Вот и настал первый день долгожданного отпуска. С утра до вечера Андрей Иванович Жуков мучительно думал, где взять сюжет для рассказа. И не просто сюжет, а такой, который захватил бы его с потрохами, растормошил душу, заставил держать ручку в руках до того момента, пока не будет поставлена последняя точка. По роду своей работы был далёк от литературы, но и назвать его увлечение писательством просто хобби язык не поворачивается.

Фактически Жуков был писателем, хотя сам не считал себя таковым. Писатель, по его мнению, это тот, кто зарабатывает на жизнь литературным трудом. А он в среднем таким макаром зарабатывал за месяц долларов сто. Какой же он после этого писатель? Ну, издал десяток книг мизерным тиражом и на средства спонсоров, а продавалось изданное с трудом. Книги совсем не так легко продаются, как их авторы. И пусть печатали его на каждом углу: от самых паршивых газетёнок до солидных литературных журналов. И лирики, и басен, и пародий, и рассказов, и лаконизмов, — всего было в изобилии. Был даже написан и издан роман. А славы не было. Нельзя сказать, чтобы он столь уж жаждал её прихода. Ведь знал, что в волнах славы утонуло немало талантов. Просто хотелось, чтобы его книги больше читали. И, наконец, он намеревался зарабатывать литературным трудом столько, чтобы каждое утро вместо похода на работу садиться за письменный стол и не урывками, как многие годы, а всерьёз заняться писательством. А сейчас у него нет даже более или менее широкой известности. Как-то в областной газете проскользнула большая хвалебная статья о его жизни и творчестве, да ещё и с фотографией. В литературных кругах его, безусловно, знали, но это далеко не всенародная известность. Это так, что называется, знакомы потому, что — соседи. Соседи — то по журналу, то по газете, то по статейке какого-нибудь Иванова, называющего себя литературным критиком. Всё чаще его тексты стали выставляться в Интернете, хотя сам Жуков не пошевелил и пальцем для этого. Андрей Иванович не вступал ни в один союз писателей, хотя литературные чиновники его усиленно зазывали. Правда, когда вышел справочник писателей области, куда попали и «левые», и «правые» писатели, включили биографическую справку и о нём.

Литературных тусовок Жуков избегал; на встречи со своими немногочисленными читателями не ходил, хотя его иногда приглашала заведующая городской библиотекой. Единственный раз по просьбе своей бывшей классной руководительницы он побывал в родной школе. Почитал старшеклассникам свои стихи и прозу, — после чего приготовился ответить на многочисленные вопросы. Однако их не последовало. Нашёлся лишь один чудак, который спросил, будут ли у Жукова выходить книги не в мягкой, а в твёрдой обложке. И так паршиво стало на душе у Андрея Ивановича, что после этого единственного подковыристого вопроса от каких-либо встреч он категорически отказывался. Да и о чём можно говорить на этих встречах? Всё самое интересное он уже вложил в свои книги. Вот и пусть читают. Кто захочет. А на ходу, на бегу толком ничего не расскажешь.

Жуков, конечно, знал, что ряд современных писателей использует такую фишку: устраивают встречи для того, чтобы после общения с публикой продавать ей свои книги. Однако для себя Жуков считал это унизительным. Смешно было даже подумать, чтобы Пушкин или Толстой стояли у прилавка и бойко торговали своими произведениями. Андрей Иванович был убеждён, что писатель должен писать книги, и лучшей рекламой написанного является талант его автора. Всем остальным: изданием, рекламой, реализацией книг — должны заниматься другие люди. Правда, в начале своей литературной деятельности Жуков любил читать свои сатирические вещи в любом кругу, чтобы посмотреть, будут ли слушатели смеяться. С годами это желание прошло. И даже друзьям и родственникам он теперь читал всё реже и реже.

Наступил второй день отпуска. После завтрака Жуков сел в кресло и стал размышлять.

«Полотно жизни соткано из клубка противоречий, — думал он. — Надо ухватиться за такой сюжет, который будет иллюстрировать хотя бы одно из этих противоречий».

Но ничего интересного в голову не приходило.

«Самый страшный вид безработицы — неработающая голова», — процитировал он собственный лаконизм и поднялся с кресла.

Пошёл на кухню, сварил чашку кофе. Включил приёмник, послушал его, пока пил кофе. Вернулся в комнату и не спеша прошёлся по ней. Телевизор — этого троянского коня двадцатого века – включать не стал. Подошёл к окну и долго смотрел на улицу. Потом подумал, что надо покопаться в памяти. Вернулся в кресло и стал год за годом перебирать свою жизнь в надежде, что в памяти всплывёт что-то яркое и необычное, и это воспоминание подтолкнёт его к долгожданному сюжету.

Однако фокус не удался, но Андрей Иванович оставался спокоен: он знал, что там, где фокусы не проходят, проходят фокусники.

«Надо сменить ход мыслей», — решил он и взял пачку непрочитанных газет, которые внимательно изучал больше часа.

Сюжет так и не вырисовывался, хотя Андрей Иванович был глубоко убеждён, что можно написать о чём угодно так, что это будет чрезвычайно интересно. Главное, чтобы хватило таланта. «Стоит только, — думал он, — выйти из квартиры и внимательно посмотреть вокруг. А кстати, уже пора и собираться». Вчера вечером позвонил его друг детства и пригласил к себе отметить его возвращение из чеченской командировки.

«Обязательно буду!» — твёрдо пообещал Жуков. Звонивший работал в милиции и наверняка расскажет много интересного, а там, глядишь, и рукой подать до захватывающего сюжета.

Выйдя из подъезда, Жуков столкнулся с рабочими, которые уже второй месяц занимались ремонтом дома. Раньше он беседовал с ними и знал, что они приехали с Украины на заработки. Вспомнил последнее выступление украинского президента и подумал: «Скоро язык до Киева уже не доведёт: потребуется виза».

А на лавочке у подъезда, как обычно, сидела старушка с двенадцатого этажа.

«Ей уже, поди, лет девяносто. Разве мало она видела на своём веку и добра, и зла? И какие они, добро и зло, были в её жизни? И как именно война опалила её молодость? И где она в сороковые-пороховые была: на фронте, в глубоком тылу или в оккупации? А может, немцы угнали её на работу в Германию, и она прошла по всем ступеням человеческого унижения? Наверняка, она может многое рассказать. Память — штука цепкая».

А вот через дорогу права мелькнуло в овощном ларьке знакомое лицо продавца, который помахал рукой в знак приветствия. Жуков давно дал ему кличку «музыкант», потому что знал его уже лет двадцать, ещё с тех пор, когда тот был одним из лучших выпускников городского музыкального училища. Но переломилась жизнь и отбросила парня от рояля к прилавку, где он много лет зарабатывает себе на кусок хлеба. Какая музыка у него в душе сегодня? Андрей Иванович взмахом руки ответил на приветствие «музыканта» и двинулся к автобусной остановке.

Уже в который раз за последний год навстречу ему попался пожилой мужчина с болезненным землистым цветом лица. «Пожилой, — мелькнуло в голове Жукова, — это тот, кто пожил, но ещё хочет». Что у него за редкая болезнь и как он справляется с ней? Всегда один как отверженный. Нет жены, или умерла, или ушла к другому, который поздоровее? А может, жена есть, но стесняется с ним ходить? И такое бывает…» Размышления об этом человеке прервал голосистый рёв двух пожарных машин, которые медленно пробирались между припаркованного автотранспорта. В кабинах писатель разглядел возбуждённые лица пожарников; и на каждом из этих лиц можно было прочитать, что любой пожарный работает с огоньком. «У кого-то беда: горят, лишь бы никто не пострадал», — ёкнуло в груди у Андрея Ивановича, когда взглядом он провожал удаляющиеся машины.

А вот и автобусная остановка…

От друга детства Жуков вернулся поздно и подшофе. Он, как правило, придерживался принципа: «Если хочешь извлечь пользу от пьянки, оставайся трезвым», но сегодня ему это не удалось. Сразу разделся и лёг спать, пробормотав под нос: «Зря потраченное время».

День, прожитый зря, бесследно не проходит. Утром Жуков встал как никогда бодрый, потому что ночью ему приснился, как ему показалось, невероятно интересный сюжет. Такое в его литературном творчестве случилось впервые. Андрей Иванович быстро умылся и, обжигаясь, выпил чашку кофе. Ненаписанный рассказ может взволновать только автора. Он бросился к столу, на котором всегда лежала пачка чистых листов бумаги и набор шариковых ручек, и взялся за дело.

Валерий Румянцев