Пятница, 29.03.2024
Журнал Клаузура

Юродивый Царь-Оборотень

Умение оборачиваться, превращаться в Бабу-Ягу, Змея-Горыныча, Волка – на Руси не считалось зазорным. Если бы только на Руси! Вспомним мифы и легенды Греции, где обитатели Олимпа легко оборачиваются то в бесстрашных воинов, то в быстрых птиц по мере необходимости. Да что там Греция, если сам Бог послал своего единоутробного Сына на землю.

Вот представляю Марию в день непорочного зачатия – это сладкое блаженство, это чудо любви, прикосновении к её телу световоплощающей силы.

Никогда на Руси сам факт оборотничества не считалось признаком зла. Велес мог явиться к людям в виде медведя, зачитываюсь до радости я былиною про Вольху Всеславьевича, истинного богатыря и защитника, могущего оборачиваться волком. А Змей Огненный о трёх головах – сын змея-Горыныча в облике человека – самый настоящий, самый лучший славянский оборотень!

Оборотень нужен! Ибо он тоже сражается со злом, а иначе как победить коварство и нечисть, как очистить землю русскую?

Есть оборотни светлые, приносящие победу.

Конечно, есть и оборотни тёмные.

Как говорится – погляди в воду и увидишь, отражение своё. То ли птицу, то ли зверя, то ли человека. Порицать оборотня на Руси считалось грехом. Даже Соловей, насвистывающий в кустах свою золочёную песню, становится разбойником не от радости блаженной, а от горя превеликого, ибо нет у него теперь опоры, нет у него теперь иного пути, как высвистывать своих личных врагов. Но, в конце концов, этот сладкоголосый разбойник покоряется богатырю, переходит к нему на службу, но песня его остаётся на века. И провисает она между небом и землёй и всякий, кто слышит отголоски песни этой, заворожённым становится, подчинённым, блаженным.

А богатырь что? У него лишь меч-кладенец, пашня не паханная да поле до горизонта. А песня где? У Соловья-разбойника осталась. Конечно, и его можно проткнуть мечом да тело его в речке утопить, но песня-то на пять аршинов взвилась, поднялась. А сладкая-то какая! Талант, не иначе!

Конечно, в наше время само понятие оборотничества является порицательным термином, вспомните про оборотней в погонах, про оборотней в креслах мэров, про оборотней в руководстве. Писатель Владимир Бушин в статье «Видеть своими глазами» поведал о писателях, которых он считал оборотнями и с болью в сердце объяснил, отчего так случилось. Обличительная статья! Горячая!

Но действительно ли это оборотничество? Прав ли Бушин?

И отчего писатели становились то на одну, то на другую сторону, кто и что их переманивало? Ибо на одной стороне ты волк, на другой человек, как в сказке. Про Юрия Бондарева пишут «несломленный», ибо он так и остался приверженцем своих идей.

Вспомните Всеволода Кочетова и его пророческий роман «Чего же ты хочешь?», где писатель предсказал распад СССР. И его пророчество обернулось трагедией, его личной болью, понуканием со стороны иных, менее удачливых товарищей в литературе.

Когда говоришь «оборотень», то сам погляди в зеркало, нет ли там волчьей шерсти на цыплячьей голове? Нет ли клыков, выпячивающих из шамкающего рта? Нет ли глаз серого цвета, суженных до звериного взгляда? Когда пишешь книгу, то о ком пишешь ты? Все книги пишутся о себе. О своих чувствах, о своём детстве, свои мысли вкладываются в большом объёме. Отрицательный герой – это всегда не сам писатель, а его недруг.

Вообще, любой писатель – это оборотень, ибо ему надо влезть в шкуру волка, зайца, лебедя. А ещё встать на место всех героев своего повествования, даже на место маньяка, на место вора, грабителя, убийцы. Иначе не получится цельной вещи. Писатель – самый лучший оборотень, Царь-оборотень. Иначе как мужчине описать чувства женщины, а женщине мужские поступки. Поэтому писатель, как бы временно меняет пол, становится ребёнком, красной девицей и Бабой ягой. Да что ребёнком? Частицей звёздной пыли. Эмбрионом в чреве матери.

Если ты пишешь о птице – стань ею.

Если о волке – расти шерсть бугристую.

Если об обидчике, то так возлюби его, так восплачь, чтобы внутри жглось да кололось до крови.

Хороший оборотень – хороший писатель. Чувствуй на себе всегда шкуру волчью, медвежью, чувствуй в себе птицу. Взмывай горлицей в небо и ползи червем по земле.

Можно всё простить за хорошую книгу.

За одну прекрасную строчку.

За чудное, пронзающее сердце слово.

Простите за талант все, кто ещё не простил!

И беру я, обнимаю крепкую шею волка и целую я его лапы, и прижимаюсь ко груди Змея-Горыныча, и взмываю горлицей в звездное небо.

И дай мне счастье не осуждать ни одного оборотня, дай мне силы вникать в его цветные наряды, в его перерождения, в его вырождения и в его фениксов. И дай умение мчаться как в сказке, вместе с Иваном-царевичем, чувствуя под собой шкуру волка, его дыхание, его бег, толчки и звуки пружинистых лап, чувствать как земля колышется, как вздымается пар, как мы взмываем в космос. Не хочу быть расколдованной. Не хочу без чар, без волшебных оков, без этих фраз:

— Обернись, поворотись, оземь коснись, небо разверзь!

А хочу:

— Быть заворожённой, не расколдованной, очарованной, хочу быть, как Мария перед непорочным зачатием, чуять, как торкается под сердцем само очарование.

Ибо Бог тоже обернулся человеком и пошёл по водам в белом хитоне, а под его ногами босыми земля наша вся, как есть в молоке, в меду, в первозданности.

Иуда тоже оборотень. И тридцать серебряников тоже оборотные деньги, ибо наполнены такой кровью, такой скорбью, такой печалью. Слёзы-деньги. Любые деньги – это реки слёз. А деньги за книги – это наигорчайшие слёзы, они выедят все внутренности, изглодают сердце. И станет сердце-оборотнем, завистливым, снедающим самого себя.

А вот моё сердце не болит! И ничего ему не деется, ибо лишь оно одно не обернулось, не свернулось в яйцо, что у кощея бессмертного в корзине хранится.

А твоё? Что с ним? Отчего мерцалкой упивается? Не превратилось ли, случаем, в медвежье, в звериное, в рычащее? А вот как обернётся да убежит прочь ради охоты, ради погони, ради того, чтобы скрыться от врага своего – тебя самого?

Недаром славянская мифология гласит: огненные Боги и Предки являлись животными и птицами. А кем же ещё, как не ими? А лебёдушка была Ладой. О, Ладо, Ладо! Вепрь Огненный — Сварогом-кузнецом, рыжим петухом, трепетное. Предки спускаются с неба птицами. Птицей Рух, Птицей Сирином, Птицей Сварожьий клюв, Птицей Маковкой.

Видали ли вы таких птиц?

Само дерево в птичьем ярком оперении! Того и гляди взлетит да кинется в речку топиться! А полна ли воды она? Не высохла ли, бедная? Не иссякла ли? Ой, коряво, коряво нынче писатели излагают. То у них «народ высыпал на платформу», то у них «народ растворился во тьме». А народ горох разве? Разве он кислота соляная?

Обернись, писатель, горлицей, волком, лисой, небом и солнцем. Стань Ярило!

А не стой и не кури внизу, вскинув голову, глядя, как Икар свои крылья плавит. Если бы обернулся, взаправду, птицей он! Не стал бы люд так восплакивать! Не стал бы убиваться, да лоб расшибать, молясь!

А теперь главный вопрос:

Как распознать славянского оборотня? Каковы его внешние признаки? Говорят, на голове у них растёт «волчья шерсть», о! Эти тонкие седины, этот пух и подшёрсток! Эти колени, эти ногти! Гляди в зеркало, вглядывайся! Щурь глаза! Нет ли чего в тебе эдакого?

Этих ушей, этих хвостов?

Писатель должен уметь расколдовывать оборотня. Знать специальные слова. Если их не знаешь, то зачем вникаешь в сложный механизм заговора? К чему? А ещё черту надо уметь очертить, ступил – и всё, очистился. Но это в мифологии. А как на деле?

На деле пища нужна благостная. Очищающая. Бережно.

То есть книга настоящая! Светлая! Книга – воспаряющая, уносящая, взвихряющая, очищающая. И там должен быть Бог. Обязательно. Если в книге нет божественного, то это уже не книга, а мусор словесный.

Как обрести его, как вернуться в слово, в первоначальный образ светлый?

Покаяться надо!

Поэтому я каюсь, что грешна, что не чувствовала. Что не умна была даже в светлых своих проявлениях. Что не видела, то есть видела, но зрением, а вот так, чтобы слепо видеть, так не видела.

Не слышала! Но не слухом, а от глухот не слышала.

И забыла, как обратно стать, как обернуться из прекрасной царевны в лебедя. И обратно в царевну. Слово это обороточное, воспевное, где оно? Это как из живого в мёртвого перейти и обратно в живого. Да как в мёртвом не остаться. Ибо если о смерти пишет писатель, пройдя сквозь врата её, то обратно идти, заплутать можно. И думаешь, с кем говоришь, а жив ли он? Жива ли она? А когда тебя в чёрный список заносят, словно черту очерчивают, не пускают. А ты всё равно просачиваешься в мысли, в чувства, в дни и ночи, ибо время не убывает, а прибывает, и ты вместе с ним проникаешь. Ибо ты – часть природы, а она и есть изменяющийся цикл, от холода в жару. Природа – тоже оборотень и земля тоже, и Луна и Марс. Ибо земля не заселена была, а обросла живой субстанцией и обернулась в нечто противоположное. А вот на Марсе раньше, говорят, жизнь была, но обернулся Марс в нежить.

Всё оборачивается на самом деле, изменяется, трансформируется. Большое в малое, а малое в великое. Человек тем и силён, что умеет оборачиваться, изменяться.

И каяться, каяться…

О, возьмите моё покаяние, аки грешна пресильно!

Возымите!

Воспримите!

И вижу, как я снова становлюсь молодой да сильной. Наливаюсь этой силой и молодостью. Скажете, что пластика помогла? Так это и есть факт оборотничества. Из старого в молодого. Из молодого в старого – это тоже оборотничество! И получается, кто стареет – тот и есть оборотень самый настоящий. И ты стара, моя печаль, и ты моя сердечная! Всяк человек — оборотень. Вчера плох был, грешил, а нынче – хорош да чист, да от грехов отмыт! И почитают его, и молитвы читают ему!

И ты прочти! Пока язык не закостенел.

И обращение из мёртвых, как воскрешение Лазаря, это тоже изменения. Это переход в противоположную стадию. Переход за черту.

Главное, душу не пакостить. Не грязнить ея…

Поэтому и говорят: кто, как обзывается, тот, так и называется. Гляди в зеркало-то, гляди лучше! Кого видишь, себя? Меня? Или всё-таки себя? Так бы и глядела, глядела…

Вот и писатель глядит в зеркало и видит себя. И поэтому изначально порочен и чист, грешен и свят, побит, унижен, обижен, затравлен, затёрт. И поэтому воспаряет, прощает, отдаётся, перерождается. Пишу об этом потому, что пережила, перешла эту реку, на лодке, на ладье переплыла да и начерпалась воды-то, нахлебалась, горло своё доверху наполнила. Душу до ветхости износила, до младенческой чистоты. Горло вырастила до неба. Голос отрастила до молчания. А молчание до крика. И стал голос шириться, множиться, голос хором стал.

Хор моего голоса.

И пою я всех писателей, в них пою.

Как поэтам завидовать мне? Подскажи-научи!

Ибо, видя поэта, мне хочется вынуть верёвку…

То ли травма зачатия в жёлтую темень ночи,

то ли травма рождения, то ли времён жеребьёвка?

Не осуждаю.

Люблю!

Ибо в списке одном,

словно в санкциях я, всё запретно – глаза, память, руки.

И одно лишь открыто, как будто Вийону дурдом,

и одно запредельно – кипящие в омуте звуки.

Мне так больно порой понимать занебесную связь,

ты как будто с петлёю на шее, к виску с пистолетом.

Как завидовать мне? Ты – поэт, а не царь и не князь.

Ты зарёванный весь, ты заплаканный, ты – лишний третий.

Гастарбайтер, как будто водитель, уборщик хламья.

На дворе не серебряный век и не эсэсэсэрный.

Здесь провальная зона. Трясина. Когда воробья

отличить от жар-птицы не могут – ни стать, ни размеры.

Поколенье иное. Без строчек и без запятых.

Я кричу в своё эхо, и эхо меня понимает.

Мне хотелось завидовать бы, но над болью мосты

я скрепляю своим позвоночником, крепь ледяная

до тех пор, пока не зацветёт в моей пряной крови,

я кладу свою голову рифмам и ритмам на плаху.

Мне уже всё равно голова упадёт ли? Увит

лоб колючками, маками. Плач Андромахов

в каждой жилочке пульсом…Скажи мне, я разве пишу?

Пуповиной с ребёнком во чреве я связана слитьем.

Словно ломки во мне, наркоманом ищу анашу.

Как последняя нищенка.

Руки ко мне протяните!

За стихи денег нет. Не дадут. Лишь из горла кусок

будет вырван последний и клок переломанный правды.

Изощрённей нет пыток. Как будто под поезд бросок.

Ну, вас, к ляду!

Сделать выдох и вдох. Не пиши, не пиши, не пиши.

Вырви рифмы из сердца. Не сможешь? Так сердце рви тоже!

Вымирающий вид. Краснокнижный! Не внемлющий лжи.

Птица дронт с золотистою кожей.

А теперь о Куваеве.

И вот геолог Сергей Бакланов отправился в одиночный маршрут по чукотской тайге в повести Олега Куваева «Территория», а болотный бог малой родины шептал ему, то ли блазнилось, то ли слышалось: фамилия-то вятская ещё появится на карте Союза.

И этот «болотный бог» тоже некий оборотень, а как без них в тайге? И три синицы, прилетавшие к Витьке (из книги Олега Куваева «Здорово, толстые!») да садящиеся на печку раскалённую докрасна, затем перелетевшие на порог да так, что лапок не обожгли. И ночевали на пороге Витькиного жилища. И вся тайга, полная тайн и не городской таёжной жизни, где «Витькины письма я люблю получать. И собираюсь к нему на сезон уже третий год. Но Витька не знает, что иногда боишься того, что у него-то вышло само собой. Всосет тайга и не отпустит обратно».

Вот это – не отпустит обратно и есть оборотень.

Из городского житья в таёжное, походное, где реки полны рыбой, лес пушным зверем, а едят медвежатину, запивая шампанским из сельмага. Всё наоборот!

Всяк наоборот!

Ай, вот попробуй так обернуться.

А речь! Сладкая, невероятная, того и гляди и впрямь «всосёт», а обратно не вернёт. Не обернёт. И напропалую будешь в этих дебрях оставаться. До неоглядности. До спёртого дыхания. Ибо на севере воздуха меньше, кислородная прослойка уже. А для оборота полная грудь нужна.

«Я верю, что это иконы.

Пройдут шальные десятилетия, и очередные жители очередных центров цивилизации будут собирать эти фотографии в последних деревнях страны, как недавно собирали самовары и лапти»,

пишет в повести «Правила бегства» Олег Куваев.

И всё держится на тонкой ниточке доверия. Сама ниточка тоже оборачивается до паутины, а то и вовсе до каната, держащего мир севера. Сам север тоже оборотень нынче, оттого что теплеет, становится населённым, а не таким как ранее нехоженым, непуганым. «И вот, пожалуйста, отрава готова», — продолжает размышлять главный герой повести Олега Куваева. И ты пьёшь эту отраву. И становишься тем самым оборотнем.

И как очиститься от оборотничества? Ибо и страна тоже оборотень, и государство тоже и не один раз, и не два. Всё целиком от начала. От призывов. И до отрицания их. От идей и их перевертывания. От неверия в Бога до самой истовой веры, до исступления. Когда комсомольцы и атеисты переходили в стаю верных и преданных упователей и верующих, стоящих на коленях пред иконами.

Как избегнуть очарования оборотничества? Как перестать быть обернувшимся?

Как научиться не оборачиваться никогда?

Ведь говорили жене Лотта, только не оборачивайся. Но она обернулась и стала соляным столпом стоять. И лишь травинка прилипла к её челке над бровями из прошлой жизни, лишь лист дубравный к сарафану. И более ничего нет. Так и тебя тоже. И всё сначала, снова лепить себя из своей кожи, крови, костей и мышц.

А они хрупкие, стёршиеся. Их всего-то с горстку.

Оборотню трудно объяснить, что он оборотень, он думает, что все иные оборотни. А он один нет. Все иные бесталанны, а он талант. И якобы слагает в столбик.

Но есть момент роста, когда семя внутри тебя деревом оборачивается.

То есть умение возрождаться – это оборотничество. Из человека в человека! Из тёмного в светлого.

И свет света будет пылать всегда. Так заведено изначала.

Светлана Леонтьева

 


комментария 2

  1. svetlana LEONTYEVA

    Да, Александр Вы правы — именно забрались. А точнее поманило меня, закружило, одурманило, повело. Не смогла сопротивляться. Это словно любовь, что больше любви, словно вселенная, что больше вселенной, то, откуда вернуться не получилось…

  2. Александр Зиновьев

    Вот куда вы, Света с Куваевым забрались.
    Для меня геолога — все эти Боги, что меня и нас и спасали и зачисляли — суть наш опыт.
    Но для красного словца…
    Спасибо за красоту изложения!

Добавить комментарий для Александр Зиновьев Отменить ответ

Ваш email адрес не публикуется. Обязательные поля помечены *

Копирайт

© 2011 - 2016 Журнал Клаузура | 18+
Любое копирование материалов только с письменного разрешения редакции

Регистрация

Зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Электронное периодическое издание "Клаузура". Регистрационный номер Эл ФС 77 — 46276 от 24.08.2011
Печатное издание журнал "Клаузура"
Регистрационный номер ПИ № ФС 77 — 46506 от 09.09.2011

Связь

Главный редактор - Дмитрий Плынов
e-mail: text@klauzura.ru
тел. (495) 726-25-04

Статистика

Яндекс.Метрика