1.

День выдался длинный, нечеткий какой-то. Кэтлин долго собиралась, поправляла одежду, гладила. Быстро клала в портфель нужные или ненужные вещи. Когда дело дошло до чемодана, стало как-то радостнее. Он был лакированный, отражал поверхность комнаты почти что как зеркало.

На улице было пасмурно. Шел снег, белыми хлопьями ударяя прямо по лицу. Зашла в магазин. Долго сновала между прилавками, в поисках нужного батона.

Нашла.

Оплатила.

2.

До аэропорта ехала на такси. Радостно и бодро рассказывала что-то водителю. А он жаловался ей на количество заказов и недалекие расстояния. Так и ехали они почти что до самого аэропорта, попеременно жалуясь вдруг другу, изредка осознавая, что в спорах редко рождается истина.

3.

Неожиданные встречи бывают достаточно памятными, не потому даже, что они значимые, а потому, что вдруг осознается, что наступил новый этап жизни. Рядом с Кэтлин сидела полная русская девушка, которая летела в Испанию, чтобы учиться на курсах. Беседа с ней была ни о чем, но за многие годы, Кэтлин вдруг поняла, что вылетела в другой мир, совсем иной. Странный, со своими законами. Время немного менялось, внутри постепенно созревало спокойствие, а с другой стороны, какая-то странная непонятная тревога.

«Вот скоро».

Они долго бродили по аэропорту Хельсинки, не зная, где приткнуться. В результате, зашли в кафе. Потягивая вкусный капучино, девушка рассказывала Кэтлин об ипотеке, переезде в Петербург, со странными людьми вокруг, и в общем-то, о возможности достигнуть свои цели.

— Вам здесь нравится? – спросила Кэтлин.

— Да, Питер ничего, — ответила девушка, а потом заботливо осмотрев Кэтлин беглым и равнодушным взглядом, вдруг заметила, что Кэтлин простудилась.

И, правда, подумала Кэтлин. Я вроде бы как температурю. Зашла в магазин, финский, особый. Купила лекарство, первое попавшееся от простуды, которое сразу и выпила. Немного полегчало.

— Я совсем не разбираюсь в компьютерах. Вообще, — рассказывала новой знакомой Кэтлин. – Я лечу в Португалию и прилетаю ночью. Как я там что-нибудь найду? Как мне удастся дойти до гостиницы?

Девушка сначала, казалось, даже и не слушала. А потом, с иронической улыбкой оглядев пытливым взглядом Кэтлин, вдруг взяла, да и стала рисовать ей маршрут.

— Вот, сюда, пойдете. А вот там, около памятника, свернете и снова пойдете. Слышите? – она показывала Кэтлин фотографии, виды со спутника, рисовала специальным карандашом план предстоящего похода. Кэтлин внимала с благодарностью, потягивая все тот же ароматный кофе, и понимая, что происходит в жизни что-то очень важное.

4.

Самолет сел в Лиссабон ночью, как и планировалось. С этого момента начались невероятные события, о которых Кэтлин потом долго вспоминала, почти как люди вспоминают о клинической смерти, как о дорогом, потустороннем, и очень страшном опыте. Вот так она вспоминала об этом потом, а осознать, принять, или забыть так и не могла.

В метро было жарко, но все бежали в одном направлении, чтобы успеть на поезд. Бежали. Ощущение радости, как воздуха, возникало здесь автоматически.

Кэтлин пытливо всматривалась в нарисованные карты, пытаясь вновь и вновь их как-нибудь расшифровать, а потом просто решила, что понадеется на случай.

Обозначенная случайной попутчицей остановка метро была на юге города. Выйдя из метро, Кэтлин не поверила своим глазам.

Мир переродился за считанные минуты.

Вокруг были много народу.

Жарко было неописуемо. Жарко, бодро. Удивительно. Они, эти веселые люди, стояли где-то внизу, вдоль улочки мощенной, которая шла наверх, и которую Кэтлин долго искала, пытаясь сравнить нарисованный маршрут и дорогой. А люди стояли, смеялась, пили вино.

Стало совсем темно. Темный, ночной город запахов. И этот город, южный, адский, такой красивый и еще невидимый, не просто завораживал, а давал ощущения совершенно нереальных событий.

Она шла и шла вверх по этой улочки, в какой-то момент подумав, что там, внизу, в этих кишащих кафе, были притоны. Но это слово мало вязалось с Лиссабоном. Он был так красив, и дышалось здесь так свободно, что назвать его по имени, казалось неуместным.

Портовый город, только и успела подумать она.

Была жарко. Нестерпимо жарко. Душно, сдавливало виски. В какой-то момент, она снова вспомнила, что выпила то лекарство в Финляндии. Поэтому, наверное… Да, наверное, поэтому вдруг так захотелось спать.

Ее встретил привратник недорогой гостиницы. Дал массивный металлический ключ, просто вручил его. Номер был какой-то совсем дешевый, а душ – душ был восхитительный. Огромный экран телевизора покричал что-то несколько минут, и затих. А окно распахнулась, обнажив сломанную раму. Окно починили быстро. Пришел веселый идальго в джинсовой куртке, с морем инструментов, которые даже не использовал. Сквозняк прекратился, и вновь удивила тишина.

Она вышла на улицу. Оглянулась на огни. Завораживающие огни вокруг.

Вернулась в номер.

Взяла фотоаппарат.

Об этом чуде хотелось рассказать, кому-то поведать.

Но как?

5.

Вот там Америка, я знаю. Говорила она утром, когда шла вниз по этой же самой улице, которая казалось теперь совершенно иной. Ее мыли шампунем, а белые церкви с нарисованными поверх стен граффити, создавали новое, ранее неощутимое напряжение.

Смешно было сказать, но город был морской до такой степени, что казалось, она снова, как когда-то во сне, оказалась на дне океана. Как русалочка почти.

Но было ли действительно это ощущение, где-то, когда-то?

Debris of the city.

Pity.

Кэтлин повторяла известные стихи.

Почему они так запали ей в душу?

One night

Cheap hotels.

Oyster shells.

Это были стихи Элиота. Английского поэта и интеллектуала. Выпускника Оксфорда. Он когда-то разработал теорию, которая говорила о том, что слова являют собой мир сами по себя, благодаря образам, которые создают. Не благодаря тем эмоциям, которые поэт вкладывает, или опыту, а благодаря хорошо сконструированному образу.

— Но какой-то же это не свой опыт? Когда

Oyster shells.

Cheap hotels.

Дешевые номера.

Ракушки.

Как это точно.

В Европе есть эти маленькие города, в которых столько маленьких ресторанов, которые даже не прячутся внутри. А снаружи. И вот там… И вот там… Там вся жизнь эта и сосредоточена. До какой-то крайнего, удивительного предела.

6.

Было жарко. Потом не работал компьютер. Потом звонили с работы.

Поезд был днем.

Выбежала в город.

Шла вперед, шла.

Город раскрылся до каких-то первозданных пределов. Воздух, океан, запах соли.

На краю земли почти-то.

Огромный корабль, черный, длинный. Стоял прямо и пристани.

Дошла до центра в считанные минуты. Огромная площадь, с видом на океан. А потом – улицы мощеные. Одна, две. Три. И главная страда – воин как памятник на вершине колонны смотрит в океан. Белоснежная триумфальная арка.

Жарко. Жарко. Свежо. прелестно. Открыто и солнечно.

Поезд был днем.

7.

Он к ней подошел прямо в поезде, подошел и сказал, что обязательно поможет добраться до места назначения. Болтали всю дорогу обо всем.

Совсем юный, смешной, из Бразилии. Молодой человека. С каким-то диким опытом болезней, лечения, находок и радостей.

Он был так доброжелателен и весел, что на снова удивилась. Открыл свой допотопный телефон и показывал ей всех родственников. За несколько минут она уже знала, что это самый близкий ее знакомый.

Добравшись до небольшого города в горах, они уселись на маленький подъемник. Он покорно тащил чемоданы. Взбирались-взбирались до самой высокой горы, ощущая звуки движений старого, скрипучего подъемного агрегата.

— Университет! – сказала Кэтлин

— А Вы не знали? – он смеялся и плакал одновременно, незримо играя каждой клеточкой своего тела и души. Протянул ей купленные наспех сладкие булочки и угощения с маком.

Вечером — бар под латиноамериканские песни. Семья и соседи встретили Кэтлин как родную. Танцевали, пританцовывая, протягивая друг другу руки. Вновь садились за деревяные столы. Молчали, говорили. Молчали, говорили.

— Здесь так здорово, — хотелось сказать Кэтлин, но не получалось. Все было так естественно, что совершенно не требовалась описаний и объяснений.

8.

Кэтлин должна была рассказать Джону об этом. Она бросалась писать письмо, но не получилось. Компьютер был в номере. Она мысленно посыла ему послания, но они вновь не доходили. Мир разделился на такое количество осколков. Не было возможности передать то, что происходило. Как послать послание в бутылке? Это было так невозможно. И все же – так необходимо.

Наконец, она позвонила ему.

Трубку не брали.

Джон остался в России и много работал. Джон должен был это все увидеть, но как?

Через сутки стало еще жарче. Вдыхала горный раскаленный воздух, как бывает только в сказочных королевствах, когда вокруг происходит именно то, что происходить не должно. И еще это бывало во всех тех книгах о горах, пансионах, и возможных мирах, о которых она всю жизнь читала.

Вновь бродила по мощеным улочками в поисках офиса. Офиса, где должна была работать. Не могла его найти. Жарко было до как-то странного предела. Вот еще несколько шагов. Вот странный старикан, с печальными глазами.

— Где? Где?

В такую жару очень хотелось вина. Красного, португальского. Как только подумала, сразу, обнаружила свой офис. И тех, кого искала.

Красивый юноша в полосатой рубашке, пахнущий одеколоном. Отголосок цивилизации и красивой жизни, полной порядка. Португальцы — чистоплотны. Дорогие очки и деловой взгляд.

— Я изучал политику, — бодро сказал он, как будто прочел ее мысли. – долго изучал.

— Как Муссолини, — подумала она почему-то, осознавая всю прелесть своего знакомства.

9.

Разболелась. Снова температурила. Как в детстве, ощущала тепло и жар, и невероятный восторг своего странного состояния.

Села на поезд и снова поехала. Прошла неделя, оставалось несколько дней до отлета.

И снова был Лиссабон, который на этот раз предстал не как океан, а как город-бассейн. Маленькая плиточка, выложенная повсюду, даже на станциях, по стенам и полу, рядом с поездами. Город предела.

Она почувствовала, что он обязательно напишет ей сегодня. И когда вдруг стала получить его фотографии по телефону, одну за одной, поняла, что не ошиблась. Он был тоже где-то в другой стране, вовсе не дома. Где-то на Востоке, в мире своих воспоминаний. Но она знала, что он почувствовал ее присутствие и вдруг захотел с ней поделиться.

Фотографии шли одна за одной, каким-то диким потоком. Там было все. Было солнце того и этого времени, Восток и Запад, чужие и свои воспоминания.

Ей очень захотелось донести до Джона, что она чувствовала его присутствие всегда, что он не был так одинок, как думал.

Я здесь. Хотелось сказать ей.

Она так и сказала. Первый раз на португальском языке.

10.

Когда ты улыбаешься или плачешь, я всегда нахожусь где-то рядом с тобой. Я никогда тебя не оцениваю, и даже не пытаюсь. Ты здесь не только сегодняшний. Ты здесь всегдашний. Как ты был десять лет назад, двадцать, тридцать, сто.

И ничего не имеет больше значения, кроме того, что ты есть.

Она перелистывала страницы телефона, вглядываясь в эти фотографии. Вспоминая их совместную и долгую жизнь. Такое же долгое расставание.

Воссоединение.

Прощание. И новые встречи.

11.

Когда-то ей сказали, что Джон был похож на очень известного актера кино. Кино старого, с черно-белыми законами, где много молчания и странностей.

Важно ли как выглядит человек, и вообще, есть ли понятие счастья?

Спустя долгое время, она как-то, освободившись от привычных дел, села и стала отвечать на эти вопросы о счастье, которые предоставили в очередном эфире. В том прямом эфире, куда ее приглашали.

Там, где нужны были слова и высказывания.

Счастье? Минутное. Счастье – эгоистичное. Счастье – единение с миром.

Счастье – беспричинное.

Что такое для Кэтлин счастье, вновь и вновь думала она, четко понимая глупость и неразумность такого ответа.

Взрослые люди так не думают, вновь говорил ее разум.

Взрослые люди только этого и хотят, вторило ее сердце.

12.

Когда я снова тебя увижу, я буду вновь рассказывать об этих свалках города. По-английски они звучат очень красиво, эти стихи. Pity. The debris of the city. Дело в том, что, когда ты изучаешь иностранный язык, ты всегда начинаешь это делать со звуков. Ты учишь не слова и их значения, а учишь, как эти слова произносить. Услышав pity the debris of the city, тебе уже никогда не захочется даже узнать, о чем они. Oyster shells, cheap hotels. Cнова и снова, как рефреном.

Она прочитала потом рассказ о человеке, который радовался и восторгался птицами. Зачем? Так ли много разочарованных и усталых людей, что им хочется разговаривать только с животными?

У тебя такое смешной нос, красивый, и ровный. Смешной, потому что он очень чувствительный. У тебя глаза, темные, а иногда зеленые, как у кошки. Нет, не кота, а именно кошки, чуть капризной, усталой. У тебя руки очень ровные, ровные плечи, и ровная спина. Ты удивительно спортивен, и ужасно не любишь разговаривать. Почему ты не любишь разговаривать совсем?

Еще у тебя невероятно спокойные и гладкие мысли. Ты мыслишь, как математик, очень ярко, и красиво. Ты мыслишь, как гений. Только гении видят мир, таким, какой он есть, и радуются каждому мгновению.

13.

Когда-то она попыталась рассказывать эту историю о Португалии и поездке кому-то еще. И это было ужасно. Слушатель – главная часть разговора, его важнейшая составляющая. Говорящий совершенно не знает иногда, до какой степени слушающий важен. Она тоже не знала, пока не почувствовала эту стенку – другой.

Другой и чужой.

Не свой.

Был когда-то очень хороший фильм Озона «Под песком». Там у героини вдруг потерялся муж. Ушел к морю, и не вернулся. Его долго искали, найти не могли. Вся суть фильма сводится к тому, что она единственный человек, который совершенно не может поверить, или признать, что он мог исчезнуть. Он не мог уйти от нее. Он не мог утонуть.

Самый сильный эпизод, который и является финалом фильма, такой. Ей приносят, якобы, его одежду – посмотреть. Синие плавки, как были у него. Часы – как были у него.

Но она смотрит на эти часы и вдруг с облегчением громко смеется.

— Почему Вы смеетесь? –  удивленно спрашивает ее французский полицейский.

Она уверенно возвращает ему часы:

— Потому что это не его часы. Я его жена, и я говорю Вам: «Это не он», — четко выговаривает она, встает и уходит.

Нина Щербак