Изгнанный из театра новым директором режиссер Сергей пробавляется корпоративами, страдая от невостребованности, тем более острой, что его жена – ведущая актриса, которую он и вырастил.

Неожиданно на даче, где Сергей пропадает, появляется странная юная красавица (на ней удивительное платье, из-за него Сергей называет ее Колокольчиком), которая, как вскоре выясняется, прибыла из будущего ради встречи именно с Сергеем, о котором она знает из истории, видела записи его спектаклей и влюбилась в его творчество. Теперь она влюбляется и в самого режиссера. Отнесясь к ней вначале с иронией, Сергей постепенно увлекается девушкой и решает начать с ней новую жизнь.

Однако в назначенное время решающей встречи возлюбленная на свидание не является. Расстроенный Сергей прибирается в детской, роется в старом сундуке и находит в нем то самое платье-колокольчик. И понимает, что Колокольчик не обманула, прилетела к нему, только молодому, стала его женой и прошла с ним всю жизнь.

Станислав ФЕДОТОВ

КОЛОКОЛЬЧИК

Баллада о любви

Действующие лица:

СЕРГЕЙ – 65 лет

ЛЮБА – 55 лет

КОЛОКОЛЬЧИК – 20 лет

1.

Загородный дом, построенный на садовом участке – типичных «шести сотках». Правда, сада как такового нет – цветы, кусты, несколько деревьев, чьи листья уже прихвачены осенними красками. Среди кустов расположился диванчик-качалка под тентом. Возле крыльца с навесом, ведущего на веранду, – старый обеденный стол, покрытый клеенкой, на нем – керосиновая лампа и последствия небольшого застолья; возле стола – две скамейки. С правой стороны сцены – часть оградки из штакетника и калитка на улицу.

В открытой зрителю части дома – две комнаты: побольше – гостиная, поменьше – бывшая детская (это видно по мальчишеским игрушкам на стене, например, наряду индейца с луком и стрелами). В гостиной обстановка простая и удобная – видно, что в доме живут круглый год, а не просто приезжают отдохнуть и развлечься. Детская основательно захламлена ненужными или отжившими свое вещами, среди которых видное место занимает большой «бабушкин» сундук.

На диванчике-качалке сидит СЕРГЕЙ, наигрывает на гитаре и поет. Одет как попало: на нем порванная майка с чьим-то портретом на груди, черные «треники» и шлепанцы – старые сандалии с обрезанными задниками.

ЛЮБА в комнате собирается на работу, одевается ярко, как любят одеваться актрисы, невзирая на возраст, перед зеркалом наводит макияж. Замерев, вглядывается в свое отражение, потом решительно доводит процедуру до конца и выходит на крыльцо.

Все время ее сборов СЕРГЕЙ поет:

Бабье лето, бабье лето наступило.

Ветер осени осины ознобил.

Ты, любимая, меня не разлюбила?

Я, любимая, тебя не разлюбил.

Но заметил, как у зеркала все чаще

Ждешь ответа на мучительный вопрос.

Ни к чему: совсем не в молодости счастье.

Это правда, говорю тебе всерьез.

Время прошлое – что делать! – не вернется.

Настоящее торопит, век не ждет.

Пусть поется наша песня, а поется

Только та, что от души всегда идет.

Видит жену и резко обрывает песню. Сидит молча, перебирает струны. ЛЮБА спускается с крыльца, оглядывает «хозяйство» на столе.

ЛЮБА. Поэты местного разлива?

СЕРГЕЙ (хмыкает). Они столичных посильней, но ценят их дешевле пива в стране дичающей моей.

ЛЮБА. А дальше?

СЕРГЕЙ. Что – дальше?

ЛЮБА. Оценили, а дальше – что?

СЕРГЕЙ (пожимает плечами). Ничего. Мы работали над заказом.

ЛЮБА. Вижу, как вы работали. (Вытаскивает из-под стола десятилитровую алюминиевую канистру, встряхивает – в канистре что-то плещется.) Сам ты уже одичал на пиве местного разлива. (Ставит канистру на место.) Худрук областного драматического театра, а ходишь, как дядя Вася Саяпин.

СЕРГЕЙ (вроде бы равнодушно, подыгрывая на гитаре). Кто – худрук? Я – худрук?! Опомнись, Любаня! У нас теперь другой театр – не областной драматический, как ты изволила изящно выразиться, а «Благовест» (Аккорд.) И я не знаю, кем теперь числюсь и числюсь ли вообще. Может быть, звонарь, а может быть – никто! (Аккорд.) Человек-невидимка! (Аккорд.) Поручик Киже! (Аккорд.) А роль худрука «Благовеста» есть кому сыграть. Вон господин директор страстно желает. Он в школе был старостой драмкружка. (Аккорд.) Или назначит своего стоп-менеджера Веньку Белякова. Который и пьески пописывает, и на сцене подыгрывает. Вот уж выпало времечко: то завлабы – премьеры, то полковники – президенты, то актеры на подхвате – художественные руководители. А все остальные – статисты, им положено безмолвствовать или, в крайнем случае, говорить «кушать подано». (Аккорд.)

ЛЮБА. Наша Таня громко плачет…

СЕРГЕЙ. Это невидимые миру слезы.

ЛЮБА. Зря ты всех записываешь в статисты.

СЕРГЕЙ. Да я понимаю: всем кусок хлеба нужен и желательно – с маслом. Семьи… дети… А у меня – сын вырос, жена опять же – ведущая актриса «Благовеста». Народная артистка России Анна Сергеева – не хухры-мухры!

ЛЮБА (возмущенно). Сережа…

СЕРГЕЙ. Что – Сережа? Что – Сережа, Люба-аня?! (Аккорд.) На собрание труппы не пойду – не тратьте, куме, силы на уговоры. Предлагаю – для разрядки – альтернативный сбор грибов. Общение с остатками, так сказать, природы.

У него в кармане звонит мобильник. СЕРГЕЙ выуживает его из «треников», нажимает кнопку.

(Церемонно, ерничая.) Заслужённый деятель искусств Васильев у аппарата. (Меняя тон.) Да, я… Здравствуйте… Да-да, начали, часть уже сделали… Ну, знаете, это – хоть и не пьеса, но все-таки сценарий, и не просто сценарий, а – в стихах. Да, разумеется, будет стоить дороже. Значительно дороже. Зато и качество соответственное. Автор зайдет, покажет… Нет, не вам, а вашему хозяину! Знаете что, любезный, договор на постановку торжества я заключал с коммерческим директором и имею от него карт-бланш. Чем и пользуюсь. Все! Ауфвидерзеен!

СЕРГЕЙ зло молчит. ЛЮБА гладит его по волосам, по плечам. СЕРГЕЙ специально для нее тычет пальцем в телефон.

Вот… слышала? Вот чем сегодня занимается дважды лауреат и прочая, и прочая… Сорокавосьмилетие олигархофрена Хрюкина!.. Торжество в стихах, с музыкой и танцами!.. Показать? (Вдруг вскакивает и танцует что-то типа канкана.)

ЛЮБА (спокойно). Постановки на стороне ты всегда выбирал сам. И не комплексовал, что это – ради денег.

СЕРГЕЙ (останавливается). На стороне – да, но не в родном городе, где меня каждая собака знает. (Достает канистру, встряхивает, наливает пиво в стакан.)

ЛЮБА (наблюдая за ним). Я слышала – в Америке любой труд не считается зазорным…

СЕРГЕЙ (внимательно разглядывает пиво). Разве это – труд? (Выпивает.) Извини, но Россия – не Америка. Лет через сто–сто пятьдесят, может, догоним ее, такую техничную, быстроногую. А вот что при этом потеряем, одному Богу ведомо…

ЛЮБА (задумчиво). Да, догоним… И, конечно, много потеряем… Поэтому и надо ценить то, что имеем. (Смотрит на часы.)

СЕРГЕЙ. Это из какой пьесы – что-то не припомню? (Снова берется за гитару, что-то тренькает.) Резонерствовать на руинах сегодня уже пóшло.

ЛЮБА. Никто тебя, Сереженька, не заставлял устраивать демонстрацию: или все, или ничего!

СЕРГЕЙ (готов взорваться, но берет себя в руки). По-твоему, надо было смиренно поклониться этим творческим недоноскам: я, мол, такой заслуженный, дайте, ради Бога, поставить то, что выношено?

ЛЮБА. Иногда стоит подождать, оглядеться. Время сейчас такое, смутное… Извини, мне пора на автобус, не то опоздаю. (Идет к калитке, но останавливается в раздумье, словно на распутье.)

СЕРГЕЙ (вслед). Я всю жизнь прислушивался к твоим советам, но пойми: им плевать на высокие материи, плевать даже на то, что это я их создал, слепил из глины, в самые трудные годы не дал разбежаться… Это – было, было, было! (Аккорд.) Было и прошло, а сейчас они подсовывают мне бездарный Венькин опус: вот, мол, что народу нужно, а не твой «Калигула». (Резким аккордом обрывает себя и неожиданно слышит.)

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Почему я должен брать пьесу этого никому не известного автора? Я тебе верю – если бы не твоя исключительная интуиция, не было бы половины моих постановок. И премий – тоже. Но… тут же все сыро, непрописано…

ГОЛОС ЛЮБЫ. Эта пьеса нужна, Сережа, и я знаю, что у вас все получится. Поедете в дом отдыха, вместе поработаете, а потом… потом ты всем покажешь, на что способен. «Упавшие звезды» станут событием. Я уверена: весь сезон будет аншлаг!

СЕРГЕЙ (озирается). Со мной все в порядке?

ЛЮБА (ничего не заметив, словно отмахивается от несущественного). Да поставишь ты «Калигулу», не переживай. Года через два он будет как раз ко времени.

СЕРГЕЙ (еще окончательно не придя в себя). Милая-а, ты столько раз была права, что пора уже и ошибиться.

ЛЮБА. Знал бы ты, как мне самой этого хочется. Иногда. Но…

СЕРГЕЙ (неожиданно просительно). Любань, ты бы тоже не ездила в этот инсектарий, а? По грибы сходим: опят нынче – море!

ЛЮБА. Ну, раз уж ты не едешь в театр, так хоть прибери в детской. Димка обещал внучек подбросить: у них карантин в детсаду. И оденься по-человечески. (Смотрит на часы.) Вдруг кто-нибудь заглянет… (Уходит.)

СЕРГЕЙ (в недоумении). Кто это заглянет? (Кричит вслед.) Кто заглянет, а? Кому я на фиг нужен?! (Тихо, обращаясь к гитаре.) А внучки – это хорошо. Это просто замечательно! Вот с ними по грибы и пойдем. (Садится на ступеньку крыльца, наигрывает и поет.)

Время прошлое – что делать?! – не вернется.

Настоящее торопит – век не ждет.

Пусть поется наша песня, а поется

Только та, что от души всегда идет…

Лишь бы главным для обоих в жизни было,

Час положенный покуда не пробил:

Ты, любимая, меня не разлюбила,

Я, любимая, тебя не разлюбил.

За пределами участка, у ограды из штакетника появляется КОЛОКОЛЬЧИК – юная очаровательная девушка в голубовато-сиреневом платье, цветом и покроем напоминающем лесной цветок. Она двигается, осторожно оглядываясь, как будто опасаясь чего-то. Дойдя до калитки и увидев СЕРГЕЯ, проворно заскакивает во двор, тщательно прикрывает за собой калитку и снова осторожно выглядывает на улицу.

СЕРГЕЙ прерывает игру и песню и несколько секунд молча разглядывает девушку. Потом легонько кашляет, привлекая ее внимание.

КОЛОКОЛЬЧИК (оглянувшись, церемонно делает реверанс). Будьте здоровы и счастливы, уважаемый хозяин! (Замолкает в ожидании.)

СЕРГЕЙ. Ну, и что же вы остановились, прекрасная незнакомка? Забыли текст? Такая чудная мизансцена!

КОЛОКОЛЬЧИК. Я не услышала ответную формулу и не могу продолжать.

СЕРГЕЙ. Формулу? Вы имеете в виду реплику? Ах, ну да… Здравствуйте, коли не шутите. (Поднимается и идет навстречу гостье.) За каким, спрашивается, чертом вы вторглись в это частное владение, сударыня? Шли в комнату, пришли в другую?

КОЛОКОЛЬЧИК. Прошу не осуждать меня за беспокойство, причиненное моим неожиданным визитом. Есть ли у меня возможность поговорить с вами? Это крайне необходимо.

СЕРГЕЙ (иронически). Какие церемонии, когда вы уже здесь! Если необходимо, говорите.

КОЛОКОЛЬЧИК подходит почти вплотную, пристально разглядывает его.

(Отодвигается.) Я, кажется, сказал «говорите», а не «рассматривайте». Надеюсь, вы не из числа моих поклонниц? Это было бы слишком банально. Мы нигде не встречались?

КОЛОКОЛЬЧИК (снова делает легкий реверанс). Сначала вопрос: вы, действительно, народный артист России Сергей Иванович Васильев?

СЕРГЕЙ. А что, непохож?

КОЛОКОЛЬЧИК. Тот самый, выдающийся режиссер конца двадцатого – начала двадцать первого веков?

СЕРГЕЙ. Ну… если угодно… А что вас смущает?

КОЛОКОЛЬЧИК. Гитара. Я нигде не читала, что Васильев играл на гитаре.

СЕРГЕЙ. Почему – играл? Я, можно сказать, всю жизнь играю. И даже пою. Для себя и для жены. Это она подарила мне гитару на первую годовщину свадьбы. Об этом упоминалось в газетной заметке, но вас тогда еще и в проекте не было.

КОЛОКОЛЬЧИК. Странно. Я проштудировала все газеты…

СЕРГЕЙ (разводит руками). Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам. Теперь убедились, что я – это я?

КОЛОКОЛЬЧИК. Можно, я вас потрогаю?

СЕРГЕЙ. Стоп-стоп! Вы и так выдули мыльный пузырь – могу лопнуть. Знаете, у меня такое впечатление, что у вас поехала крыша.

КОЛОКОЛЬЧИК. Как это? (После паузы). А-а, идиоматическое выражение. У нас говорят: извилины выпрямляются.  (Вдруг задумчиво.) А это, наверное, здорово, когда крыша едет. Только представить себе…

СЕРГЕЙ (немного озадаченно). Пожалуй… (Спохватившись.) Что ж мы стоим? (Усаживает девушку в качалку, сам стоит, разглядывая ее.) Мне почему-то кажется, что мы встречались… Хотя… Нет, вы точно не от мира сего. Ваши странные реплики и это (показывает руками контур ее фигуры) удивительное платье. Ретро! Когда я был молод и заглядывался на девушек, оно было очень модно. Сплошной писк!

КОЛОКОЛЬЧИК (гордо). Я сама его моделировала.

СЕРГЕЙ. Такие сегодня просто так не носят. В нем вы словно из какой-то театральной сказки… Вы не актриса? Нет?..

КОЛОКОЛЬЧИК. Н-нет… Пока – нет. Но очень хочу…

СЕРГЕЙ (машет рукой). Э-эх! Зачем же портить впечатление?! Это – слишком тривиально. А вы так похожи на… колокольчик. Знаете этот лесной цветок?

КОЛОКОЛЬЧИК. В природе он уже не встречается, но мне очень нравится. Я видела только его голограмму. И по ней смоделировала платье. Сама, без швейроба.

СЕРГЕЙ. Простите, без кого?

КОЛОКОЛЬЧИК. Без швейроба. Ах, да, я забыла, здесь их нет. Понимаете, швейробы у нас моделируют и шьют всякую одежду – от простой до самой модной. Правда, исходные параметры им все-таки задают робокуты. (Заметив недоумение Сергея.) Ну – роботы-кутюрье. (Гордо.) А я все сделала сама!

СЕРГЕЙ. Швейробов у нас нет, это точно. А мы без них, как без рук. И робокутов, к сожалению, тоже пока не завели. М-да-а… Странно… Откуда ж ты взялось, прекрасное дитя?

КОЛОКОЛЬЧИК (радостно). Если уважаемый старший назвал младшего на «ты», значит, мы стали друзьями! У нас так принято.

СЕРГЕЙ (смущенно). Это была почти цитата. (Поспешно.) Но я совсем не против, чтобы мы стали друзьями и перешли на «ты».

КОЛОКОЛЬЧИК (церемонно). Для меня большая честь стать другом Сергея Васильева. Благодарю тебя! (Делает реверанс.)

СЕРГЕЙ. Все-таки, ты уверена, что с тобой все в порядке? Да? А я вот в своей крыше начал сомневаться… (Замечает вдруг излишнюю «демократичность» своего одеяния. Смущенно.) Извини, я на минутку исчезну. (Оставив гитару на качалке, поспешно уходит в дом и там торопливо переодевается в свободный летний костюм.)

Пока его нет, КОЛОКОЛЬЧИК снова спешит к калитке и осторожно оглядывает улицу. Успокоившись, с любопытством осматривает территорию, дом, трогает струны на гитаре.

СЕРГЕЙ (появляясь на крыльце, он в костюме). Ради Бога, открой мне все-таки свой секрет: откуда ты явилась… такая? (Снова приглашает на качели и усаживается рядом.) Не из хваленой ли Америки?

КОЛОКОЛЬЧИК. Нет, не из Америки. Да и нет никакого секрета. Просто ты ошибся, сказав, что я не от мира сего. Этот мир (охватывает жестом рук окружающее пространство) – он и мой тоже. Только на сто пятьдесят лет старше.

СЕРГЕЙ (критически оглядывает ее). При всем моем уважении к старости, я бы тебе столько не дал.

КОЛОКОЛЬЧИК (хихикает). А мне столько и нет. Какой ты смешной. Я живу в середине двадцать второго века.

СЕРГЕЙ (слегка обалдев). Так ты… постой-постой… ты что – из будущего, что ли?! (Садится на качалку рядом с Колокольчиком.)

КОЛОКОЛЬЧИК. Ну да. Я живу в этом городе…

СЕРГЕЙ. Ты – из двадцать второго века?! Но этого не может быть! Это… это  же невозможно!

КОЛОКОЛЬЧИК (терпеливо). Я живу в 2165 году, в этом городе, на улице режиссера Сергея Васильева. Она как раз проходит здесь, неподалеку. (Поясняя.) Город сильно увеличился.

СЕРГЕЙ (машинально). Вырос. (На ее вопросительный взгляд.) У нас так говорят. Не увеличился, а вырос. (С большой долей иронии). Надо же: улица режиссера Васильева. И когда она появилась?

КОЛОКОЛЬЧИК. Через десять лет после твоего Перехода.

СЕРГЕЙ (ошеломленно). Как… какого перехода?! Это – смерти, что ли?

КОЛОКОЛЬЧИК (назидательно). Смерти – нет. Есть Переход в другое тело или – в Вечность.

СЕРГЕЙ. Ну, это уже полный бред!.. И в какое же другое тело я изволил перейти?

КОЛОКОЛЬЧИК. В какое – рассчитать не смогли. Это пока что редко кому удается. Может быть, твой цикл закончился, и ты перешел в Вечность. (Информируя.) Мой папа – директор Института Хронопереходов, двадцать лет этим занимается, но они освоили только простые переходы по лучу. В основном – в будущее. На прошлое – строгий запрет: боятся повлиять на исторический процесс. Поэтому в прошлое переходят только ученые, по спецзаданию.

СЕРГЕЙ. Надо же, я почти все понял. Значит, ты ученая и здесь по спецзаданию?

КОЛОКОЛЬЧИК (звонко смеется). А я удрала тайком. Кажется, у вас так говорят? Уд-ра-ла! (Смеется.) Папа на пятнадцатилетие подарил мне простенький переходник – чтобы я могла уходить на два-три дня вперед, а мои друзья перенастроили его и получилось не хуже, чем у докторов наук. Как у вас говорят: круто! Получилось круто! (Смеется.)

СЕРГЕЙ (задумчиво). Знаешь, я давно не слыхал такого замечательного открытого смеха. Пожалуй, ты – не сумасшедшая.

КОЛОКОЛЬЧИК (отсмеявшись). Конечно, я не сумасшедшая. Мне двадцать лет. Я – студентка факультета истории искусств, театрального отделения.

СЕРГЕЙ (о своем). Ты – странная, удивительная, но кажешься такой знакомой! Ты – Колокольчик из придуманной кем-то сказки. Хотя… почему «кем-то»? Ты из будущего – значит из сказки, придуманной тобой … (Помолчав.) Какое оно?

КОЛОКОЛЬЧИК. Будущее? (Пожимая плечами). Обыкновенное. Довольно скучное. Сплошная электроника. ВИП.

СЕРГЕЙ. VIP? Very important persons?

КОЛОКОЛЬЧИК (смеется). Век искусственных продуктов. Да у нас все – искусственное! Нет, ваше время – куда интереснее.

СЕРГЕЙ (усмехаясь). Да уж… (Пристально смотрит на нее, словно стремясь заглянуть глубже.) Колокольчик… Можно, я буду так тебя называть – Колокольчик?

КОЛОКОЛЬЧИК. Ой, как хорошо! Мне это нравится больше, чем мое настоящее имя. А зовут меня…

СЕРГЕЙ. Лучше не надо. Имена – они такие банальные. Как-нибудь потом. Ведь ты не исчезнешь так же внезапно, как появилась?

КОЛОКОЛЬЧИК. Нет. Я специально перешла сюда, именно в это время.

СЕРГЕЙ (почти с сарказмом). Все-таки – спецзадание?

КОЛОКОЛЬЧИК. Да нет – чтобы поддержать тебя.

СЕРГЕЙ. Вот с этого места подробнее. В чем ты можешь поддержать меня, девочка?

КОЛОКОЛЬЧИК. Тебе сейчас очень трудно. Морально.

СЕРГЕЙ иронически хмыкает.

(Как бы отвечая на экзамене.) В пятом томе «Истории русского театра» сказано, что Сергей Васильев вступил в конфликт с коррумпированным руководством губернского управления культуры, и тогда власти закрыли театр, а потом открыли новый, без художественного руководителя. (Проще.) Это произошло как раз в мае, в конце сезона. И еще – руководство не дало денег на постановку твоей версии пьесы Камю «Калигула», посчитав ее антипрезидентской…

СЕРГЕЙ (неожиданно резко). Это бред! Нет никакого пятого тома «Истории русского театра». Их всего два…

КОЛОКОЛЬЧИК. Вся «История» – в семи томах…

СЕРГЕЙ. И чем ты меня поддержишь? Деньги принесешь из своей скучной сказки? Чего тебе-то надо?!

СЕРГЕЙ вскакивает, наливает из канистры пива и залпом выпивает стакан.

КОЛОКОЛЬЧИК. А я еще девочкой увидела голокопии твоих спектаклей и просто влюбилась в них. «Упавшие звезды», «Рождество», «Отморозки»… А потом пошла учиться… Но я мечтаю стать актрисой, настоящей! У нас уже нет живых актеров – их заменили компьютерные гологомы.

СЕРГЕЙ (раздраженно). Какие еще голо…?! И почему они – гомы? Гомики, что ли?

КОЛОКОЛЬЧИК (терпеливо). Ну, как тебе объяснить. По-гречески, «гомо» – «человек», а «голо» – «целый». Это значит – объемное изображение человека. Оно двигается, говорит, в общем, ведет себя как живой человек. Есть голокино, головидение. Все делают компьютеры…

СЕРГЕЙ. Звучит как-то не очень…

КОЛОКОЛЬЧИК. Я стала собирать о тебе всю возможную информацию, хочу открыть маленький музей. А то имя твое помнят, спектакли смотрят, а что ты за человек, как ты жил, работал, как мучился, побеждал, – знаю только я. А это неправильно!

СЕРГЕЙ (возвращается на качалку). Когда зритель приходит в театр, ему совсем неинтересно, как мучился режиссер, пока ставил пьесу. Кому он там проигрывал, кого побеждал… Зритель смотрит спектакль!

КОЛОКОЛЬЧИК. Нет! Спектакль – это просто ремесло, результат умения. А зрителю важно, что за этим умением – душа или холодный расчет…

СЕРГЕЙ. Постой, Колокольчик! Эти рассуждения – чепуха на постном масле! Ты мне лучше скажи: как ты могла видеть мои спектакли? Их же всего один или два сняли на пленку и те, говорят, потерялись…

КОЛОКОЛЬЧИК (назидательно). Никакая информация потеряться не может. Все происходящее в мире сохраняется в голографическом виде. То есть, если найдется даже крохотный обрывок полевого пространства, на котором отпечаталось событие, его можно восстановить полностью. С театром же вообще просто. Театральные стены хранят все репетиции, все спектакли за многие десятки и даже сотни лет. И не только спектакли – сама жизнь сохраняется! Особенно хорошо отпечатываются эпизоды с мощной энергетикой. Надо только уметь их извлечь и развернуть во времени. В институте моего папы это умеют делать. И я научилась. Здание твоего театра стоит уже двести восемьдесят лет, и оно все помнит!

СЕРГЕЙ (потрясенно). Все помнит! С ума сойти! И мои постановки смотрят?

КОЛОКОЛЬЧИК. Только в голокопиях. Я собрала кое-что из твоих спектаклей по другим театрам, где ты работал. Хотела провести фестиваль с твоим живым участием, но на твой переход в будущее нужно разрешение Высшей хронокомиссии, а получить его оказалось невозможно. Вдруг ты захочешь остаться в нашем времени…

СЕРГЕЙ. Мои работы сохранились! Это же просто фантастика!

Возбужденно вскакивает, ходит. Он преображается на глазах – вдохновляется, расправляет плечи, молодеет. Хватается за канистру, наливает стакан.

(Колокольчику.) Пива выпьешь?

КОЛОКОЛЬЧИК храбро кивает. СЕРГЕЙ бегом спешит в дом, выносит чистый стакан, наливает и подает девушке. Чокаются, пьют.

(Спохватившись.) Нет, не верю, ты все выдумала! Так не бывает!

КОЛОКОЛЬЧИК. Я могла бы принести малый голоскоп и показать твои лучшие работы прямо здесь, в саду, но я переходила тайком, а он такой громоздкий… (Видя недоверие Сергея.) Ну как мне тебе доказать?! Я бы тебе показала сам переход, но не имею права. И так слишком много нарушений!

СЕРГЕЙ. Да я верю, верю… Просто все так неожиданно… Милый мой Колокольчик, ты даже не представляешь, что для меня сделала… Не представляешь!

В порыве благодарности он подхватывает ее с качалки, кружит и целует в обе щеки. Неожиданно она отвечает на объятия и целует его в губы. И этот поцелуй затягивается. Его прерывает вспыхнувший голубым светом и мелодично зазвеневший широкий серебристый браслет на ее левой руке.

(Неохотно отпускает ее.) Что это? Сигнал?

КОЛОКОЛЬЧИК (быстро выключает его. Смущенно). Да. Пора возвращаться: закрывается канал перехода. Я только-только успею дойти…

СЕРГЕЙ. Так скоро? (Берет ее за руку). Ты же хотела о чем-то поговорить…

КОЛОКОЛЬЧИК. Н-нет… мне нужно… (Высвобождает руку, пятится к калитке). Я еще приду. И мы поговорим. Обязательно.

СЕРГЕЙ (идет следом). Ты обещаешь? Я буду ждать. Когда тебя ждать?

КОЛОКОЛЬЧИК. А когда тебе удобно?

СЕРГЕЙ. М-м-м… С половины десятого до одиннадцати часов утра в любой день. Кроме понедельника. После одиннадцати ко мне приходит местный поэт, мы работаем над одним, так сказать, проектом. А понедельник – выходной в театре.

КОЛОКОЛЬЧИК. И твоя жена, народная артистка Анна Сергеева, будет дома.

СЕРГЕЙ. Да… (Как бы оправдываясь, разводит руками.) Я – из тех режиссеров, у которых главные роли чаще всего играют жены.

КОЛОКОЛЬЧИК. Хорошо… Я приду… может быть, завтра. Как получится. До свиданья! (Убегает.)

СЕРГЕЙ стоит у калитки, смотрит ей вслед. Возвращается, берет гитару, садится на качели, перебирает струны. Рождается мелодия. Время к полудню, меняется освещение.

СЕРГЕЙ (поет как бы про себя).

Чего ищу? На что ропщу?

Кого виню за боль былую?

Я всю тебя перекрещу

Крестами нежных поцелуев.

Святей их в целом мире нет!

Что б люди там ни говорили,

Ты выйдешь вновь на белый свет

Безгрешнее самой Марии.

И я перед тобой паду,

Твоей душе себя вверяя,

И буду рад в любом аду

Гореть, вовеки не сгорая.

Еще звучит гитарный перебор после второго куплета, когда за калиткой появляется ЛЮБА и слушает весь последний куплет. СЕРГЕЙ увлечен романсом и не видит ее.

ЛЮБА (входя во двор). Ну что за невезение! Зря в автобусе тряслась: собрание перенесли – директор болен!

СЕРГЕЙ (поднимается). А читку с Костюковым провели?

ЛЮБА. Да, разумеется. (Оглядывает его, задумчиво). И репетиции начнутся завтра в десять. Что ты пел?

СЕРГЕЙ (весело). Так, поэта местного разлива. Слушай, раз уж ты вернулась, может, пойдем за грибами?

ЛЮБА. А ты прибрал в детской?

СЕРГЕЙ. Да ладно, как-нибудь потом. Димка же не завтра приедет. Пойдем, Любаня, а?

ЛЮБА. А работа над проектом века?

СЕРГЕЙ. Да ну его в задницу, этот проэ-экт! Гришка сегодня показывает наши наработки заказчику. А у меня – выходной! Кто я – тварь дрожащая или право имею?

ЛЮБА. Имеешь, имеешь… (Пристально разглядывает мужа, задумчиво.) А у тебя настроение поднялось, даже прилично оделся. Или кто-то заходил?

СЕРГЕЙ (смущенно). Так, блажь пришла.

ЛЮБА. Она красивая?

СЕРГЕЙ (вздрагивает от неожиданности). Кто?

ЛЮБА. Блажь.

СЕРГЕЙ (смотрит на нее). На тебя похожа.

ЛЮБА. Это хорошо. Так давай переоденемся?

СЕРГЕЙ. Еще корзинки надо найти.

ЛЮБА. Я их видела в детской.

Они входят в дом. СЕРГЕЙ направляется в детскую, ищет корзинки, передвигая разные вещи. И вдруг… слышит звонкий детский смех и замирает потрясенно.

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Любаня, ты только посмотри: Димка сам со шведской стенки спускается, без моей помощи! Он, наверно, будет альпинистом.

ГОЛОС ЛЮБЫ. Альпинисты лезут вверх…

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Вверх – полдела, главное – не упасть, когда спускаешься.

ГОЛОС ЛЮБЫ. Ой, правда! Какие вы у меня молодцы! Не только поднимаетесь, но и спускаться научились. Идите ко мне, мои хорошие!..

ЛЮБА в гостиной подходит к зеркалу, всматривается в отражение и неожиданно всхлипывает.

Затемнение.

2.

Утро следующего дня. Переменная облачность: солнце то появляется, то исчезает в облаках. По магнитофону крутятся песни Высоцкого. СЕРГЕЙ бреется электробритвой. В махровом халате, с полотенцем на голове – видимо, из ванной – появляется ЛЮБА, уменьшает громкость магнитофона (Высоцкий поет «Балладу о любви») и садится в кресло.

ЛЮБА. Возвращение в юность? (Сергей оборачивается, она кивает на магнитофон.)

СЕРГЕЙ. А-а… Ну, любовь… Ведь ей все возрасты покорны.

ЛЮБА. Да-а… Ее порывы благотворны.

СЕРГЕЙ (насторожившись). Что ты имеешь в виду?

ЛЮБА. Как и ты, цитирую…

Звонок по мобильнику.

СЕРГЕЙ (подключается). Да… Здравствуй, Григорий. Ну, как там впечатление от твоего райка? Заказчик, наверно, падал и ногами дрыгал от восторга?.. (Слушает.) Та-ак… Не дрыгал, а пинал? Ну, и пошли их… (Оглядывается на Любу.) на самые крепкие буквы русского языка. Послал? Оч-чень хорошо! Если мне позвонят, я тоже пошлю… Приезжай после двенадцати, обсудим… Деньги есть? Ну, вот и отлично! (Отключается. Любе.) Зам господина Хрюкина изволили гневаться. Юмор наш для них слишком сложный! Придурки с баксами!

ЛЮБА. А что ты его на двенадцать отодвинул?

СЕРГЕЙ. Кого? Гришку? Да он раньше не может… (Бреется.)

ЛЮБА. Знаешь, Сережа, что-то у меня голова разболелась. Сколько сейчас? Половина девятого? Через полчасика ты мне напомни, я позвоню Костюкову, что не приду на репетицию.

СЕРГЕЙ (выключает бритву, осторожно). Любанечка, как-то нехорошо получается. Геннадий Михайлович приехал на постановку, можно сказать, только из уважения, ради твоего юбилея. «Смех лангусты» – пьеса самая бенефисная, ставить ее непросто…

ЛЮБА. Подумаешь, сложность – на двух актеров! Для мастера – раз плюнуть!

СЕРГЕЙ. Это для халтурщика – раз плюнуть, а для мастера – море работы! Ты же у меня мастер. И Костюков – мастер!

ЛЮБА. Это ты у меня – мастер.

СЕРГЕЙ (насторожившись). Что ты имеешь в виду?

ЛЮБА. А ты?

СЕРГЕЙ. Я – ничего, кроме того, что ведущая артистка театра не имеет права срывать репетицию из-за какого-то каприза.

ЛЮБА. По-твоему, головная боль – каприз?!

СЕРГЕЙ. Ты в свое время отказалась отменять спектакль, когда Димка попал в больницу с аппендицитом. А ему еще семи не было.

ЛЮБА. Вот уж не думала, что это вспомнится как упрек… Это нечестно, Сережа. С Димкой была твоя мама, а это значило, что абсолютно все будет в порядке. А у меня была первая главная роль…

СЕРГЕЙ (смущен). Да не упрек это, Любаня, как ты могла подумать! (Горячо.) Наоборот, ты же всегда была такой ответственной! Вон псевдоним сценический себе – и то целую неделю выбирала.

ЛЮБА. А кто меня учил этой ответственности? Помнишь, я в первый раз пришла в театр – такая наивная неумеха, такая разгильдяйка…

СЕРГЕЙ (смотрит на часы). Опоздания на репетицию я никогда и никому не прощал. Даже Анне Сергеевой.

ЛЮБА (встает). Это – правда… А так хочется, хоть раз в жизни наплевать на все и просто послушаться сердца. Все – надо, надо, надо… Кому – надо?! (Машет рукой.) Ладно, пойду наводить красоту. (Уходит.)

СЕРГЕЙ (продолжает бритье, ворчит). Неумеха она наивная… Разгильдяйка! Все бы самоуничижением занималась…

И вдруг…

ГОЛОС ЛЮБЫ. Сережа, я – заслуженная? Ты, наверное, смеешься: этого не может быть! Или ты подсуетился?

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Любаня, это не моя прихоть. (Официально.) Комиссия, которая отсматривала спектакль на госпремию, предложила представить исполнительницу главной роли Анну Сергееву на звание…(Обычном тоном.) А наш худсовет единогласно поддержал. Небывалый случай! Обычно за звания такая грызня!.. Ну и тебе просто не говорили. Чтобы не расстроилась, если не получится, а получится – приятный сюрприз.

ГОЛОС ЛЮБЫ. Приятный?! Сережка, ты даже не представляешь, что это для меня значит! Не само звание, а то, что я стала настоящей актрисой, и все – благодаря тебе! Господи, Сережа, как я тебя люблю!..

Во время этого диалога СЕРГЕЙ, замерев, смотрит в зеркало и вдруг видит за спиной ЛЮБУ. От неожиданности он чуть ли не отпрыгивает от зеркала.

СЕРГЕЙ. Фу, напугала! Ты сейчас ничего не слышала? Значит, мне опять показалось… (Торопливо протирает лицо лосьоном, умащивает кремом.) Всю жизнь удивляюсь твоему умению появляться неслышно. Тебе бы в разведчицы!

ЛЮБА. Я была разведчица. Да вся вышла… (На немой вопрос Сергея.) Ну, в «Барабанщице» Афанасия Салынского. Забыл?

СЕРГЕЙ. Не нравилась мне «Барабанщица». Если бы не твоя убежденность в успехе, ни за что бы не поставил.

ЛЮБА. Я знала, что успех будет. Чувствовала. И он тебе тогда так был нужен! После первого инфаркта на тебя же хотели махнуть рукой.

СЕРГЕЙ. Зато махнули после третьего.

ЛЮБА. Все проходит, как говорил старик Соломон.

СЕРГЕЙ. Соломон не был стариком.

ЛЮБА. Был. Ученые доказали.

СЕРГЕЙ. Когда это они доказали? Что-то я не слышал об этой сенсации.

ЛЮБА (замявшись). То ли читала, то ли по телевизору видела. Не помню. (Заторопилась). Ну, мне пора!

СЕРГЕЙ. Что-то даже не причесалась…

ЛЮБА. Ерунда, для моей роли – в самый раз. Сара Бернар тоже распустехой ходила. А надо будет – в театре причешут. Ты зато прифуфырился! Ждешь, чтобы блажь пришла?

СЕРГЕЙ (вспыхивает, но сдерживается, говорит размеренно). Знаешь, я неожиданно обнаружил, что без дела человек быстро опускается, стареет. Наверное, поэтому пенсионеры в России долго не живут. Стоит от дела отлучить и – все! Заказывай гроб с музыкой! (Смеется.) Помню, в начале девяностых по телевизору мужик один возмущался. Мало, мол, того, что денег не платят, так еще и работы нет! Представляешь?

ЛЮБА. Значит, это у тебя – заменитель работы? Не ново… Хотя – кому-то помогает. Все же лучше, чем пиво. (Выходит во двор и идет к калитке. СЕРГЕЙ немного виновато следует за ней. Люба на выходе задерживается и оглядывает буйство осенних красок.) Интересно, почему для женщин эта пора называется «бабье лето», а для мужиков – «осень»? По сути, надо бы – наоборот.

СЕРГЕЙ. Когда есть чем заниматься, не имеет значения – лето или осень. А если нечем – увы, как сказал один поэт: «в пасмури звезд не видать». Ты этого пока не ощущаешь – и слава Богу!

ЛЮБА (выходя за калитку). Ты уверен? Ну, в том, что я не ощущаю? Ладно. Пока, дорогой. И прибери, наконец, в детской. (Целует Сергея в щеку и уходит.)

СЕРГЕЙ. Далась тебе эта детская! (Смотрит на часы и устремляется к дому. По-быстрому наводит порядок в гостиной.)

За калиткой появляется КОЛОКОЛЬЧИК. Юркнув во двор, она осторожно выглядывает наружу, осматривается и с явным облегчением поворачивается, оказываясь лицом к лицу с СЕРГЕЕМ.

КОЛОКОЛЬЧИК (с легким реверансом). Будь здоров и счастлив, Сергей!

СЕРГЕЙ. Здравствуй, Колокольчик. (Целует ей руку и с заминкой – подставленную девушкой щеку.) Что это ты там высматривала?

КОЛОКОЛЬЧИК. Боюсь, чтобы меня не выследил хронопатруль. У нас стали строже контролировать. Возможно, засекли мои переходы.

СЕРГЕЙ. А это тебе чем-то грозит?

КОЛОКОЛЬЧИК. Лишат права выхода в хроносферу. (Поясняя.) Ну, то есть я не смогу никуда переходить. Вот и приходится скрываться.

СЕРГЕЙ. Поэтому ты пришла сегодня почти на полчаса раньше?

КОЛОКОЛЬЧИК. Нет, просто не утерпела: хотела тебя поскорее увидеть. Мне кажется, после расставания с тобой я каждую минуту что-то теряю. Может быть, именно так проходит жизнь?

СЕРГЕЙ (немного растерянно). Сильная реплика! (Помолчав.) Знаешь, Колокольчик, вчера и сегодня я слышал голоса из прошлого…

КОЛОКОЛЬЧИК. Так бывает. Я же говорила, что все сохраняется. Ты случайно настроился в резонанс с каким-то событием, вот и услышал. Некоторые даже умеют видеть. Но это большая редкость. Тебя что-то смущает?

СЕРГЕЙ. Знаешь, жутко неудобно перед женой: почему-то не решился ей сказать про тебя… (Приглашает на качели.) Как раньше говаривали: труса праздную. Хотя – что там праздновать?

КОЛОКОЛЬЧИК (усаживается, Сергей – рядом). Я знаю: вы давно с ней вместе. А расскажи – как вы познакомились?

СЕРГЕЙ. Больше тридцати лет прошло, я уже и забыл… Общая долгая жизнь – она как-то все замыливает, нивелирует… Получается – как очищенная картошка: все неровности срезаны, беленькая, чистенькая, а годится только на жарку-варку – для желудка. И ничего уже из нее не прорастет! (С горечью.) Ни-че-го!

КОЛОКОЛЬЧИК. И что – ваша жизнь сегодня, как очищенная картошка?

СЕРГЕЙ. Очень похоже… А хочется, чтобы что-то еще проклюнулось. Так хочется, что порой кажется: все бы отдал за один росточек! Может быть, потому вдруг и разваливаются самые благополучные семьи?.. Жены кричат: мужу тела молодого захотелось! А дело – не в теле, дело – в другом… Во взъерошенности, что ли, в неприглаженности… В круговороте энергии, как говорит мой знакомый физик. Ведь и женщины деловые, эти бизнес-леди, тоже частенько с молодыми якшаются…

КОЛОКОЛЬЧИК (морщится). Что такое «якшаются»?

СЕРГЕЙ. Согласен: звучит, вроде бы, не очень. А мне – нравится. По-тюркски «якши» значит «хорошо». Русский язык взял это слово и сделал из него глагол «якшаться» – то есть хорошо общаться. Можно и так сказать: бизнес-леди якшаются – значит хорошеют.

КОЛОКОЛЬЧИК. Я с тобой тоже якшаюсь?

СЕРГЕЙ (хохочет). Еще как! И я – с тобой!

КОЛОКОЛЬЧИК смотрит, как смеется СЕРГЕЙ – открыто, от души, – и сначала улыбается, а затем тоже начинает смеяться. И вдруг – плачет.

(Испуганно.) Ты – что?! Обиделась? Ну, прости меня, девочка… Да что с тобой?!

КОЛОКОЛЬЧИК (сквозь слезы). Ты так хорошо смеешься… так хорошо! (Горько плачет.) У нас так почти никто не смеется.

СЕРГЕЙ (недоверчиво). Не может быть… Почему?!

КОЛОКОЛЬЧИК (вытирает слезы). Папа говорит, что это началось в конце двадцатого века, когда весь народ вдруг стал нищим. Правительство его ограбило. Ой, да ты это лучше меня знаешь… И вот как-то сразу исчезли улыбки, смех… Никто и не знал, что это – болезнь … А потом люди кинулись деньги зарабатывать и совсем стало не до смеха. Началась эпидемия… Ей и название придумали – аризопатия.

СЕРГЕЙ. Надо же! А что это значит?

КОЛОКОЛЬЧИК. Если буквально – болезнь бессмешия. И врачи называются – аризопатологи. Бывает, что от нее умирают!

СЕРГЕЙ. Вон даже как! Не потому ли смертность у нас выросла? (Задумчиво.) Но ты говоришь – эпидемия, а сама прошлый раз так смеялась!..

КОЛОКОЛЬЧИК. Я тоже чуть было не заболела, меня твой спектакль «Упавшие звезды» спас. Он такой смешной! Я с него и начала тобой заниматься…

СЕРГЕЙ (с облегчением). Вот уж не думал… А рецидива… не бывает?

КОЛОКОЛЬЧИК (неуверенно). Вроде бы, нет…

СЕРГЕЙ. А мы тут и знать не знаем про такую эпидемию. Хотя… да, смеемся редко. Нас еще и регулярно пугают – то атипичной пневмонией, то птичьим гриппом, то сибирской язвой, то природными апокалипсисами… Про СПИД я даже и не говорю. Кстати, как там со СПИДом в вашем веке?

КОЛОКОЛЬЧИК. Все в порядке. И со СПИДом, и с онкологией.

СЕРГЕЙ. Ну, слава Богу!

КОЛОКОЛЬЧИК. А вот аризопатия… Понимаешь, комедий хороших нет, то, что по головидению показывают, – плакать хочется…

СЕРГЕЙ. У нас тоже голо по видео, и тоже плакать хочется. (Спохватывается.) Слушай, Колокольчик, давай хоть чаю попьем, а? А то все разговоры… разговоры…

КОЛОКОЛЬЧИК. А мне с тобой так хорошо разговаривать. Такое ощущение, что мы знаем друг друга много-много лет… и расставаться не хочется…

СЕРГЕЙ молча смотрит на нее, потом встает и идет к калитке. Не дойдя, резко разворачивается и идет обратно, низко опустив голову. КОЛОКОЛЬЧИК тревожно следит за ним.

СЕРГЕЙ (останавливается у беседки). Как это странно… до невозможности… Ты в точности произнесла слова, которые промелькнули в моих мыслях. Такое у меня бывает только с женой. Я подумаю – она скажет, она подумает – я скажу…

КОЛОКОЛЬЧИК (после паузы). В этом нет ничего странного и невозможного. Просто мы настроены на одну волну, в резонанс. Так бывает, когда муж и жена – две половинки одного целого. Ученые это доказали еще в вашем веке.

СЕРГЕЙ. Ну, муж и жена – одна сатана, это понятно. А мы… с тобой?

КОЛОКОЛЬЧИК (торопливо). И еще известно: если разница в возрасте мужа и жены кратна девяти, семья получается абсолютно счастливой. Тебе сколько лет?

СЕРГЕЙ. Много. Очень много!

КОЛОКОЛЬЧИК. Впрочем, я и так знаю. Из истории. Тебе – шестьдесят пять!

СЕРГЕЙ. Черт бы побрал эту историю!

КОЛОКОЛЬЧИК. Вот! А мне – двадцать. Разница – сорок пять. Кратная девяти! Мы с тобой будем абсолютно счастливы!

СЕРГЕЙ (в замешательстве). Мы с тобой?! Будем?! Абсолютно счастливы?!!

КОЛОКОЛЬЧИК. Ну, абсолютно – это, конечно, условно…

СЕРГЕЙ. Постой-постой, погоди, милый мой Колокольчик… Я в ситуацию никак не въеду. Значит, так… Ты и я – счастливая семья. Ты мной увлеклась…

КОЛОКОЛЬЧИК. Я тобой не увлеклась. (Вскакивает и бросается на шею Сергею.) Я люблю тебя! Я давно-давно тебя полюбила, почти полгода назад. Я уже много раз сюда приходила тайком, а теперь вот решилась встретиться… Я хочу всегда быть с тобой! Хочу быть твоей актрисой!

СЕРГЕЙ. Поня-атно. Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец. (Со вздохом целует ее в темечко и осторожно высвобождается. Говорит, держа ее за руки.) Милая моя девочка, а как же… моя жена? Мы с ней прожили больше тридцати лет, хотя разница в возрасте не кратная девяти. У нас сын… внучки… два совершенно замечательных человечка… И у меня ничего нет, кроме трех инфарктов и кучи других болячек! Я совсем неинтересен молоденьким девушкам, даже с такой фантазией, как у тебя… И актрисой тебя сделать я уже не успею. Да и зачем? Это же каторжная работа за жалкие копейки!

КОЛОКОЛЬЧИК (в слезах). Я тебе совсем не нравлюсь?

СЕРГЕЙ (опуская руки, вздыхает). В том-то и беда, что нравишься. Но я никак не пойму, зачем я тебе – нищий, от театра отлученный, ничего другого делать не умеющий? С улицей Сергея Васильева ты, конечно, здорово придумала, сказки хорошо согревают, поднимают настроение, но счастливая семья с тобой – явный перебор… И главное – Анна! Да, в последнее время она стала какая-то дерганая, каждый наш разговор на грани ссоры, но ее тоже можно понять. Она – очень успешная народная артистка, а я – бывший, бывший, бывший… Зануда! Раньше поднимал ее, подталкивал, чему-то учил, а теперь… балласт! Вериги на шее!

КОЛОКОЛЬЧИК (страстно). Так освободи ее! Пойдем со мной!

СЕРГЕЙ (трезво). Куда? Колокольчик, милая, о чем ты говоришь?! Это еще в тридцать я мог… ради любви… отказаться от всего, что наработал за десять лет, и начать с нуля здесь, в Тьмутаракани… Поднял театр, вырастил артистов… со столичными могут потягаться… Да что там говорить! И как же я Аню-то оставлю, после всего, что мы с ней пережили? Она же меня дважды своими руками из могилы вытаскивала!

КОЛОКОЛЬЧИК (с отчаянием). Но ты же сам сказал про вериги!

СЕРГЕЙ. Да, сказал, черт меня побери! Но я люблю ее… и тебя вот… кажется, тоже…

КОЛОКОЛЬЧИК бросается к нему и с детской непосредственностью повисает у него на шее. СЕРГЕЙ обнимает ее, гладит по спине.

Что же я делаю, старпер этакий! Совсем голову потерял… Эх, лет бы на тридцать раньше!..

КОЛОКОЛЬЧИК (горячо). Я приду к тебе… насовсем. Завтра же приду и останусь. Только письмо маме с папой напишу… чтобы не волновались за меня…

Браслет на ее руке подает сигнал. КОЛОКОЛЬЧИК еще крепче прижимается к СЕРГЕЮ, целует его.

Мне пора. Я обязательно вернусь. (Высвобождается из объятий и, пятясь, идет к калитке.) Обязательно! (Убегает.)

СЕРГЕЙ остается в растерянности. Ходит по двору, как неприкаянный, не находя себе места, пока не натыкается на гитару. Хватается за нее, как утопающий за соломинку, с облегчением падает в качалку. Долго сидит, перебирая струны, невидяще глядя перед собой. Потом мелодия обретает рисунок.

СЕРГЕЙ (поет вполголоса).

– Любимая, – привычно говорю.

– Любимая… – небрежно повторяю.

Еще не понимая, что теряю,

Я словом драгоценнейшим сорю.

А смысл его становится не прост.

В нем появилось новое звучанье:

Все реже – и фальшивей! – восклицанье,

Все чаще – и естественней – вопрос.

Боюсь, что ты поймешь, и снова лгу.

Хочу уйти – шагнуть не в силах к двери.

И в то, что я люблю по-прежнему, – не верю.

И в то, что разлюбил, поверить не могу.

Затемнение.

3.

И снова утро. Пасмурно, но листва по-прежнему золотится и рдеет на кустах и деревьях.

ЛЮБА уже собралась в театр, а СЕРГЕЯ что-то не видно. Он в спальне.

ЛЮБА (подходит к двери в спальню). Сережа, ты встаешь или нет? Что это ты разоспался? Я уже убегаю. У нас сегодня ключевая сцена, репетировать будем до упора. И Костюков просил прийти пораньше… Да, кстати, вчера я так устала, что забыла тебе привет передать от него. Так что – лови!

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Что ловить?

ЛЮБА. Привет. Передаю безвозмездно, то есть даром.

СЕРГЕЙ (появляется в дверях спальни, в «семейных» цветных трусах и застиранной футболке с надписью «Союз правых сил»). Ты с утра такая веселая – даже завидно. На репетицию бежишь, как на свидание…

ЛЮБА. Ревнуешь? Это – хорошо. Это обнадеживает. (Чмокает его в щеку.) Пока ты не нафуфырился, как вчера, прибери все-таки в детской. Не допросишься! (Уходит.)

СЕРГЕЙ смотрит на часы и, тихо ахнув и врубив магнитофон (Высоцкий с полуслова затевает свою «Гимнастику»), бросается «нафуфыриваться»: бреется, умывается, облачается в костюм. На фоне его спешки идет следующая сцена.

ЛЮБА, выйдя за калитку, оглядывает улицу и… уходит не к автобусной остановке, а в другую сторону.

По улице спешит КОЛОКОЛЬЧИК. Она все в том же платье. Дорогу ей преграждает ЛЮБА. Какое-то время молча смотрит на нее, вернее, разглядывает, как соперницу. КОЛОКОЛЬЧИК переминается в некоторой растерянности.

ЛЮБА. Здравствуй-здравствуй, юное дарование. Давно хотела тебя повидать, поговорить. (Откровенно осматривает ее.) Ничего не скажешь – глазу приятно.

КОЛОКОЛЬЧИК (неуверенно). Будьте здоровы и счастливы, уважаемая…

ЛЮБА (всплескивая руками). Вот вам и популярная артистка! Все врут календари! Впрочем, как тебе меня узнать – я же всегда в парике да гриме …

КОЛОКОЛЬЧИК. Анна Сергеева?!

ЛЮБА. Ну, слава Богу, догадалась!

КОЛОКОЛЬЧИК. Ой, как я рада! Простите, как вас по отчеству? А то вы такая старая – неудобно…

ЛЮБА. У артистов, как и у писателей, не бывает отчества. (Усмехается.) Даже у таких старых.

КОЛОКОЛЬЧИК. Вы знаете, я тоже хотела с вами поговорить. Сергей Иванович не решается… жалеет вас, а я… (Решительно.) А я ему нужна! Я люблю его! И я буду… буду за свою любовь бороться! Вот! (Пауза.) Вы мне не верите?

ЛЮБА. Отчего же? Любишь – прекрасно, хочешь за любовь бороться – замечательно! Но, милая моя девочка, главное ведь – не это.

КОЛОКОЛЬЧИК. Как это – не это?! Любовь – она все преодолеет, все победит!

ЛЮБА. Да, именно так я и думала… Знаешь, у Сережи были увлечения, он о них мне сам рассказывал, но моя любовь все преодолела, всех победила. А потом, постепенно, я начала понимать, что главное – не победить в бою, а терпеливо строить. Лепить, складывать по кусочкам в большое целое. Работа, семья, муж, ребенок… Быт, без которого все рушится… И вот, в целом, оказывается, это и есть любовь. Понимаешь? Один поэт очень верно сказал: «Бурная восторженность сменилась тихим утверждением любви».

КОЛОКОЛЬЧИК (качает головой). Вы просто не хотите его отпустить…

ЛЮБА (медленно, подбирая слова). Наверно, это прозвучит высокопарно, но для Сережи я готова на все. Он ведь на моих глазах стал таким, какой он сейчас… и в чем-то, надеюсь, с моей помощью. Ты видишь и любишь в нем гения режиссуры, а я – еще и человека, с его достоинствами и недостатками…

КОЛОКОЛЬЧИК (раздраженно). Все-то вы знаете – что я вижу, что люблю…

ЛЮБА. Девочка, ты и представить не можешь, сколько всего я знаю. В том числе и про тебя. Кстати, у него есть привычки, которые тебе могут не понравиться. А переделывать его поздно, ведь у тебя нет запаса времени, который был у меня. (Задумчиво.) Я и это потом поняла – как важно иметь запас времени! (Спохватываясь.) Да, еще… Учти: в его возрасте всякие болячки на свет выползают. К примеру: скоро ему предстоит не очень приятная операция. На каком месте, говорить не буду, а то вдруг любовь улетучится… (Смеется, смотрит на часы.) Ой, уже опаздываю! Не хочешь меня проводить до автобуса? Нет? Ну, извини, если что не так. Я много думала, что тебе сказать, а вышло как-то сумбурно. Но повторю еще раз: крепко подумай про запас времени. Это, может быть, самое важное! Прощай! (Уходит.)

КОЛОКОЛЬЧИК долго смотрит ей вслед. Потом приходит к калитке, оглядывает с улицы дом, сад… СЕРГЕЙ выскакивает на крыльцо за какой-то мелочью. КОЛОКОЛЬЧИК пугается и прячется за штакетником. Когда СЕРГЕЙ скрывается в доме, она, опустив голову, уходит.

СЕРГЕЙ, закончив свои хлопоты, наконец-то усаживается в качалку – весь в ожидании. Высоцкий в магнитофоне затягивает «Баньку по-белому». СЕРГЕЙ идет в дом, выключает магнитофон и снова садится в качалку. Но не выдерживает и направляется к калитке. Осматривает улицу, возвращается в раздумье, берется за гитару, наигрывает то одну, то другую мелодию. Наконец, вроде бы подобрав подходящую, играет и негромко поет:

Прижму свои глаза к твоим глазам,

Шепну «Люблю» неловко и несмело,

И это слово – сказочный «сезам» –

Твою мне душу отомкнет и тело.

И скрытый в сердце нежности росток

Пронзит навылет все ходы кривые,

И перехватит горло мне восторг

В несчетный раз, но так же, как впервые.

И удержать не в силах чувств своих,

Напротив – даже напрягая силы,

Я все возьму сокровища, но их

Лишь больше станет, чем вначале было.

Но я – не вор и, повторив «сезам»,

Взамен всего себя тебе отдам.

4.

Меняется свет. Становится сумеречно. СЕРГЕЙ поднимается, снова идет к калитке и снова возвращается ни с чем. Входит в дом, открывает буфет, достает бутылку водки, наливает стакан, но не пьет. Стоит у стола, задумавшись. Потом медленно идет в детскую и начинает наводить порядок на фоне мелодии нового романса.

В поисках места для некоторых вещей он открывает сундук, поднимает большую тряпку, видимо, прикрывающую содержимое, что-то перекладывает там, наверное, высвобождая место для «новых поступлений», и вдруг сундук озаряется изнутри нежно-лиловым светом, а музыка меняется на мелодию романса «Чего ищу? На что ропщу?..»

СЕРГЕЙ бережно вынимает из сундука платье-колокольчик, кладет на откинутую крышку, и освещается вся комната. Потрясенный СЕРГЕЙ опускается прямо на пол и, обхватив колени руками, смотрит на платье.

Музыка микшируется, и на ее фоне всплывают из небытия голоса.

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Желаю вам здоровья и счастья, госп… ой, простите, товарищ Васильев.

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Здравствуйте. Вы – прямо фея дождя: в таком необычном платье, со старинным зонтом и так странно говорите…

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Да, на улице сильный дождь. Хорошо, что я захватила папин зонт. Папа любит простые надежные вещи.

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Ваш папа – мудрый человек. С кем имею честь?

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Любаня. То есть Любовь Григорьевна Хоменко. Меня папа с мамой Любаней называют. А часто еще короче – Аней.

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Очень приятно. Сергей Иванович. Чем могу служить?

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Понимаете, я приехала издалека. Очень издалека. Хотела бы работать в вашем театре.

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Замечательно! А что вы умеете делать? Вы актриса?

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Я хочу быть актрисой, вашей актрисой! Ради этого и приехала… Но… пока я умею только шить. Сама, без робокутов…

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Без кого?!

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Да нет, это я так, читала недавно фантастический роман, там были роботы-кутюрье, робокуты. Вот платье на мне – я сама моделировала.

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Платье ваше – просто чудо! Как лесной колокольчик… Отлично! У нас как раз вакансия в костюмерном цехе…

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Но я хочу быть актрисой!

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Чтобы стать актрисой, девушка, надо иметь талант и много учиться.

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Я знаю: вы меня научите!

СЕРГЕЙ. А еще есть такая болезнь – склероз! Я почти все забыл!..

Сверкает далекая молния и чуть слышно грохочет гром.

ГОЛОС СЕРГЕЯ (он кричит). …Да не так! Не так надо двигаться! Ты же аристократка, а не девка с панели!

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА (со слезами). Я не знаю, как ходят аристократки. И девок я тоже не видела!

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Девок мы с тобой видели вчера на улице Ленина. А аристократки ходят вот так – смотри и запоминай. Запоминай!

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Почему вы на меня кричите? Я не глухая и не дура набитая…

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Прости. Конечно, ты не дура. Просто я хочу, чтобы ты была лучше всех.

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА. Почему?

ГОЛОС СЕРГЕЯ. Потому… потому что я люблю тебя. (Пауза. Потом тихо.) Я полюбил тебя с первой встречи. И этот дом построил… чтобы он был нашим домом. Понимаешь? Нашим! Твоим и моим. Анечка-Любанечка моя…

ГОЛОС КОЛОКОЛЬЧИКА (тихо). Это – правда?.. (После паузы.) Как хорошо ты целуешь!.. Я знаю: стены этой комнаты запомнят каждый наш день…

Снова молния и гром – прямо над домом. СЕРГЕЙ не сразу понимает, что это – на самом деле, а не в его воспоминаниях. Но, спохватившись, смотрит на часы, вскакивает и бросается по лестнице вниз. Зажигает везде свет и лихорадочно ищет зонтик. Находит один, автоматический, цветной – отбрасывает: не тот! Другой такой же – тоже не годится. Наконец вытаскивает огромный старый зонт с загнутой ручкой – этот работает превосходно. СЕРГЕЙ прямо на босу ногу надевает резиновые полусапожки, подхватывает вторую пару – Любину – и выскакивает под дождь. Льет уже, как из ведра. Раскрыв зонт, СЕРГЕЙ устремляется на автобусную остановку.

5.

На остановке. ЛЮБА укрывается от дождя под «грибком» и вдруг видит бегущего по лужам мужа. Зонт раскрыт, но СЕРГЕЙ бежит, держа его в стороне, как бы для равновесия – как циркач на проволоке. В другой руке – резиновые полусапожки. Подбежав, он сналету обнимает ЛЮБУ, прижимает к себе рукой, в которой полусапожки. Отпускает жену, торопливо переобувает ее и снова обнимает, как бы боясь, что она исчезнет.

СЕРГЕЙ. Анечка моя Любанечка, здравствуй! Прости, что задержался… Я не опоздал?

ЛЮБА (прижимается к нему). Нет, Сережа, ты не опоздал. Это я немного поторопилась. (Поспешно.) Слушай, у меня же для тебя новость. Одна, но очень хорошая. Сегодня состоялось-таки собрание, и коллектив потребовал вернуть тебя в театр. Представляешь?!

СЕРГЕЙ (иронически). Вот так просто взял и потребовал?

ЛЮБА. Нет, не просто. Директор насмерть стоял: нет – и все тут, но выступили почти все ведущие… Да, дорогой, не стали молчать в тряпочку…

СЕРГЕЙ. А первая среди ведущих – Анна Сергеева?

ЛЮБА. А вот и нет! Анна Сергеева молчала. Я знаю: ты был бы против.

СЕРГЕЙ. Дождь кончается, пойдем…

ЛЮБА. Ты не рад?

СЕРГЕЙ. Я очень рад! Ты даже не представляешь, как я рад! Но… пойдем домой…

ЛЮБА (высвобождается из его объятий, внимательно смотрит на мужа). Неужели ты прибрал в детской?

СЕРГЕЙ (смеется). А ты как думаешь?

ЛЮБА (снова к нему прижимается). Думаю: раз ты здесь, с папиным зонтом, и торопишь меня домой – значит, в нашем доме полный порядок.

СЕРГЕЙ. Да, зонт – замечательный! Жаль, я так и не познакомился с его хозяином. И с мамой твоей – тоже.

ЛЮБА. Так было нужно. Нас бы разлучили…

СЕРГЕЙ. Разлучили?!

ЛЮБА. Да. И не было бы нашей встречи два дня назад, не было бы моего прихода в твой театр…

СЕРГЕЙ. Как это?! И Димки бы не было?! И внучек?! И моих спектаклей!.. И кто бы меня спасал?!.. Господи!.. (Пауза.) Но… как же так? Мы же есть, мы же прожили эти годы…

ЛЮБА. Если бы я сегодня утром не решила перейти к тебе молодому… случился бы хронопробой, ну, вроде короткого замыкания… весь мир изменился бы. Меня бы выжгло из твоего времени… меня и все со мною связанное… И кто знает, что там было бы вообще… (Поспешно.) Но это все – бы… бы… бы… Ничего такого не случилось, зато я, дура, эти три дня так ревновала тебя – в глазах темнело!

СЕРГЕЙ (с облегчением). Ревновала?! К себе самой?! Вот уж действительно!.. (Смущенно.) Прости меня, Колокольчик. Ты всю жизнь мне звонила, не давала почивать на лаврах, а я, лодырь такой, иногда и не слышал… Как в эти дни…

ЛЮБА. Не наговаривай на себя. Если бы ты не слышал, вряд ли бы я осталась с тобой.

СЕРГЕЙ. Пожалуй… (Целует ее и – вдруг.) Слушай, помнишь, ты говорила насчет абсолютно счастливой семьи? Ну, когда разница в возрасте кратна девяти. Ведь у нас разница – десять лет. Абсолютно не кратная девяти!

ЛЮБА (звонко, как Колокольчик, смеется). А десять – тоже счастливое число! У меня с тобой все числа счастливые! Были, есть и будут!

СЕРГЕЙ. И улица режиссера Васильева тоже будет?

ЛЮБА смеется вместо ответа. Они идут, обнявшись. Заходят в свой двор и вдруг слышат «Бабье лето» (в исполнении Сергея), и начинают целоваться – истово, взахлеб, уронив на землю зонт, туфли, сумку…

А в детской на откинутой крышке сундука светится платье-колокольчик.

Конец

Станислав Федотов