В какие бы концы света ни заносила меня судьба, везде она дарит мне настоящих друзей. В Нью-Йорке в начале нового тысячелетия я познакомился с московским художником Леонидом Шошенским.

С первых минут встречи стало ясно, что нас объединяет очень многое, как это часто бывает среди людей одного круга. Дело даже не в совпадающих взглядах на многие острые моменты нашей прошлой жизни, но в данном случае нас подружили очень близкие, буквально родные нам люди… оказалось, что мы прожили много много лет в Москве совсем рядом и почему-то не знали друг друга и нам не довелось встретиться… это и художники, и музыканты, и писатели, но из-за недостатка места с сожалением не буду их перечислять, — сделаю  только одно исключение… потому что с такой теплотой и так по-детски Леонид произносит  «дядя Илюша», имея в виду поэта Илью Львовича Френкеля, который для него в буквальном смысле с пелёнок «дядя Илюша», что я сразу же понимаю – мы просто родственники! По крови то, может быть, уже несколько тысячелетий, но по жизни… я знаю…( к сожалению, теперь уже: знал) этого потрясающего человека и уникального поэта с более зрелого возраста, чем когда-то мой собеседник, со времен, когда при Союзе Писателей Москвы была организована знаменитая «Комиссия по работе с молодыми», т.е. еще не членами Союза, претендентами на писательские места, и нас, рекомендованных разными издательствами, журналами распределили и прикрепили (всё, как в партхоз активе) к разным маститым наставникам. Моим — стал Поэт Илья Френкель. Пишу Поэт именно с большой буквы – иначе невозможно, а для непосвященных, не имевших счастья не только быть знакомыми с ним, читать его стихи, очень интересные воспоминания (проза боле 120 печатных листов!), разумеется, не слышавшие о его совершенно малодоступных, неизданных до сих пор, читавшихся только дома друзьям и близким «Амбарных стихах», этим людям, к их радости и удовольствию, скажу, что все они, тем не менее, очень хорошо знакомы с его творчеством по многим ставшими народными песням, ну, для примера: «Давай закурим…»

Давай закурим, товарищ, по одной,

Давай закурим, товарищ мой…

Этот человек почти втрое был старше меня, когда мы познакомились, и стал как бы моим духовником в литературе, да и в жизни… он сам и его удивительная жена Эмине Ханум… он не учил меня писать стихи… но давал пример, как жить… и я звал этого мудреца и добряка «ребе»… Я ещё отдельно расскажу о нём…

Вот эта теплота и необыкновенная интонация «дядя Илюша» одномоментно сделали Леонида человеком близким мне. Мы подружились.

ЛЕОНИД ШОШЕНСКИЙ и МИХАИЛ САДОВСКИЙ, 2002 год

Когда вскоре я приехал в его мастерскую, то был просто потрясён: на стенах кроме его работ, побывавших в разных странах на выставках, висело четыре картины… Ефима Зозули! Это было так неожиданно и непонятно… но Леонид, видя моё замешательство, тут же объяснил, что Ефим Давидович Зозуля — его родной дед по матери, и большую часть архива деда ему удалось вывезти из Советского Союза, когда он перебрался на жительство в Америку.

Конечно, любопытству моему не было предела!

Леонид охотно вспоминает  о своём успешном дизайнерском творчестве  в прошлом, о мощной бригаде, которой они работали, четыре молодых талантливых художника. Они оформляли многие международные выставки, разрабатывали их художественное существо, Леонид участвовал и как живописец во многих международных выставках на нескольких континентах — список длинный. Его отец художник Иосиф Михайлович Шошенский, один из руководителей МОСХа был и его наставником, поддерживал молодых и дерзких дизайнеров в часто не простых отношениях с власть придержащими, как всегда в России. Леонид с особой теплотой рассказывает об отце, «милом, добром человеке, которого все любили, и который был абсолютно доступен молодым, несмотря на то, что справедливо считался метром…»  Он ушел из жизни в самом начале, так называемой, перестройки, и все стало сыпаться. Шошенский часто в разговоре возвращается к воспоминаниям об отце, и чувствуется, что связь эта, творческое продолжение, не прерваны… может быть, это и есть живая традиция… не на словах, не как присказка, а материализованная и в полотнах (на стенах и работы сына Л.Шошенского, тоже художника Никиты Шошенского), и в дизайнерских работах, и в манере жизни и общения с людьми, учениками — очень приятной, мягкой, подкупающей… «Он с нас молодых стружку все время снимал, — говорит Леонид, — повторял, что мы должны стремиться быть лучше всех, к вступлению в Союз художников подталкивал… а это очень важно было, чтобы открылись возможности, чтобы выжить, как художникам…в то время, там в той стране…»

ЛЕОНИД ШОШЕНСКИЙ АВТОГРАФ

В Нью Йрке у Шошенского много учеников, и большинство из них после нескольких лет занятий с мастером поступают в самые престижные университеты и художественные колледжи Америки. Это не случайный успех — это результат работы, которой он увлечён. А живопись?

Ну, если на выставке в Риме на Кампо ди Фьоре, которая имела большой резонанс во всей Италии, куплены все три его выставленные картины – это ведь тоже не случайно! «Работаю, пишу… «ни дня без строчки»… есть приглашения принять участие в новых выставках…»

Но сознание, что, может быть, хозяин дома приоткроет мне архив знаменитого деда делает меня нетерпеливым…

• — Лёня, много удалось вывезти?

• — Да, немало… вот фотографии… сейчас, сейчас… – и я держу в руках фотографии далеких двадцатых, тридцатых, сороковых… Зозуля с Горьким, Михаилом Кольцовым, Корнеем Чуковским… а вот и «дядя Илюша Френкель» и «дядя Боря Заходер»…

• — Так ты же столько можешь о том времени рассказать…

• — Не обольщайся… деда не стало в сорок первом… фронтовая судьба… я его не знал, а бабушка была известным музыкантом и многих, очень многих, конечно, знала, но когда я просил её: — Бабуля расскажи, ты же стольких людей знала… – она отнекивалась… может быть, тяжело было вспоминать… никак её было не разговорить… – Ну бабушка, ты же Энштейна знала! Какой он был?

• — Эйнштейна? Знала. Очень милый был молодой человек… но очень плохо играл на скрипке!» — И всё… вот она на фотографии с дочерью, еще совсем молоденькой – это моя мама, — продолжает Леонид … и любопытству моему нет предела… я смотрю на длинные стелажи книг, вывезенных из России – всё знакомые корешки собраний сочинений и тоненькие бесценные сборнички стихов… в каждом московском интеллигентном доме были такие…

• — И ничего не осталось от того времени?

• — Многое удалось вывезти. Часть архива сдали в ЦГАЛИ перед отъездом, а часть всё же удалось… вот старые книжки деда, — И я держу в руках тоненькие книжечки «Библиотечки «Огонька», который Ефим Зозуля всесте с Михаилом Кольцовым организовал в 1923 году. Конечно, они все с автографами Михаил Светлов, Ярослав Смеляков, Алексей Сурков, Вера Инбер, Александ Безыменский, Александр Жаров, Григорий Рыкдин, Александр Твардовский. А вот старые жёлтые от времени его «Огоньковские» и «Правдинские» удостоверения, рукописная «Автобиография», деловые бумаги, записные книжки, письма… вот… рука Михаила Кольцова, его почерк… – «Где-то здесь и письма Горького деду, — говорит Леонид… — жена, наверное, отложила, куда-то спрятала… реликвии». – И я понимаю, что стою перед сокровищами, кладом… что история приоткрыла дверь и позволяет заглянуть в прошлое…

Я смотрю на всё это и невольно думаю, как удивительно спрессовывается время…  мне несколько лет подряд выпало удовольствие здороваться за руку с писателем (вплоть до дня его кончины), родившимся ещё при Анне Петровне Керн… да-да, той самой, Пушкинской, и подарившим мне свою чудесную книгу о Пушкине «Всё волновало нежный ум», довелось брать уроки вокала у ученицы Мазетти Марии Владимировны Владимировой, слушать за столом рассказы Михаила Михайловича Громова, летавшего с Чкаловым, разговаривать с Самулом Мироновичем Алянским, ближайшим другом Александра Блока, быть знакомым и посещать класс  пианистки Марии Алексеевны Шиховой из компании молодых лет Сергея Рахманинова, за которой ухаживал тенор Леонид Витальевич Собинов… и вот снова чудодейственная машина времени переносит в другую эпоху, другой мир, и он оживает далёкий и близкий, трагически страшный и бесконечно дорогой…

МАРГАРИТА САДОВСКАЯ (СЛЕВА) , МИХАИЛ САДОВСКИЙ и ЛЕОНИД ШОШЕНСКИЙ

Богатство, к которому я прикоснулся, просто неоценимо, невероятно!

Совершенно забытый и совершенно напрасно замечательный писатель Ефим Зозуля звучит сегодня не только современно, но и злободневно, что доступно только творчеству классиков!

Перечитываю его и удивляюсь, как его не арестовали? Чего стоит один «Рассказ о Аке и человечестве», опубликованый в 1919 году и совершенно точно предсказавший, будто описавший надвигающиеся годы репрессий! Да за такое в то время!.. Когда в 1937 году Михаила Колцова репрессировали, Ефим Зозуля перестал печататься, ушёл из «Правды»… а в в 1941 году погиб на фронте… в расцвете сил, ему всего 50 было. Не успели?

Надо поклониться в благодарности семье писателя – его вдове, дочери, внуку за мужество, верность и благородство. Представьте себе, что значило хранить письма репрессированного друга  – как тогда квалифицировали «врага народа» или «шпиона», — за одно это можно было угодить в те места, откуда мало кто вернулся. Более беспощадного по отношению к своим гражданам режима, очевидно, никогда не было на земле… А каково сохранить все эти бесценные материалы, не растерять, в тяжёлые голодные годы не променять на сиюминутные блага или даже буханку хлеба, сохранить и бережно перевезти через океан…

Леонид Шошенский говорит, что ещё не всё собрано в одном месте, у него в руках…

А сколько здесь! Книги с автографами знаменитых поэтов и писателей, огромное количество фотографий, письма и рукописи!

Кто это всё систематизирует? Кто издаст?

Такое богатство нельзя держать под спудом, но для приведения в порядок всего этого «хозяйства», для публикации нужен специалист, или даже специалисты!..

А пока — я счастлив, что повезло прикоснуться к богатейшему собранию реликвий, могу многократно неспешно рассматривать их и переносится в прошлое, где жили и мои родители, о котором можно узнать только благодаря рассказам «стариков», вот таким чудо сохранившимся документам и моему другу Леониду Шошенскому.

Михаил Садовский