелилась, на этот раз очень активно и перед ребятами появился… Цветков! Только уменьшенный в три или даже в четыре раза. Симочкина ещё раз ойкнула,

 — Привет, — сказал Аникин. — Ты кто?

 — Кешка, — Цветков-младший шмыгнул носом и, вынув руку из кармана, показал три пальца.

 — Тебе три года? — догадалась Белочка. — Умненький какой мальчик, считать умеет, — она потянулась к светлой макушке, но Кешка проворно увернулся: он не кошка, чтобы его гладили, кому вздумается.

 — А где твоя мама? — ласково спросила Симочкина, опускаясь перед мальчишкой на корточки.

 — На рработе, где же, — нажимая на «р», охотно сообщил Кешка.

— А папа? — продолжала расспрашивать Симочкина.

Цветков-младший неожиданно посуровел, сплюнул и сказал:

— Сбежал, парразит.

Всем стало неловко. Симочкина растерянно улыбалась, а Витя Пирожков дергал Аникина за куртку, приговаривая: «Пошли, а?..  Пошли?»

— Кешка, одеваться! — скомандовал Цветков-старший, входя в комнату.

Мальчишка прошагал мимо ребят и начал довольно толково надевать ботинки. Белочка кинулась помогать, но Цветков-младший запротестовал:

— Я сам!

— Нас не надо провожать, — сказала Симочкина, увидев, что Ермолай тоже одевается. — Мы найдём дорогу.

— Правда, не надо, — поддержал Аникин.

— Ещё чего, — буркнул Цветков, — провожать. У нас свои дела.

— Мы за мамкой пойдём, — сообщил шёпотом Белочке Кешка. Она всё-таки уговорила его, и завязывать шнурки Цветков–младший Белочке доверил.

— А зачем за ней ходить? — удивилась девочка. — Она сама придёт. Закончит работу и придёт.

— Боится она, — охотно пояснил Кешка. — Темноты боится. Женщина, что с неё возьмёшь?.. А я вот не боюсь. У меня пистолет, — он потрогал карман. — И Ермоха не боится, потому что он хррабрый, хррабрый! Ага, — и в подтверждение сказанного мальчишка покивал белобрысой чёлкой.

На углу Садовой братья Цветковы повернули направо, ребята пошли в другую сторону.

— А ведь никогда не говорил, что брат есть, — нарушила молчание Симочкина.

— А он тебе обязан докладывать? — вдруг возмутился Аникин. — Обязан?!

— Ты чего кричишь?

— А зачем на человека наезжаешь?.. «Двоечник! На педсовет вызовут», — передразнил Симочкину Аникин. — Ему учиться некогда. Видела?.. Кешку нянчит, да ещё и жратву, поди, варит.

— Мать встречает с работы, — подсказал Витя Пирожков. — Я ему наш фонарь отдал сейчас. Мы и так дойдём, правда?

— Кешку мог бы в детсад отдать, — не сдавалась Симочкина. — По-твоему, если брат или сестра маленькие, то и учиться не надо?

— Да не ссорьтесь, — вмешалась непривычно молчавшая Белочка. — Кешка сейчас на карантине. У них в детском саду свинка, что ли. Вот и сидит дома. А мама  работает в столовой, посменно и приходит поздно.

— А зачем они ее встречают?

— Она — инвалид второй группы, ей трудно ходить. Наверное, волнуются.

Все замолчали. Темнота переулков осталась позади, снова под ногами знакомо шуршал асфальт, и клюшки-фонари светили изо всех сил.

— Давайте завтра завалимся к Ермохе? — предложил Аникин. — Сразу после школы? И уроки там сделаем. И стол у них большой. Заметано?..

Римма Кошурникова