Неким тёплым летним вечером, на веранде загородного дома, изящная немолодая женщина, с грустной улыбкой зажигала свечи на именинном пироге. По одному лишь виду сложно было предположить, кто она такова. Появление на пороге властной, дорого одетой особы, было встречено ею спокойно, но почтительно.

— Няня, мы с супругом посоветовались, и решили отказать вам от места. Ваши услуги больше не потребуются.

Слегка запрокинув голову к небу, чтобы не испортить излившимися внезапно слезами кремовые надписи на пироге, няня увидела, тонкую рыхлую линию облака. То таяло, словно мокрый снег, упавший на тёплую землю, и шаталось из стороны в сторону, будто зацепившаяся за водоросли, застиранная течением реки лента. Так жизнь раскачивала её в очередной раз, прежде чем вырвать из знакомой обстановки, лишить привычного распорядка, но, самое главное, — близости к детям, которым успела полюбить всем сердцем.

Не оборачиваясь, чтобы не выказать слёз, няня прошептала:

— Сколько у меня есть времени, чтобы собрать вещи?

Хозяйка попыталась поджать преувеличенные «для красоты» губы, и капризно, отчасти брезгливо протянула:

— Милочка, вас не должно быть у нас в доме к утру. Когда дети проснуться…

— А кто их разбудит? — Спохватилась вдруг няня. — Вы же не поднимаетесь раньше полудня!! — Почти дерзко добавила она.

— Теперь это не ваша забота. И учтите, если вы теперь выйдете к детям с кислым лицом, или сообщите им о своём уходе, про рекомендации можете забыть.

— А что вы скажете им? Как объясните?

— Я — мать! Как прикажу, так и будет. Не пройдёт недели, и они позабудут про вас!

— Но… почему? В чём моя вина? Скажите, хотя бы это. — Попросила няня, немного совладав с собой.

Хозяйка, нахмурилась своему искажённому кофейником отражению, но всё же снизошла до объяснений:

— Вы дурно влияете на детей. Вчера вечером, когда мы были в гостях, мои мальчики сами, я подчёркиваю это, — сами взялись надевать свои пальто. В нашем кругу это неприемлемо.

Десять свечей на пироге, по числу исполнившихся мальчишкам лет, шевелили пламенем, как горячими пальчиками. Задорно встряхнув химическими кудряшками, няня водрузила на лице улыбку:

— Не беспокойтесь, я слишком люблю ваших детей, чтобы испортить им такой день. Да, и вот ещё что, — обратилась она к уже бывшей хозяйке, — прошу вас дать распоряжение шофёру отвезти меня до автобуса. Я не так молода, чтобы идти с вещами пешком.

На следующее утро, в зале ожидания ближайшей автостанции можно было заметить грустную, подчёркнуто аккуратно одетую женщину, расположившуюся подле своих чемоданов. Короткие поля её шляпки не скрывали кроткого, но тем не менее решительного выражения лица. Когда было объявлено о прибытии рейса, молодой мужчина, сидевший на скамье неподалёку, вызвался помочь с багажом, он же оказался и соседом по автобусу. Отчасти из вежливости, но больше по необходимости выговориться, женщина поведала попутчику свою историю, которую невольно подслушали и мы.

— Много лет тому назад я полюбила прекрасного человека. Уже в то время я была немолода и некрасива, но мой возлюбленный, узнав о беременности, предоставил мне и будущему ребёнку свою фамилию, по доброте и в качестве покровительства, оберегая от злых языков.

Наш брак был недолог, но удивителен.

Я неумело и увлечённо занималась домашним хозяйством, а муж служил в железнодорожном ведомстве. Казалось, до нашей с ним встречи судьба проверяла меня на прочность, и только убедившись в том, что я достойна, решила осыпать счастьем. Беременность раскрасила меня, как контуры бледной картинки в детском альбоме. Я гляделась на себя в зеркало, и не узнавала.  Мои щёки порозовели, глаза сделались ярче, губы полнее… В несколько недель я обрела всё, что высмеивала и чему тайно завидовала, обнаруживая в других девицах. Смешно сказать, но рассудок, коим так гордилась прежде, оставил меня, так что я довольно заметно поглупела, и подчас не могла сложить простых чисел, подсчитывая домашние расходы. Мужа трогали и забавляли эти перемены. Он стал с большим удовольствием проводить время подле, и кажется даже понемногу начинал влюбляться.  Уверена, он полюбил бы меня однажды, но трамвай, сошедший с рельс на повороте, в квартале от дома, помешал нашему будущему.

Не помню, как и сколько я пробыла без памяти после похорон супруга, но обрела смысл жизни вновь в тот час, когда впервые услышала крик нашего новорождённого сына. Говорили, что мальчик больше похож на меня, чем на покойного мужа, но и тех, едва заметных черт, которые напоминали о нём, было вполне довольно, чтобы поддерживать мою любовь к ним обоим.

Когда я думаю о прошлом, всё время спрашиваю себя, что сделала неверно, где ошиблась. Но никак не могу отыскать ответа на вопрос, в чём была неправа.

Едва сыну исполнилось семнадцать, он отпросился в путешествие с товарищами в Харбины. Почему тогда не дрогнуло моё материнское сердце? Отчего не ответила «нет»?! Не знаю… Сын никогда ни в чём не спорил со мной, надевал шапку, если мне казалось, что на улице прохладно, не стеснялся брать с собой в школу термос с кофе и коробочку с бутербродами. Ни разу не заставил волноваться о себе! Рассказывал всё, что на сердце, и всегда называл «мамочкой», так как ему казалось, что «мама» недостаточно проникновенно, а уж «мать», — то и вовсе грубо, по-отношению ко мне.

Через пять дней после его отъезда мне сообщили по телефону, что в горах поднялся ветер, руководитель не смог уговорить испуганных девочек спуститься, и ушёл с большей частью группы. А сын… остался. Он был такой худенький, хрупкий. Мне всегда хотелось позаботиться о нём, уберечь, а он… Он принимал попечение о себе из уважения, снисходя к моей потребности любить его.

Выяснилось, что мой нежный ребёнок, единственный, кто отказался спускаться с горы, бросив товарищей в беде. Когда их раскопали из снега, стало видно, что сын замёрз, обняв девчонок. Он пытался защитить их, укрыть собой от непогоды.

Знаете, я думала, что сойду с ума. У сына был младший товарищ, он учился в приюте и часто по выходным мы приглашали его к себе в гости. В память о сыне я забрала парнишку, воспитала его, а потом и внука. Но тот подрос, вот теперь ищу тех, у кого нет времени воспитывать своих детей. Ребятишки, они же, когда маленькие, словно тонкие фарфоровые чаши, их надо беречь и наполнять до краёв любовью, чтобы не оставалось места напустить туда чего-то ещё.

— Сколько было бы теперь вашему сыну?

— Сорок четыре года.

— О, как и мне.

— Ах… если бы только вы были он… Простите…

— Понимаю, что не смогу заменить вам сына, но у меня есть замечательный, пустоголовый племянник. Я воспитываю его один и буду счастлив предоставить мальчика в ваше полное распоряжение. Он хитрый, но довольно добрый ребёнок. Надеюсь, вы поладите, и он вам понравится.

— Спасибо! — Прослезилась женщина. Её бледное лицо, на удивление скоро, начало обретать краски. — Спасибо вам! — Жарко зашептала она. — И поверьте, я полюблю его, больше, чем себя!

— О…. а вот этого не надо! Поберегите силы! — Рассмеялся попутчик. — Я знаю этого парня пять лет, и думаю, что с его обаянием, он сделает вас бабушкой скорее, чем успеете того захотеть.

Иоланта Сержантова