В дачный кооператив «Орбита» не добраться по старой путейской тропе вдоль локомотивного депо Московка – её разбирают. Дачники жалуются в высокие инстанции, но начальник железнодорожников объясняет, что переход в этом стыке депо и гаражей незаконный с тех пор, как однажды грузовой поезд сбил на нём нетрезвую женщину. Ага, переход служит лет тридцать, жалуются садоводы друг дружке, – это шпалы кто-то ушлый приглядел.

– Эй, бль… меня малолетки избили! – ревёт голова на фигуре, чернеющей на фоне яркого солнечного света.

Пьяный молодой парень, худющий, как щепка, уделанный в собственной крови. Шатается, держится за лицо, воет неустанно, матюкается, мол, малые избили, вываляли в краске. Щека и лоб у него распороты, из ран бордовой медью выглядывает мясо. Кажется, у человека нет рта, а звуки выходят сами по себе.

– Колонка у вас тут есть, пацаны? – через пальцы на лице, он едва видит нас.

Я с женой и двумя детьми. С коляской.

– Колонка далеко, идти с километр ещё! – подкидываю рукой в сторону.

Удаляемся второпях, оглядываемся. Он стоит и рассказывает то же самое молодёжи позади, матерится, воет по-прежнему, угрожая обидчикам.

Наш путь пересекает приближающийся скорый поезд. Подаёт короткие сигналы. Я машу ему, двухгодовалая Ксюша в коляске тоже.

– Меня чуть не стошнило, – кривится супруга.

Дальше её слыхать плохо.

Я беру в охапку и поднимаю коляску с ребёнком. Через пути, без перехода из шпал, переносить трудновато – неудобно. А солнечные лучи припекают голову без кепки. В общем, двигаюсь неуклюже, как недоделанный киборг, – полтела кузов с колёсами, и  половина тела пока что остаётся человеческая.

 Постойте! Отчего любознательный народ не выясняет, как дачный кооператив на Старой Московке вдруг стал называться «Орбита»? Насколько помню, граждане-путейцы официально записали его «Путейцем 1». Во-первых, потому что его основали рабочие Омской дистанции пути, а во-вторых, дачники в этой части Московки – в основном путейцы, а также их дети.

– Ты точно не хочешь знать, почему дачи называются «Орбита»? – выясняю у супруги невпопад с наивностью энтузиаста.

Жена зажимает нос, гундит:

– Ну и вонь! Давай вернёмся!

Я не замечаю запаха. Привык. Его нет. Моя наговаривает.

– У меня задание, забыла? – я строг и обаятелен как «агент 007», мне кажется.

Главное для редких гостей при входе на территорию «Орбиты» – не дышать. Однако подванивает лишь около могучего камышатника вдоль путей и бетонного забора депо. Отвлекаясь на рисунки забора, можно не заметить бархатистый ковёр источника вони, заросшего пятиметровым камышом. Пространство никак не оживляется дружным кваканьем, бульканьем – в таком бульоне никакие лягушки не выдерживают. Вонючка-покемон, как охотник на людей, хитро – волнами – исходит из-под разорванного кое-где пузырчато-зелёного ковра ряски. В середине болотца, покрытый ляпками тины, виден крупный грязно-белый параллелепипед: открытый холодильник с выпадающими из него полками – точнее, недовыпавшими, застывшими в этом положении. Как он там оказался – неизвестно.

Болото это, уходящее вдаль под виадук, признаться, больше пахнет, чем мешает пройти. На карте города оно может показаться действительно широким и глубоким, но, как описывают «классики» – прописавшиеся здесь дачники – это для непосвящённых. Когда взору открывается дачная свалка «третьего уровня», дышится легче. Не волнуйтесь, земляне, мы побываем на всех уровнях «Орбиты».

Откуда свалка у главного входа в сады? Ага, я тоже удивляюсь, с моим-то разнузданным воображением учителя английского языка и матёрого писателя. Откуда она возникла и расцветает пышной клумбой пёстрых отбросов, похоронивших в этом нефасованном изобилии малую группку видавших всякое контейнеров у массивных изумрудных покарябанных железных врат. Как докладывает моей бабушке девяностолетняя фронтовичка, старожил «Орбиты» Татьяна Васильевна, мусор вывозится редко – когда уже крысы, объевшись, жалуются на несвежее, наверное.

Вообще народ имеет привычку избавляться от мусора, сжигая его, а тут, прямо под носом у сторожа, поджигать не осмеливаются. Некрасиво как-то. Там ведь и импровизированная столовая, и примерочная, и так сказать, филиал благотворительной организации «Мебель бесплатно» – содержание крупногабаритного хлама. К «платформе обмена» подъезжают на автотранспорте – вываливают или загружают старьё – на дрова, на изгородь и туалет, на другие производственные нужды. Там отоваривается главный дачный рикша «Орбиты» – классик дядя Ваня. Он прикатывает стильно сколоченную тележку и выбирает из кучи лучшее, на что пока ещё не позарились другие. Ещё Ивана называют Соником, ультразвуковым ёжиком, если что – за скорость, думаю. Он самый старый житель «Орбиты», хотя по нему и не скажешь.

– Почему, блин, «Орбита», – спросит любознательный семиклассник из школы, где я преподаю. Я отвечу, выдержав паузу, как мастер Шуинсай из «Красного лотоса»:

– Постигнете позже!

Думаете, нашего «Путейца» захватили пришельцы из космоса и переименовали в «Орбиту» на общем собрании, когда вышел Закон о садоводстве? Ага, смешно. Просто у нас тут похожая проблема космического масштаба – мусор.

Жара стоит, аномальная для сибирского города на слиянии Оми и Иртыша. Тридцать три градуса. Лай злых собак доносится как из параллельного мира, где для жизни более благоприятные условия. А наши разогретые дворняги, обмахиваясь хвостами, лениво и добродушно встречают нас у свалки, которую мы благополучно миновали.

Мы приближаемся ко второму входу – во внутреннее пространство, ознаменованное свалкой «второго уровня». Если предыдущая была кучей у ворот, то эта – долгая прерывистая линия, подчеркивающая важность дороги, разделяющей садоводство на группы аллей. Здесь вырыты ямы среди деревьев и кустарника – незакопанные могилы с мусором первичным, заваленные вторым-третьим слоем мусора, простите за тавтологию, вторичного. Здесь не примерочная и не столовая для бичей, а сброс дачного отхода в виде ржавых железяк, монтажной пены, рубероида, тепличного полиэтилена, автомобильной резины, матрасов, бытовых агрегатов, битых стеклопакетов и кафельной плитки, разодранных канистр, худых газовых баллонов, брезентовой обшивки и т.д. Слой мусора ассоциируется у меня с инфекционной болезнью земли в этой части нашей «Орбиты».

Свалка «второго уровня», в отличие от предыдущей, горит регулярно – поджигают четырнадцатилетние ребята на велосипедах, по одной версии. По второй – виновен ПП, поскольку у него нет денег на вывоз. ПП – это Профессор Председатель. Так садоводы промеж собой называют главу СНТ, который тщится собрать с экономных пенсионеров целевые взносы на новый забор вокруг садоводческого товарищества и ради этой авантюры старается изъясняться дидактически. Впрочем, он человек необычный – разный.

Как полыхает это «хранилище»? Ярко, мощно и примерно раз в год. Остаётся выжженная земля, подпаленные у основания деревья, почерневшие от гари стеклянные бутылки и почему-то железо, хотя везде оно обычно исчезает. Малолетних пироманов, кстати, не пугает стая, бегающая по аллеям. Эта свалка уже не «клумба» – она лишай.

Я потихоньку плавлюсь – ощущаю слабость в коленях и слабоумие в голове. Печёт как в аду, наверное. Мы с женой волочимся молча, придавленно, глядим перед собой. Зато дети радуются. Сашок щебечет что-то об игре «Зомби против растений», а Ксюша издаёт возгласы счастья и хлопает в ладоши, пружиня в коляске. Скорей бы уже окрошка, которую на даче готовит бабушка! Заправку она вытаскивает из холодного колодца…

– Добрый день! – произносит супруга, вытаскивая меня из плена жары.

– Драсть! – выпаливает какой-то запыхавшийся дачник.

Оборачиваюсь, гляжу, отупевшее от жары сознание подсовывает мне морок.

Быстрым шагом приближается Разиэль – бывший вампир, а теперь выгоревшее в «Реке душ» синеватое существо из мира игры Legacy of Kane. Худощавый и синюшный он из-за того, что мало кушает и много работает. Он высох настолько, что просвечивают синевой жилы на его плоском теле.

Это дядя Ваня, конечно, никакой не призрак прошлого, вернувшийся в мир живых, чтобы отомстить владыке Кейну. Мужичок похож на героя игры, клянусь. Сегодня он форсит в серых шортах, браво оголён по пояс. На боку светло-оранжевый походный мешок, огромным узелком подвязанный на фанере груди. Это маленький и немолодой человек, ему лет шестьдесят пять. Назвать стариканом этого живенького мужичка язык не поворачивается. Во-первых, он добрый и услужливый – подкармливает собак и здоровается с моей бабушкой, во-вторых, плохого не сделал. В-третьих, он обладатель замечательного белого клочка волос на копчённой от загара голове. Ни шапку, как многие мёрзнущие пожилые люди, ни кепку дядя Ваня не носит отродясь. Шея у него криво втянута в плечи из-за давней травмы, поэтому голова сидит неестественно, впечатление такое, что он всё время смотрит на вас исподлобья и что-то замышляет. Лично я уважаю его за немногословность и мне всё равно, чем он там болел, и как его дразнили.

Дядя Ваня «совершает проходку»: когда делать нечего, он обходит территорию садоводства вдоль и поперёк. Забыл сказать, у дяди Вани тахилалия, то есть быстрый и сбивчивый темп речи. Я думаю, поэтому он мало говорит и отзывается по делу.

Вот мы и дома – на нашем дачном участке, где в домике ожидает чудесная живительная прохладная окрошка. Забывая о детях и жене, я устремляюсь на веранду и вижу там папу, он основательно работает челюстями, склонившись над алюминиевой миской. Минералка, квас, хлеб с отрубями, мешочек соли, контейнер со сметаной, металлические ложки – на расстоянии вытянутой руки на столе. В полумраке бледный отец похож на пещерного людоеда из фильмов ужасов или на располневшего Горлума – из «Властелина колец». Оголён по пояс, в камуфлированных штанах от казачьей формы. Молчит и ест сосредоточенно, ссутулившись.

– Щас Мишустин придёт, – отвлекается папа, чавкая. Задирает голову, глядит на часы.  Мишустин – это одно из прозвищ председателя, как ПП или Коловрат, а по паспорту этот мужик – Михаил Артемьевич Гагарин, если всерьёз обращаться.

– Щас помочь надо бабулям! – кивает отец лысеющей головой на улицу. – Шланг поливной протащить, установить насос… – дальше папа перечисляет дела на день, а я не слушаю. Представляю, как мы будем ночевать в домике, охраняя участок от воров. Проблема в том, что мы остались без разборной стальной буржуйки и двух оцинкованных леек и ведра. Товарищ ПП в виде Коловрата разродился планом насчёт народного ополчения, – добавочного караула силами самих садоводов, – у него со двора тоже пропал инвентарь.

Жаль бабушек, они переживают из-за воровства. Они нас любят. Баба Лариса, – моя мама, – баба Нина, – моя бабушка, – ревниво нянчат-тапескают внуков-правнуков, обсуждая поэтапный выход из карантина. Потерянный инвентарь они вернуть не надеются, но и операцию по спасению мира в «Орбите» не благословляют – вдруг у воришек ножики, сюрикены, дубинки, пистолеты, автоматы-бластеры и т.д.?

Восстановив силы окрошкой, мы хлопочем по хозяйству. Тянем шланг, налаживаем насос, поливаем помидоры (или это перцы), которые мама с бабушкой высаживают, тягость жары исчезает в дружной работе. Но неотступно преследует духан – баба Дора, семидесятилетняя соседка по даче, привозит две машины навоза. Сначала не ясно, откуда плывёт душок – выбрасывают с птицефабрики, видать. Вдыхая ядрёный сельский аромат, я вспоминаю недостатки старой соседки. Мой отец весело поддерживает, мол, чтоб им самим дурно стало, агрономам-ассенизаторам.

Не сказать, что навозная ароматерапия нам особенно мешает – принюхавшись, мы погружаемся в работу. Мечтая о спрятанном в колодце пиве, трудимся без оглядки на утекающее время: там подпилили лишнее, здесь подрезали-вынесли ботву, потом разбили-сравняли кувалдой накиданные на дорожках кирпичи в качестве перехода от одного раздела дачного плана к другому. Мы загораем. Как деловитые садовые муравьи, обмениваясь информацией, слегка касаются рожками друг друга, так и мы с отцом общаемся на политкорректные темы, высказывая отношение к блогам, простым вещам и делам глобального масштаба легко и бесконфликтно. Я замечаю, что отступает зависимость от мобильного интернета. На лоне природы – в объятиях земли, солнца, зелени он мне попросту не нужен. Впрочем, не одному мне – папа также не заглядывает в телефон, совершенно потерял счёт времени.

Вечереет. Солнце ослабевает, зажигаются далёкие фонари и чужие окна. Женщины давно ушли домой, уведя малышню. И вот, когда на огороде остаёмся мы с папой вдвоём, явился Михаил Артемьевич. Рывком открыл калитку и стоит, не двигаясь, ловя на себе наши взгляды, почёсывает подбородок – похоже, его радует собственный вид, либо он обыкновенный хамюга.

– Та-ак, мужики… здорово! – протягивает Коловрат свою огромную татуированную волосатую руку-лапу. Это грузный невысокий мужчина средних лет, серьёзный, как профессор перед студентами, с круглым обгорелым докрасна животом, вздымающим чёрную жилетку. Он в сланцах и трико. – Расклад такой: видим ворога – догоняем! Предупреждены: Иван, Татьяна Васильевна, журналист и Ромм… наберут на мобильный. Последнего «ратника» Коловрат выделяет неуверенно, о проблеме расскажу позже. Но сначала поясню, почему столько прозвищ у одного и того же человека! Коловрат – потому что мужичина набил татуировки языческого значения – так он противостоит неявным врагам, поскольку искренне верит в теорию мирового заговора. Ещё у нас он иногда Мишустин, когда пытается толково руководить, опираясь на прогнозы и мировые тренды. С этим прозвищем мой папа соглашается, слушая Журналиста – соседа по даче дядь Петю Жиматова, о нём позже.

– Наша, значит, очередь? – переспрашивает отец, скорее всего, чтобы поддержать разговор.

– Да-а, – кивает ПП. – Иван вернулся с обхода. Вы идите к Восточке – к сектантам, а я – в обход, предупрежу Гашу и Васю.

Тётя Гаша и дядя Вася – владельцы «заразной» затопленной дачи рядом с кладбищем домашних животных. Им будет видно, кто побежит по направлению к обводной дороге и заправке.

Набрызгавшись спреем от комаров, мы с папой энергичной рысью двигаемся к озеру в посёлке Восточный – к свалке «первого уровня». Под лай собак на цепи и под шум низколетящего кукурузника мы проходим Молельный дом неохристиан. Почему Коловрат до сих пор с ними не за одно – загадка. Это счастливые и деловые люди, выскакивающие за ворота, чтобы помочь, принять праведника в ряды. У их «крепости» ждёт путника длинная скамейка, оббитая железом. Слепит высоко поднятый на столбе фонарь, высвечивающий резное распятие с Иисусом Христом и взлетающего орла на черепичной крыше. Над железными воротами, украшенными мифическими созданиями, камера High vision – с этой и с параллельной, кстати, стороны дороги. Эти ребята могут быть полезны – они срываются из дома и выглядывают в окно, подчеркну, если вы тащите тяжесть или окрикиваете ребёнка, который дальше благоразумного расстояния катается на велосипеде.

– Стучись, давай! – отец неохотно подталкивает меня локтем.

– Не, лучше ты! – мотаю головой.

Пока мы препирались, ворота бесшумно автоматически открылись, и за ними обнаружился добросердечный с виду молодой человек – белозубый, в белой футболке и в белых шортах.

– А-а, камера же, – догадался отец. – Мы облаву готовим. Если пробегут чужие – свистните, ладно? Мишустин военное положение объявил…

– Как?… – слегка опешил ловец человеков.

– Да не тот! Председателя путейского прозвище! – понял ошибку папа и добавил. – К вам, понятное дело, не залезут: изгородь – чуть ниже зоновской!

Огорожен Молельный дом действительно мощно: высокая ограда, тяжёлые железные ворота с фигурками – рва только не хватает.

Минут через двадцать стемнело ещё. Возвращались мы через насыпь, по которой гремят поезда, затем по параллельной дороге, освещённой фонарями. Заброшенные и подтопленные огороды на краю садоводства – одичалые и жалкие. Нет, если найдутся хозяева, туда можно завезти земли и перегноя, начать там работать – будет порядок. Только это очень дорого. Пенсионеры расходы не потянут, а покупателей в болото не заманишь.

– Власовы? – неожиданно знакомый голос.

Дядя Ваня появляется из воздуха, как призрак, выплывая из тьмы неосвещенного островка дороги. Ему не спится, он «делает проходку» во второй раз – до озера Восточного и обратно. Назавтра зовёт к нему на огород, будет шашлык из баранины. Надо выручить, поддержать человека. Дело в том, что он пытался организовать встречу одноклассников и, ни с кем не посоветовавшись, собственноручно замариновал не то, что люди обычно едят – не свинину, не говядину и не курятину. В его случае инициатива оказалась наказуема – дважды отказались. Он звонит всем в третий раз – не поднимают трубку. Наверное, решают встретиться без него. Или встреча отменяется, как всегда.

– Сколько там живых осталось? – в шутку выясняет отец. – Когда последний раз виделся с одноклассниками?

– На похоронах, – кидает Иван. – Человек пять пришли бы хоть. У всех, оказывается, желудки слабые.

– С нас пиво, Вань! – обнадеживает отец. – Придём, жди!

– Не пью.

Расставшись с дачным «классиком», мы топаем усталой иноходью и, оглядывая территорию поверху, узнаём крышу нашего домика. Осознать искомый адрес в темноте помогает навозный душок, по-моему, ослабевший. Вот мы и дома! Пиво бережём назавтра, хотя мы тоже запаслись мясом – на прекрасный день без мамок-бабок-жён.

В комнате среди накиданных бабушкой шмоток спокойно спится. Не тревожат и грызуны, остерегаясь насыпанного на газету яда. Жужжат голодные комары, не страшные нам, усталым, укрытым покрывалом. Бессонные мушки скребутся по обоям и стукаются о стекло. Ночь пролетает без происшествий. Слава Богу.

Утро. Небо хмурится, понижение температуры. Эх, хорошо! Энергии хоть отбавляй. Отец делает зарядку, отдуваясь, а я ленюсь, бездумно смотрю в потолок на свисающую клейкую ленту с мухами.

– Салют! – голосит дядь Петя из-за изгороди, сосед. – Присоединяюсь к партизанскому отряду!

Дядя Петя работал корреспондентом в железнодорожной газете Локомотивного депо Московка до самого закрытия редакции. Предлагал коллегам издавать вскладчину новую газету движенцев-вагонников. Идея была хорошей, но товарищи отказались. Мужик этот располагает свежими новостями «Орбиты» и вещает их за магарыч.

– Делись, Петь, возьмём тебя с собой, не пожалеешь! – здоровается с ним папа через изгородь.

Пётр Жиматов – высокий немолодой мужчина кавказско-узбекской национальности. Стройный и работящий дачник, вырастивший сначала троих своих детей, а затем и двоих чужих как своих – потому что пришлось, как он смеётся, поменять супругу. В крови у него суровая любовь к чужим жёнам, не виноват он, да и кому какое дело. Дядя Петя отличный собеседник при любых обстоятельствах. Журналисты, писатели, творчество, происшествия с соседями по дачам – любимые наши темы для разговора. И конечно, это именно его идея называть «классиками» дачных старожилов. Ну, а как? Этого требует его профессия – мыслить неординарно, выражаться ёмкими конкретными словами. Хотя он очень занят, – дел на огороде невпроворот, – выкраивает время пообщаться. Мы, естественно, его ценим.

Дядя Петя Журналист – весёлый мужик. Передние зубы у него крупные и выпирают, как у Губки Боба. Он болтливый и заразительный, когда смеётся, подёргиваясь всем телом. Уху-ху-ху-ху-ху… слышишь-видишь, и тоже хочется хохотать. У Петра дома часты ссоры с женой – он выпивает и мало что соображает. Нужно работать, а он лыка не вяжет или делает вид. Сейчас он трезвый пока. Но бывает, зовёт нас, – задорно, с ухмылкой. Помню, спросил, почему путейцы не достают солёных огурцов из банки – голова не пролезает! Бу-га-га! Шутка бородатая, плоская, дико глупая, но смотришь на Петра и смешно ужасно. Он утверждает, что путейцы над ней не смеются, – как же они будут смеяться над собой (!) – или просто не понимают смысла. По пьянке он забывает, кому и какие шутки рассказывал, поэтому повторяется. А мне смешно по-прежнему. Отцу моему потешно. И всем, по-моему, собеседникам с ним радостно.

– У Ромма капусту вырубили, – сообщает журналист о происшествиях, подзывая нас к изгороди. – Видите… – он незаметно указал головой через тропинку. И шепчет, чтобы и супруга Василина не услышала: – Ромм на днях подозрительно так смотрел в вашу сторону и сейчас вон, как пришёл, палит вас – глаза пялит, стережёт… Вы у него как заноза, – это Артемьич говорит. Власть Роммы захватят – его брат уже председатель в «Путейце II», у них там вообще всё схвачено, не как у нас – видели зверя? Не мусорят, объявления не срывают, не поджигают, хотя свалка тоже будь здоров и чудаков хватает. Ромм, говорят, станет новым правителем «Орбиты». Его повысили на железке до среднего чиновника, а наш Пипа остался на прежнем посту. Недоволен стара-ашно! У них делёжка, война кланов!.. Дачу посмотрите у Ромма… баню строит какую, ни у кого такой нет и не будет, обойдите всё вокруг… а-а, виноградники-сектанты тоже там, в доле, по колониям с проповедями разъезжают, скоро РПЦ-шку подвинут! Пятнадцать соток, а никто рассмотреть не может из-за забора, чо у них там творится, может, люди на цепи сидят. Я оттуда стоны какие-то слышал.

Дядь Петя обрывает монолог и отлучается, хмурясь, – его грубовато посылает за чем-то в дом супруга. Гавкает чей-то барбос. Брякает колодезная цепь. Свисток локомотива доносится до ушей.

Мы с отцом прицельно глядим на огород Ромма. Тот делает вид, что не подглядывал за нами, а высаживал какие-то свои растюшки. Евгений Дмитриевич Ромм известный в «Орбите» дачник, не «классик». Тут он «активно отдыхает», как рассказывает Журналист. Православный человек, носит большой серебряный крест на толстой тоже серебряной цепочке. Почему не золотой крест на золотой цепочке? Думаю, не хочет выглядеть совсем уж пошло, как «браток». Ромм посещает православный храм недалеко – на Московке II, мы там его видим на причастии. Ромм умный человек, начитанный, и ему, честно говоря, больше идёт прозвище Профессор Председатель. Не Губка Боб, не Коловрат, не Журналист и не «классик», а просто умный мужик Ромм, – не Ромчик, если что. И Жекой или Жендосом, пусть в шутку, назвать такого язык не повернётся. Возраста они с Михаилом Артемьевичем примерно одного, но Ромм стройнее, молчаливее, милее на вид, не имеет столько и таких татуировок, вызывает уважение на подсознательном уровне. Не болтает лишнего, шутит лишь с родными, глупые разговоры не поддерживает, ни с кем не делится новостями – такое впечатление складывается со стороны. Но когда приходишь к нему пообщаться  – калитка открыта, он доброжелателен. Позовёт за стол, предложит освежиться, ответит на любые вопросы. Но, блин, вплотную к нему точно не подступиться, в душу не залезть. Он регулярно ходит в спортивный зал и катается на велосипеде вдвоём с женой, тоже интеллигентной женщиной. Отдыхают они за границей два раза в год. Родственники у него в Германии, в Израиле, в Италии.

Мы считаем Евгения Дмитриевича Ромма большим халтурщиком. Обсуждали эту тему не раз. Воспитанный человек, вроде не зазнаётся, но непростой, замысловатый – прямо не отпускает, словно таит в себе нечто потрясающее. Стоит ему взглянуть в нашу сторону или журналисту Жиматову предупредить, что он на нас смотрит, или просто бабушка упомянет о нём, и всё – мы, не сговариваясь, будто прячемся, начинаем переливать из пустого в порожнее. Сейчас попробую объяснить, отчего.

Дело было так… мой отец покидает прежнее место работы – он был путейцем, вагонником, в общем. Колотил по колёсам и разным там нагруженным брякающим деталям вагонных тележек длинным молотком, проверяя на дребезжание – нет ли трещин. А потом ему пришлось уйти. По какой причине – я не спрашивал. Думаю, послал какого-нибудь начальника на три буквы и всё. Проработав более пятнадцати лет таксистом, он оказывается рядом с Роммом, который стал большим начальником уже. Разговор зашёл о том, что отцу осталось не очень много лет, чтобы выйти на пенсию. Здорово же получать пенсию от ЖД и подрабатывать в удовольствие трудом таксиста. И старость обеспечена пивом, и навык водителя развит шикарно, согласитесь это преимущество в совокупности!

– Виталя, сколько тебе осталось? – как-то спросил Ромм моего отца.

– Года три-четыри, – пожал отец плечами.

– Приедешь на Входную, скажи, что рекомендация от меня…

– Ладно, – обрадовался папа. И поехал.

Но не догадался Ромм посмотреть в трудовую книжку моего папы. Упустил момент. И отец, видимо, подробностей не касался.

– Не взяли меня, – с грустью делился отец с Петей Жиматовым на огороде.

– Ну, ты чего, Виталя, трудовую бы потерял типа… – развёл руками умудрённый жизнью Пётр. – Нет документа – нет и волчьей статьи, и никто не узнал бы, что было  двадцать лет назад. От Ромма – взяли бы тебя и новую бумагу написали. Балда.

Кто-то не продумал ситуацию, и, по-моему, Ромм – он же умный. Вот мы его и невзлюбили. С тех пор мы травим Евгения Дмитриевича Ромма запахом шашлыка и жареных пельменей, яичницей с помидорами, картошкой фри, душком вяленой рыбы, наваристой ухи из сома и т.д. Выходим и трапезуем на свежем воздухе, готовя на буржуйке, которую теперь у нас украли. А несчастный нашим счастьем Ромм ходил поодаль нашего участка в ту сторону, куда обычно он не ходит, и осведомлялся, не надоело ли нам чадить мангалом и жечь печку. Тогда мы узнали, что у него гастрит и запах жареного ему – пытка. После дядя Петя, как он утверждал, в точности передавал мимику недовольно-удивленного лица Евгений Дмитрича, когда мы на радостях готовили на улице.

– Он показывал пальцем в вашу сторону, Виталь, – тайно придя к нам с водкой, сообщал Жиматов весело. – Они с женой зубами щёлкают, когда вы кулинарно отрываетесь на воздухе. Они скоро спалят ваш огород. Печку уже украли, мангал сопрут, поэтому меняйте замок на сарайке. Потом пацанов наймут… каждому по пачке сигарет и дело в шляпе. Это мне председатель сказал, что вы думаете!? Украденное сдают в «Путеец II» или ещё куда-нибудь, но скорее всего во второй «Путеец»… младший Ромм в начальники метит. И здесь хочет подняться, доказать всем! Династический беспредел!.. Об этом надо писать! Был бы жив товарищ по журналистскому цеху – написал бы, его везде печатали. Меня уже не знают нигде, проспиртованного.

Погода располагающая. Сил много. Мы с папой отжимаемся от кирпичей на дорожке, подтягиваемся на турнике под могучей яблоней. Идём в магазин за провиантом. Собираемся в пейнтбольный клуб к отцову однокласснику, который мастерит там из железа всякие любопытные штуки. Он открывает клуб на старом заброшенном кирпичном заводе подле посёлка Восточный. Берёт в аренду. Территория большая – у него там ещё есть кукурузник. Ребята прыгают с парашюта.

– Закрыто же, наверное, на карантин? – предполагаю я.

Отец пожимает плечами. Ладно, не пойдём. Иван звал – только во сколько?

– Пошатаемся около его огорода, по-любому встретится, – подкидывает отец ладную мыслишку.

Мой отец, надо сказать, человек, не обделённый воображением. Тахилалии у него нет, но мысли иногда несутся кувырком и, разветвляясь по нейронам, исчезают вдалеке. Вот он нароет в интернете чей-то блог, посмотрит-послушает умного человека, зажжётся оптимизмом и придёт с идеей съездить на базу отдыха или показать детям страусов на ферме, поплавать в аквапарке и т.д. А нам пересказать всё также интересно он не в состоянии.

– Выйдем куда-нить, а-а? – только и услышим мы.

Моя бабушка – бывший учитель, потому что на пенсии, мама – тоже учитель, и ещё заместитель директора по воспитательной работе. Я – учитель и пишу в журналы, супруга – инженер-технолог. У всех нас высшее образование, нам нужно сразу конкретизировать, если предлагаешь, иначе всё – в штыки. Отец обижается и не разговаривает. Он думает, если у него не ВУЗ, а ПТУ, то права голоса в семье на «педсовете» не имеет. Зато он защищает меня. Как я что-то натворю, в смысле напишу про человека неладное, так он комментирует, мол, этот человек заслужил. Как мы поссоримся с женой, так он встаёт на мою сторону безоговорочно. Мама мной бывает недовольна и бабушка тоже – отец защищает, как умеет. Это рядовые случаи, говорит он. В других семьях вон что, а у нас – ещё всё нормально! Напал на меня огромный качок около спортивного зала, было дело, так мы с отцом таких ему навешали, что вспоминали с хохотом. Короче, мой папа – первый человек, который за меня заступается несмотря ни на что. Поддерживает любую движуху, кроме голодовки. Никого и ничего не боится, как Спайк Шпигл в аниме «Ковбой бибоп».

Сирена вдалеке. К кому-то едет карета Скорой помощи. Не к нам.

– Привет, бойцы! – и снова Михаил Артемьевич явился перед нами, как будто его звали. В спортивном костюме, навеселе, благоухает парфюмом. Вроде физиономия красноватая, наверно принял «зелье». – Прохладно что-то, – пританцовывает на месте, посвистывает. – Бдительность не теряем. Иван звал на шашлык компанией. Много не пьём – у вас дежурство!

Вот любит он Ц.У. раздавать, как наша бабушка, ничего не поделаешь.

– За кем Скорая? – интересуется отец.

– Дальше Васильевны поехала, может… не знаю, – отмахивается председатель, не глядя.

Звонит моя супруга, предупреждает, что сегодня наши женщины к нам не придут. Собрались в гости в деревню. Потом звонит моя мама и диктует, чем заняться на огороде. Натаскать дров для бани, полить грядки, принести в носилках кирпич для дорожек, договориться с председателем о недорогой поставке досок для забора. Одна часть изгороди у нас держится на честном слове – её подпирает дом и туалет соседа. Работать не хочется. У нас опасная миссия. Каждый час может стать последним. Шутка!

К Ивану Ниндзя Сонику, мы шагаем дружно, процессией. Ведёт в гости деловой ПП, за ним мой папа, Журналист, а замыкаю шествие я. Ого, сзади семенит, поспевая, сам Ромм Евгений Дмитриевич. Оказывается, он тоже приглашён и не устоял!

Темнеет, мы шумим, обсуждая невесть что: я, папа, дядь Петя. Михаил Артемьевич включает в себе эксперта и выдаёт прогнозы на курс валюты и добычу нефти. Евгений Дмитриевич и дядь Ваня сидят молча на высоких табуретках, глядят на тлеющие угли в мангале и вслепую убивают комаров на себе. Ромм знает, что ему сплохеет от такого угощения, но… может у него ремиссия? Может он шпион, и нет у него гастрита?

– Оригинальный у тебя участок, Ваня! – подмечает пытливый Ромм. – Самоделкин ты наш!

Огород у дяди Вани – ничего лишнего. Плодово-ягодные деревья, овощи, много-много картошки. Изгородь – из чего придётся. Одна часть сколочена из кроватей и ящиков, вторая – из досок разной величины, третья – из дверей и шпал. «Не он ли разобрал переход?» – думаю я. Дом, сарай, две теплицы, баня, туалет – связаны длинным коридором, похожим на утолщение забора из дверей, стенок шифоньера и непонятно чего.

Работают у него два бомжа, которых он кормит и даёт на пропой. Они приходят утром и уходят до обеда. Живут в старой водонапорной башне или в остовах от каких-то хозяйственных построек неподалёку от «Орбиты». За гроши они сдают Ивану цельный кирпич и шлакоблоки для строительства неопознанной постройки, на первый взгляд – обсерватории. А в настоящее время кипит работа над кессоном. Участок у Ивана не маленький – тринадцать соток. Строительство его вдохновляет. Он мечтает поставить теннисный корт.

– Пойдёмте, – зовёт Иван, открывает потайную дверцу в заборе, пропускает всех в узкий коридор, где включён свет.

Мы проходим коридор внутри, разглядывая стены. Обои у Ивана – отсыревшие кое-где плакаты с поп-идолами восьмидесятых-девяностых. Алла Пугачёва с лохматыми пятнами на голове, а на носу Филиппа Киркорова, видно, мухобойкой безжалостно раздавили насекомое. Аллегрова, Расторгуев, Орбакайте – у всех недостатки внешности из-за локальных дачных катастроф и неблагоприятных внешних условий. Иван принципиально поддерживает сугубо отечественный шоу-бизнес, не заглядывается на пустых бесстыжих западных див. Находясь в этом необычном коридоре, связывающем дом и сарай, представляю себя Тамба Момоти – дзёнином из дома Ига. Прячась от самураев правящего клана, мы, наконец, выходим в комнату, где нас точно не найдут. Там и прописан законно «классик» Иван: СНТ «Путеец 1», энная аллея, участок такой-то.

– Вы тут не были, что ль? – укоряет нас взглядом Михаил Артемьевич. – А вот мы с Иваном Сергеевичем старые друзья!

Не были, ну да. Иван не приглашал. Однако не был и Ромм… Евгений Дмитриевич отрицательно качает головой. Он удивлён.

С потолка в центре комнаты спадают пенопластовые планеты на длинных нитях. Они болтаются вокруг большущего жёлто-оранжевого улыбающегося солнца. Подвешены даже Титан, Ганнимед и Каллисто – спутники Юпитера. Каждую сферу Иван старательно разукрасил в соответствии с изображением из энциклопедии. На стене – космические картинки, каждая в деревянной или пластмассовой рамке. Как Бухенгаген из Нибельхейма*, Иван готов стать гидом в собственном планетарии, подробно рассказать о Солнечной системе. Оказывается, Иван взаправду классик-натуралист – в его шкафу покоятся рядком иллюстрированные популярные журналы по астрономии, биологии, географии, геологии и т.д. – одна есть даже рукописная, собственного сочинения! На полках ниже хранятся книги отечественных и зарубежных авторов – прямо напротив дивана и письменного стола, где лампа и письменные принадлежности. Телевизор-«аквариум» на холодильнике, здоровенная устаревшая магнитола-«мамонт» на тумбочке, наверное, с помойки. Вид у неё палеозойский, не меньше. Иван здесь живёт лет десять, как умерла жена. Дети выросли, разъехались по стране, с отцом они поддерживают связь лишь по мобильному интернету. Компьютера наш классик не имеет пока что, но скоро купит. Хочет в игры поиграть на старости лет, перевести в цифру мемуары.

– Дерзай! Я тебе отредактирую книгу, брат! – обещает Петя Жиматов, лезет обниматься к Ивану. Тот не сопротивляется. Братской любви Ивану не хватает. Одичал мужик.

А выпиваем мы порядочно. И Евгений Дмитриевич тоже. И курим. Даже Ромм курит. Он признаётся, что курил только в пятом классе. А я второй раз в жизни пробую выкурить сигарету, как нормальный хулиган, парень из рабочего класса. Папа смотрит на меня, не веря, кивает:

– Пока бабки не видят, оболтус!..

Хорошо ему смеяться – пролетарий!

Начинается дождь. Идёт он слабо. Мы расходимся, сытые и пьяненькие. За мной семенит дядь Петя Жиматов, лезет обниматься. Человек он хороший, почему бы не обнять?

– Послушай, Вить, классную идею для романа подкину… Вот мы ловим воришек и вдруг земля под нами раскалывается на острова. Вниз эти осколки суши не падают, а становятся, как летучие корабли. Парят и всё. Сталкиваются друг с другом. Одни выше в небе, а другие ниже – к ядру земли. Героям предстоит выяснить, что случилось и как с этим обращаться. Сюжет можно закрутить в любую сторону практически. Кто за этим стоит? Более организованный организм или механизм! Во!.. – он крутит около моих глаз большим пальцем, показывая «класс». – Мне никогда не хватало усидчивости написать что-то крупное действительно. Больше трёх, ну, пяти максимум страниц не идёт, я пробовал всю жизнь!

– Идея супер!.. – соглашаюсь. В голове лениво, подходящие заторможенные мысли вдохновения не дают. Тянет прилечь. Поздно уже.

– Классные они ребята! – делится папа, осматривая дорогу. Темно.

Умывшись-сполоснувшись в тазике, куда отец добавил кипятка из чайника, я сладостно свалился в необычайно мягкую постель – ту самую, из наших дачных шмоток…

Я бегу по аллее за пацаном четырнадцати лет, как угорелый. Пацан бросил велосипед и кувырком перескочил через повалившуюся изгородь заброшенной дачи, захлюпал по воде. Я перелез за ним. Вспоминая свои забеги в школе на короткие дистанции в этом же примерно возрасте, укоряю себя, что надо было тренироваться.

– Стой, грабитель! – ору я, выдыхаясь. Мне вторит длинный гудок поезда, мчащегося по насыпи. – Сволота, украл буржуйку! Держи вора!

На мне доспехи реконструктора Василия Минина – руководителя исторического кружка в Омской крепости. Кольчуга звенит и лязгает. Бежать легко, как если броня пенопластовая. Василий – настоящий волшебник, пожму ему руку при встрече.

Наряженный тоже в доспехи, подросток с разбега забирается на насыпь, хватаясь за длинные ивовые ветки. Бежит вдоль грохочущего грузового поезда. Вдруг он неестественно быстро спрыгивает вниз, прокатываясь клубком по грязи. А поезд исчезает, словно скатываясь в бездну. Меня придавливает к земле. Я наклоняюсь назад, поддаваясь невиданной силе. Сажусь. Хулиган лежит и вертит головой, испуганный, не понимая, что происходит. Он смотрит на меня, не применяю ли я магию. Но я обескуражен. Не двигаюсь, дышу часто-часто, ловя последний стремительно охлаждающийся воздух. Осколок земли вместе с нами взмыл на небывалую высоту и там завис, не собираясь возвращаться вниз.

– Витя! Ви-ить! – отец меня буквально поднимает за плечи и свистящим шёпотом докладывает, что позвонила Татьяна Васильевна. Увидела троих 13-14-летних шалопаев на территории «Орбиты», у свалки «второго уровня», один из них залез на соседнюю дачу.

– Сколько время? – машинально выясняю я.

– Четверть шестого.

Мы с отцом резво несёмся по аллее на возгласы отборной брани, протрезвевшие от прилива адреналина. Проклиная ворога, Коловрат как разъярённый бык гонит одного в нашу сторону. На развилке отец цепляет его мёртвой хваткой у забора:

– Стой… засранец!

– Мля… – Артемьич сворачивается в калач, запалённый, кривится от колики. – Третий… бежит через Восточку походу… перехвати!

Я следую туда – к свалке «первого уровня». Огибая насыпь, перебегаю железнодорожные пути. Тропа подгоняет к озеру. И тут я вижу пожар, выныривая из кустов. Взбирающиеся трескучие языки красно-оранжевого огня скачут по горке, обвалившейся в воду. Пожар быстрее осеняет меня, чем вонь дохлятины глушит моё восприятие. Здесь помереть можно, надышавшись трупным духаном не то рыбы, не то кошки или крысы. В темноте не видно всей досадной картины, а тут огонь освещает горы мусора, похоже, свозимого сюда на лодках с того берега посёлка Восточный.

– Попался!!! – кричу я, на подростка, зигзагом кидающегося от огня к воде.

– Отвали извращенец, а-а-а, насилуют… сука, спасите!.. – парнишка бежит обратно, а там, в промежутке между заборов, одним движением его останавливает дядя Ваня и вторым – ставит на колени, как бунтовщика омоновец.

 Двоих подростков мы дружно выводим в ближайший опорный пункт на Старой Московке. Возвращаемся на заслуженный отдых.

– Ромм-то куда делся? – гадает Коловрат, и отвечает сам себе как ПП: нашёл недостойным выполнить задание!

Наутро я звонил маме и супруге, хвастаясь участием в погоне. Довольный до безумия, я прибежал домой и сел за компьютер написать эту первую главу будущего мистического романа под названием «Летучий Голем» или проще – «Классик». Подумаю-решу, как лучше назвать. В конце концов, помогут дачные соседи.

Виктор Власов

___________

* Герой из видеоигры Final Fantasy 7, рассказывающий о реальном стечении обстоятельств в космосе.