В июле я видал роскошный отблеск рая:

Сжигал себя закат безумием цветным

И, радугой сплошной полнеба обнимая,

Сливался в алый луч над лесом голубым.
В.Набоков

На раскаленной от июльского солнца крыше сидели два ангела в красных хитонах и обмахивались крыльями. Пот градом струился по их распаренным лицам, будто ангелы только что вышли из парной и завернулись в красные полотенца. Солнце золотило крышу и ткань хитонов. Со стороны могло показаться, что на крыше разгораются маленькие костры.

Младший ангел плакал и размазывал слезы по круглому детскому лицу.

— Не могу я так бо-о-ольше! – гундосил он, всхлипывая. День-деньской мотаешься по жаре как проклятый…

— Тс-с-с-с! – предостерегающе цыкнул старший ангел и огляделся по сторонам: не слышит ли кто? Но в ярком, до рези глазах небе не было ни облачка, значит, вся остальная ангельская братия разлетелась по делам.

— Не могу! Сил больше нет, — продолжал заливаться младший. Целый день – туда-сюда, солнце голову продырявило, даже крылья не слушаются, пересохли от жары, во рту – пустыня Сахара!

Старший ангел одобрительно кивнул.

— Ты и про пустыню Сахару знаешь? Молодец!

— Э, дядюшка…И так тошно, а вы шутите!

— Да не шучу я, дурашка, а тебя хвалю. Мало кто из нынешних ангелов географию знает. Да и другие науки тоже!

— При чем тут география?! – взвизгнул младший и стал обмахиваться еще и полами хитона. Делал он это резко и с раздражением, всем видом показывая, что обижен на старшего.

— Ноги подними-ка повыше, — деловито заметил тот. – Смотри, как у тебя вены от жары вздулись, а ты еще ноги вниз свесил. Проблем с венами хочешь?

Младший уставился на свои ноги, нехотя подобрал их под себя  и снова завыл:

— Что ни делаю, ему не нравится! Позавчера загонялся так, что уже не ноги, а язык набок свесил. Прилетел ни жив, ни мертв, во рту маковой росинки с утра не было, а он мне: «Вы нерасторопны, быстрее надо!» И целую лекцию прочел, что, мол, пока ты так медленно поспешаешь, кто-то твоих добрых дел может и не дождаться. Что, видите ли, ангелы должны летать быстрее молнии. И еще прибавил что-то по латыни, я не понял, что-то фис, фес…

— Наверно, festina lente – поспешай медленно, — рассудительно заметил старший. Это он про тебя так сказал.

— Видите ли, ангелы должны летать быстрее молнии! Сам бы попробовал! Сидит целыми днями на мягком облачке нежится в прохладе, звездный нектар попивает и еще недоволен!

— Так на то он и Начальник. Ему же надо что-то сказать для острастки, — ответил старший, рассматривая свои сандалии. – Смотри, пряжка лопнула, ремешок поистерся. Заменить бы, ах-ха-ха. – последние слова утонули в зевке.

— Дядюшка, не спите! На солнце спать вредно,- толкнул его младший.

— А, нет, ничего, не сплю, не сплю, — затараторил тот. – Да, не бери ты в голову! Ну, начальник всегда пожурить должен, им без этого нельзя! А твое дело верное, не бойся. Работу выполняешь, не пререкаешься  ни с кем. В нашем ангельском чине покладистость – первое дело. Да и я заступлюсь за тебя в случае чего. Сам не бунтуй; кротость для отрока – украшение.

-Эх, дядюшка и вы поучать решили! — младший ангел с досадой махнул крылом

Старший усмехнулся в усы:

— Слепит! – Он задрал голову вверх. Ангелам можно смотреть на солнце безбоязненно, поэтому он на несколько минут застыл, глядя на белый солнечный диск, повисший в небе. Если бы ангел был домохозяйкой, он сравнил бы солнце со сверкающей алюминиевой сковородкой, висящей на ярко-голубой кухонной стене. Но он был всего лишь пожилым и уставшим июльским ангелом, которому до наступления темноты надо было еще переделать уйму дел.

Младший продолжал всхлипывать, но уже как-то обреченно. Старший встревожился. По опыту он знал, что громкие и яростные вопли лучше вот таких бесслезных всхлипов. Он покосился на младшего. Так и есть! Совсем приуныл!

Старший принялся обдувать младшего своим хитоном. Солнце встало у них над головой и казалось, что  две большие алые птицы взмахивают крыльями и о чем-то ведут разговор.

— Ты думаешь, мне всегда легко было? Смолоду гоняли так, что мало не покажется! Как поступил я в ангелы, так сразу определили меня в летнюю группу. Да, еще в июльскую. В самую макушку лета! Повели в примерочную, выдали алый хитон; у июльских ангелов – алые.

 — А у других? –заинтересованно спросил младший и перестал всхлипывать.

— У всех месяцев свои ангелы, — посуровел старший, — и у каждых – свои хитоны. Вот у августовских, после нас хитоны синие, потому как август – месяц самой звонкой жары.

— Как это? – не понял младший.

— А так! Ты вот разнюнился: жарко, плохо ему, видите ли, устал, а июль против августа порой слабее будет! Это сейчас только воздух раскален докрасна, но в земле еще есть прохлада. А вот в августе, когда все раскалится, то воздух над землей – синий и дрожит от жара. И тишина такая звонкая, только слышно как семена цветов с сухим треском выстреливают и рассыпаются. Потому и марево синее  над землей, все умолкает, ни одна птица голоса не подает. Это сейчас еще воробьи чирикают, а в августе – мара и тишь.

— Мара? – озадачился младший. Слезы его высохли и только на круглых щеках пролегли две трогательные белесые полоски. Слезы солоны даже у ангелов!

— Мара – это марево одуряющее, как призрак, — наставительно заметил старший. – Душит тебя, а ты и рад ему покориться, словно всего тебя околдовали. Так что радуйся, что в июльские ангелы попал; августовским тяжелее. А зимним каково? То бомжа из сугроба вытащи, чтобы не замерз, то бабульку до дому доведи, чтобы не поскользнулась, и позаботься о том, чтобы у нее в шкафу хоть что-нибудь съестное было. Да еще сделай так, как будто это съестное она сама нашла, а не ты ей подложил. Легко думаешь?!

— Загоня-я-яли-и!!! – Младший ангел приготовился завыть по новому кругу! – Ног под собой не чую, крылья чугунные, того и гляди отвалятся, язык набок уже! То этого утешь, то другого успокой, то идиотов пьяных из моря доставай, чтобы не утонули, то около беременной стой, чтобы не родила от жары раньше срока. И главное, хоть бы кто спасибо сказал! Все, как очухаются, только и говорят: «от жары красное пятно померещилось». А это не пятно, это я стоял, ноги от усталости уже алыми стали как хитон! А они – «пятно»!

— Да, будет тебе, примирительно сказал старший. – Ты у нас кто? Ангел? Так и выполняй свою работу. Такая уж у нас служба. И не ругайся! «Пьяные идиоты…» Где ты слов таких нахватался?! Вымыть бы тебе рот с мылом, да жарко, лень.

— Простите, дядюшка, — буркнул младший.

— То-то же! Ладно, вот, что расскажу.

Солнце чуть-чуть спряталось за маленькое кремовое облако, решив подслушать разговор с комфортом – в полутени и на мягком сиденье.

— Вот ты говоришь: никто не ценит. И вся твоя работа без отдачи. Нет, дурашка, есть отдача, только не всегда такая, какой тебе хочется.

Слушай! Это я еще молодой был, примерно твоих лет или чуть старше. Мы ведь ангелы – бессмертны, только старимся так же как люди. И ты не всегда таким пухлощеким будешь, не бойся!

Лечу я по делам. Пекло страшное, хитон мой развевается и просвечивает насквозь, хорошо, хоть с земли не видно! Лечу и сам себя  лягушкой-путешественницей чувствую, которая все приговаривала: «Лечу это, лечу». Но в отличие от нее я был злой как сто чертей!

При этих словах старший понизил голос, и оглянулся.

— Дядюшка-а! – всплеснул крыльями младший.

— Ну, да, знаю-знаю, что нельзя ругаться. Но, бывают такие моменты, когда и Бог закроет глаза и уши на ругань. Редко, но бывают. Но ты этому не учись, юн еще!

Не заладился у меня день с самого начала. Солнце наяривало так, что глаза закипали. И все как ты говоришь: то одного утешь, то другого успокой, то с беременной рядом постой, чтобы не родила раньше времени, то пьяных из моря доставай, то у водителя автобуса всю дорогу виси над головой, чтобы его от солнца не разморило, и он в аварию бы не угодил. А благодарности, сам понимаешь, никакой. И все тоже как один – «красное пятно от жары померещилось» Как мне обидно было за это красное пятно, слов не подберу…

А жара усиливается. И дорога такая сухая, ровная как степь, рыжая от выжженной травы. У меня самого перед глазами рыжие круги заплясали. Понимаю, что не выдержу долго, надо отдохнуть немного. Куда там! Ни деревца на земле, ни облачка в небе. Наконец, заметил чуть правее от себя маленький дом с белой крышей и крохотным карнизом с желобом. Такие часто встречаются в старых деревенских домах.

Вот на этом карнизе я и примостился. От стены дома была небольшая тень, и можно  было спустить ноги в желоб, он был выкрашен голубой краской и от этого казался прохладным. Жаль, что воды вокруг не было ни капли. Только я прикрыл глаза, чтобы немного отдохнуть, как услышал тихие голоса. Женский и детский. Девочка хныкала, что ей жарко, а мать ее успокаивала, что надо немного подождать и скоро наступит вечер. И голос у нее был такой мягкий и спокойный, словно баюкал прохладой.

Опустился я чуть ниже и заглянул в окно. Вижу: маленькая комнатка с железной старой кроватью, круглый стол и на столе почему-то разрезанная луковица на блюдце. Девчушка лет пяти, встрепанная, кудрявая. И одно ухо у нее почему-то перевязано платком. Видно болело. И мать рядом, тоненькая, в синем платье в горошек, волосы на затылке подколоты, а лицо такое нежное и уставшее. И столько в нем любви и заботы было, что у меня дыхание перехватило.

Она обдувала дочку листом бумаги, а девочка теребила ее за платье и спрашивала:

— Мама, а где мой ангел-хранитель? Ты говорила, что он у всех есть? А где наш? Пусть он сделает, чтобы не было жарко. И чтобы у меня ухо не болело.

— Дочушка, подожди немного. Все сделает. Только ему тоже отдохнуть надо. Он целый день летает, ему тоже жарко. Вот отдохнет, наберется сил и все сделает. А ухо болеть не будет, только лекарство надо капать и есть вовремя. А теперь, поспи немного, чтобы лекарство помогло. Проснешься, а ухо уже не болит.

И жарко не будет?

— Не будет. Спи. А я тебя покачаю.

— И сказку!

— Хорошо. Слушай.

И вот этот разговор я, затаив дыхание, слушал. В первый раз кто-то меня пожалел. Все только и ждали от меня чего-то, надеялись, сердились, если я опаздывал с помощью. А тут – женщина, которой помощь, может, больше всего нужна, обо мне подумала. И только я об этом подумал, как стало легко, и захотелось сделать что-нибудь хорошее. От души, а не по долгу.

И только я успел об этом подумать, как на землю легла первая лиловая тень, а это значит, что скоро вечер. И наступит желанная прохлада. Когда же небо стало совсем лиловым, и все вокруг на его фоне казалось нарисованным черной тушью, я понял, что солнце уснуло, и земля наконец-то отдохнет от него до утра.

Мой алый хитон в сумерках казался совсем черным, и я смелее заглянул в окно дома. Все равно, им меня не увидеть, а если и увидят (сердце ведь зорко!), то примут за тень большой птицы. Девочка сидела на коленях матери, прижавшись к ней больным ухом, а мать тихонько покачивала ее  и рассказывала сказку. Я много слышал сказок на своем веку, и много наверно еще услышу – люди постоянно рассказывают нам сказки, но такой не слышал никогда, потому запомнил слово в слово:

«Жили были на свете две сестры, старшая и младшая. Они были очень непохожи друг на друга. Старшая сестричка была очень веселая, улыбчивая, быстрая, подвижная, любила солнечный свет, яркие цветы, слушала пение птиц, любовалась бабочками в садах и лугах.

А младшая ее сестра была очень красивая и нежная. Но очень задумчивая, тихая, молчаливая и медлительная.

Девочки всегда выходили гулять вместе. И вот что интересно: старшая сестра всегда бежала впереди, прыгала, бегала, веселилась, собирала самые красивые цветы в букеты. А младшая сестра медленно  шла за ней следом, но всегда догоняла . И старшая удивлялась: как это у нее получается – вечно плетется сзади, но всегда догоняет?

И вот однажды собрались сестры выйти на прогулку. И вдруг младшая сестра сказала: «можно я сегодня с тобой не пойду? Мне спать хочется. Я не выспалась.»

Старшая сестра удивилась и подумала: «как это так? Мы же всегда вместе гуляем. А потом решила: ну, и хорошо! Никто мне не будет мешать бегать, прыгать и веселиться вволю.

И вот младшая сестра осталась дома спать, а старшая побежала в чудесный сад, полный прекрасных цветов. Несколько часов она веселилась в этом саду, собирала букеты, слушала пение птиц. А младшая все это время спала дома.

К вечеру прибежала старшая сестра, подарила маме и бабушке цветы и говорит:

Мама, а сестра весь день проспала, не побегала со мной, не попрыгала.

А мама улыбнулась и сказала:

Ну и хорошо. Ей хотелось спать, и она выспалась, и тебе было хорошо, потому что ты веселилась вволю. И каждой из вас было хорошо по отдельности.

Как так? – спросила старшая сестричка. – Почему?

Потому, ответила мама, что тебя зовут Радость, а твою младшую сестричку – Печаль. Вы всегда в жизни будете рядом, потому что вы родные сестры. Но если вдруг она захочет поспать – не буди ее. Пусть Печаль больше спит, а ты бегай и прыгай и радуйся от души. И пусть каждой из вас будет хорошо.

Вот доченька, я тебе желаю, чтобы печаль в твоей жизни больше бы спала и отдыхала, а Радость всегда бежала впереди, радовала бы тебя и веселила. Чтобы Радости в твоей жизни всегда было больше!»

Под сказку девочка уснула.  Мать положила ее на кровать,  сняла повязку с уха – оно было немного распухшее, и осторожно влила в него теплое лекарство. Девочка вздохнула, почмокала губами, но продолжала спать. Я знал, что завтра ухо у нее перестанет болеть  и знал, что завтра будет чуть прохладней  и даже пройдет небольшой дождь. И что мать и дочь этому очень обрадуются. И, конечно, знал, что буду помогать им всегда.

Но мне хотелось подарить им еще немного радости. И решился на отчаянный поступок. Что смеешься? Думаешь, не способны ангелы на безумства? Еще как способны!

Оторвал я кусок ткани от своего хитона, а ты знаешь, что он часть нашей силы вбирает в себя.

Бессмертия, конечно, подарить им не мог, но коснулся этой тканью до лица женщины, чтобы не меркла никогда ее нежная красота, а становилась только тоньше и благороднее. И до лица девочки, чтобы не болела никогда.

Потом, уже у наших, пришлось, конечно, выдумывать, мол, за дерево зацепился, когда летел, потому и порвал одежду. Главный ругал меня на чем свет стоит, потому как не берегу казенное имущество! Оно ведь нам один раз выдается и не старится в отличие от нас. Только я  за всю свою жизнь ни разу не пожалел о своем поступке. А ты говоришь – отдачи от работы нет.  Есть, дурашка! Есть! Только она как радость-птица: по заказу не поет и прилетает, когда ей вздумается. Но если поселится в твоем сердце, то это дорогого стоит. И каторжная ангельская наша работа отдыхом и счастьем покажется. Так- то вот. Ладно вставай, сумерки уже. Отдохнули, пора и честь знать.  Полетели в ночную смену! Вперед!

На лиловом вечернем небом отчетливо вырисовывались черные контуры деревьев, крыш, столбов. Краски были мягкие, кроткие, словно ночь все прощала яростному дню. Ангелы летели, и звезды, словно маленькие голубые факелы освещали им дорогу.  Июльские ночи коротки, а дел у ангелов невпроворот. Нужно, чтобы дорога была светлой.

Ляман Багирова

Фото взято из открытых источников