Высоким лбом к иконе приложусь,

о, Александра Невского икона!

И – на колени. И – к ногам с поклоном.

О, заступитесь за Святую Русь!

И в правде – Бог, о, как из этих правд

извлечь нам Бога, приложить уста нам?

И в вере Бог. В любви Бог.

Но горят

мои друзья в войне, в бою бескрайнем…

О, знаю, знаю, что мы победим!

Оплавлен лёд под вражьими телами.

Из Ваших рук победу, клич и гимн

мы приняли, к своей груди прижали…

Земля наша – большое хлебное поле. С чередою рек, озёр, водной глади. На него кто только не зарился, ибо хлебушко-то вкусный, а колосья свои оленьи дудки к небу тянут, до солнца своими золотистыми телами медвяно растут. И шумят, и шумят! Погружаюсь, втекаю в века иные, и вот уже созерцаю внутренним оком немеркнущим, неспящим, как в десятилетнем возрасте вместе с отцом князь Александр Невский участвует в сражениях с языческими племенами – мордвой и мари. И разбито войско-войскушко в 1233 году крестоносцев, бежали весной 1234 года к реке Эмайыги (Нарвы) литовцы, доспехи покидали, коней побросали. И поют мне хлеба мои, что стал Александр один княжить в Новгороде. То-то время – век тринадцатый, ибо в сарафане я широком, в рубахе домотканой по полю иду: через три года молодой княжич повенчался с дочерью полоцкого князя Александрой. Благословен чудный брак, чревородящий самим Ярославом Всеволодовичем да иконою Фёдоровской Божией Матери… светящая! Оберегающая! Лучезарная! Лилейная! Она всегда была при них, как семейный нетленный, ладанный образ святейший!

А сколько веков прошло – пахарей полегло, но лишь заступничество небесное спомогает…

***

О, святейшая вера, возможно ль на сердце – порезы?

Можно клясться на Библии. Есть землю прямо с червями.

Да из Полоцка ехать, спасая от бездны

весь-то русский наш край с деревами, с народом, с полями.

И рожая сынов Александру – пресветлому князю,

что был прозван князь Невский, сражаясь со шведами в битве.

Чем ещё доказать свою правду? Всем телом в рубашке из бязи,

и враз скинуть рубаху. Любите. Любите. Любите!

И любил князь блаженно свою Брячиславну-княгиню.

Чем ещё доказать правоту? Как не родами сына!

И кормить его женским, и славным, и сладким под утро

молоком материнским. Дитя моё, кушай! На, грудь, и

припадай ртом, младенец! Вот это – чистейшая правда.

Твой отец – есть мой муж. Остальное и вовсе не надо.

Вот растёт дуб высокий, берёза растёт и ольшаник.

Ничего не меняется в мире: ни ветер, ни море, ни запад,

никакая Литва. А что Русь? Русь им вечно мешает,

что правдива до дрожи. Верна своим хлябям, что лапоть.

Крендели, пироги, сухари да похлёбка из репы

с овощами, с грибами да с квасом на первое блюдо.

Это чистая правда! Что клясться, всё видящим, слепо,

и, всё слышащим, клясться своей глухотою как будто.

После пятых родИн. Запретил лекарь тяжести ёмкие:

ни кошниц, ни корзины! Лишь крест православный со скипетром.

А, бывало, идёт – из косы выпадает гребёнка, и

по ступеням укатится с грохотами и со скрипами.

И то – чистая правда!

Отстань, злая ведьма, отстань уже.

Ибо кровью оплачено царской, гранатово-красною.

Не из шариков ртути, не ядом! А сами-то, сами-то

вы снедаемы жадностью, завистью, похотью, распрями.

Раздираемы. Ах, пожалеть бы, что бедная, бледная.

И жалела княгиня всех чад своих, горем снедающих.

Но закон сей суров. Неизменен. И та ещё, та ещё

непреклонна судьба. Прочь отсюда, исчадие ведьмино!

И с тех пор оговорено, если не верят, не веруют

то, что проку доказывать? Крест целовать? В ноги падать вам?

Да хоть в пепел сожгись, всё равно у огня они – первые,

да хоть в глыбу из льда превратись – они личная Арктика.

И Антарктика. Правду доказывать жизнями.

Да хоть тысячу им крепостей подорвать. Но зализывать

будешь раны свои. И одета – для них всё раздетая…

Чем ещё доказать свою правду – рубаху рву в дырья!

Неужели поверят, когда докажу княжьей смертью я,

и вот этой могилой, что в городе возле Владимира.

…А к лику Святые причислены, так охраняют они землю нашу, в это свято верую, ибо сохранность пред нами. Где круг княже Александр Невский очертил, там живо поле хлебное с наливными колосьями. И благодать-то, благодать…Ты только зерно в землю бросил, а князь-то, князь уже урожай собирает. Ты только губы к источнику приложил, а князь-то, князь воду очистил уже и освятил. Ты только хлеб преломил, а он уже солью ломоть посолил: «Кушай!» Такова благодать их…молитвы неизменны… слова вечны. И это не зависит от наличия или твоего отсутствия, ибо для Бога все мы – в наличии…

Родился князь Александр в чудесном месте, в Переславле-Залесском, где княжил его великий отец. Младенца-богатыря, красавца, мальца крестил епископ Суздальский Симон. И на коня он его воссадил, и уздечку в руки подал да мечом опоясал – вот оно благословение! A caelo usque ad centrum — от небес до центра Земли, вот они в руках, в горсти, трогай их, познавай науку, учись искусству воина, и умения управлять хлебным полем своим! Вся Русь – поле хлебное, золотое!

Женился Александр на верной красавице, на благородной и мужественной девице. Таких редко сейчас земля рождает, а раньше больше было – настоящая воительница, благочестивая, мудрая. И не было ни лжи, ни обмана в семьях. Широка кровать, ладони любимого раскрыты для объятий, руки медленно скользят по лицу, а затем оба супруга встают на колени и молятся усердно. Ибо раньше умели молиться. Знали Псалтырь. И молитва была не каким-то восхвалением – я умею, а ты нет. Вовсе не так надо о церкви говорить, Надо баять: я умею и тя научу.

Война…

Война она всегда твоя, и ты на ней гибнешь. Так гласит мудрость княжья. Ты не весь гибнешь, а твои родичи голову преклонили ко сырой земле. Они тоже – ты! Плачь, плачь!

А коли на войну вышел, то будь смел и честен, чего нос прятать? Бойся лжи, пьянства, блуда остерегайся, ибо от этого погибают и душа, и тело, а страх-то Божий имей да всего превыше! Вот сгибнешь ты на своей-чужой войне, вот ты и не ты поляжешь на поле хлебном!

С первых дней жизни князя Александра высочайше приучали к посту и молитве, к воздержанию, это дух укрепляет! А врази твои, что они? Надо ли их прощать? Либо самому укрощаться?

И спогибаю я на чужой войне, и помираю я от чужой войны…

А свою веду справно. На своей войне не спогибнешь!

***

Истекая смыслами, значениями, городами

с юга на север – Саркал, Итиль,

продвигаясь топью, трясинами, льдами,

связанный реками, мир восходил.

Реки он пил! Понимал их пристрастья,

крепость, обрыв, взгорья, холм возле рва,

Именем князя Донского Дон властен,

именем Невского хлещет Нева.

Были разбойники, тати, лихие,

серьги дарили, меха, ситцы, льны.

Возле я гордой стою Алатыри,

век бы стояла с весны, до весны.

Батюшка, Днепр, окрести меня, Отче,

простыни в шёлке, мех, свет, бирюза!

Так бы молила от ночи до ночи,

рекам глядела, глядела в глаза.

Кто камнем в омут, кто вплавь, кто в стремнину,

кто голышом, кто в рубахе нательной.

Реки такие – поднимут, обнимут,

а захотят: свяжут всех заедино,

мать и младенца, что пряжей кудельной,

свяжут влюбленных одною постелью,

свяжут живых общей раной смертельной.

Воды во мне! Родила, чтобы сына!

Околоплодные воды – Лавина!

Боль протекла сквозь меня, камни нёс ты

вечно, угрюмо, несчастно, жалейно,

горы – до неба,

до рёбер – утёсы.

В омут – в тебя я – с верёвкой на шее.

Проистекал своим именем, лаву

пели венцы, колокольно звенели.

Имя твоё отштормило на славу

да по угорьям, пескам, что вдоль мели.

Еле живая осталась: любила

так, словно завтра мне смерть, мне пучина.

Реки во мне – водяная могила.

Старицей стала – любимый покинул.

Я, как Сура по Мордовской, Чувашской,

я – километры тоски, счастья, неба,

ангелов, звуки несу нараспашку,

сбоку звезда лишь сияет победно…

Въезжаю на машине в град Великий Новгород; под ногами не пыльная лесная дорога, а настоящая булыжная, широкая возле новгородского Кремля, и златом сияют купола величественного, до слёз! —  Софийского собора; на плечах не шелковая блузка да пиджачок люрексовый, а кольчуга ратная; и меч остёр мой. Не лезь, вражина! Ни с Востока, ни с Запада. И с тыла не лезь. Не коснёшься! Ах ты, идолище окаянное, а не на Неву ли тебе? не на лёд ли хрусткий да ломкий, ну-ка, айда. И всё войско аки есть наотмашь – в кровь, в сукровицу, в раскроенные черепа, в перебитые кости. То-то же! Невский крепок, дюж да смел! И Бог с нами! Моё время – век тринадцатый…

Мое поле – поле хлебное…

Мой меч – рук не тянет!

Мой ХIII век

Не говори – чужая война, коли ляхи да тевтонцы подбираются. Не говори так! Ибо время камни собирать с полей хлебных наших, класть эти камни в большие плетёные корзины. Видишь, видишь, как тяжелы они, как объёмны.

Сколько камней собрано? Счесть ли? Ах, матушка моя, спой мне про это, ой ли, ой ли про это! И запевает матушка: …пришли на Русь светлую, на поле хлебное дикие татаро-монгольские полчища, и были они в медных шлемах, острия протыкают облака, глаза желты, аки медь да раскосы, аки кривые все. И убивают богатырей наших, секут их надвое ударами смертными… И такая чёрная туча легла на плечи наши, окутала мгла…земля-то стала как могила два на два метра, отовсюду вой бабий, плач девий… опустились руки, по всей стране слышны вопль и горькие рыдания. Дикари пощады не имут! Жгут, убивают, колют, режут. Города пылают, что твой Третий Рим! Что твой Карфаген. Лишь одно отличие, Нерон на скрипке не играет. Да не рыдает струна… С запада меченосцы рвутся, поля сжигают, поселения русские зорят.

И падает пред полем князюшка наш Александр Невский, и кричит громко, во всю грудь:

— Милый друг мой, русское поле, поклон тебе! А как руки я раскинул для объятий, а как гвозди-то попытались вбить недруги мои, А как силы они немереной. А как злющи, они презлющи!

Истинно зло чистое, без примесей.

Видали вы злых таких? Что бабы, что мужики их!

Особливо вон тот, пузатый со женой-толстушкой, да и ещё лжёт, что не его хата, не его конь, не ему приписан. А сам на коне сидит, во избе у стола восседает да рыбный суп ест.

— Что же ты за чужим столом сидишь, чужую похлёбку ешь, чужой престол занимаешь?

Хитрый, хитрый, знамо дело.

И повёл Александр Невский своё войско с фланга, да и погнал чужаков на озеро, но как раз оттепель была. И с молитвой свято погнал чужаков-рыцарей во болота их…

Не сиди на чужом престоле, не ешь чужой суп, не входи в чужую хату.

Да не суй грамотку-то в лицо! Не споможет! Надо уметь носить шапку Мономаха, скипетр княжий да сапоги сафьяновые. И сабелькой их, сабелькой их вдогон, чтобы больше не совались…

А вот как надо писать-то летописно-о!

«Аз есмь – многогрешная, глупая, ума небольшого, взгляда небогатого, одежды немудрёной, лапотная, убогая, ошибающаяся, дорогу свою по младости не осознавшая, по неумению и недоразумению слепая, глухая, никчёмная, низкая, во простой рубахе, в волосах гребень, в косах лента, в уме и сердце лишь – помысел наичистейший.

А так я – грешна и необразванна, слабо языки знающая, лишь в начале пути своём пред смертушкой, благослови, наичистейший, мя на написание этого текста!

Ибо обещаю, впредь не высовываться, не лезть, не говорить лишнего, не быть глупой, глухой, слепой, без поводырной, а лишь с одним желанием: благослови как есть, такую!»

И складывает князь персты свои и крестит мя знамением…

И кидаюсь я пред иконой, и поклон бью челом:

Прости мя!

Прости мя!

Что отважилась ко высокому имени да стихом, да былиною коснуться…

И мой голос тишайший, аки птенячьий весенний жалобный писк размыкает пространство.

Прости мя, друг мой, век мой, поле моё хлебное, небо моё золотое…

И отрывочные мои видения…слабые мои…жизни моей…

Вижу, вижу войско хана Батыя…разорённые города мнятся мне  Галич, Переславль, Юрьев, Торжок, Тверь Рязань, Ярославль, вижу Киев пал. Вижу, наступают. Разве это чужая война? Нет! Моя! А тут и Ливония с запада потянулась – погань! Да ещё корабли сто штук, да войско тысяча штыков кровавых! И письмо наглое такое от Бигера:  «Я пришёл. Прииди ко мне, поклонись и проси милости, если же воспротивишься, то пленю и разорю твою землю, и будешь мне рабом».

Чего? Чего?

Пошёл Александр свят-Ярославович в Великий Собор Святой Софии, пал пред иконами! «Господи, Господи, для того ли родился на свет Божий я? Для того ли, чтобы позор знать?»

И собрали войско, и пошли отражать врага…

Ход битвы

«Часть войск высадились на берегу, возле впадения в нее реки Ижора, и разбили лагерь, остальная часть осталась на кораблях. 15 июля 1240 года состоялась Невская битва. Новгородский князь неожиданно напал на шведский лагерь. Шведы, понеся большие потери, были вынуждены бежать на оставшихся судах.  В бою Александр потерял всего несколько десятков человек, а в ходе произошедшего боя сам ранил Биргера. Своей блестящей победой он предотвратил дальнейшие захватнические действия шведов»

(из Жития Александра Невского)

Но не успокоился враг! И помни: война всегда твоя. Чужой войны не бывает. Когда бы она ни была, где бы ни была!

Снова летом того же года (аз, грешная раба, оком третьим видела!) ливонские рыцари и их союзники датчане, захватив Изборск, Псков и Копорье стали разорять новгородские владения. Но уже весной 1241 года Александр Невский возвратился в Новгород, собрал ополчение и взял штурмом Копорье и Псков, после чего вторгся во владения Дерптского епископа. Ливонцы, собрав все силы, выступили навстречу.

(сжимаю кулачки свои! брысь, брысь, сволочь окаянная!) И встали в центре лёгкая конница да лучники. А тяжёлые ратники – сила немереная с флангов была. Позади обрыв. То-то же! Остальные – дружина князя в засаде укрылась, спомоги им, полюшко, лес дремучий, заяц серый, волчья тьма!

Рыцари атаковали передовой полк, наступая!  Прорвали центр русского войска и сгрудились перед обрывистым берегом озера, истекающие кровью ратники князя не сдавались, а всё более теснили недруга. Вижу, вижу, о прости мя грешную, недостойную! Вижу, как теснят с краю эту «свиньёй выстроенную нападающую силу», ещё со школы помню как! Под натиском русских рыцари обратились в бегство. Апрельский лед проваливался под тяжестью тел – ибо тяжелые у них доспехи! Многие, многие утонули.

А тут и договор время подписывать! Тот самый «мирный договор Ливонского ордена с Новгородом».

В XVI в.  Александр Невский был официально причислен к лику святых.

Свято, свято, княже! О спомоги же нам победить и ныне, полюшко наше хлебное защитить!

Обнять его! Ко груди прижать хоть пару колосков!

Святых!

Светлана Леонтьева