Владимир Иванович

ДАЛЬ,

врач, учёный, писатель, этнограф, лексикограф, создатель

«Толкового словаря живого великорусского языка»

(1801-1872)

В этом году исполняется 220 лет со дня рождения замечательного писателя, автора уникального, самого богатого и умного «Толкового словаря» живого великорусского языка, где собраны более 200 тысяч слов и выражений и 30 тысяч пословиц и поговорок. Собирал В.И. Даль свой словарь 40 лет! Впервые он был издан, когда писателю исполнилось 65 лет. Он радовался, как ребёнок и, смеясь, приговаривал: «Меня теперь шестом не достанешь!». Владимир Иванович прожил ещё 6 лет, неустанно работая над вторым изданием Словаря. Последние слова, услышанные от прислуги, Даль, будучи неизлечимо больным, поручил записать и внести в словарь своей дочери всего за неделю до своей кончины.

Слава «Толкового словаря» облетела сразу всю Россию. Его читали профессора и академики, сельские учителя, педагоги городских училищ, гимназисты и простые люди. В каждом доме, если там был хоть один грамотный, лежал Словарь. С тех пор, как появился этот уникальный словарь, ни один русский писатель, работая над собственным произведением, без него не обходился: Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев, П.Н. Островский, А.П. Чехов, М.Е. Салтыков-Щедрин… Этот список можно продолжать до бесконечности. Так кем же был этот удивительный человек? Где родился, чем занимался, с кем дружил?..

«Отец мой выходец, а моё отечество Русь…»

Владимир Даль по отцу – датчанин, по матери – немец и француз, но по своему образу мыслей, по вкладу в русскую культуру – великий россиянин. Сам о себе Даль говорил:

«Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека – вот где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа – мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».

В.И. Даль будучи горячим патриотом России в то же время был настоящим гуманистом.

«Русскую землю, – писал он, – населяют разные народы, различные по происхождению и языку, но все они «должны стоять друг за друга, за родину свою… как односемьяне».

«Что в детстве просим, то и под старость бросим…»

Владимир Даль родился в Лугани (сейчас – Луганск – ред.), где в то время жила семья лекаря Иоганна Христиана Даля. Этот дом сохранился и по сей день, и там находится музей его имени.

Отец Даля был сыном офицера королевской датской армии, получил прекрасное образование в Германии, прошёл курс богословия, изучил многие европейские, в том числе, и древние языки. В Россию попал по приглашению Екатерины II: прослышав об учёности юноши, она «выписала его к себе и определила библиотекарем». Здесь, в Петербурге, Иоганн Христиан в 20 лет стал Иваном Матвеевичем, опять же по «желанию» императрицы. Поработав немного, Даль, с позволения «Матушки», уехал в Германию, где, окончив медицинский факультет, вернулся в Россию с дипломом доктора медицины, и в 1792 г. удостоился правом управлять «медической практикой».

Иван Матвеевич женился на Марии Фрейтаг, дочери обрусевшего асессора, немца, и известной переводчицы из французских гугенотов Марии Франциске Регины Фрейтаг, писавшей ещё и пьесы, которые с успехом ставились в русских театрах.

Мария Христофоровна была хороша собой, прекрасно образована, свободно говорила на 5 языках, великолепно играла на фортепиано.

«Отец был строг, но очень умён и справедлив; мать добра и разумна и лично занималась обучением нашим, насколько могла; она знала кроме немецкого и русского ещё 3 языка, и кроме математики и рисования сама учила нас, детей», – вспоминал Владимир Даль.

Была у Володи и своя Арина Родионовна – любимая няня Соломонида, которая потом появилась в сказках писателя Даля. В родном доме, естественно, много читали и говорили о прочитанном, и все дети получили блестящее образование.

Семья Далей жила сначала в Лугани (причина, по которой такой крупный учёный оказался в заштатном провинциальном городишке, до сих пор неизвестна – ред.), там родились дочери Паулина и Александра, а также Владимир, но, когда ему исполнилось 4 года, семья перебралась в Николаев.

В 1814 г. Иван Матвеевич, как старший лекарь Черноморского флота, получил дворянство и право на обучение своих сыновей в Петербургском морском кадетском корпусе за казённый счёт. Туда он и отправил Владимира (13 лет) и Карла (10 лет).

После окончания учёбы, мичман Владимир Даль отбыл к месту постоянной службы – на Черноморский флот. Отслужив 5 обязательных лет для получивших образование за казённый счёт, Даль решил резко поменять судьбу – подал в отставку и поступил учиться в Дерптский университет на медицинский факультет, жил в тесной каморке на чердаке, зарабатывая на жизнь уроками русского языка. Там он учился вместе с будущим знаменитым хирургом Николаем Пироговым и тоже стал отменным специалистом, друзья говорили, что у Даля – «две руки, и обе – правые».

Получив в 1829 г. направление в действующую армию, В.И. Далю пришлось спасать прямо на поле брани русских солдат во время войны с Турцией, затем в Польше (1831 г.), за что был награждён орденом Святого Владимира IV степени; а позже – сражаться с чумой и холерой на Украине. В 1832 г. переведён в Петербург на должность ординатора военно-сухопутного госпиталя. Но через год Владимир Даль, женившись, снова изменяет свою судьбу – оставляет службу и уезжает в Оренбург, став чиновником особых поручений военного губернатора В.А. Перовского. Новое поприще потребовало от него частых и продолжительных поездок по краю, что дало возможность заниматься просветительской и научной деятельностью. Он изучает флору и фауну края, пишет учебники ботаники и зоологии, сочиняет сказки для детей и собирает, собирает материалы для своего Словаря. Именно там, в Оренбурге, вновь встретились и крепко подружились два великих человека – Пушкин и Даль.

«В этой выползине я такое напишу!..»

В сентябре 1833 г. в Оренбург приехал А.С. Пушкин в поисках материалов по истории Пугачёвского бунта, он затеял написать повесть о Петре Великом, перед гением которого преклонялся, как и царь Николай I, который приказал отрыть Поэту все архивы и оказывать всяческую помощь.

В Оренбурге Пушкин был гостем губернатора, графа В.А. Перовского, где и встретил Владимира Даля, с которым познакомился ещё в Петербурге, когда тот пришёл к нему и подарил свою книжку с русскими сказками, чему Пушкин очень обрадовался и в ответ подарил гостю – свою рукописную сказку «О попе и работнике его балде». И вот теперь за 3000 верст от Петербурга встретить человека с такой страстной любовью к русскому языку, с кем можно говорить, спорить, думать вслух – это ли не счастье, это ли не судьба?!.. Они вместе объезжали окрестности, осматривали места, связанные с осадой Оренбурга Пугачёвым, находят людей, помнящих самозванца. Пушкин окрылён, он делится с Далем своими планами, с воодушевлением говорит о работе над Петром:

«Я сделаю что-нибудь из этого золота. О, вы увидите, я ещё много сделаю. Я только что перебесился, вы не знали меня в молодости, каков я был: я не так жил, как жить должно».

Даль подпал под обаяние Пушкина и очень к нему привязался. Тесные дружеские встречи продолжаются и в Петербурге. Почти ровесники (Пушкин на 2 года старше – ред.) они близки по духу, делятся сюжетами, рассказывают друг другу сказки, услышанные во время путешествий, меткие слова и выражения. Однажды Даль упомянул, что шкурка, которую сбрасывают змеи, по-русски называется «выползина». Слово так понравилось Пушкину, что он стал часто его употреблять. «Да вот мы пишем,– говорил поэт, – зовёмся писателями, а половины русских слов не знаем!». На другой день он пришёл к другу в новом сюртуке: «Какова моя выползина!.. Ну из этой выползины я не скоро выползу. В этой выползине я такое напишу!..».

А через несколько дней на дуэли Дантес прострелил эту «выползину». Даль, узнав о несчастье, немедленно приехал к другу и не покидал его до самого последнего мгновения.

Последнюю ночь Владимир Иванович провёл у постели умирающего Пушкина. Доктор Даль поил раненого из ложечки, подавал миску со льдом, менял повязки, следил за пульсом… Собрав все силы, Пушкин приподнялся, протянул ему свой талисман – перстень с изумрудом: «Бери, друг. Мне уж больше не писать». Однажды он забылся, сжав руку Даля: «Ну, подымай же меня, пойдём, да выше, выше, ну пойдём!..»

После того, как перестало биться сердце Поэта, Владимир Иванович выполнил все необходимые процедуры, составил медицинский протокол… Как память о Пушкине ему достался кроме перстня и чёрный сюртук Поэта с небольшой дыркой от роковой пули – та самая выползина…

«Рос, порос да и вырос в нос!»

Портреты А.И. Даля писали многие художники в разные периоды его жизни, но со всех полотен смотрят на нас умные серые глаза крепкого долговязого худого человека с руками мастерового. Но отличительной деталью, как шутил над собой Владимир Иванович, был нос: «Рос, порос да и вырос в нос!». Он вообще был очень весёлым, смешливым и исключительно добродушным человеком. Очень любил семью и детей, а их у него было пятеро – четыре дочери и сын. Кабинета у Даля не было, он предпочитал работать в общей комнате, где семья и обедала, где играли и готовили уроки дети. Шум и разговоры ему не мешали.

Даль был наделён многими талантами. Он владел 12-ю языками – немецким, английским, французским, польским, сербским, болгарским, украинским, белорусским, казахским, татарским, башкирским и отлично знал латынь. Не менее «умными» были руки Владимира Ивановича. Он и борону мог починить, и модель корабля соорудить, и ларец из дерева вырезать, и книгу переплести, и тончайшее украшение из стекла вылепить. А как любил Даль подражать чужим голосам! Он мог запищать и комаром, зажужжать мухой, изобразить любое существо – человека или животное. Дети, естественно, его обожали!..

Но самым важными чертами характера были трудолюбие и самодисциплина. С раннего утра, несмотря на самочувствие или настроение Даль – за письменным столом, скрипит гусиным пером. Работал он и в пути, и в гостях: «Я не пропустил дня, чтобы не записать речь, слово, оборот речи», – признавался он, а ровно в 11 часов вечера Владимир Иванович, хотя дом был полон гостей, уходил спать.

«Любовь не пожар, а загорится – не потушишь!»

Владимир Иванович Даль был женат дважды. Первой его любовью была семнадцатилетняя красавица Юлия Андерс, представительница знатного княжеского рода. Она подарила супругу двоих – сына Льва и дочку Юлию, которую назвали в честь её безвременно ушедшей в 1838 году матери. Причину смерти так и не смогли определить ни сам Даль, ни его знакомые доктора, которых он пригласил для консультации: чахотка, воспаление лёгких, белая послеродовая горячка?.. Угасла его любовь, истаяла, словно свечечка вскоре после рождения дочери.

Прошло 2 года, детям нужна была мать, ему – сердечная подруга, и Даль решился: в 1841 году второй супругой его стала двадцатилетняя Екатерина Львовна Соколова, дочь отставного офицера, героя войны 1812 года. Но, главное, как потом признавался Владимир, Катенька очень понравилась его матушке. Екатерина родила мужу трёх дочерей, но другом и помощницей не стала. Очень нервная, вечно всем недовольная, её раздражало буквально всё: служба Даля, его работа, известность, слава, а более всего – его дети, пасынки, которых она откровенно терпеть не могла. Прожив с Далем более 30 лет, скончалась в 52 года. А через две недели, после второго удара, последовал за супругой и сам Владимир Иванович.

Перед смертью, когда осенью 1871 года случился первый удар, Даль пригласил православного священника для приобщения его к Русской православной церкви и даровании таинства святого причащения по православному обряду. Так что до кончины Владимир Иванович успел перейти из лютеранства в православие, и упокоился на Ваганьковском кладбище, рядом с женой, там же лежит и его единственный сын Лев.

…Владимир Даль беззаветно любил обеих жён, но счастлив не был. Не случилось:

«Не может русский человек быть счастлив в одиночку, ему нужно участие окружающих, а без этого он не будет счастлив», – признавался он с горечью.

«Снова в северная столица – Петербург!..»

В северную столицу Владимир Даль перебрался в 1841 году при помощи своего начальника и друга Перовского, давшего ему рекомендательное письмо к своему брату, и Даль, переводом, был назначен секретарём Л.А. Перовского, министра внутренних дел, а затем – заведовал его особой канцелярией. Здесь Далю с семьёй была предоставлена казённая квартира, и он свой досуг мог посвятить литературному творчеству, не заботясь о «приработках». Даль много пишет – статьи, очерки, стихи, рассказы, сказки и повести, его охотно печатают в ж. «Славянин», «Московский телеграф», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения» и других.

Владимир Иванович не был привержен революционным взглядам, но его правдивое и глубокое творчество, разоблачающее пороки общества, понимали и высоко ценили критики Чернышевский и Белинский, отмечая превосходное знание быта и психологии русского крестьянства, а его «Физиологические очерки» называли «перлами» русской литературы.

Действительно, Даль стоял у истоков формирования «натуральной школы», нового, демократического течения в русской литературе. «Физиологические очерки» написаны с такими подробностями быта, нравов, что автора часто называли этнографом. «Уральский казак» (1942), «Петербургский дворик» (1845), «Денщик» (1845) и другие показывают самых простых людей земли русской, о которых писатель говорил: «Сколько я знаю, нет добрее нашего русского и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво».

В борьбе за исконно русский язык Даль был не примерим. И когда он говорил, что готов лезть в драку за русское слово, он был предельно искренен. Даль не отличался покладистым характером, держался независимо, не искал влиятельных покровителей, был беден и, чтобы прокормить семью, вынужден был служить. А работа над словарём шла очень нелегко:

«Словарь не даёт мне браться ни за какую иную работу, всё свободное время ему… Оканчиваю букву Б; по расчету надо бы поработать годов тридцать. Но кому завещать начатое и все запасы? Хотелось бы поселиться в Москве и там работать и умереть там; да не умею уладить…».

Но до Москвы было ещё далеко. И Владимир Иванович в 1849 году принимает трудное решение – покинуть Петербург, чтобы продолжить дело своей жизни – собирание Словаря, и, по его личной просьбе, Даля переводят в Нижний Новгород управляющим Нижегородской удельной конторой, ведавшей делами 40 тысяч государственных крестьян.

«Москва белокаменная, здравствуй!»

В Нижнем Владимир Даль довел Словарь до буквы П, а также завершил работу по собиранию пословиц и поговорок. Сборник, который Даль составил и попытался издать в 1853 г., цензура, признав их неблагонадёжными, пресекла попытку. Даль начертал на обложке – «Пословица не судима!» Эта энциклопедия «Пословицы русского народа». увидела свет лишь в 1862 году с началом либерального периода Александровских реформ.

В Нижнем Новгороде Даль прожил 10 лет, но был вынужден покинуть его далеко не по своей воле. Дело в том, что, работая с документами, Даль позволил себе на одном из них оставить «неподобающий» комментарий:

«Чем более, где приставлено для порядку чиновников, тем дело идёт хуже и тем оно тягостнее для народа; одного легче накормить, чем десятерых. Чем более степеней подчиненности для более строгого надзора, тем более произвола и гнёта, и тем менее можно найти суд и расправу».

Столь резкие высказывания положили конец его службе, и Далю, действительному статскому советнику, предложили подать в отставку, что он и сделал – переехал в Москву.

…На рассвете 28 октября 1859 года Даль, с семьёй, въехали в Рогожскую заставу. Было, по-осеннему, ещё очень темно, и это опечалило Владимира Ивановича: «Москва белокаменная, в неё днём надо бы въезжать!».

Экипаж обогнул Садовое кольцо, а у Кудринской площади свернул вниз, к барскому дому князя М.М. Щербатова на высоком холме, и здесь, во дворе, в деревянном доме (сейчас Большая Грузинская, 4\6 стр.9 – ред.), который он приобрёл с помощью С.А. Аксакова, и поселился Владимир Иванович Даль, где и завершил труд всей жизни, где нашёл и последний приют. Правда, дом несколько раз подвергался перестройке, но старый тополь и вековые липы, наверняка помнят весёлого и неутомимого хозяина…

«Толковый словарь живого великорусского языка»

В Москву Даль привёз почти готовую рукопись Словаря. Вставал рано и тут же принимался за работу. С утра до полудня писал, в час обедал и выходил на прогулку – через Пресненское поле к Ваганьковскому кладбищу – независимо от погоды. Вернувшись, снова садился за письменный стол, но по вечерам только переписывал, вносил исправления, подклеивал и готовые «полосы» (длинные листы со словами) укладывал в картонные коробки 30 см в длину. Надписанные в алфавитном порядке коробки укладывались на полки – так выглядела рукопись Словаря. Чтобы отдохнуть от наряжённой умственной работы, Даль иногда мастерил мебель, для этого в угловой комнате стояли токарный и слесарный станки. Но вечером, после лёгкого ужина, ровно в 11 час Даль удалялся спать. Этот распорядок дня не нарушался никогда.

Словарь меж тем всё толстел, и пришла пора выпускать его в свет. Даль тщательно готовил первое издание Толкового словаря, здесь же работал и над вторым. Даль с семьёй жил только на скромную пенсию, очень стеснённо, других доходов не было. И Общество любителей российской словесности ссудило Далю 3 тысячи рублей, на что и был издан первый том Словаря.

Когда работа над словарём завершилась, академик Михаил Петрович Погодин заявил: «Словарь Даля кончен. Теперь русская академия без Даля немыслима. Но вакантных мест ординарного академика нет. Предлагаю: всем нам, академикам, бросить жребий, кому выйти из академии вон, и упразднившееся место предоставить Далю. Выбывший займёт первую, какая откроется, вакансию».

И в 1863 году Владимир Иванович Даль единогласно был удостоен звания почётного академика, а также награждён Константиновской медалью от Императорского географического общества, членом которого был.

После выхода второго издания Словаря в 1868 году В.И. Даль был удостоен звания почётного члена Императорской Академии наук по историко-философскому отделению; а по выходу полного издания «Толковый словарь живого великорусского языка» – Ломоносовской премии (1869 г.).

…После выхода Словаря Владимир Иванович начал катастрофически быстро стареть, его угнетало бездействие, а почести, которыми он был отмечен, не радовали. Но самое главное, великий труд – СЛОВАРЬ, которому посвятил он 53 года, был завершён, он ушёл, как уходят взрослые дети, живя своей собственной жизнью, мало касаясь родителя и помня его напутствие:

«Живой язык, сберёгший в жизненной свежести дух, который придаёт языку стройность, силу, ясность, целость и красоту, должен послужить источником и сокровищницей для развития образованной русской речи… Общие определения слов и самих предметов и понятий – дело почти не исполнимое и притом бесполезное. Оно тем мудренее, чем предмет проще, обиходнее. Передача и объяснение слова другим, а тем паче десяткам других, конечно, вразумительнее всякого определения, а примеры ещё более поясняют дело».

Благодарная память потомков

В честь В.И. Даля названы улицы в тех городах, где он жил и бывал: Луганск, Николаев, Петербург, Оренбург, Нижний Новгород, Москва и др.;

В память о Владимире Дале открыты музеи его имени в Луганске, Оренбурге, Москве; поставлены памятники, бюсты, юбилейные Доски в тех городах, где он жил или служил.

К 200-летнему юбилею со дня рождения В.И. Даля выпущена марка и серебряная медаль, где рядом с его портретом – Толковый словарь и автограф Даля.

Но главная незабвенная народная память – это его «Толковый словарь живого  великорусского русского языка» и «Пословицы и поговорки русского народа», которые бесчисленное число раз издавались и переиздавались огромными тиражами, и до сих пор – всенародно востребованы и любимы.

Владимир Иванович

ДАЛЬ

«СУПОСТАТЫ НАШИ»

Есть у русского человека три врага, три супостата вековечных, которое губят многое множество православного народа.

Три супостата, это три родных брата. Один называется АВОСЬ, другой – НЕБОСЬ, а третий – КАК-НИБУДЬ. Только поддаться им, поверь, так и пропадёшь, не дадут и оглянуться. Меньший брат КАК-НИБКДЬ самый здоровый. За какое дело ни примешься, он тут как тут. Говорит: я-де помогу тебе, будет дело и скоро, и споро, только послушайся меня. А из «как-нибудь» путное да доброе не выходит. Либо испортишь дело – поспешишь людей насмешишь, либо заставят переделать его сызнова. Скоро – да нездорово; шей да пори, не будет глухой поры!

Другой брат НЕБОСЬ – человек до времени пресмелый – всё на себя берёт: делай, что хочешь, он за всё отвечает. А чем же он отвечает? Велики ли у него залоги? И кто примет поручительство его?

Старший брат АВОСЬ самый бестолковый. Это такой ветрогон, таковой словорез, что наговорит тебе с три короба, а пощупай рукой – ничего нет, словно мыльные пузыри. Он берётся за всё, обещает тебе, что угодно, что слово скажет, то солжёт, а сам не помнит и не знает, что говорит. Если и случается ему, по одному разу в високосный год, сказать правду, так и то ненароком, невзначай. Он рыщет по Русскому государству, подбивается ко всякому, кто оплошает да поверит ему, и всё старается пособить братишкам своим, с которыми он заодно. Только что меньшой брат вымолвит тебе на ухо: «А ну, делай как-нибудь», – тут и старшой шепчет: «Авось, пройдёт!» Только что второй уговаривает тебя: «Небось!» – опять старшой брат тут же говорит: «Авось, сойдёт – сходило же с рук и не то! Вот тому-то-де сошло то и то; а с тем вот какой случай был – авось его и вывезло, сошло!»

«У ТЕБЯ У САМОГО СВОЙ УМ»

(сказка)

Козёл повадился в огород: бывало, как только пастухи выгонят гурт свой, то Васька мой сперва, как добрый, идёт, головой помахивает, бородой потряхивает, а как только ребятишки засядут в овражке где-нибудь в камешки играть, то Васька и отправляется прямо в капусту.

Раз и пошёл он тем же знакомым путём, идёт себе да пофыркивает. В это время отбилась от гурта глупая овца, зашла в чащу, в крапиву да в лопушник; стоит, сердечная, да кричит, да оглядывается – не найдётся ли добрый человек, чтобы вывел из этой беды. Увидавши козла, обрадовалась она, как родному брату: пойду, дескать, хоть за ним. «Этот выведет: мне не первина за ним идти; у нас и впереди гурта тот козёл-вожак идёт, за ним ступай смело!»

Пошла овца наша, увязавшись за козлом. Он через овраг – она через овраг; он через тын – она через тын, и попала с ним же в огород.

На этот раз огородник заглянул как-то пораньше в капусту свою, да и увидал гостей. Схватил хворостину предолгую да кинулся на незваных. Козёл, как попроворнее, успел перескочить опять через тын, мемекнул да и пошёл себе в чистое поле, а бедная овца замоталась, стала кидаться, оробев, во все стороны, да и попалась.  Не пожалел огородник хворостины своей: всю измочалил о бедную овцу, так, что она уже кричит не своим голосом, а помощи нет ни от кого. Наконец, огородник, подумавши про себя: чего доброго, ещё убьёшь дуру эту, да после  хозяин привяжется, выгнал её в калитку и ещё-таки на дорогу вытянул во всю длину хворостиной.

Пришла овца домой, в гурт, да и плачется на козла; а козёл говорит: «А кто велел тебе за мною хвостом бегать? Я пошёл в свою голову, так мой и ответ; коли мужик мне отомнёт бока, так я ни на кого плакаться не стану, ни на хозяина, зачем дома не кормит, ни на пастуха, зачем-де не поглядел за мною, а уж буду молчать да терпеть. А тебя зачем нелёгкая понесла за мною? Я тебя не звал».

И козёл, хоть и плут, вор, а прав в этом деле. Смотри всяк своими глазами, раскидывай своим умом, да и ступай туда, где лучше. И у нас то же бывает: один пустится на какой ни на есть грех, а другой, на него глядя, за ним же, да после, как попадётся, и плачется на учителя. А разве у тебя у самого своего ума нет?

Дурная голова ногам покою не даёт

Добрая голова сто голов кормит, а худая и себя голодом уморит.

Хоть на голове густо, а в голове пусто.

Не сваливай с больной головы на здоровую!

Одна голова на плечах, да и та на ниточке.

Римма Кошурникова