Вот эти строчки я помню с самых ранних детских лет:

Я по свету немало хаживал,

Жил в землянке, в окопах, в тайге,

Похоронен был дважды заживо,

Знал разлуку, любил в тоске.

Но всегда я привык гордиться,

И везде повторял я слова:

Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!

По-моему, я ещё и читать не умел тогда, но у меня был высокий чистый дискант. И когда по праздникам собиралось какое-то застолье, люди пели. Пели много, и песен было замечательных много, и часто меня заставляли не только принимать участие в спонтанно возникающем хоре, а запевать. Заставляли потому, что стеснялся. И я пел.

Конечно, я понятия не имел о том, кто написал ту или другую песню. Я подозреваю, что и не задумывался тогда над такими «пустяками» – что у песни есть авторы.

Песня «Моя Москва» стала народной сразу, а значит, как обычно бывало, авторов потеряла. Но авторы у нее, естественно, были. Написал её композитор Исаак Осипович Дунаевский на стихи поэтов Марка Лисянского и Сергея Агранова. Созданная в 1942 году, она долго была просто известной песней, пока в 1995 ей не присвоили официальное звание «Гимн Москвы».

Можно считать, что именно тогда, в последний год войны, состоялось моё заочное знакомство с Марком Самойловичем Лисянским. Оно довольно долго так и было заочным, а его песни были моими любимыми, как у миллионов людей, живших в стране… Помните? «Осенние листья» Бориса Мокроусова, «Зори московские» Аркадия Островского, «Хорошо шагать пешком» Оскара Фельцмана, «Годы» Яна Френкеля, «Родина» Александра Долуханяна… Называю только некоторые песни на стихи замечательного поэта, потому что эти строки не о его песенном творчестве… Ещё десятки, действительно десятки песен Марка Лисянского на слуху у людей даже в наши дни, хотя прошло много лет со дня их премьер. И мы помним, как они звучали в исполнении замечательных певцов – не буду их перечислять, потому что в репертуаре всех известных исполнителей были песни на стихи Марка Лисянского.

А потом ко мне пришли его стихи. Из периодики, из книг… Мне очень дороги многие произведения этого поэта, особенно о его юности, о городе Николаеве, где он вырос, и о войне, которую он прошёл…

И сам того не зная, этот автор сделал мне бесценный подарок: стихотворение. Я должен привести его целиком.

Друг нам дороже брата иногда.

Да что там иногда!..

Дороже брата.

Об этом хорошо спросить солдата,

Который брал когда-то города.

Наверное, не трудно догадаться,

Что скажет вам в ответ такой солдат.

Брат может другом вдруг не оказаться,

Зато уж друг – он непременно брат.

А нас учили близких всех любить.

Ну как тут быть?

А надо быть солдатом.

Брат настоящим другом должен быть,

Когда он хочет оставаться братом.

В любви и в равнодушии вольны

Мы перед совестью и небесами.

Всё дело в том, что братья нам даны,

Друзей себе мы выбираем сами.

Я выделил специально две последние строки, потому что для меня они оказались необыкновенно важными, необходимыми. Я бы назвал их мерой, точкой отсчёта, инструментом, который в трудных жизненных ситуациях помогал мне понять «кто есть кто», разобраться в своих чувствах, не ошибиться в людях.

В одну из наших первых встреч я сказал об этом Марку Самойловичу, и он, мне так показалось, был очень рад, доволен, что его строчки не только читаются, запоминаются, нравятся, но активно живут. Хотя он точно знал, какое значительное место в жизни многих миллионов людей всей страны занимает его творчество.

Не стану пересказывать его биографию, поистине трудовую и героическую, – она общеизвестна и доступна теперь всем, особенно благодаря интернету. Но родиться в семье одесского грузчика и стать буквально национальным, любимым поэтом огромной страны – не многим довелось. Не «сверху», не властной рукой его назначили «лучшим поэтом советской эпохи». Нет! Это людские сердца выбрали его, это людские души резонировали и резонируют с его строчками, с его чувствами. Людская память хранит его песни и стихи, а это самое неуязвимое, что только существует на белом свете!

Припомнить день и место нашей первой встречи не могу, да это и не суть важно. Скорее всего, она состоялась в Переделкино. Может быть, даже и какую-то книгу подарил мне тогда Марк Самойлович, но не эту «огоньковскую» – она оказалась у меня позже и, наверняка, я тоже ему подарил какую-то свою.

Жизнь совершенно непредсказуема. В начале восьмидесятых годов прошлого века я сдал рукопись стихотворного сборника в издательство «Советский писатель». Её отрецензировали. Разумеется, автор никогда не знал, к кому книга попадёт на «внутреннюю» рецензию. Когда я в очередной раз поинтересовался в редакции, что происходит с моей рукописью, вдруг получил ответ, что рецензия готова, что написал её Николай Панченко, и что в план изданий будущего года её обязательно поставят. Трудно передать мою радость – я много лет добивался издания книги стихов для взрослых, но никак не получалось. Не о том писал, не прославлял существующую действительность…

Мне неловко было спрашивать самого автора рецензии, Николая Васильевича Панченко, которого я хорошо знал, что же он там такого написал, что убедил «Советский писатель»!

Но… что бы там Николай Васильевич ни написал, в план следующего года книга не попала. И следующего, и следующего… То бумаги не было, то этот злосчастный план сократили…

Как-то, когда я был дома у Марка Самойловича, зашёл об этом разговор. Лисянский ужасно возмутился, позвал жену, чтобы поделиться: «Ты слышишь, что делается? Безобразие какое!». И ко мне: «А ты на машине? Поедем!» – «Куда? Зачем? Марк Самойлович, вы себя неважно чувствуете!» – отнекивался я, но он сильно разволновался, всё повторял: «Что делается! Поедем, я возьму твою рукопись на вторую рецензию! Они мне отказать не могут!» (По-моему, он был членом художественного совета издательства).

Тогда и чудная его жена Антонина Фёдоровна вступилась: «Пусть поедет! Ничего. Тут недалеко! Действительно, безобразие!»

И мы поехали. Улицы Москвы ещё не были так загружены, не было нынешнего безумия на дорогах, а от «Дворянского гнезда» у Московского аэропорта, где жил Лисянский, по прямой до Садового по Ленинградскому проспекту – быстро. А там до издательства рукой подать.

«Пойдём. В приёмной подождёшь…» – предложил мне Марк Самойлович.

«Нет. – отказался я. – Не люблю я там бывать и не хочу, чтобы видели, что я с Вами приехал. Не пойду.»

«Тогда я быстро! – пообещал Лисянский. Он вернулся действительно скоро.

– Был у Главного. Сказал ему, что хочу написать вторую рецензию на твою «застрявшую» книгу. Он затребовал первую, Серёжа Фогельсон принёс… – так у тебя же уже есть редактор. И мы все втроём прочитали рецензию Панченко. Ну, что тебе сказать… – он не стал мне пересказывать, что написал Николай Васильевич, только резюмировал: – Можно на большую премию подавать. И пошутил: хоть на Нобелевскую! А на рецензию мне рукопись не дали. Сказали, что при той, которая есть, вторая уже не нужна, да и с деньгами, как всегда плохо в издательстве, но обещали мне, поклялись просто, обязательно вставить книгу в план будущего года…»

Мы после этого не раз встречались ещё с Марком Самойловичем и на перепутье, и дома чай пили втроём с его милой супругой. Я больше не заикался об этой злополучной книге. А она так и лежала в редакции без движения… Лет одиннадцать, по-моему…  За эти годы издательство «Советский писатель» стало называться просто «Писатель», развалился Союз писателей. Развалилась страна, и мы все оказались не «советскими гражданами», а россиянами.

Не стало Марка Самойловича. Создавалось такое впечатление, что многие и многие не могли вписаться в нахлынувшую действительность, куда нахрапом рвались новые алчные люди… Интеллигенты как-то незаметно были оттёрты на задний план и смотрели на происходящее с удивлением. Во всяком случае, среди моих друзей старшего поколения это было так явственно… так обидно и больно…

Потому что

Всё дело в том, что братья нам даны,

Друзей себе мы выбираем сами.

Марк Самойлович Лисянский прожил 80 лет, прошёл через все неимоверные тяготы вместе со своей Родиной и остался очень мягким в общении, отзывчивым человеком, невероятным жизнелюбом и оптимистом.

Он писал:

Земля для счастья станет тесною,

И станут люди все дружить,

И станет жизнь прекрасной песнею,

И мы в то время будем жить!

Михаил Садовский