Посвящается Валентине Аситашвили и ее семье.
Друзья, я буду хранить в своем сердце праздник, который вы создали для меня.

 

Вместо предисловия: Когда совершенно отупевший, задавленный лавиной информации, тревогой, усталостью мозг отказывается что-либо соображать и – свято место пусто не бывает! – принимается выдумывать монстров воображения, спасение одно: уехать! Неважно куда: к морю, в горы, к реке, в другой город, в деревню, в лес…

И грех ведь жаловаться. Не на что, по сути. В доме – достаток, родные – живы и здоровы, слава Богу, питомцы раздобрели и благоденствуют, но все равно, душа чего-то просит. Однако, пока еще не «стесняется лирическим волненьем» — до этого томительно-сладкого состояния должен пройти еще целый исторический этап.

И вот тогда – Господи, как чутко улавливает душа это тончайшее состояние – словно волшебный Föhn – еще не ветер, а только предтеча ветра странствий – и ты не можешь ему сопротивляться…

Грузины сохраняют вино в узких длинных глиняных кувшинах и зарывают их в землю. В этом прообраз грузинской культуры – земля сохранила ее узкие благородные формы.., запечатлела полный брожения и аромата сосуд…»

О.Мандельштам

Походка в Тбилиси становится медленной. Жизнь проникает в тебя, словно солнечное вино – по глотку, пронизывает твое существо, наполняя его бархатной истомой. Так, наверно, боги на Олимпе вкушали от даров виноградной лозы, иронично поглядывая на землю – как вы там, люди?.. Не забываете ли восславить нас, бессмертных, за счастье жить?!

Нет, не забываем! Только за будничной рутиной благодарность немного отступает, словно тушуется, но потом… Ей не будет границ, стоит только перевести дух.

— Это что за улица? – спрашиваю я, упираясь взглядом в небольшую дощечку с витиеватыми буквами.

— Это-о-о? (речь в Тбилиси тоже мгновенно изменяется, становится певучей, независимо от языка, на котором говоришь) – нараспев отвечает мне моя милая спутница – Это Амаглеба – улица Вознесения.

Она произносит это короткое слово так музыкально, что у меня захватывает дух. Кажется, что у слова ударение на всех четырех гласных – так раскатисто, словно на качелях перекатывает она в горле звуки, особенно выделяя гортанное с придыхом «г». Поднимает его на ударную ступеньку к «е», а оттуда, по неведомым законам физики и фонетики опять подчеркивает, возносит к «а». Амаглеба» — вознесение.

Пожалуй, что так. Трудно найти лучшее определение этому городу. Он, действительно, вознесенный. Проросший, выдолбленный в горах, скалах. Шаг за шагом, камень за камнем, поднимавшийся к небу и явивший ему красоту человеческого труда и таланта.

— Нэт!!! – быстро прервал бы мои думы экскурсовод  Гиви из Нарикалы. – Нет! Не только труд и талант. Главное – терпение! А потом – любовь. Не будет терпения и любви, не построишь ни города, ни семьи!

Я помню его – дочерна загоревшего, словно выжженного солнцем, худого экскурсовода у ворот в крепость Нарикала. Поначалу мы приняли его за каменщика или угольщика. В соломенной шляпе, черных рубашке и брюках – таких пыльных, что казались седыми, и улыбке в девять зубов он никак не производил впечатления историка-златоуста.

Но стоило ему заговорить, как первоначальный облик распался и явился другой – изящный, немного застенчивый образ человека, влюбленного в свое дело.

Мой город – звук, и цвет, и вкус –

В потемках раннего тумана

Был как надрезанный арбуз

Прекрасен тем, что без обмана

Хорош: в течение годов

Уже созрел, но не состарен¹

Наш златоуст перебирал исторические факты, даты, цитаты из великих и старинные легенды как сокровища из ларца. Полуденное солнце позолотило памятник Матери-Грузии и словно задремало на ее плече.

— Вот! – торжественно воскликнул Гиви. – Посмотрите! Никакой труд и талант ничего бы не сделали, если бы не терпение и любовь!

Мы недоуменно воззрились на памятник. Большая металлическая женщина: в правой руке меч, в левой – чаша.

Гиви терпеливо улыбнулся.

— Видите, Мать-Грузия держит меч внизу, а чашу с вином подняла высоко. Это значит, что мы друзей встречаем миром и вином, но и меч держим тоже. И если что, поднимем его против врагов. Но, в первую очередь – терпение и любовь – чаша с вином высоко поднята, вознесена к небу!

Слышно было, как в древней каменной кладке шуршали ящерицы. Некоторые из них грелись на солнце, и время от времени приподымали головы. Видно им тоже любопытно было услышать историю родного города.

«Амаглеба», «амаглебули» — вспомнилось мне. «Вознесение», «вознесенный», обласканный солнцем, омытый соком виноградной лозы город.

— Это вы знаете, — не обращая внимания на мою рассеянность, продолжал экскурсовод, — что Тбилиси построил царь Вахтанг Горгасали, и, что по легенде он охотился в этих местах и подстрелил фазана. Когда царю поднесли птицу, она оказалась уже вареной, потому что упала в горячий источник. И тогда царь решил основать здесь, на источниках горячих серных вод город и назвал его Тбилисо, что значит «теплый».

А потом и вовсе перенес столицу из Мцхеты в Тбилиси. Это все так, но не это главное. А главное в том, что если бы не было у Вахтанга терпения, любви и божьего благословения, то никакого города бы он не построил. Или тот бы разрушился быстро. А как видите, вознесся к небу и радует сердце и глаза…

Он замолк, сосредоточенно глядя на расщелины кладки. Любознательные ящерицы слушали его, замерев. Солнце коснулось легкой бронзой стен Нарикалы и я мгновенно поняла, почему на старинных грузинских фресках и картинах Ладо Гудиашвили² царствуют, ликуя, только два цвета: лазурный и бронзовый – небо и нагретый солнцем камень – нежность и труд.

— А вы чем занимаетесь? Кто по профессии? – прервал молчание Гиви.

— Мы пишем.., — ответила спутница.

— Писатели? – заинтересованно и немного насмешливо спросил он. – Мы засмеялись.

— Так есть немного…Литераторы, одним словом.

Он покачал головой и вдруг, озорно усмехнувшись и чуть покачиваясь на длинных ногах, прочитал нараспев:

Поэтов полно –

Даже боязно!

Вернее, полно сочинителей.

Многие, как с любовницей

Сожительствуют с чернильницей

Многие пишут узорно

Только их пыл притворен,

Ибо в их ступках не зерна –

Разве что видимость зерен

… Надо бы стать поестественней

И одарять с достатком

Черным вином поэзии,

А не его осадком!³

Декламировал он с сильным акцентом, но крылатые строки возносились в воздух. «Вряд ли бы они звучали так легко, если бы он читал их правильно», — подумала я.

— Чьи стихи, знаете? – Златоуст прищурился.

Мы пожали плечами.

— Это Георгий Леонидзе, — подняв указательный палец, произнес он. – Известный поэт! На Мтацминде в Пантеоне⁴ были? Его могилу видели? Как орел с раскрытыми крыльями?

— Да, — закивали мы. Георгия Леонидзе я читала еще в школе и восхищалась чеканной стройностью его стиха, но многое уже выветрилось из памяти.

— Это я к тому, — не опуская пальца, продолжал златоуст, что писатель должен пронзать сердце или лелеять его. Только тогда будет соблюден закон вечности! Об этом наш великий Нодар Думбадзе⁵ знаете, как сказал?

Мы приготовились выслушать еще одну цитату! Черт побери, даже цитаты в этом городе воспринимаются легко, воздушно и совсем не тяготят. Не цитаты, а молодое вино – маджари! – вместе с мудростью вливает в тебя веселье и радость жизни.

Гиви втянул щеки. И без того темное лицо его стало вообще иконописным.

— Нодар Думбадзе говорил, — торжественно начал он, что душа человека во много раз тяжелее его тела. Она так тяжела, что один человек не в силах нести ее. И поэтому люди, пока живы, должны помогать друг другу, стараться обессмертить души друг друга. Вы – мою, я – другого, другой – третьего и так до бесконечности. Это и  есть закон вечности.

Последние слова он произнес тихо, и как-то особенно веско, словно пробуя их на прочность. Воздух сгустился до немыслимой синевы и был подвижен как ртуть. Нарикала покачивалась в этой небесной ртути как в море.

— Отойдем в тень, — добродушно предложил Гиви, — а то вам голову напечет. У нас солнце сильное.

И, подумав, прибавил:

— Солнце сильное, лоза сильная, терпение и любовь тоже сильные. Поэтому и живем. И город возносится к небу. Амаглебули!

И улыбнулся во все свои девять белоснежных зубов.

Распростившись с ним, мы спустились по крутым ступенькам Ботанического сада, и  вышли кружными путями к Старому городу. Солнце клонилось к закату, воздух становился прозрачнее. В предвечерней прохладе наши шаги раздавались особенно гулко и тонко.

— Как маленькие молоточки! – усмехнулась знакомая и обвела любящим взглядом Куру, что несла свои темно-зеленые воды вдоль скалистых берегов; памятник Вахтангу Горгасали; древний Метехский замок…

— Как я люблю свой город, — воскликнула она с чувством.- Он прекрасен в любое время года!

— Да, — вырвалось у меня. – Вознесенный!

— Ну, ты – гостья, поэтому тебе все чудесным кажется, — возразила она.

— А разве мы все не гости на этой земле? – лукаво парировала я. – Почему же тогда жизни не показывать нам красоту этого мира во всем его великолепии?! Мы ведь все гости!

— Смотри-ка! А ведь верно, — рассмеялась она. – Для чего тогда и жить, если не видеть красоту этого мира и не любить его?..

Мы продолжали свой путь вечернему городу. А он переливался матовым мягким блеском, как серьги-минанкари⁶ в ушах грузинских красавиц. Светился всеми оттенками бархатного синего, лазоревого и бирюзового цветов, сиял золотыми огнями. И бронзовый Вахтанг благословлял свой город —  вознесенный к небу и прославляющий жизнь на земле.

Ляман Багирова

1. ^{Георгий Леонидзе «Тифлисские рассветы», 1933 г.}

2. ^{Ладо Гудиашвили (1896-1980) – известный грузинский художник-живописец и график}

3. ^{Георгий Леонидзе «Поэты Тбилиси», 1929}

4. ^{Некрополь в Тбилиси на склоне горы Мтацминда, где похоронены многие известные писатели, ученые, артисты и общественные деятели Грузии}

5. ^{Нодар Думбадзе (1928-1984) – известный грузинский писатель и сценарист}

6. ^{Минанкари – перегородчатая эмаль – традиционная грузинская ювелирная техника, цветная эмаль, наносимая на золото, медь или серебро.}

   фото взято из открытых источников