ФИЛОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ,

ПРОКЛ ДИАДОХ

И «ЭПАРХ ЕВРЕЙСКОГО ВОЙСКА»:

ДВУХ ГЕНИЕВ, СВЯЗУЮЩИЙ ЗЛОДЕЙ

—

СТОЛПЫ ИЗ КАМНЕЙ НИЖНИХ ВЫРАСТАЮТ

Наряду с Платоном и Аристотелем, самое весомое влияние на христианское богословие оказали и два других выдающихся античных философа – Филон Александрийский и Прокл Диадох, остававшихся в рамках своих религиозно-национальных традиций, то есть эллинистического иудаизма и эллинского язычества. Однако, если созерцательная концепция Филона Александрийского о Логосе по существу стала закладным камнем христианской теологии и философии: и в этом смысле его можно даже считать одним из протагонистов Дидаскалии или Дидаскалиона, христианского огласительного училища, первые сведения о котором относятся по данным современных исследователей, в том числе Мортона Смита, ко второй половине I-го столетия, но, несомненно, оно существовало намного раньше, а на заре новой эры в виде языческого Мусейона; то Прокл Диадох, живший в V-м столетии своей доктриной о духовных иерархиях и триадических демиургиях сыграл важную роль в окончательной кристаллизации христианского мировоззрения, краеугольным камнем которого становится догматическое учение о Святой Троице и Логосе, ведь именно к V-му столетию завершись в церковной ограде ожесточенные споры тринитариев с антитринитариями, и очень знаменательно, что символическую точку здесь поставил один из последних схолархов Платоновой Академии в Афинах и приверженец персидско-халдейского тринитарного монотеизма, о чем мы писали ранее, Прокл Диадох. Иными словами, два философа, александрийский эллинистический иудей и эллинский традиционалист из Афин с «халдейским» мировосприятием, с внешних сторон как бы спаяли собой христианство, с тех пор дошедшее до нас практически неизменным, особенно в виде греко-византийской ортодоксии.

Таким образом, оба философа словно символически образуют собой две внешние колонны христианского храма, известные еще со времени царя Соломона, поставившего столпы Боаз («В нем – сила») и Йахин («Он утвердит») в притворе Первого Иерусалимского Храма. И что характерно: закладной и краеугольный камни как бы вырастают в стволы, некогда в капителях украшавшиеся латунными лилиями, а на на навершиях – корзинами с гранатовыми яблоками. Разумеется, для премудрого царя Израиля колонны являлись не аллегорией изобилия, а учений, предшествовавших истинной вере в Единого Бога. И одним из таких учений, как нам представляется, был древний теургический халдейский монотеизм, существовавший во времена до праотца Авраама более чем два тысячелетия спустя синтетически вошедший в неоплатоническую доктрину Прокла Диадоха. Как тут не изумляться прозорливости и пророческой вдохновенности царя Соломона?

Две колонны притвора церкви Святого Иоанна Предтечи в Керчи на переднем плане

По расхожей легенде, бытующей в российской франкмасонской среде (о чем говорил и выдающийся русский поэт Максимилиан Волошин), считается, что колонны, подобные тем, что некогда украшали притвор Соломонова Храма, находятся в церкви святого Иоанна Предтечи в Керчи, построенной в первой половине VI-го столетия императором Восточной Римской Империи Юстинианом Великим (482-565 гг.).

В 2020 году накануне праздника Преображения Господня мне довелось побывать в этой церкви и полюбоваться двумя, колоннами, которым уже около полутора тысяч лет. Именно тогда у меня и возник образ двух эллинистических философов и как бы стражей в притворе христианского храма. Тогда я работал над переводом на русский язык четвертой части историко-философической тетралогии «Откровение Гермеса Трисмегиста. Неведомый Бог и гнозис» замечательного французского исследователя греко-римской цивилизации, культуры и философии священника доминиканского ордена Андре-Жана Фестюжьера, и потому сам образ, безусловно, оказался навеянным впечатлением от его произведения. В череде античных философов и писателей, изученных неутомимым эллинистом XX-го столетия, выделяются именно эти двое, не сумевшие переступить порог христианского святилища и оставшиеся неподвижными колоннами в его притворе. И что характерно: молва и предание прочно связывают каменные колонны керченской церкви Святого Иоанна Предтечи, кстати, последнего пророка Ветхого Завета, с императором Юстинианом Великим, который в подражание царственному зодчему Соломону воздвиг Собор Святой Софии в Константинополе и, проникшись великолепием своего творения, воскликнул: «Я превзошел тебя, Соломон!..». С тех пор эхо его восторженного восхищения навеки застыло и окаменело на стенах под сенью грандиозного свода Софии – Премудрости Божией. И, вероятно, всемогущий кесарь Восточно-Римской империи понимал эти две колонны, остававшиеся на Боспоре на границе с Великой Скифией, равно как и его далекий августейший собрат Соломон, видя в них два учения, предшествовавшие христианской кафолической ортодоксии: иудейское библейское откровение и эллинская мудрость. Впрочем, для православного императора, искушенного в Соломоновой науке, они являлись и ступенями на пути к высшей Софии, в честь которой и построено константинопольское чудо – Иисусу Христу. Но что мы скажем о символическом отражении этих столпов, для нас олицетворяемых Филоном Александрийским и Проклом Диадохом?

ДИОНИСИЙСКИЙ И АПОЛЛОНИЧЕСКИЙ ЛОГОС.

ГЕНИИ И ЗЛОДЕЙ

Прежде всего подчеркнем, что обоих наших философов, эллинистического иудея и эллина, объединяет и разделяет учение о Логосе. Собственно, уже в философии раннего периода Филона Александрийского наметился окончательный переход понятия о Логосе из неличностного в персонифицированное состояние, тогда как у того же Гераклита «делящийся логос» (λόγος τομεύς) это скорее сила природы, приводящая к равновесию противоположные по своей сущности и вызываемые к бытию вещи. У Платона Логос связан с главным эйдосом – «идеей идей» или «архетипической идеей», однако, далек еще от персонификации, предложенной Филоном Иудеем. То есть перед нами налицо эволюция идеи Логоса от пантеистического понимания энергии, разлитой в сущем, у Гераклита до абстрактной «идеи идей» у Платона. Добавим сюда, что стоики оказались близки к одушевленному пониманию Логоса, рассматривая его в качестве животворящей энергии.

Тиберий Юлий Александр, племянник Филона Александрийского и префект претории

Выдающаяся роль Филона Александрийского как раз и заключается в том, что ему удалось осуществить синтез высшего иудейского разумения Бога Живого с абстрактным понятием эллинской премудрости об «идеи идей», отраженном в творении Вселенной, но сущем как бы в обезличенном отвлеченном виде в далеком божественном эмпирее. То есть, безусловно, провиденциальным образом Логос в философии Филона Александрийского, впитав в себя ветхозаветное откровение, становится живым, но несет в себе еще потаенное и несколько затемненное дионисийское начало. Возможно, Филон Александрийский, вплоть приблизившись к тайне всего сущего, был потрясен от изумления, а потому иногда изображал Логос в весьма размытых тонах, что, впрочем, могло происходить не по умыслу автора, а из-за недостатка средств выражения современного ему александрийского эллинского наречия. Философ, блестяще применивший аллегорическое толкование к Ветхому Завету, застыл в оцепенении перед Аллегорией всех аллегорий, живой и персонифицированной сущностью, сотворившей Мироздание. Отсюда обращение рационального иудейского мудреца к мистическому откровению, восполняющему и по-новому высвечивающему то возвышенный восторг, то суровую скорбь библейских пророков. Отсюда и определенная недосказанность дионисийского приема философа, уста и сознание которого могло попалить сугубое приближение к огненному Логосу. Вот почему Филон Александрийский и первый христианский богослов вне христианства. С другой стороны, представляется, что на тот момент для Филона Александрийского оказалось сложным объяснять учение о божественном Логосе в ветхозаветном библейском контексте и в рамках строгого иудейского монотеизма, за порогом которого, по сути, суждено пребывать впредь этому мыслителю из аристократов александрийской еврейской общины. Впрочем, даже являясь сторонником методов и подходов дионисийской мистагогии, кстати, использовавшейся и в оргиастических культах, иудейский платоник Филон соблюдал меру во всем, чего не скажешь о его родном племяннике Тиберии Юлии Александре (умер после 73 г. н. э.), сыне еврейского магната из Египта Александра Алабарха, с ревностью неофита перешедшем из иудаизма в греко-римское язычество. Тиберий Юлий Александр стал замечательным римским государственным деятелем и известным полководцем: ему же принадлежит темная слава разрушения александрийской еврейской общины в ходе битвы при Дельте, когда его легионы перебили 50 000 восставших евреев.  Будучи префектом Египта, Тиберий Юлий Александр первым признал Веспасиана императором, в награду за что удостоился сопровождать Тита, сына Веспасиана и следующего императора, во время Иудейской войны в сане префекта претории – начальника войска. По свидетельству Иосифа Флавия, во время осады Иерусалима Тим на командном совещании высказался за сохранение Иерусалимского храма, и его поддержал еврей по роду и племени Тиберий Юлий Александр; тогда как фрагмент Тацита, сохранившийся в хронике Сульпиция Севера, сообщает об обратном: Тит настаивал на разрушении храмового комплекса Святого Града, которому вторил и Тиберий Юлий Александр. Здесь, как выясняется, перед нами возникает древняя проблема гения и злодейства, в иудейской традиции сопряженная с кровными узами: Давид – Авессалом, Филон – Тиберий Юлий Александр; великолепно запечатленная в «маленькой трагедии» А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери» (которой зачастую сопутствовал и адюльтер или покушение на него). Считается, что описанная Иосифом Флавием Иудейская война была первым холокостом в истории еврейского народа, потерявшего тогда около 500 000 своих сыновей и дочерей. После катастрофы 70-х гг. новой эры Тиберий Юлий Александр продолжа пребывать на Ближнем Востоке, а найденная в 1838 году древняя надпись в городе Араде в иудейской пустыне, наряду с выражением почтения Плинию Старшему и Тиберию Юлию Александру, сообщает о сановных должностях последнего: «эпарх еврейского войска», «правитель Сирии» и «эпарх 22-го египетского легиона». Судя по всему, племянник выдающегося философа Филона Александрийского и эллинистический прозелит Тиберий Юлий Александр умер или на Святой Земле, или в Дамаске после 73 года.

Вместе с тем, столь обширное отступление, посвященное «эпарху еврейского войска», нам понадобилось, поскольку именно он неким провиденциальным образом служит связующей нитью между Филоном Александрийским и Проклом Диадохом. Дело в том, что во второй книге своего «Комментария на Тимей» Прокл Диадох прибегает к разбору диалога Платона при помощи знаменитого античного трактата «О Мироздании» Псевдо-Аристотеля, коим являлся александрийский еврей из окружения Филона, посвятивший произведение племяннику своего наставника Тиберию Юлию Александру. Собственно, трактат «О Мироздании» нам представляется определенной точкой перехода дионисийского Логоса Филона Александрийского в аполлонический Логос Прокла Диадоха. То есть, иными словами, Прокл завершил синтез учения о Логосе, начатый за четыре века до него знаменитым александрийским иудеем, по легенде лично знавшим Симеона Богоприимца, одного из семидесяти толковников.

В отличие от Филона Александрийского, уже подвергшего определенной платонической «рационализации» библейско-эллинистическую традицию, Проклу Диадоху удалось выразить наиболее сложные моменты своей философии, в том числе учение об иерархии духовных сущностей, в терминах и понятиях рациональной философии: это знаменитое учение, получившее название небесной божественной иерархии, вошло в корпус христианской теологии благодаря епископу Маюмы в Палестине Петру Иверу (или Псевдо-Дионисию Ареопагиту), как считали досконально исследовавшие «Ареопагитики» бельгийский историк античности Эрнест Хонигман (1892-1954) и грузинский философ и литературовед Шалва Нуцубидзе (1888-1969) (причем оба ученых выдвинули тождественную гипотезу независимо друг от друга), а затем их данные в 1993 году были подкреплены римско-католическим священником-иезуитом, известным историком христианства и византинистом Мишелем ван Эсбруком (1934-2003), сотрудником брюссельского центра агиографических исследований Museum Bollandianum.

Итак, философия Прокла Диадоха, отображаемая в главном по его же словам сочинении «Комментарий на Тимей» ясна и прозрачна, что, разумеется, не означает отсутствие сложных метафизических построений; скорее, наоборот: через эти, порой, до сухости рационализованные конструкции светится аполлонический Логос; здесь нет уже эмоций, неожиданных погружений в глубину подсознания, зачастую управляющего мистицизмом дионисийского Логоса: у Прокла Диодоха присутствует одно трезвое осознание на пути к высшему сознанию, которого он и достигает. Тогда аполлонический Логос с высшим сознанием, и философ ментально соприкасается с областью, излучающей вселенскую демиургию. Время и пространство исчезают. Дух переживает Фаустово мгновение. Затмение дионисийского и свечение аполлонического Логоса обращаются в незримую божественную энергию, которую внутренним оком наблюдал Святой Григорий Палама.

АПОФЕОЗ ПРОКЛА ДИАДОХА И ПЕТРА ИВЕРА

Вообще, дуализм дионисийского и аполлонического Логоса находит по Проклу разрешение в главном Демиурге, который, к тому же, является одним из Трех Царей миросозерцания Платона. Стало быть, Демиург у Прокла это личность, говоря богословским языком, ипостась, заключающая в себе две стороны Логоса, тогда как Логос в своем делящемся состоянии – это энергия. Но здесь стоит отметить, что к нераздельным и неслиянным ипостасям Трех Царей Прокл Диадох пришел через рассмотрение абстракций своей Великой Триады: Единого, Единого Сущего и Сущего; по сути, считая ее геометрическим развертыванием божественной генады, к тайне которой, по его словам, приблизиться невозможно. Вот почему центральные прообразы, образы и понятия его философской онтологии суть: Три Царя, Демиург и вселенская демиургия, виды демиургий, иерархия гиперкосмических и энкосмических существ. Коннотации у Прокла с эллинским язычеством не столь частые, да и мифологическая терминология никак не отягощает ни стилистику, ни содержание «Комментария на Тимей». Это еще раз свидетельствует о том, что Прокл Диадох ставит во главу угла философскую абстракцию того или иного порядка с отождествлением или без оного ее, например, с богиней Афиной Палладой; то же самое и в отношении иерархии духовных существ. Иными словами, философская основа «Комментария на Тимей» остается монотеистической и тринитарной, просто сугубо абстрактно выраженной порой даже без помощи конкретных имен и обозначений, поскольку у Бога и Отца нет имен, хотя, с другой стороны, Ему принадлежат все высшие имена в подлунном мире. Собственно, это прекрасно понимали еще до Филона Александрийского и семьдесят толковников, переводившие Библейский канон на эллинский язык и правомерно заменявшие откровенные еврейские божественные имена на нейтральное и абстрактное греческое Θεός, которое соответствует у Прокла Богу Отцу (разумеется, без персонификации в Зевсе).

Уильям Блейк. «Ветхий денми (Великий архитектор)», 1794

Итак, работая над второй книгой «Комментария на Тимей» Прокла Диадоха, мы приходим к выводу, что целостный и неделимый Логос совпадает с Демиургом Мироздания, тогда как разделившиеся дионисийский и аполлонический Логосы выступают в качестве энергий первого Логоса и, стало быть, Демиурга. Подобное монистическое представление Прокла Диадоха совсем не мешает в его концепции триадам разделяться на другие триады, создавая тем самым иерархию духовных существ, начиная с гиперкосмических и заканчивая существами мира становления. И все это, конечно, прямо накладывается на иерархическое девятеричное построение библейских ангельских и архангельских чинов и порядков, в том числе Серафимов, Херувимов, Престолов… Следовательно, Прокл Диадох, составляя свой «Комментарий на Тимей», излагал примордиальное предание о небесной иерархии и Великой Триаде, опираясь, наряду с «Тимеем», на трактат «О Мироздании» Псевдо-Аристотеля, в основе своей монотеистического сочинения, и получая сведения особым миросозерцательным путем, когда толкуемый философский материал не что иное, как контрапункт для развития собственной мировоззренческой концепции. Отсюда неудивительно, почему «Комментарием на Тимей», написанным, когда Проклу Диадоху исполнилось всего 28 лет, воспользовался его современник Псевдо-Дионисий Ареопагит или епископ Петр Ивер (411-491), из-под пера которого, по убеждению наиболее авторитетных церковных историков и археографов, и вышел затем корпус «Ареопагитик»: «О небесной иерархии», «О церковной иерархии», «О божественных именах» и «О мистическом богословии».

Мученичество святых Дионисия Ареопагита, пресвитера Рустика и диакона Елевферия. Миниатюра из Минология Василия II

Отсюда действительно получается, что Прокл Диадох с Петром Ивером навеки связаны между собой именем реально существовавшего святого и мученика первенствующей церкви Дионисия Ареопагита, первого афинского епископа, ученика апостола Павла, проповедовавшего в Галлии и погибшего во время гонений императора Домициана вместе с пресвитером Рустиком и диаконом Елевферием около 96 года н. э. Так, удивительным и, разумеется, провиденциальным образом фигура священномученика Дионисия Ареопагита, современника Филона Александрийского, стала олицетворением апофеоза жизни и творчества двух философов: одного христианского, другого формально эллинского и языческого, но служившего Великой Триаде, Трем Царям, Логосу и Демиургу и, в конечном счете, Иисусу Христу. Не стоит тому изумляться, ибо «Дух животворит; плоть не пользует нимало» (Ин. 6: 63); а мы бы добавили еще – Дух Демиурга и Логоса, коим был ведом Прокл Диадох при написании своего, пожалуй, главного произведения «Комментарий на Тимей».

Храм Святого Иоанна Предтечи в Керчи. Современный вид

ФИЛОСОФ ЯСНОЙ СЛОЖНОСТИ

Филон Александрийский

Несомненно, философия Прокла Диадоха одно из самых сложных явлений в истории мировой мысли: мы бы даже назвали ее феноменом ясной сложности, из-за чего она трудна, а порой и проблематична для восприятия на других языках. Хотя, конечно, фигура Прокла занимает уверенное место в отечественном философском дискурсе, привлекая к себе ряд исследователей, занимающихся происхождением идейных концепций и их отражением на современных науке и искусстве. Однако остается преграда в том, что главное произведение «Комментарий на Тимей» выдающегося эллинского мыслителя до сих пор не было переведенным на русский язык, за исключением первого тома, вышедшего в издании «Греко-латинского кабинета Ю. А. Шичалина» в составлении и переводе С. В. Месяц в 2012 году. Дальнейшему выходу в свет основного массива произведения, состоящего из пяти книг (общим объемом около 2500 стр.) мешает, как нам представляется, отсутствие составленного научного аппарата на русском языке к нему, в том числе и неимение адаптированных по-русски материалов текстологических исследований «Комментария на Тимей». В этой связи из-за невозможности разрешения проблемы мы предлагаем, используя интеллектуальную стратагему, ее обойти, опубликовав «Комментарий на Тимей» в переложении выдающегося специалиста в области классической филологии, греко-римской культуры и цивилизации доминиканского священника Андре-Жана Фестюжьера (1898-1982). Надеемся, что наш скромный труд даст новый импульс и подтолкнет к дальнейшему системному исследованию выдающегося античного философа, одного из последних схолархов Афинской академии, в русскоязычной среде. Ведь «Комментарий на Тимей» нисколько не устарел, продолжая привлекать к своему умозрению ясной сложности пытливые умы историков философии, теологов, филологов и политологов.

Обо всем этом я размышлял, долго стоя перед двумя колоннами в преддверии керченской церкви Святого Иоанна Предтечи накануне праздника Преображения Господня в 2020 году. На земле древнего Пантикапея и под сенью Юстинианова храма мне причудились живые очертания двух философов, Прокла и Филона, эллина и иудея, которые уже никогда в дольнем мире не переступят порог христианского святилища. И все же для меня, как христианина, утешительно одно: они – его Стражи.

Владимир ТКАЧЕНКО-ГИЛЬДЕБРАНДТ (ПРАНДАУ),

KCTJ